Весна из серии рассказов о Лизе

   
Цвела сирень, и ее одуряющий аромат кружил головы. Начинались экзамены.

Девчонки, схватив тетрадки и учебники, убегали за калитку у железных ворот, мимо поселка, в поле, учить билеты. В дурмане яркого и уже горячего солнца они вдыхали весенние запахи, лежа на траве и дурачась, болтали и громко смеялись, когда по дороге мимо них проходили деревенские парни.

Чувства, казалось, рвущиеся наружу, захлестывали Лизу. Но, раскрывая тетрадь с билетами и поглядывая на дорогу, она привычно отключалась от разговоров, постепенно сосредотачивалась и погружалась в знакомый мир формул, теорем и правил.

       Краем сознания проскользнуло воспоминание о смерти Анны Ивановны и мысль о том, кто будет новым завучем. Ребята думали, что им станет Надежда Михайловна, одна из воспитательниц детдома. Но из района пришло сообщение, что к ним направят нового человека. Однако их это уже не касалось: после экзаменов они уезжали из детдома.

Лиза была влюблена, и это чувство охватило ее и заполнило целиком. Даже углубившись в билеты, она периодически поднимала голову, и мысли непроизвольно уносились вдаль.  Мечтательно устремив взгляд на дорогу, она погружалась в мир  перехваченных взглядов, от которых замирало сердце, случайных касаний и мимолетных встреч в коридорах.

       Девчонки из старшей группы все поголовно были влюблены в Саньку Мечникова, самого высокого и видного мальчика в классе. Он был хорошист, обожал историю, был остер на язык, и если высмеивал кого-то, то довольно метко и зло.

За последние годы Санька влюблялся практически во всех девчонок из своего класса. Чаще всего объектом его внимания и зависти всех остальных была жизнерадостная хорошистка Ритка Ланская, кучерявая  и кареглазая девчонка, по единодушному мнению мальчишек, самая симпатичная. Но непостоянный Сашка неожиданно увлекался кем-то еще, а потом опять возвращался к былой симпатии.

      Независимый, всегда занятый какими-то своими мальчишескими делами, где бы Санька ни появлялся, он всегда оказывался в центре внимания девчонок.
Кто-то откровенно его задирал и злил, стремясь привлечь внимание к себе, кто-то пытался кокетничать,  кто-то демонстрировал полное равнодушие. А вечерами, когда воспитатели, погасив свет, уходили домой, оставляя только ночную нянечку на 1 этаже, возле малышей, в спальне девчонок бурно обсуждался  новый выбор Саньки с  неизменным возвращением потом к любимой теме «Что он нашел в Ритке?». 

 Лиза хорошо помнила, как издевались над Манькой Разуваевой, которая по секрету рассказала Нинке Николаевой, что влюблена в Саньку. Поэтому сама таилась, старалась не болтать, хотя иногда и распирало.

    Сколько Лиза себя помнила, она все время была влюблена. Сначала, в глубоком детстве, это был кто-нибудь из мальчиков старшей группы, которая располагалась в другой конце коридора на этом же 2-м этаже, и поэтому наблюдать за объектом своего внимания она могла в игровой, где стоял стол для настольного тенниса,  на спортплощадке, где играли в волейбол, и на улице.

Зимой мальчишки заливали каток и играли в хоккей, а девчонки катались здесь же, по краю, пока мальчишки не прогоняли их совсем.

Еще была столовая, находившаяся в спальном корпусе, где обычно ели в 2 смены, но каждая смена вмещала 2 группы из 4, и это расширяло наблюдательные возможности Лизы. Ну и, конечно,  был актовый зал, куда на самодеятельные концерты и общие собрания собирался весь детдом. 

Раз в неделю в коридоре на втором этаже игрового корпуса проходили линейки, когда воспитанников выстраивали вдоль стен, чтобы на глазах у всех или пристыдить, или похвалить. Лиза не любила эти линейки, от них всегда веяло какой-то угрозой, и когда о них объявляли, волна страха и смутного беспокойства окатывала Лизу. Хотя именно ей бояться было нечего. Она была сначала отличницей, потом хорошисткой, никогда не была хулиганкой, и обычно ее ставили в пример. Но почему-то было что-то стыдное и неприятное, когда  хвалят на глазах у всех, выставляя вперед. И поэтому на линейке уже было не до наблюдений.

         Лиза все время сомневалась в отношении к себе других. Обычно вечерами, лежа в кровати, она перебирала в памяти свои воспоминания, связанные с тем или иным мальчиком, пытаясь найти признаки промелькнувшей симпатии, но убедить себя в ней окончательно не могла. Все эти чувства обуревали, как правило, Лизу весной, но часто влюбленность, начавшись весной, длилась весь год, пока по каким-то причинам не остывала и Лиза не находила себе новый объект.

          Санька был единственным мальчиком, во взаимности которого она однажды убедилась. В детдоме тогда появилась новая воспитательница, молодая женщина. Она стала работать в их группе. У Светланы Васильевны, как сразу же узнали девчонки, была маленькая дочка и сложные отношения с мужем, с которым они то сходились, то расходились. Кажется, он ее бил, и она убежала с ребенком сюда то ли потому, что здесь жила ее мать, то ли потому, что здесь ей дали комнату.

Это было во время домашних уроков. Делая уроки, Лиза украдкой наблюдала за Санькой, желая и боясь встретиться взглядом, а, встретившись, мгновенно отводила глаза с внезапно падавшим сердцем. В  комнате стоял шум и гомон, потому что Ритка Ланская задирала Саньку, чтоб обратить на себя его внимание, а всем было интересно, что он ответит. Лизу  раздражали откровенные заигрывания Ритки. Она тихонько встала, чтоб, не привлекая внимания, выйти в туалет.

Проходя мимо воспитательницы, она услышала негромко сказанные слова, адресованные ей. Светлана Васильевна, ежедневно варившаяся в омуте бурных детских отношений и сопереживавшая тайнам девчонок, бросила вскользь Лизе: «Рите нравится Саша, а ему, по-моему, нравишься ты». Лиза выскочила за дверь и, не помня себя от счастья, помчалась по коридору.      

Но это было еще зимой, а теперь все изменилось. Лиза лежала на траве и вспоминала то счастливое время, слова воспитательницы, взгляды Саньки и свое ожидание, что же будет дальше. Все еще жила надежда, что Санька опять увлечется ею.

      Внимание Лизы привлек разговор девчонок, которые, оказывается, обсуждали свидания Сашки с Риткой. Нинка, близкая подружка Ритки и знавшая все ее тайны, спорила с Анькой, однофамилицей Лизы.  Анька говорила, что видела, как Ритка целовалась с Санькой у реки. У Лизы ухнуло вниз сердце. Последние надежды разбились. Если они дошли до поцелуев, бесполезно о чем-то мечтать. «Может, врет, - подумала Лиза, - хотя, вряд ли. Она просто не может».

Анька, действительно, не могла. Прямая и серьезная, она страшно возбуждалась, узнавая новые слухи, в спорах заводилась с пол-оборота и настойчиво отстаивала свою правоту.  Анька была крепкая, спортивная и лучше всех играла в волейбол. Она очень гордилась своей грудью и потрясающе узкой талией, потому что хотела стать артисткой. Демонстративно показывая свое равнодушие к Саньке, она обожала обсуждать с подружками время, когда он был увлечен ею.

Спорщицы постепенно переходили на крик. Нинка говорила про встречи, что это ерунда. Но Нинка всегда была  врунья, и Лизе до сих пор было непонятно, как такие разные девчонки, как Ритка и Нинка, стали подружками «не разлей вода». Неугомонная двоечница Нинка всегда что-то придумывала, и ей  как-то удавалось заразить своими авантюристскими проказами Ритку, которая всегда была хорошисткой. Нинка  таскала ее за собой по всему поселку, без разрешения удирая за территорию детдома через дырку в заборе.      
   
             Между тем спор разгорался. Стало очевидно, что Нинка опять врет. Врала она всегда, даже когда это было не нужно, и врала виртуозно. Поговаривали, что она была еще и воровка (воровала всякие мелочи у ребят), но ее было трудно уличить. 

Вконец разозленная тем, что ей не верят, Нинка, переходя в нападение, ехидно спросила Аньку: «Где это ты, интересно, их видела?».  Возбужденная Анька заорала, что через окно бани, куда ходила постирать белье. Окна бани выходили на огороды, разбитые между берегом речки и садом. Когда-то одной из обязанностей старшеклассниц было дежурство по бане. Поставив в тазы на деревянных скамейках стиральные доски с волнистыми металлическими вставками, они, в пару, болтая и брызгаясь, терли о доски детские колготки и нижнее белье. Остальная часть грязного белья увозилась в прачечную в поселке.  В жилых корпусах детдома горячей воды не было. Баня же топилась, и хотя постепенно дежурства отменились, девчонки все еще бегали  туда постирать свое белье. Видно, Ритка забыла, что из окон бани виден весь участок возле огородов. Впрочем, как и Нинка.

       Крики становились все громче. Это Нинка возмущалась, что ей не верят, а Анька, подробно описывала место, где встречаются Санька с Риткой, чтобы подтвердить свои слова. Оказывается, Ритка бегала на свидания с Санькой за яблоневый сад и огороды, когда все смотрели телевизор после домашних уроков. Лиза знала это место. У речки под горкой в земле было углубление. В детстве они в нем прятались,  играли в землянку или обустраивали дом.

Место было укромное, и подобраться к нему незамеченным было невозможно. Если спускаться садом, то, когда он кончался,  сразу было видно, кто идет. Можно по асфальтовой дороге, ведущей к бане и уходящей к гаражу и школе, но все равно надо обходить баню на виду у всех. Пожалуй, действительно, только из бани можно было незаметно наблюдать за происходящим.

              В разгар спора на дороге показался бегущий от ворот Славка Николаев. Он махал руками и что-то кричал. Увлеченные девчонки не сразу его заметили. Наконец, запыхавшийся, он добежал до них и, распираемый новостью еще от ворот, выпалил: «Новый завуч приехала! Всех зовут в актовый зал!».

 Девчонки, не спеша, стали подниматься с травы и, обсуждая новость, двинулись к воротам. Лиза шла по дороге и думала. Теперь стало понятно, куда  сейчас, в период экзаменов, вечерами, незаметно исчезала Ритка из спальни. Лиза и раньше смутно догадывалась об этом и, в полутьме, тихо лежа в кровати, долго не засыпала: ждала ее возвращения. Ждала не одна. В темноте периодически вставала  Вика Рахматулина и беспокойно выглядывала в открытое окно, возле которого стояла ее кровать.

Этот ряд окон выходил в цветущий яблоневый сад, спускающийся к речке, и в деревенской тишине далеко разносились  голоса местных парней, гуляющих с девчонками, пьяные выкрики деревенских мужиков, прерывистое стрекотанье сверчков и кваканье лягушек. В окна струился смешанный запах цветущей черемухи, акации и сирени. Лиза медленно засыпала, сначала робко рисуя себе картины воображаемых встреч Ритки и Саньки, а потом настойчиво и нетерпеливо отгоняя их.

Актовый зал был почти полон. Девчонки вошли, шаря глазами по рядам в поисках своих, и быстро стали пробираться к ним на свободные места. Зал традиционно заполнялся по старшинству от задней стены к сцене. Малыши уже сидели впереди. Множество голосов создавало непрекращающийся гул. Возле своих групп у крайних к проходу мест стояли воспитатели, зорко наблюдая за дисциплиной. Девчонки, переговариваясь, усаживались.

- Ну, ни фига себе!- внезапно сказала Нинка, уставившись в сторону сцены.
Девчонки разом повернули головы туда же.
Перед сценой в группе незнакомых людей из РОНО и знакомых воспитателей стояла высокая немного полная дама (иначе не назвать) в длинном, до пола, черном платье с глубоким декольте.
-Вот это вырез,- ахнула Анька, и девчонки захихикали.

Вырез, действительно, был глубочайший, а все платье, казалось, вытащили из каких-то воображаемых сундуков с театральным реквизитом. Прическа соответствовала платью. Нельзя было сказать, что дама совсем некрасива, но в этом одеянии она выглядела в детском коллективе нелепо, больше походя на массовика-затейника из деревенского дома культуры, чем на работника образования. В детдоме такие персонажи  еще не встречались.

Постепенно шум смолк. Ребята успокоились, и, наконец, глаза всего зала были устремлены на сцену, куда уже поднималась представительница из РОНО.  В наступившей тишине, поздоровавшись, она представила нового завуча.  Каково же было удивление девчонок, когда они поняли, что им стала женщина с большим вырезом, которая вышла выступать.

Женщина заговорила, и Лиза стала рассматривать людей, собравшихся на сцене.  Ее внимание привлек незнакомый красивый мужчина с внешностью провинциального актера, стоявший справа, возле пианино, опершись на него. Он тоже был одет необычно, в какой-то клетчатый пиджак. То ли шарф, то ли платок из легкого материала украшал его ворот. Он с любопытством рассматривал происходящее. Лиза задумалась, кто бы это мог быть.

Незаметно мысли свернули на привычную колею. Думая о Саньке, Лиза все хотела понять, что она сделала не так, как нужно было вести себя с ним. Лиза лишь смутно понимала, чего она хочет. Об этом были фильмы и книги. Но в них все происходило само собой, если героиня вела себя скромно и достойно, как их учила воспитательница, и не навязывалась. Лизе казалось, что по ее взглядам Санька не мог не понять, что нравится ей. Но что же нужно было делать дальше? С героями фильмов и книг все время происходило то, что приближало их друг к другу, и в своих мечтах она бесконечно прокручивала подобные сцены про себя и Саньку, пока эти картинки не тускнели и не умирали. Но всегда появлялись новые фильмы, новые книги,   и можно было в мечтах  завершать свои случайные встречи с Санькой счастьем.

Но и в мечтах эти смутные образы не шли дальше взглядов, от которых замирало сердце, слов, от которых захватывало дух, и прерывающегося дыхания. Иногда Лиза замечала, что говорит о себе в 3-м лице. Но в жизни глупо и смешно было играть эти роли, и она только ждала, ничего не предпринимая.

         Между тем краем сознания она отмечала фразы, касающиеся дисциплины, каких-то новых порядков, которые будут введены из-за распустившихся детей, не способных даже на общем собрании утихомириться. Поговорив еще о чем-то, таком же неинтересном, дама в платье представила нового завхоза, который будет временно исполнять обязанности заболевшего директора. Им оказался мужчина в платке.

Неожиданно Лиза осознала, что не заметила, как перестал появляться в детдоме их директор. Оказалось, что он болен, и девчонки сказали, что серьезно: третий инфаркт.

После собрания старый уклад жизни, действительно, начал постепенно меняться, но вовсе не так, как об этом говорила новый завуч. Дети по привычке, воспитанной Анной Ивановной, сначала еще разбегались и затихали при виде этой дамы, но вскоре шум и гомон при ее появлении прекращался только тогда, когда разгневанная женщина начинала истерично кричать. Стало известно, что старый директор умер от инфаркта, и завхоз официально был назначен новым.  Девчонки сказали, что этот новый директор -  муж завуча.

Часто приезжали шефы с предприятий, но уже не столько на праздники к детям, как раньше, сколько по каким-то своим делам с нынешней администрацией. Среди девчонок ходили слухи о каких-то махинациях, которые проворачивала супружеская чета, ставшая во главе детдома, но что можно было воровать в детдоме, Лиза не знала. Воспитатели, проработавшие здесь много лет, стали постепенно увольняться. Появились какие-то новые, совсем другие люди.

Выпускникам разыскивали близких и дальних родственников, и отправляли ребят к ним. И Лиза не могла понять, чьи это планы претворяются в жизнь, старой администрации или новой. Она  хорошо помнила, как задолго до выпуска решалась ее судьба, и ее вместе с матерью, приехавшей к ней, пригласили в кабинет директора еще при жизни прежнего завуча. Ей казалось, что также решалась судьба остальных. Так и останется в памяти Лизы стойкая ассоциация, связывающая супружескую чету, возглавившую детдом, с котом Базилио и лисой Алисой из прочитанной вслух когда-то в детстве воспитателями  сказки «Буратино».

        Неожиданно вернулись Томка и Анька, сбежавшие одна от родственников-алкоголиков, а другая - от сумасшедшей матери, и остались тайком в детдоме. Девчонки таскали им еду из столовой и скрывали, что они ночуют на освободившихся кроватях, пока Светлана Васильевна, узнавшая об этом и жившая с дочкой неподалеку, не забрала их на какое-то время к себе.

Это был первый звоночек того, как буквально по пятам девочки, уходящей в другую жизнь в коричневом школьном платье с длинными рукавами, покатится и начнет распадаться такой устойчивый и надежный мир – мир ее детства. Школы и детдома, которые она покидала, вскоре будут закрываться или переезжать на новые места, лишая ее права обернуться назад и попытаться вернуться в прошлое. Мир ее детства вслед за ее уходом будет рассыпаться, как карточный домик, словно собранный только для того, чтобы укрыть ее от жизни на некоторое время. Этот мир, покидаемый ею, словно сам желал остаться нетронутым в ее памяти.