Предел Мечтаний

Александр БАСОВ

ПРЕДЕЛ МЕЧТАНИЙ

Киноповесть

 ПАМЯТИ АНДРЕЯ КАРПЕНКО


I. ADAGIO FRESCO
Еще не рассвело, но небо уже сменило черный цвет на темно-синий, поблекли звезды, где-то задребезжал трамвай...
Помятый человек с виноватым лицом опасливо вывернул из подворотни в слепящее дуло переулка.
Человека трясло, и причину его дрожи угадать было несложно. Одет он был в тройку столь измятую, что не оставалось сомнений - в эту ночь она послужила ему пижамой.
Помятый человек в тройке семенил по асфальту, а порой, по прорастающим сквозь него дореволюционным булыжникам, по шероховатой глади бортового камня - поскальзываясь, спотыкаясь, чертыхаясь, вверх, вверх…
Переулок, который ему предстояло преодолеть, был крут в чисто геометрическом смысле, он вздымался параболой к одному из высочайших холмов великого города.
И на склоне холма он увидел ее.
Она приближалась, облитая в черное трико, девушка, верхом на рыжей лошади. И сама - рыжая - как пламя, и он уже не знал, в кого он больше влюблен - в девушку, в лошадь или в пламя…
То ли предрассветное марево, то ли неважное самочувствие сыграли с человеком злую шутку - он вдруг разглядел на бедре всадницы слепящее жало меча, и ужас сковал его по рукам и ногам.
Человек застыл на склоне холма, а всадница прошептала мимо него безразличной рысью. То, что он принял за меч, оказалось всего лишь серебристым лампасом.
Город был еще пуст.

Посредине площади высилось сооружение, сколь величественное, столь и безобразное. Оно состояло из вертикально врытой в землю трубы высотой метров в тридцать и гигантского треугольника, водруженного на ее вершине. Треугольник гудел и неторопливо вращался. На его гранях располагались плакаты.
- Предел мечтаний! - утверждал один, - Поддайся соблазну!
- Стань богатым, не вставая с дивана! - призывал другой.
- Мы научим вас тусоваться. Клуб «Эпикур», - подытоживал третий.
У основания сооружения слились в бесконечном поцелуе парень и девушка.
На площадь, орошая грязный асфальт животворными струями, выползла поливальная машина. Увидев застывшую под трубой-колонной парочку, водитель улыбнулся и нажал на клаксон.
- Уф, - выдохнула девушка, выскользнув из объятий парня - чуть не задушил!
- Гляди, - парень махнул рукой в сторону неуклонно приближавшейся поливалки.
- Побежали! - взвизгнула девушка и бегом рванула прямо под струи.
- Танька, стой! Не сходи с ума! - крикнул парень и побежал за ней.
Но Танька была уже в водовороте. Она прыгала, крутилась, визжала, размахивала руками, танцевала вместе со струями. Парень скакал вокруг, тянул к девушке руки, но, боясь намокнуть, отскакивал. Девушка его перехитрила. Сама протянула руку, и когда кавалер ухватился за нее, резким движением втащила парня под струи.
Водила поливалки, с одобрением наблюдавший за происходящим, заржал как лошадь.

Исполинский плакат на фронтоне уродливого современного здания подмигивал разноцветными лампочками. Мерцающие аршинные буквы сулили «Предел мечтаний». Ниже, под буквами, несколько полуобнаженных красоток в перьях душили в объятьях молодого человека с наглыми усиками. Под каблуками красоток полыхала еще одна электрическая надпись, рекомендовавшая: «Поддайся соблазну!»
Еще ниже - у стеклянных двойных дверей, на вентиляционной решетке спал человек. Возраст его был неопределим, зато социальный статус не вызывал сомнений. Под головой у человека был ком тряпья, рядом стояла тара из-под употребленного накануне портвейна, из-под распахнутого ворота дохи выглядывала веками не стираная «морская душа» - тельняшка.
Маленький лысый толстячок, крутившийся у дверей, мельком взглянул на спящего бомжа и скорчил брезгливую мину. Из стоявшего у дверей микроавтобуса двое молодых парней кавказской внешности выгружали здоровенный деревянный ящик.
- Давайте, давайте, - тараторил толстяк - сколько можно вошкаться? Засечет кто-нибудь - я по шапке получу... Много там еще?
- Последний, - ответил один из парней, протискиваясь задом в узкую дверь. Бомж открыл глаза. Они были отнюдь не сонные. Парни с ящиком, семеня, просочились внутрь.
- Осторожней там, не кокните чего-нибудь! - напутствовал их толстячок, затем вошел внутрь, и запер стеклянную дверь скобой.
Бомж закрыл глаза.

Село сбегало по склону горы на дно ущелья застывшим водопадом.
Внизу голубем ворковала мелкая речка.
Бородатый парень в камуфляже, спотыкаясь о камни, подошел к воде, встал на колени и окунул в нее голову. Вода была холодная. Бородач фыркнул, как лошадь, провел ладонями по лицу и тут только заметил в двадцати шагах ниже по течению девушку.
- Эй, красавица! Тебя как зовут?
Девушка насупилась, швырнула недостиранную рубашку в корзину и засеменила вверх по склону.
- Эй, подожди! Чего испугалась? Зовут-то тебя как?
- Маро, - произнес над ухом у бородача детский голос.
Человек в камуфляже обернулся. Кудрявый мальчишка лет десяти с любопытством разглядывал широченный шрам у него на груди.
- Маро ее зовут. Сестра моя двоюродная. Она трусиха. Это тебя на войне?
- Нет, - осклабился бородач - под трамвай попал.
- А ты на войне был?
- Был.
- Страшно?
- Иногда страшно. Тебя-то как зовут?
- Васо.
Бородач протянул мальчишке руку:
- А я - Казбек. Как гора. Давай дружить, Васо?

Рыжая девчонка в черном трико пустила престарелую лошадку в галоп по набережной и, стоявший на мосту, милиционер мог сделать только одно - отдать ей честь. Сквозь ее развевающиеся волосы мелькали - огни домов, фабрик, звезд…

Гарин вскрикнул и проснулся. Рядом зашевелилась в постели жена:
- Да что ж это такое? Ты можешь спать по-человечески?
- Кошмар приснился. Это очень по-человечески.
- Нет, это не по-человечески. Ты не человек. Ты обезьяна. Все время дергаешься, толкаешься... Надо было выйти замуж за продюсера...
- И что бы?
- Да хоть бы что!
- Прекрати орать, ты разбудишь кота.
- Вот, кот тебе дороже, чем я!
Гарин встал и поплелся на кухню. Там он отвернул заржавевший кран, налил в мутный стакан мутной воды, выпил залпом и проговорил:
- Старею.
Из спальни донесся голос жены:
- И что тебе приснилось?
- Страшное. Неважно. Все мы мумии.
- Замучил ты меня.
- Выйди за продюсера.
- Я - тебя люблю. В этом и беда. Ложись. Ни свет, ни заря.
- Все равно через два часа вставать.
- С Савойским встречаешься?
Гарин кивнул.
Кот - откуда-то из темноты - зевнул.

Мелкими быстрыми шажками помятый человек в тройке засеменил к арке, напоминавшей раззявленную пасть чудища. Но, стоило ему приблизиться, как из пасти дохнуло огнем. По крайней мере, ему так показалось. На самом деле, сначала по ушам ударил визг тормозов, по глазам - свет фар, затем гулко застучали десятки каблуков… Помятый человек оцепенел. На него неслись, мимо него пролетали с искаженными лицами, с развевающимися волосами, в коротких юбках, лосинах, шортах, грохоча высоченными каблучищами, задыхаясь, сглатывая слюну, матерясь, молодые размалеванные женщины - блондинки, шатенки, брюнетки… Миновав остолбеневшего человека, они рассредоточивались по переулку и растворялись в сумерках. Следом медленно надвигались две, озаренные светом фар, фигуры в фуражках.
Человек вытянулся по стойке смирно. Как все алкаши, он испытывал биологический страх перед милицией. Но фигуры миновали «алкаша», словно и не увидев. Их интересовал не он.
- Давайте, вылезайте, - услышал помятый человек грубый голос за спиной. - Хватит в прятки играть.
Помятый робко оглянулся. Две девушки попытались укрыться в бревенчатом теремке на детской площадке. Теперь они вылезали из него с выражением презрительной покорности на лицах. Одна из них - худенькая, светловолосая фифа с белесым шрамом на щеке - сломала каблук, и белую туфлю, похожую на лебедя со свернутой шеей, держала в руке. Помятый человек нырнул в пасть арки.

Грянул выстрел, троекратно отразившись от невозмутимых гор.
- Кидай, давай! Уснул что ли? - крикнул мальчишке бородач в камуфляже.
Мальчишка размахнулся, что было сил, и подбросил в воздух бутылку из-под водки. Мужчина выстрелил из винтовки. Бутылка со звоном разлетелась вдребезги.
- Давай, - кричал бородач, входя в азарт - сразу две! Обе кидай.
Вновь загремели выстрелы, зазвенело стекло.

Двое - старик грузин и пятидесятилетний чеченец - сидели на веранде деревянного дома, и пили чай из неудобных пиал. Чеченец поднял пиалу над головой и посмотрел сквозь нее на солнце. Старик сделал то же самое.
- Настоящий китайский фарфор. Просвечивает. Секрет никто не знает. Но я думаю, они как-то рисинки туда вставляют.
Старик грузин кивнул:
- Да, правда, вижу.
Грянуло несколько выстрелов. Грузин нахмурил брови.
- Племянник мой, Казбек, дурью мается, - сморщившись, как от кислого, пояснил чеченец - в дело надо парню, а он... стеклотару переводит.
- Спасибо за чай, Ислам, но не за тем я к тебе пришел.
- Знаю. На ребят моих пришел жаловаться.
- Плохо стало в деревне. Люди боятся по улице ходить. Раньше никто дверь на ночь не запирал, а теперь у каждого ружье под кроватью. Окна заколачивают. У Автандила дочке всего шестнадцать лет...
- За дочку Автандила я их уже наказал. И потом, не изнасиловали же ее, не избили... так, пошутили ребята. Молодые, кровь горячая... Как будто сам таким не был? А, Арчил?
Грузин словно не слышал ответа:
- С оружием по деревне ходят, людей пугают. Стрельба каждый день. У Вахтанга свинья пропала... - монотонно бубнил он.
- Свинью ты мне не шей, - посуровел Ислам - пророк запретил есть свинину. Мои ребята, может, и задиры, но закон знают. А что касается оружия... У нас война. У вас тоже была война. Они солдаты. Вы нас приняли - спасибо вам. Будет у вас черный день, мы вас примем. Как братьев. Потерпите. Скоро мы уйдем.
Старик-грузин еще больше нахмурился.

В казарме стоял многоголосый храп. Измочаленный солдатик, раздеваясь, шепотом исповедовался дневальному:
- Вот тебе и третья смена! Сысоев, тварь хитрожопая, два раза успел поспать, а я сейчас лягу, а через час - подъем. Еще и опоздал, тварь, и скалится. Ну, ничего, в другой раз я в первую смену пойду, он у меня во - поспит! Тогда уже я поскалюсь.
Дневальный внимал вяло. Глаза у него слипались. Казалось, если бы не колонна за спиной, он рухнул бы наземь.
- Тварь, - твердил замученный солдатик, заворачиваясь в синее одеяло. - Ну, он у меня поплачет…
В казарму на цыпочках (насколько это было возможно в сапогах) вошел белобрысый майор-замполит. Дневальный похлопал ресницами и заорал истошным дискантом:
- Дежурный по роте…
- Заткнись, - оборвал его майор.
В тот же миг подкованный вороной сапог, вылетев из кубрика, как ракета средней дальности, засветил дневальному в ухо.
- Метко, - констатировал майор и шепотом же рявкнул - Нечипоренко!
Полуголый верзила вылетел из кубрика и вытянулся перед майором во фрунт.
- Так, значит, старшина, ты личный состав воспитываешь?
Старшина виновато заморгал.
- Ладно, некогда. Одевайся. Наряду по роте - оружие.
Майор скосил глазом в кубрик и увидел измочаленного солдатика. Тот сразу же закрыл глаза.
- Конюхов, не маскируйся, вижу, что не спишь. Подъем!
- Товарищ майор, - заскулил измочаленный - я только с поста…
- Дискуссия переносится на позавчера, - отрезал майор - и живо, живо… Пока рота не встала.
Потом на секунду задумался и добавил:
- Впрочем, нет. Оружие отставить. Напугаем.

- С утра пораньше? - огрызнулась заспанная продавщица в ларьке. - Бери сразу ящик, а то начнешь колобродить, поспать не дашь.
Помятый раздраженно скривился, но ничего не ответил. Зажав пальцами правой руки два бутылочных горлышка, он поковылял обратно к переулку. Бутылки предательски тенькали.
Милицейская машина стояла в арке, движок урчал, фары горели. Один из ментов полулежал на капоте, откинув голову на лобовое стекло, и тихо постанывал. Над его пахом вздымалось и опускалось облако светлых волос.
Светловолосая по-прежнему была в одной туфле и по-прежнему держала сломанную в свободной руке. Ее товарка согнулась глаголем и вцепилась руками в раму окна. Голова ее - то ныряла внутрь салона, то оказывалась снаружи. Второй страж порядка угрюмо расталкивал ее в корму.
Сунув средний палец меж двух бутылок - чтоб не звенели - помятый человек кошачьим шагом прокрался сквозь арку. Не него вновь не обратили никакого внимания. Очутившись в переулке, он присел на изгородь, открыл бутылку, сделал три жадных глотка и поперхнулся.
Напротив, за мусорным баком, сидела на корточках еще одна ночная бабочка. Она бросила на помятого умоляющий взгляд и приложила к губам указательный палец. Человек поглядел в пасть арки, где бушевала убогая оргия, затем на путану, прячущуюся в помойке, на собственное отражение в раскинувшейся под ногами луже и - плюнул себе в лицо.

Женщина неопределенного возраста, обутая в зимние мужские ботинки шагала по разделительной полосе широченного проспекта и, размахивая руками, глухо бормотала что-то себе под нос. Одета она была не по погоде - в рваную демисезонную куртку, перевязанную крест-накрест, как пулеметной лентой, грязной бурой шалью. Глаза женщины светились безумием. На перекрестке она чуть не угодила под колеса поливалки.
- Смотри, куда идешь, чучело, - рявкнул из кабины водила, присовокупив к этой сентенции виртуозную матерную конструкцию.
Женщина подняла на него безумный взор и заверещала:
- Сначала Мишка, потом Борька… И Володька встает. Только ночью. За ним машина приезжает. Его оживляют, и он ходит. Кровь пьет. Без живой крови он засохнет. Они втроем убивают, а пьет он один. А когда напьется вдоволь - будет совсем живой. Тогда за ним рыжая сука на рыжей лошади приедет. И они поскачут…
Женщина давно уже забыла про водителя и ковыляла дальше по разделительной, вскрикивая и размахивая руками.
- Да, - протянул шофер - это ж надо до такого допиться…
… и нажал на газ.

Лаев, каким-то чудом уместившись на двух офисных стульях, составленных вместе, спал у себя в кабинете на Петровке. Раздался настойчивый стук в дверь. Лаев не шелохнулся. Стук повторился. Лаев пошевелился. Стулья, поскольку были на колесиках, разъехались, и он приземлился копчиком на пол.
- Лаев! - рявкнул за дверью командный голос.
Потирая ушибленный зад, Лаев подскочил к двери и повернул ручку замка. В кабинет шагнул статный мужик в форме полковника милиции, в отличие от Лаева, чисто выбритый.
- Спишь на дежурстве? - суровым тоном спросил он.
Лаев попытался придать лицу бодрое выражение, но из этого ничего не вышло:
- Тишина же.
- Тишина обманчива.
- Вы то чего при параде... Ни свет, ни заря!
- Гости могут нагрянуть. Из министерства. Есть такая оперативная информация.
- Откуда?
- От верблюда. На то она и оперативная. Так что умой рожу и займись И.Б.Д.
- Чем-чем, Сан Саныч?
- Имитацией бурной деятельности. Рожу умой.
Полковник развернулся на каблуках и загрохотал ими по коридору. Надо было разбудить еще с десяток нарушителей устава.
Лаев взял электрочайник, поболтал им в воздухе, чтоб понять, сколько осталось воды. Воды было мало. Он тяжело вздохнул и потащился в туалет.

Дворник-азиат в оранжевой униформе ловко штриховал асфальт бесполезной метлой, пока не дошел до арки. В ней было - хоть глаз выколи. Поэтому он просто протащил метлу вдоль стены и, выйдя на свет, обнаружил на прутьях кружевные женские трусики. Двумя пальцами сняв их с прутьев, дворник оценил находку и улыбнулся:
- Шайтан!

Три проститутки сидели на лавке в загаженном скверике. Та, что сломала каблук, плакала на плече у той, что пряталась в помойке. На асфальте рядом с лавкой стояли початая бутылка водки и три пластиковых стаканчика. Рядом валялась туфля со свернутой шеей.
- Ну ладно, ну все, кончай… - утешала светловолосую толстая товарка.
Качающейся походкой к лавке приблизился совершенно пьяный высоченный молодой негр в ослепительно белой рубашке.
- Девушки, - произнес он с чудовищным акцентом - я видел, вы скучала. Если вы хотела, я могла вас угощать. Мой сегодня день рождения. Я веселилась. Все спать, а я хочу еще весело… Я тут работал посольство Зумберия…
- Суки, суки, суки… - хныкала блондинка в плечо подружке.
Третья девушка решительно потушила сигарету и поднялась со скамейки.
- Покорми нас, - сказала она негру тоном, не подразумевающим отказа.

В туалете, у окна молодая женщина задрав юбку, что-то поправляла под ней. Лаев открыл кран и сунул под него чайник.
 - Ой, - вскричала женщина, одергивая подол - Лаев, ты чего, с дуба рухнул? Это - женский.
- Знаю. Мы ночью всегда к вам ходим. До мужского пилить далеко. Извини, не знал, что ты тоже дежуришь.
Женщина расширила глаза:
- Нет, ну ты совсем обнаглел. Выйди немедленно вон.
- Сейчас. Воды наберу.

Полковник бодрым шагом «обходил владенья свои». Дверь женского туалета открылась у него перед самым носом, чуть этот нос не расквасив. Из туалета вылетел мокрый с головы до ног Лаев. Следом вылетел чайник.
- Умылся? - не то спросил, не то констатировал полковник.
- Так точно.
- Тогда за работу.

Куранты на Спасской башне проколотили семь. По Каменному мосту, обнявшись, тащились два нетрезвых джентльмена. На середине моста они остановились, видимо, передохнуть.
- Серега, - прорычал тот, что был постарше, ухватив того, что был моложе, за грудки - я те честно скажу: я их всех, козлов, презираю. Вот.
Молодой замахал пальцем:
 - Не, Петр Иваныч... Это не ты их. Это они тебя. Тебе Савойский завтра скажет: давай, закрывай лавочку, бордель выгодней. И чего ты сделаешь?
- Че я сделаю? - возмутился пожилой - Пошлю я его.
- Да куда ты его пошлешь?
- К Евгении Марковне.
- Ну, ладно, ладно... ты его пошлешь к этой... к Марковне. А он тебя уволит. «Пшел вон» и все...
- Нет не все.
- Как не все? Все.
- Не все. И я тебе объясню почему. Почему не все. Объяснить?
- Ну, объясни.
- Я объясню. Кто нашел проект? Петр Иваныч. Кто нашел людей? Петр Иваныч. Кто раскрутил? Петр Иваныч. Все концы - мои. У меня ноу-хау. А у них ничего. Ничего.
- У них бабки.
- Да че бабки? Я те повторяю: без меня они настоящее шоу никогда не сделают.
- Да на фига Савойскому шоу? У него четыре кабака, там знаешь, какие шоу?
- Знаю, какие! Во - какие, - пожилой бросился к фонарному столбу и принялся изображать стриптизершу на шесте. Получалось не очень похоже, но дебютант старался, и даже ухитрился спустить брюки, явив миру зрелище застойных, в цветочек, трусов до колен.
- Это что? Шоу?
- Это хулиганство, - произнес уверенный голос.
Пожилой и молодой обернулись. Перед ними стоял улыбающийся розовощекий милиционер.
- Опаньки, - констатировал пожилой - менты!

- Рота, подъем!
Клюев заерзал под одеялом и пробубнил:
- Я не рота…
- Лады. Тогда: «Клюшка, подъем!»
От изумления Клюев открыл глаза. Над ним возвышался отец, уже выбритый, в галстуке, пахнущий одеколоном. В руке он держал стакан с чаем в серебряном подстаканнике. Над стаканом вился парок.
- Кто тебе про «Клюшку» сказал?
- Нам про вас все известно, Клюев. У нас длинные руки. Так что - подъем!
Кряхтя, как ветеран ВОВ, мальчишка потащился в ванную.
- Слышь, Клюшка? Руки с мылом, зубы дратвой, морду пемзой! - гаркнул вслед отец и с удовольствием отхлебнул из стакана.

Сорокалетний мужчина с намечающимся брюшком на цыпочках вошел в спальню, где на широченном сексодроме спала смазливая крашеная блондинка. Стараясь не шуметь, он отодвинул дверь шкафа-купе и принялся шарить по полкам.
- Что ты ищешь? - промямлила блондинка, не открывая глаз.
- Извини. Запонки... - виновато прошептал мужчина.
- Какие?
- С черными камушками.
Блондинка открыла один глаз, оглядела мужа.
- Ты опять надел этот мерзкий желтый галстук?
- Он мне нравится, - совсем скис мужчина.
Блондинка закрыла глаз, но не рот:
- Борисов, у тебя совершенно нет вкуса. Если уж напялил эту тряпку, возьми янтарные.
- А где они?
- Там где ты всегда их швыряешь. В ванной на зеркале.
- Спасибо, - робко вымолвил Борисов и хотел, было, ретироваться.
- Стой, - осекла его блондинка - надеюсь, ты помнишь, что у нас сегодня вечером?
- Да, конечно.
- Что?
Борисов густо покраснел.
- Прости... Не помню...
Блондинка перевернулась на другой бок:
- Сегодня вечером мы идем в театр, чудовище. И если тебя не будет дома в шесть, я с тобой разведусь. Понял?
- Понял.

Выскочив, наконец, из спальни, Борисов облегченно вздохнул. Он зашел в ванную, сунул в карман запонки, и посмотрелся в зеркало. За несколько секунд его лицо претерпело метаморфозу. Из сопливо-виноватого оно стало грозно-начальственным.

С этим лицом он и вышел из подъезда. Подойдя к лиловому «понтиаку», Борисов открыл дверь и швырнул кейс на переднее сиденье.
- Доброе утро, Пал Палыч! - приветствовал его шофер.
- Привет, Паша, - отозвался Борисов, захлопнул дверь, обошел машину, и уселся на заднее сиденье за спиной у водителя.
- В офис?
- Вот что, Паш... чтоб не забыть. После обеда, как будет окно, смотайся за цветочками, - Борисов протянул шоферу стодолларовую купюру - На твой вкус, но чтоб без фанатизма...
- Прекрасной даме? - гадко заулыбался Паша.
- В театр сегодня иду. Неудобно без букета. Давай в офис.

- Казбек, только две осталось! - крикнул мальчишка бородачу.
- Сразу кидай! Обе!
Мальчишка размахнулся, бутылки вспорхнули в небо, но тут у бородача зазвонил мобильник. Он швырнул винтовку в траву и прижал трубку к уху.
- Али? Да. Хорошо слышу. Да. Хорошо. Передам.

Ислам поднялся со стула:
- Заходи, Арчил. Всегда рад поговорить с тобой. Мудрый ты человек.
Старик понял, что его вежливо выпроваживают и, не попрощавшись, поковылял к калитке. На середине пути он остановился и, подняв посох, как указку, крикнул:
- Беда будет! Беда от вас, Ислам!
На террасу ворвался бородач:
- Ислам! Али звонил.
- Что сказал?
- Все хорошо. Груз уже на месте.
- Когда свадьба, сказал?
Лицо Казбека вытянулось.
- А ты почему не спросил?
Бородач почесал затылок.
- Ислам, я же не почта. Ты говоришь: ему передай, он говорит: тебе передай. Я уже совсем запутался, кому что передавать. Говорил бы сам.
Ислам бросил на племянника угрюмый взгляд.
- Ты знаешь, я не говорю по телефону, у которого нет провода. Не от аллаха вся эта электроника.
 Казбек рассмеялся и плюхнулся на стул рядом с дядей:
- Ну, да. Ты и водки не пьешь. Все своим зеленым чаем травишься.
- Пророк запретил пить вино.
- Вино. Про водку не сказано.
Ислам встал из-за стола. Племянник, сообразив, что брякнул лишнее, тоже вскочил.
- Перезвони Али. Скажи, что время уходит. Свадьба должна состояться сегодня, - произнес Ислам тоном, не допускающим возражений.
Побледневший Казбек стал судорожно тыкать в кнопки на трубке.
- Погоди, - осек его дядя - еще скажи ему: «кроме грузин».
- Что «кроме грузин»? - повел бровью Казбек.
- Не твое дело, щенок. И заканчивайте палить по бутылкам, к девкам вязаться, свиней воровать... Думаешь, не знаю, что это ты и Лечо ее сперли и продали? Из-за таких, как вы, придурков, нас однажды ночью здесь перережут, как баранов...
- Кто нас перережет? Да мы сами... - запетушился, было, Казбек.
- Закрой рот. И передай Али: «кроме грузин».

Когда Клюшка притащился в кухню, отец уже сидел над живописной яичницей, посыпанной донельзя зеленым луком.
- Ну, как тебе сие произведение?
- Пошловато.
- Клюшка, ты обнаглел. Сейчас ты это сожрешь за милую душу, и повалишь в школу. Понял? Или я тебя... выпорю.
- Не зови меня «Клюшкой», - заверещал пацан.
- А ты не хами мне. Этого права у тебя нет. Ты - мое произведение. Может быть, лучшее.
- К черту, - ответил пацан, схватил ранец и ринулся к двери...

Алла вздохнула и проснулась. Спала она в халате на диване. Кровать была занята. Алла поднялась и побрела на кухню, бормоча про себя:
- Господи спаси, господи спаси...
Проходя по коридору, Алла толкала рукой двери и видела в проемах:
...безмятежно спящих в гостиной на раскладушках, диванах и на полу, девчонок, тюки с «материалом»...
…в другой комнате - Руслана с Искандером, которые храпели, как духовой оркестр...
…и, наконец, в коридоре, - Али с телефонной трубкой, плотно прижатой к изуродованному уху.
-Доброе утро, - сказал Али Алле, и зло оскалился. Оскалился он не на нее, а на того с кем говорил по телефону.
Алла достала из сушки джезву, положила в нее три ложки коричневого порошка и принялась варить кофе.
- Почему? - орал Али.
Алле он помахал: мол, все в порядке, с добрым утром, не волнуйся, но при этом продолжал говорить в трубку... И на его вопрос, видимо, ответили, он долго слушал с угрюмой рожей, даже кофе успел свариться. Алла засмотрелась на Али, кофе дал пенку, перекипел, перекинулся через край, зашипел на конфорке... Алла подошла к раковине, вымыла джезву и засыпала в нее новую порцию.
- Вы придурки! Деньги где? - заорал вдруг Али - Передай ему, что он - придурок. Я понимаю, что ты ни при чем... Черт, это Москва, а не деревня, здесь так просто такие дела не делаются... Деньги где?
Али покосился на Аллу и перешел, было, на чеченский, которого та не знала, но, пробормотав в трубку несколько угрожающих гортанных фраз, сорвался…
- Что значит, сегодня? Он рядом? Дай ему трубу... Не говорит без провода? Аллах не велел? Совсем сдвинулся... Передай, что если я вернусь, прочту лекцию по Корану. Деньги где? Сегодня, значит - сегодня. Давно. Что значит, «кроме грузин»? Кроме грузин? Да, понял, понял...
Он нажал на кнопку и прекратил разговор. Дежурно улыбнулся Алле:
- Как спалось?
- Не кокетничай, - ответила Алла.
Кофе опять перелился через край.

Рыжая бестия в черном трико вела лошадь под уздцы по аллее бульвара, прихлебывая из банки слабоалкогольное пойло. В свете дня ее лицо уже не выглядело демонически прекрасным.
Мимо спешили к метро прохожие. В их числе и человек с помятым лицом. Правда, он успел умыться и побриться, так что физиономия несколько разгладилась. Воротник белой сорочки стягивал строгий галстук. Ботинки сияли. Пальцы сжимали ручку новенького кейса. Догадаться о том, как он провел ночь, можно было только по затаенной дрожи в глазах.
Но «помятый» человек показал их миру лишь на миг, когда оглянулся на рыжую всадницу. Затем он опустил забрало темных очков и нырнул в толпу.

II. ANDANTE INNOCENTO
Возглавляемая майором вялая команда из двух солдат и сержанта шагала по безлюдному проселку.
- Куда тащимся-то, товарищ майор? Хоть намекните, - промолвил недовольный судьбой сержант Нечипоренко.
- Заткнись, - оборвал «товарищ майор».
- Ну, все-таки, товарищ майор, хоть знать. Если в Москву, мне бы к тетке заскочить...
- До Москвы - пешком? Совсем озверели… - шепнул тощий заспанный салабон.
- Надоели вы мне! Жалко, губу отменили, там вам место. Ваш товарищ Сысоев... рванул...
Сержант остолбенел:
- Как... рванул?
- Так. От хорошей жизни, видать, записки не оставил… - майор бросил на сержанта свирепый взгляд - Оружия тоже. Теперь ясно, товарищ старший сержант?
- Ясно, товарищ майор, - угрюмо проговорил Нечипоренко.
- Так вот лучше мы его возьмем, чем комендачи. Они здесь постоянно рыщут. Увидим бордовые околыши - в кусты. Увидим его - не пугаем. Может, добром сдастся.
Дневальный хмыкнул:
- Полный рожок… Так он нас положит.
Замполит взъярился:
- Смирно, тля! Если вам на своего товарища плевать, на родину плевать, на армию плевать, идите спать в казарму.
- Ну, почему сразу плевать-то? - извиняющимся тоном прошептал дневальный.
Они подошли к железнодорожному переезду. Майор покрутил головой по сторонам и закурил:
- Значит так, айда по шпалам. В колонну по одному. Интервал - пять шагов, и по сторонам - в оба. Далеко то он не ушел, скорее всего, где-нибудь возле железки хоронится… Увидите, шорох услышите, зовите его… Да руки поднимайте, чтоб он видел, что вы без оружия.
- Как пить, положит ... - пробормотал дневальный.

Сысоев остановился передохнуть под путепроводом. Уже рассвело, и в черте города человеку в форме и с автоматом укрыться было негде. Он стащил сапоги. Так и есть - сбил ноги в кровь. Потихоньку принялся отдирать припекшуюся портянку. От боли на глаза навернулись слезы.
Поверху пошел поезд. Опора, прислонившись к которой сидел дезертир, затряслась, весь мост задребезжал так, будто вот-вот развалится. Сысоеву стало страшно. Он заплакал. Поглядел на автомат, на изуродованные ступни, на окровавленные портянки, схватился за голову и простонал:
- Дурак! Ой, дурак!
Из лесопосадки тянувшейся вдоль путей показалась фигура в фуражке. Это был всего лишь обходчик, но и он мог настучать в комендатуру или ментам. Сысоев принялся гипнотизировать его: в другую сторону, иди в другую сторону. На мгновение обходчик словно поддался внушению и развернулся к путепроводу спиной, но затем разглядел что-то под ногами, почесал в затылке и бодрым шагом заспешил по шпалам прямо к укрытию дезертира.
Сысоев задрожал, потянулся, было, к автомату, но тут же отдернул руку. Взгляд его упал на металлическую дверь в центре опоры. Он прыжком подскочил к ней, сунул ствол под дужку навесного замка, что есть силы, потянул на себя приклад и - о, чудо - одна из петель с мясом вырвалась из косяка…
Обходчик приближался. Сысоев сгреб в охапку сапоги, портянки, автомат и юркнул в темное помещение, прикрыв за собой дверь.

Не дойдя до школы метров сто, Клюев наткнулся на компанию своих недоброжелателей. Все четверо забрались с ногами на единственную в сквере скамейку и самозабвенно дымили дешевыми сигаретами. Клюев решил пройти мимо и, оглядываясь, но не тут-то было. Чира - коновод шайки прогульщиков - заметил его и толкнул в бок Жирного.
- Гляди-ка, Клюшка!
Жирный выскочил на дорожку, преградив Клюеву путь.
- Клюшка, чего не здороваешься? Крутой стал?
- Я не Клюшка, - прошипел Клюев, побледнев от ярости.
- Ты чего, Жирный? - произнес, приближаясь, Чира. - Какая «Клюшка»?
За спиной Чиры переминались в ожидании приключений Серый и Гузик.
- У него теперь другая кликуха будет, в свете последних новостей... Видишь, чего оказалось: пахан его - ему вовсе и не пахан, а мать не мать... Стало быть, он не Клюев, а значит и не Клюшка. Он теперь - подкидыш!
Клюев размахнулся и хладнокровно врезал Чире в зубы. Собственно, чего-то в этом роде шайка малолетних мерзавцев и ожидала, но никто не предполагал, что удар будет таким сильным. Чира приподнялся с газона, плюнул бурой кровью и в ужасе прошептал:
- Сука...
- Бей его, - взревел Жирный.
Втроем они набросились на Клюева. Чира не участвовал, он стоял на четвереньках и плевал в траву. Скоро Клюев упал, и одноклассники принялись лупить его ногами. Неизвестно, чем бы это закончилось, если бы не визгливый женский голос:
- Петров, Гузманов, Серов! Вы что творите, негодяи?!
Жирного, Гузика и Серого, как ветром сдуло. На месте преступления остались Чира и Клюев, оба с разбитыми физиономиями. Над ними возвышалась дородная директриса Ольга Анатольевна.
- Марш в школу, умойтесь и ко мне в кабинет! - отчеканила она.

В длинной палате на армейских койках лежало под простынями два десятка человек. Было бы похоже на госпиталь, если бы не решетки на окнах и железная дверь.
Двое из двух десятков горячо перешептывались. Это были собутыльники с Каменного моста.
- Я те говорю, Серега, - твердил пожилой - сам приползет на карачках и будет просить: сделай нам Петр Иваныч еще раз красиво. А я ему - дулю. Я скажу: когда я просил, вы мне - дулю, а теперь вы просите, так - нате вам.
Серега отрицательно мотал головой.
- Ты великий человек, Иваныч. но ты из прошлого века. Ты - идеалист. Не приползет к тебе Савойский никогда. Сам к нему побежишь. Он пальцами щелкнет, и ты побежишь. Вот мы все у него где.
Серега сжал кулак и помахал им перед носом у «Иваныча». Но тот не унимался.
- Не, ну скажи, Серега, разве мы плохой спектакль сделали?
Серега почему-то кивнул и ответил:
- Хороший.
- Аншлаги есть?
- Аншлаги есть.
- Билетов нет?
- Билетов нет.
- Деньги мы вернули?
- Деньги мы вернули. Но... - Серега сел в кровати и пошатнулся - Савойский за неделю из рубля чирик делает, а ты ему за год из рубля - рубль. Не приползет.
- А реклама? А общественное мнение? А репутация?
Ответить Серега не успел. Железная дверь с лязгом раскрылась, и в проеме показался заспанный милиционер.
- Веригин кто? - зычно спросил он.
- Я, - ответил Серега, сглотнув слюну.
- На выход.
Иваныч поглядел на Серегу так, словно его сейчас поведут на расстрел.

- Сегодня, - сказал Али, обжигаясь раскаленным кофе.
- Ты же говорил... - занервничала Алла.
- Говорил, - кивнул Али, - но там свою линию гнут. Я вообще, не очень понимаю...
- Надо сказать девочкам, - вскинулась Алла.
Али согласно кивнул. Алла влетела в комнату, где распластались на полу, диване и двух скрипучих раскладушках девичьи тела и сказала почти по-армейски:
- Девочки, подъем!
«Девочки», среди которых была и женщина лет пятидесяти, годящаяся Алле в матери, заворочались и замычали.
- Девочки, - произнесла Алла каким-то необычайно звонким голосом, - сегодня - свадьба. Господь велик!

- Значит, Веригин Сергей Александрович, - не отрывая глаз от удостоверения, спросил плотный майор с холеными усами a las Буденный.
- Угу, - икнул Серега.
- Артист?
- Угу.
- «Московская музыкальная антреприза»?
- Московская... Угу... Музыкальная...
- В «Пределе мечтаний» играете?
- Играю.
- И какую же роль?
Серега на секунду замялся, потом, не без кокетства, ответил:
- Главную... Вообще-то...
Майор пододвинул к нему лист бумаги с немыслимыми каракулями и захватанную ручку:
- Распишись.
- Зачем? - испугался Серега и принялся неистово икать.
- Что вещи, деньги и документы получил по описи, жалоб не имеешь. Отпускаю я тебя.
Веригин схватил ручку, поставил подпись и спросил:
- А как же Петр Иваныч? Мы же вместе...
- Какой еще Петр Иванович?
- Ну, мы вместе с ним... Это... Были... Директор нашего шоу. Лазаренко Петр Иваныч. Он ... там, - и Серега ткнул пальцем куда-то позади себя.
Майор демонически улыбнулся:
- Если по правилам, ты здесь должен находиться до полного прояснения мозгов. Но вот закавыка: без тебя спектакль состоится?
Серега подумал и отрицательно махнул башкой.
- А без Петра Ивановича?
Серега опять подумал и кивнул:
- Состоится.
- Повезло тебе, Веригин. Я жене с сыном на сегодня билеты достал. По большому блату. Поэтому ты свободен, а Петр Иваныч пусть отдохнет. За двоих.
Веригин заулыбался, как женщина, которой сделали комплимент.
- Да ты не радуйся раньше времени, - остудил его майор - Петровна!
Из соседней комнаты показалась женщина в белом халате, напоминавшая комплекцией быка.
- Сделай-ка господину артисту на дорожку промывание желудка, чтоб он на сцене не облажался. А то мне мелкий не простит.

Сквозь замочную скважину Сысоев увидел обходчика. Поравнявшись с опорой, тот остановился и принялся крутить головой по сторонам.
- Да уйди же ты! - прошептал Сысоев, - Уйди, умоляю.
Наконец, обходчик внял телепатическим увещеваниям дезертира и засеменил по шпалам дальше.
Сысоев перевел дух, зажег спичку, отыскал на стене старорежимный выключатель и включил свет. Помещение представляло собой комнатушку два на два метра, без окон, с бетонным полом. Вдоль одной стены стоял сваренный из стальной арматуры стеллаж, на котором грудились неясного назначения куски металла. На другой красовался выцветший плакат с портретом чешского певца. А в углу стояли две спортивные сумки - синяя и красная. Они явно появились здесь недавно - бетонная пыль не успела припорошить их. Под ногами Сысоев обнаружил скомканный окурок папиросы. Дрожащими пальцами он придал ему некоторое подобие первоначальной формы и с наслаждением закурил. Сумки интриговали его.
- Поглядеть-то можно, - сказал он сам себе и аккуратно расцепил молнию на синей. Сверху лежала обувная коробка. Сысоев открыл ее и увидел предел мечтаний - пару новеньких кроссовок. Следом он извлек из сумки спортивный костюм. Затем еще один - не спортивный. Сысоев кинулся к красной сумке. Та тоже была битком набита одеждой.
Он шагнул к двери и запер ее изнутри на засов

Пирамида из обкатанной водой гальки была готова.
Мальчишка, водрузив на вершину последний голыш, рванул с середины мелкой речушки к берегу.
Сидевший на берегу, бородач уже целился в верхушку булыжником.
- Казбек, - орал мальчишка, подымая вихри брызг - не кидай. Меня подожди!
Достигнув берега, он тоже вооружился камнем и уселся рядом с бородачом.
- Учись, Васо, - сказал Казбек, прищурил глаз и запустил камушек в пирамиду. И промазал.
- Мимо, - обрадовался Васо и швырнул свой камень. Но тот даже не долетел до пирамиды.
- Куда ты таким кирпичом? - поучал мальчишку Казбек - Конечно, не докинешь.
Он выбрал камушек поменьше и покруглее, как следует прицелился… Камень ударил в середину пирамиды и она рухнула. Но булыжник Казбека по-прежнему был у него в руке.
Бородач и мальчишка обернулись. Выше них на берегу стояла Маро и беззвучно смеялась. Васо загорланил что-то по-грузински, видимо, пояснял, что нечего женщине лезть в мужские игры. Девушка односложно ответила, повернулась и, не торопясь, начала подниматься по склону. Казбек не сводил с нее глаз.
- Боевая у тебя сестренка, - сказал он Васо, когда девичья фигура скрылась за деревьями - а говорил, трусиха.
Васо недовольно шмыгнул носом:
- Что, опять лезть строить?
- Лезь…
- По бутылкам интереснее… Давай еще постреляем.
- Нельзя. Ислам ругаться будет.
- А он что, твой отец?
- Дядя. Но это неважно. Он у нас старший.
- Смотритель мужчин? Как у нас Арчил?
- Вроде того.
- А ты всегда старших слушаешься?
Казбек швырнул бесполезный камень в воду, и, заведя руки за голову, откинулся на спину:
- Всегда.
 
Алла вышла из ванной безупречно накрашенная, подхватила в прихожей сумочку, заглянула по очереди в обе комнаты. В одной - «девочки» натягивали на себя неудобный камуфляж, в другой - Искандер возился с «материалом». Али, сидя в кресле, еле слышно напевал под нос заунывную песню
- Я на работу, - сказала Алла.
- Давай, - протянул Али - Мы через часик выдвинемся к Исе. Увидимся на месте.
- Замок заедает. Будешь закрывать, дверь прижми вот так…
- Три раза показывала, - мягко оборвал Али и вновь заскулил восточную мелодию. Алла переминалась с ноги на ногу.
- Что-нибудь не так?
- У меня дурное предчувствие.
Али махнул рукой:
- Брось. Все будет окэй. Тебе-то вообще бояться нечего. Твое дело - смотреть и запоминать.
- Ну, ладно… - Алла кивнула Али и решительно шагнула за дверь.
Но, захлопнув ее, остановилась на лестничной клетке, вздохнула и потерла пальцами виски.
- Господи спаси, господи спаси…

Ольга Анатольевна попеременно то бледнела, то краснела и нервно теребила шнур, стоящего на столе телефона. Клюев-старший был ничуть не лучше Клюева младшего - возражал ей на каждое слово. А возражений Ольга Анатольевна в принципе не терпела.
- Он первый, повторяю вам, первый ударил Чиркова. Я всех пятерых допросила.
- Опросили, - еле слышно отозвался Клюев-старший.
- Что?
- Опросили, а не допросили. Допрашивают - на Лубянке.
Ольга Анатольевна поджала губы:
- Теперь я понимаю в кого у Арсения такой упрямый характер. Но вас перевоспитывать - поздно. А с ним что-то придется делать. Если он не может себя вести нормально, ему место - в спецшколе...
- Да поймите вы, - не выдержал Клюев-старший. - они его дразнят, и раньше дразнили... А тут еще всплыло это... Откуда мальчишки могли узнать, что он мне не родной? Только от взрослых.
- Вы что же - подозреваете учителей?
- Не в этом дело. Я переведу его в другую школу, дайте только год закончить.
- То есть мы должны еще три четверти терпеть его выходки...
- Да поставьте вы себя на его место! Живет человек. У него есть родители. Неважно, что мать умерла, но она - была. Ее фотография висит у него над кроватью. И вдруг - все насмарку, все оказывается враньем, да еще и находятся негодяи, которые его этим дразнят.
- Ну, а вы не пробовали объяснить ему...
Клюев-старший вдруг помрачнел и произнес с расстановкой:
- Некоторые вещи нельзя объяснить, человек должен их пережить.
- Ну, он еще пока не человек... - Ольга Анатольевна осеклась.
Лицо Клюева-старшего перекосила гримаса гадливости.
- Господи… Переключи канал... - пробормотал он и вышел вон.

Смертельно бледный Веригин плелся к метро, злобно шепча под нос:
- Хамло. Плебеи. Уроды.
Взгляд его скользнул по череде ларьков, предлагавших широкий ассортимент соблазнов. Он остановился, секунду подумал и, решительно шагнув к окошку, сунул в него сотенную.
- «Балтику» шестерку. Две. Нет. Лучше девятку. Три. «Петровна, промывание, чтоб не облажался!» назло тебе, мусор, весь партер заблюю!

- Пошли, - бросил отец Клюшке, захлопнув за собой дверь директрисиного кабинета. Мальчишка глядел хмуро. По левой скуле расплывался синяк.
- Куда?
- Домой, - бросил отец, вышагивая по гулкому коридору - чего встал?
Клюшка прижался к стене:
- У меня еще четыре урока.
- Я забираю тебя из этой школы. Насовсем.
- Это кто так решил?
- Я так решил.
- А я не хочу, понял, не хочу! - из глаз мальчишки брызнули слезы - Ты мне не отец, понял? И нечего командовать.
Клюев-старший размахнулся и отвесил сыну трескучий подзатыльник. Клюшка сразу перестал плакать. Затем отец достал из кармана паспорт и ткнул пальцем в страницу:
- Что здесь написано? Здесь написано, что ты мой сын. Это паспорт, документ, понял? Обжаловать можешь в суде, когда станешь совершеннолетним. А до той поры ты будешь делать то, что я говорю.
Он схватил мальчишку за руку и потащил за собой. Тот не упирался.

Гарин, отбиваясь от суетливого маленького мужчинки, вошел в зал. Мужчинка был критиком. На носу его сияли непомерно большие очки. Во рту его была каша...
- Сказыте, а када вы ставили Астроскова, то были такие же проблемы? Артисты слусалис или вадражали?
- Вадражали, - сухо ответил Гарин и упал в кресло.
Критик бухнулся рядом:
- А вы применяете зостские меры в относэнии артистф?
- Типа? - спросил Гарин.
- Ну, лисэние зарплаты, увольнение, всяки другие...
- Надеюсь, что до этого не дойдет... Ренат!
Ренат, молодой человек, проходивший в это время по сцене, ринулся к Гарину.
- Ну, что?
- Балет разминается. Веригина нет.

Петрович выполз из квартиры и, немного помявшись, нерешительно позвонил в дверь напротив. Ему открыл Али.
- А… Аллу Архумаровну можно, - с трудом выговорил Петрович.
- Она на работе.
Такого поворота Петрович не ожидал. Душа горела.
- Я сосед ее, Николай Петрович… - Петрович указал на дверь своей квартиры. - А вы кто же будете? Что-то я вас раньше не видел.
- Брат. Двоюродный, - нимало не смутившись, ответил Али.
- Приехали, значит, с Кавказа, - юлил Петрович, никак не решаясь перейти к сути дела - В Москву, значит?
- В Москву. С Кавказа, - начиная нервничать, кивнул Али.
Петрович решился:
- А мы с Аллой Архумаровной давно, так сказать, бок о бок… Я и ванну ей в прошлом годе устанавливал… И она мне всегда, так сказать, по-соседски идет навстречу…
- Болеешь? - с ласковой укоризной произнес Али - Так бы сразу и сказал…
Петрович, воспряв духом, перешагнул порог.
- Здесь подожди, - тормознул его Али и направился в гостиную.
Девочки уже переоделись в камуфляж, замотали головы платками и теперь сиротливо ютились на диване в ожидании дальнейших указаний.
- Кто там? - испуганным шепотом спросила немолодая чеченка.
Али махнул рукой:
- Сосед-ханурик похмельем мается. У нас где-то коньяк был.
Между тем Петрович, устав топтаться в передней, прошелся по коридору и, влекомый бессмысленным любопытством, толкнул приоткрытую дверь спальни. И остолбенел.
На полу возился с проводами и пакетами Искандер, в углу Руслан с хрустом собирал автомат. На кровати - лежали в ряд три, уже собранных. Рожки - рядом.
Али не успел плеснуть в пыльный бокал из бутылки. Он услышал выстрел. Звук был глухой, но характерный - не перепутаешь. Так с бутылкой и бокалом в руках он и влетел в спальню.
Петрович еще висел на Руслане, заливая кровью его рубашку. Руслан стряхнул его с себя, и брезгливо отшвырнул окровавленный пистолет.
- Ты что наделал, идиот? - зашипел Али.
- Он видел материал, - оправдывался Руслан.
- А ножа у тебя нет?
- Он же в упор… - вступился, было, за товарища Искандер.
- Иди, разогревай машину, - рявкнул на него Али, - а ты переодевайся, живо. Шмотки в пакет и с собой. По дороге выкинем. Три минуты на сборы.
Руслан покорно принялся раздеваться. Али выхватил из-за пазухи мобильник:
- Иса, у нас ЧП. Мы выезжаем.
Нажал отбой и набрал другой номер:
- Алла, это Али. Быстро уходи с работы. Потом объясню. Домой тоже не ходи. Погуляй по городу. Телефон отключи. Увидимся на месте. Поняла?

В огромном офисном помещении за одинаковыми столами, сидело, уставившись в мониторы компьютеров, не меньше двадцати человек.
- Поняла, - ответила Алла, хотя ничего и не поняла.
Она вскочила из-за стола, подцепила сумку и рванула к выходу.
- Ты куда? - окликнула ее соседка по столу.
- Обедать, - бросила Алла.
- Не рано ли? - удивилась соседка.

Веригин вошел в здание, чуть не разбив стеклянную дверь. Бабушка-вахтерша, сидевшая за колченогим советским столиком, воспрянула:
- Вы куда, товарищ?
- Я тебе, баба Яга, не товарищ!
- Чего? - заверещала бабулька, - Как? Это я-то Яга? Паршивец! Вон из театра!
Веригин не послушался. Он юркнул в коридор и, мгновение спустя, возник на авансцене.

- Это что? - спросил Гарин, когда, растолкав балет, Веригин выскочил на сцену.
- Здравствуйте, Игорь Альбертович! - гаркнул Веригин, - я пришел.
- Это Фиригин? Сказыте, я могу у него взять антервю? - залопотал критик.
Гарин вскочил с кресла и завопил:
- Ренат! Ты где, Ренат?
Ренат, кашлянув, материализовался за спиной Гарина.
- Немедленно вызывай Гаврилова. Немедленно! И - полная репетиция. Чтоб Гаврилов прошел весь текст! Где Семенов? Веригин! Ты уволен, гудила. Немедленно. Где оркестр? Где Семенов? Все пропало.
Рыжий патлатый человек выскочил из-за портала и картаво прокричал:
- Да здесь я, здесь. Ничего не пропало. Зачем горячиться?
- Семенов, репетируй с балетом, - четко выговорил Гарин, - Я к Савойскому. Вернусь к трем. Ренат! Убери ты его. Вызывай Гаврилова.
- Уволен! - передразнил Веригин. - Сам гудила.
Гарин многозначительно взглянул на Рената и зашагал по проходу в сторону фойе.

В фойе бородатый верзила выговаривал лысому толстячку:
- Вы с ума сошли, Зиновий Маркович? Это карман. Кар-ман. И ничего кроме декораций там быть не должно.
Толстячок нервно сглатывал и протирал платком потеющую лысину:
- Так ведь говорили… использовать коммерческий потенциал здания…
- Я говорил? - возмутился верзила.
- Петр Иваныч говорил…
Гарин остановился возле парочки, которая, в пылу дискуссии, не заметила его.
- Петру Иванычу я еще мозги прочищу… - гремел верзила, - Ему волю дай - он бордель в театре откроет… Потенциал, видишь ли…
- В честь чего салют? - перебил Гарин.
Оба - верзила и толстячок обернулись и почти синхронно выговорили:
- Добрый день, Игорь Альбертович!
Толстячок открыл, было, рот, чтоб объясниться, но верзила перехватил инициативу:
- Прихожу сегодня с утра пораньше, весь левый карман ящиками заставлен под потолок…
- Петр Иванович распорядился… Всего на неделю, он и сказал: «чего в подвал спускать, потом поднимать, карман все равно пустой»…
- Игорь Альбертович, - веско произнес верзила - помяните мое слово: его «коммерческая деятельность» рано или поздно нам боком выйдет.
Гарин сморщился и потер левой рукой грудь под пиджаком:
- Ладно, с Лазаренко я поговорю…
… и зашагал к стеклянным дверям.
- Так что с карманом делать? - бросил ему вслед верзила.
- Держать шире, Владимир Ильич! - ответил Гарин, не оборачиваясь.

На лестнице, возле пожарного щита, дымя сигаретами, сидели трое молодых мускулистых людей в грязных майках и джинсах. Самый мускулистый, захлебываясь от восторга, вещал:
- А у нее юбочка, значит… Ну, то есть, ее нет практически… Просто неприлично… Значит, я ее в сторону отвел и говорю на ухо, типа, ты не пугайся, но ты кое-что дома забыла. Она: что? Я говорю: юбку. Она мне: а это что, по-твоему? Я говорю: набедренная повязка…
Троица слаженно загыкала. Прервало гыканье появление бородатого верзилы.
- Вас то мне и надо. Плюхин, - обратился он к самому мускулистому, - там Зяма ухитрился с утра пораньше левый карман под склад сдать. Надо все это дерьмо быстренько спустить в подвал.
Плюхин аж закашлялся от возмущения:
- Владимир Ильич, извини, а при чем тут мы?
- Живо, живо, без разговоров, - бросил верзила, сбегая по лестнице.
- Не, Ильич! - тормознул его Плюхин, - Мы чего, грузчики? Мы - монтировщики, так? А это - кто вносил, тот пускай и выносит… Или тогда за отдельную плату…
 - Вот это все и скажешь своему любимому Лазаренко, когда он появится. Его гениальная идея.
И верзила засеменил вниз по ступенькам.
- Попали, - резюмировал Плюхин, повернувшись к товарищам по несчастью.
На лестничную клетку ввалился Веригин.
- О! Явление Христа народу! Маэстро, туш! Такие люди и без охраны! - наперебой загалдели монтировщики, пожимая вихляющуюся руку артиста.
- Альбертыча не видели? - икнув, спросил Веригин.
- Уехал, вроде. А на что он тебе?
- Я ему еще не все высказал, - покачнувшись, ответил Веригин. - Ладно, я не гордый. Подожду.
- А, по-моему, ты все высказал. Даше лишку дал. Пилил бы домой, Серега, а? Как другу советую.
Веригин непримиримо замотал головой:
- Я должен… должен проставить точки над «i».
- Слушай, Коль, - обратился Плюхин к самому юному из «монтов» - вот что: отведи его на мебельный склад. Пусть проспится. А то начнет колобродить по театру - понаставит точек и над «ы» и над «ё»…
… и он протянул товарищу связку ключей.

Коля не без труда довел колыхающегося Веригина до дверей мебельного склада, прислонил к стенке и, повозившись с замком, растворил дверь пристанища.
Просторное помещение было сплошь заставлено комодами, стульями шкафами, искусственными деревьями и крашеными под гипс статуями из папье-маше. Пробираясь вслед за Колей сквозь дебри склада Веригин покачнулся и вынужден был обнять один из бумажных монументов за талию.
- Пардон, мадам, - бормотнул он, опознав в нем Венеру Милосскую.
В самом дальнем углу высилось величественное сооружение - мавританского стиля кровать с пологом. Не дожидаясь приглашения, Веригин рухнул на нее ничком. Коля заботливо накрыл его тигровой шкурой.
- Слышь, я запирать тебя не буду. Мало ли, нужда большая и маленькая… Проспишься, меня или Плюхина найди… Понял?
Веригин что-то промычал.

Когда Лаев, наконец, напился чаю, малость пришел в себя и принялся листать очередное безнадежное уголовное дело, в кабинет с грохотом влетел Сан Саныч и заявил:
- Собирайся!
- Ну, вот... Куда собираться-то? У меня же дело Михеева, сами всучили...
- Я все думаю, - сардонически прошипел полковник - я в милиции или где? Приказываю капитану, понимаешь, собираться, а он меня - на семь букв...
- Не надо грязи, Саныч...- ответил Лаев невозмутимо - Ни на три, ни на семь я тебя не посылал...
- Нет, ты меня послал... Ты хуже, чем послал. Что это за дела? И вообще, ты мне не тыкай!
- Есть, товарищ полковник!
- Вот так бы всегда... - Саныч вынул из кармана замурзанный листок. - Шереметьевская... Убийство... Съездишь...
- На Шереметьевскую я не поеду. Пошли Соловья. Он живет где-то там рядом...
- И Соловьев поедет. Что ты думаешь, если Главк дергают - плевое дело? Все серьезно. Дахаева Алла Амурхановна, уроженка города Грозного… Сечешь?
Лаев сонно кивнул:
- Ну, и я здесь причем?
- Притом, что у уроженки последний месяц гостили соотечественники. Человек десять. А сегодня - все пропали - и соотечественники и уроженка. Зато в наличии - труп соседа, Трофимова Николая Петровича, пенсионера, алкаша со стажем, с задержаниями... Дверь - нараспашку, Аллы Амурхановны - нету, гостей - нету... Сечешь?
- Нет, пока не секу...
- Огнестрел, дубина!
- В криминальную милицию по месту жительства.
- Она - чеченка, и жили у нее - чехи! Понимаешь?
- С чехами, пожалуйста, к нашим коллегам на Лубянку. У меня - Михеев - вон, черт ногу сломит.
- Ты сыщик или кто?
- Саныч, на меня лирика не действует.
- Я прошу. Я тебя по-человечески прошу. Съезди ты с Соловьевым. Сам бы поехал, да приковали. Прибудет эта камарилья из министерства или не прибудет, черт знает. А я на нервах весь.
- Потом домой?
- Чего?
- С адреса - домой? Или тащиться на совещание?
Полковник обиделся:
- Лева, за кого ты меня принимаешь?

В дверях клуба Гарина встретил ведроголовый охранник в безукоризненном костюме:
- Клуб закрыт. С девятнадцати ноль-ноль милости просим, - угрожающе протараторил он.
- У меня встреча с Михал Аркадьичем.
- А он не подъезжал еще.
- Не волнуйтесь, подъедет, - с трудом сдерживая раздражение, ответил Гарин.
- Минуточку, - костюм схватил трубу и забубнил в нее - Андрей, Михаил Аркадьич должен быть? Тут к нему пришли. Ага. Как ваша фамилия?
- Гарин.
- Гарин, - повторил в трубу костюм, - Ага. Понял.
Он отключил телефон, по привычке скользнул взглядом по фигуре Гарина - от туфель до макушки, и недовольно буркнул:
- Проходите.
Гарин спустился по крутой лестнице в полутемный подвал, оформленный под нутро космического корабля. В дальнем углу мелькала белая рубашка бармена, за столиком посреди зала одиноко курила заспанная девушка, на сцене под музыку извивались три танцовщицы в трико.
- Стоп, - рявкнул молодой человек с крашеными в три цвета российского флага волосами, сидевший на табурете перед сценой. - Девчонки, я уже десять раз говорил! Это не эротика, это бидиболдинг какой- то!
Гарин присел за столик. Молодой человек тем временем легко вспорхнул на сцену и очень убедительно показал танцовщицам разницу между эротикой и «бидиболдингом».
- Если ты ее хочешь, так тянись к ней, тянись…
- Да я тянусь… - устало огрызнулась танцовщица.
- Ты не тянешься. Вот я сейчас тянусь. А вот что ты делаешь… - молодой человек заметил в зале Гарина и, прижав руку козырьком ко лбу, крикнул - Простите. Клуб закрыт. С девятнадцати ноль-ноль.
- Это ко мне, - ухнул откуда-то из темноты позади Гарина хриплый низкий голос. Выражение лица трехцветного молодого человека мигом переменилось.
- Здравствуйте, Михаил Аркадьевич! - фальшиво улыбаясь, прозвенел он.
- Здравствуйте. Здравствуйте, - зачирикали за его спиной танцовщицы.
Девушка, курившая посреди зала, спешно затушила сигарету и встала из-за стола. Белая рубашка бармена вымпелом вытянулась над стойкой. Гарин обернулся, но поначалу не различил в темноте ничего кроме оранжевого огонька сигареты. Однако неторопливые грузные шаги приближались и, несколько мгновений спустя, из мрака, как океанский лайнер из тумана, выплыла грузная фигура в лоснящемся полистеровом пиджаке.
- Работайте, - бросила фигура трехцветному.
Заиграла музыка, танцовщицы принялись извиваться. Фигура кивнула девушке в центре зала, та опустилась на стул и опять закурила. Гарин попытался встать, чтобы поздороваться, но ладонь размером с теннисную ракетку, опустилась ему на плечо и приковала к стулу.
- Сиди, - фигура опустилась на стул напротив. - Артем.
Рубашка бармена белым пламенем взметнулась из-за стойки и подлетела к столику:
- Как обычно, Михаил Аркадьич?
- Угу, - промычала фигура. - А тебе?
- Кофе. Хотя… - Гарин вновь потер левой рукой грудь под пиджаком. - Нет, лучше чай. С лимоном.
- Чай с лимоном, - повторила фигура.
Белое пламя унеслось в темноту.
- Ну, а где твой Санчо Панчо?
- Кто?
- Ну, этот твой великий импресарио… как его…Петя.
Гарин, прищурившись, поглядел на циферблат часов:
- Да сейчас должен быть. Я то раньше всегда прихожу. Привычка.
- Хорошая привычка, - резюмировала фигура. - Правильная.

Девушка, купавшаяся утром под струями, засыпала за партой. У доски, тыча пальцем в семиэтажные формулы, невнятно бубнила что-то женщина в очках с двойными линзами. Толчок в спину вывел девушку из дремотного состояния. Она обернулась и замахнулась на обидчика - рыжего юношу, испещренного веснушками, как шрапнелью.
- Ты чего, Персикова, озверела? - зашептал рыжий, отстранясь. - Чуть что, сразу драться. Письмо тебе, на!
Рыжий швырнул на парту сложенный треугольником листок.
- От кого? - зевнула Персикова.
- Будто не знаешь, - блудливо осклабился рыжий.
Персикова вывернула голову и увидела улыбающегося ей с «камчатки» парня, того самого, которому она утром устроила душ Шарко.
- Не сплетничай, - сказала она и влепила таки рыжему затрещину. Не больно, по-сестрински.
- Ну, ты монстр! - в голос возмутился рыжий. - Фиг я еще почтальонить стану!
- Шаров, я все вижу! - донеслось от доски.
Но потому, как беспомощно двойные линзы сканировали пространство класса, было ясно - слышать физичка, может, что и слышала, но уж видеть точно ничего не могла. Персикова развернула записку, прочла, еще раз обернулась в сторону «камчатки» и тяжело вздохнула.
Грянул звонок. Линзы продолжали сквозь гвалт бубнить что-то о предстоящей контрольной, но их уже никто не слушал.

Кавалер с «камчатки» нагнал Персикову в коридоре.
- Тань! Ну, чего? Пойдем?
Таня зевнула:
- Спать хочу - умираю.
- Так в семь начало. Два раза выспаться успеешь.
- Шнурки не пустят.
- Ты чего, маленькая что ли?
- Лухин, ты знаешь, чего мне дома было за наше гулянье? Отец всю ночь не спал. Мать на валидоле сидит.
- Знакомо. Это у них приемчик такой, у совок-дженерэйшн. Чуть что - хвать валидол. Чтоб мы видели, до чего их доводим.
- Персикова, - прозвенел рядом металлический голос.
Парень и девушка обернулись на подтянутую даму в строгом костюме.
- Да, Анна Васильевна…
- Отойдем на минуту, - дама сделала несколько решительных шагов в сторону. Персикова потащилась за ней. Внимательно оглядев девушку с головы до ног, дама отчеканила:
- Что с твоей формой?
- А что с моей формой?
Форма гимназисток начала двадцать первого столетия в точности повторяла образцы века девятнадцатого - темное платье, белый фартук… Но прогресс брал свое, и новые гимназистки вносили в канон усовершенствования…
- Юбка. Я имею в виду юбку, - уточнила Анна Васильевна.
- А что с моей юбкой? - почти искренне недоумевала Персикова, пялясь на свои коленки.
- Что это за длина?
- А! - с наигранным облегчением выдохнула Персикова. - Мини.
- Значит, по-твоему, это - мини?
- Ага.
- А, по-моему, это стриптиз. Зайдешь ко мне после уроков.
И строгая дама зацокала каблуками прочь.
- Чего она к тебе вязалась? - спросил подошедший Лухин.
- Юбка ей моя коротка.
- Да? - притворно удивился Лухин и поглядел на ноги девушки. - А по мне - так в самый раз.
И тут же получил «сестринскую» затрещину.
- Больно! - взвизгнул он. - Ну, так чего? Идем? Билетов же не достать. Я тетку напряг. А то, смотри, Гуляеву приглашу.
Он мотнул головой в сторону окна, у которого стояла, вперившись в учебник, рыхлая пучеглазая девчонка. Персикова прыснула.
- Ладно. Только мне шнурков запутать надо. Так что, ты под домом не светись. У фонтана встретимся.
- Рулёз! - повеселел Лухин. - Полседьмого.

Покореженная восьмерка остановилась у подъезда панельной башни.
- Вроде здесь, - произнес, выглянув в окошко, усатый крепыш в замшевой куртке. - Десантируемся.
Лаев вышел из машины, хлопнул изуродованной дверью, но та не закрылась. Он хлопнул сильнее, вновь - безрезультатно.
- Эй, Лева, погоди, - подскочил к нему крепыш. - Тут силой не возьмешь, тут надо нежно.
Крепыш прижал дверь бедром, чуть потянул наверх и замок щелкнул. Оба направились к подъезду.
- Где ты ухитрился так вломиться? - спросил Лаев.
- Самосвал меня зацепил. Чуть не вскрыл, как консервную банку.
Табло над лифтом показывало шестнадцатый этаж.
- Высоко? - спросил крепыш.
- Пятый.
- Айда пешком.
- И чем мотивировал самосвал?
- А не заметил он меня с высоты своего полета. Еще тащил метров тридцать, пока не задумался, что это внизу гремит… А это я гремел.
- Чего не чинишь?
- Рухлядь. Сколько вложишь, за столько продашь.
- Так продавай.
- А ездить на чем?
- Купишь.
- Сначала купилки купить надо.
- Взятки бери.
- Не предлагают.
Они добрались, наконец, до пятого этажа и шагнули в распахнутую дверь.
- Вы… - протянул, было, юноша в очках стоявший в коридоре.
- Главк, - гавкнул крепыш, привычным жестом вынув, и тут же спрятав красную корку. - Я оперуполномоченный Соловьев, это - старший оперуполномоченный Лаев.
- Очень приятно, - оробел очкарик. - Петухов, следователь районной…
Но Лаев, не слушая его, шагнул в комнату, где с азартом выворачивали наизнанку шкафы два молодых человека. Человек постарше сидел на диване и листал журнал мод. При появлении Лаева он поднялся:
- Главк?
Лаев кивнул.
- Старший оперуполномоченный Серенко.
- Лаев. Ну, как успехи?
- Да никак, - потер переносицу Серенко. - Пальцев - море, а так - все чисто. Мы уже заканчиваем.
- Труп?
- Увезли. Давно вас дожидаемся.
- А хозяйка?
- Пропала. Кто-то ей на работу позвонил, она и стерлась.
- Угу, - сказал Лаев, чтобы что-нибудь сказать и ткнул пальцем в сторону другой комнаты. - Там уже шуршали?
- Все перевернули. Чисто. Я же говорю - заканчиваем. Только на пальцы надежда. Может, кто в бегах.
Лаев прошел в гостиную. Серенко с Соловьевым торчали в дверях. На полу грудами лежал разобранный паркет, валялись вырванные с мясом ящики комода, тряпье и книги.
- Славно потрудились - оценил работу коллег Лаев. - На совесть.
Серенко смутился:
- Ну… чеченский след как никак.
- Толь, позвони Санычу, - обратился Лаев к Соловьеву - скажи, что мы в адресе, все в порядке.
- Где тут телефон? - спросил Соловьев у Серенко.
- На кухне. Пойдемте.
Как только Соловьев с Серенко исчезли из проема, Лаев присел на корточки и, выкатив из-под батареи продолговатый металлический предмет, сунул его в карман.

- Ну, - спросил он у Соловьева, появившись на кухне.
Соловьев положил трубку на базу:
- Занято все время.
- Тогда погнали, - Лаев извлек из нагрудного кармана визитку и протянул ее Серенко - Мой рабочий. Извещайте о ходе дела раз в неделю хотя бы. Ну и если будет необходимо содействие, то прошу, как говорится, без чинов.
Он протянул Серенко ладонь, и тот горячо пожал ее.

- Непунктуальный человек твой Санчо Панчо, - медленно выговорил Савойский и залпом проглотил свое «как обычно» - водку с сырым яйцом. Гарина передернуло от отвращения.
- Может быть, он в пробке застрял…
- Непунктуальный, - повторил Савойский, будто не услышав собеседника. - Это плохо.
- Но, собственно, мы могли бы и без него поговорить, - начал, было, Гарин.
- Говорить, Игорь, буду я. А ты - будешь слушать. Хотелось бы, конечно, чтоб и Панчо послушал, но ждать некогда.
Гарин хотел что-то сказать, но Савойский бросил на него фирменный взгляд, тот самый, за который он и схлопотал погоняло «Удав». Гарин почувствовал, что не может вымолвить ни слова.
- Во-первых, хочу сказать тебе спасибо, Игорь. У меня к тебе претензий никаких. Что я хотел, то ты сделал. Вникаешь?
Гарин заерзал на стуле.
- Чего я хотел? - переспросил Савойский.
- Хотели мюзикл не хуже, чем на Бродвее.
Савойский закрутил бычьей шеей, дивясь наивности собеседника.
- Мюзикл, шмюзикл - роли не играет. Ты в детстве о чем мечтал? Ну, было чего-то такое, чего родители позволить себе не могли?
Гарин пожал плечами.
- Ну, да, извини, забыл. У тебя же папа генерал. Небось, как сыр в масле катался. А я мечтал о роботе. Такой у нас робот в городке в «детском мире» стоял, в глазах лампочки, сам ходит, поворачивается - с дистанционным управлением. Мечтать я мечтал, но бате даже не заикался. У него рука тяжелая была, и попрошайничества он не терпел. Я - весь в него.
А потом дядька в гости приехал, заметил, как я на этого робота глазею, да и купил мне его. Отец дядьку отругал, мол, балуешь пацана, но отнимать не стал. Подарок - это святое.
Савойский замолчал и одарил Гарина еще одним фирменным взглядом. Гарин заерзал на стуле. Савойский молчал. Так долго, что Гарин не выдержал:
- И что дальше?
- Еще не понял? Через три месяца батарейки сели, и я его выкинул. Надоел он мне, понимаешь? Наигрался я.
- Не очень понимаю, к чему вы клоните… - засуетился Гарин.
- А я не клоню. Я тебе прямо говорю. Я хотел игрушку. Ты мне ее подарил. Спасибо тебе, Игорь. Я тебе хорошо заплатил. Скажи: «спасибо, Михаил Аркадьевич».
- Спасибо, - выдавил Гарин.
- Ну вот. «Спасибами» обменялись. Значит, расстаемся друзьями. Давай пять.
И Савойский протянул через стол исполинскую пятерню.
- Но я хотел поговорить с вами о новом проекте…
- Игорь, ты же вроде не тупой, - устало прогрохотал Савойский, вернув пятерню на место. - Я же тебе русским языком говорю: наигрался я. Не в том дело, что игрушка плохая, а в том, что я вырос.
- Но у нас были отличные сборы… Мы практически вернули затраты… Новый проект может принести значительно больше…
Савойский поднялся, приблизился к Гарину и опустил ладонь на его плечо.
- Игорь, - произнес он тоном, которым подводят итоги - я желаю тебе много интересных новых игрушек.
И слился с темнотой. Гарин поник головой, но тут же из темноты донеслось:
- Два места сегодня мне сделай хороших. Чтоб видно было. Еще раз спасибо, Игорь.
Огонек сигареты помаячил туда-сюда и растаял во тьме.

В машине Соловьев вдруг рассмеялся.
- Чего ты ржешь, мой конь ретивый?
- Да с тебя, Лева, угораю. Умеешь ты форсу нагнать. «Если нужно содействие, прошу без чинов…» слова-то какие! Он чуть не обкакался от счастья. Теперь руку год мыть не будет. Чины у тебя те же, что у него, зато повадки... Да, Лева, быть тебе генералом!
- Мне бы до пенсии дотерпеть, - отмахнулся Лаев. - Тормозни у помойки.
Восьмерка остановилась возле шеренги переполненных мусорных баков, и Лаев швырнул в один из них продолговатый предмет.
- Чего это? - напрягся вдруг Соловьев. - Чего это было?
- Не видел что ли?
- Запал?
- Запал.
- Ты где его взял.
- Где, где - на далекой звезде. В адресе на полу нашел.
Соловьев мучительно переваривал ответ.
- А чего же ты его спрятал?
Лаев закипел:
- Толь, ты дураком не прикидывайся. Это ты хочешь быть генералом. А я пенсионером. Ясно? На мою жопу приключений достаточно.
- Но это же улика.
- Какая улика? Чего, так, без улик непонятно, что чехи там не для чтения Корана собирались? А предъяви я запал - писать нам с тобой наверх по «Войне и миру». И Серенке этому - геморрой. Был висяк висяком, но тут приехали бдительные товарищи с Петровки и - бац! - уже терроризм. Из Главка шлют депеши - раскрыть самим, утереть нос Лубянке! А Лубянку хлебом не корми - дай чужими руками дерьмо разгрести. Зато как до раздачи слонов дойдет, тут они первые. А вякнешь что-нибудь, выделят путевку в санаторий «Лефортово». «Коллеги с Лубянки!». Менту только говно - коллега, да и то, знаешь, почему?
- Почему… - не то спросил, не то просто повторил оторопевший Соловьев.
- Тоже из внутренних органов. Поехали.

Негр в белой рубашке смачно храпел, лежа на лавке в зарешеченном отсеке. В соседнем - испытанный жизнью бомж угрюмо напевал:
- Бывает все на свете хорошо…
- Карманов, - раздалось из дежурки - кончай гудеть. Сейчас по шее получишь!
Проходя мимо «обезьянника», человечек в коротком плаще, надетом поверх милицейской формы, бросил на полный иронии взгляд на бомжа, затем на негра и спросил:
- Семеныч!
Маячившая за стеклом лысина дежурного приподнялась.
- Маугли-то за что влетел?
Дежурный вздохнул и нехотя выговорил:
- Потерпевший он. Загулял с ****ьми, они его напоили и облегчили.
- Клофелин?
- Нет. Чисто водка.
- А за что же ты его запер?
- А он и не заперт. Сам попросился. Можно, говорит, я у вас посплю… На ногах не стоял.
- Отправил бы его в вытрезвитель.
- Нельзя, - опять вздохнул дежурный - Дипломат, мать его.
Человечек в коротком плаще еще раз посмотрел на спящего негра, хохотнул и шагнул к выходу. Но в дверях обернулся:
- А певец?
- Карманов? В принципе, он безобидный, если б не пел. Три года его знаю. На экспертизу поедет, как машина придет. Похоже, у него крышу сорвало.
Услышав, что говорят о нем, бомж встал в оперную позу и без слов завопил увертюру к «Макбету».

Виновницы происшествия тем временем сидели на крохотной кухоньке малогабаритной квартиры, прихлебывая из жестяных банок слабоалкогольную отраву.
- Ой, не могу, Оль, - заходилась от смеха толстушка, прятавшаяся за мусорным баком - как ты папуаса то развела…
- Чего его разводить то было? Он уже лыка не вязал, - процедила светловолосая со шрамом на щеке.
- Ладно, - оборвала третья, чернобровая стерва - я спать. Встаю в семь. Кого как будить?
Светловолосая задумалась:
- Мне раньше надо.
- Куда раньше? Ты на часы глянь, - изумилась толстуха.
Чернобровая понимающе хмыкнула:
- Ты чего, не помнишь? Она сегодня в театр пилит.
Светловолосая напряглась.
- Это мы с тобой в Москву за копейкой приехали, - продолжала чернобровая - а Олечка прикатила в артистки поступать. Думает, помашу мандой годик- другой, а там раз - и в артистки.
- Заткнись, проститутка, - огрызнулась светловолосая.
- Ничего, проститутка, уши не завянут. За деревню нас держишь? А себя, небось, за принцессу? Менты, видишь ли, ее отпахали, трагедия какая! Чего же ты тогда домой не валишь, а?
- Рита, правда, кончай… - вступилась толстуха.
- Да достала она. Чуть что - в рев. Я бы, может, сама поревела, да у меня пацан дома, ему жрать подавай, а не мамкины слезы. А эта целка вечная все жалуется: загубили ее, видишь ли, среда заела. Народная минетчица Советского союза…
Закончить тираду Рите не удалось. Светловолосая запустила ей в лицо тарелкой. Из рассеченной брови хлынула кровь.
- Ах ты, сука! - взревела чернобровая и, вцепившись светловолосой в шевелюру, вытащила ее из-за стола. Та в ответ въехала ей коленом между ног. Толстуха бросилась разнимать подруг:
- Эй, проститутки, кончай, совсем мозги что ли пропили?

Человечек в коротком плаще, воровато озираясь, семенил по шпалам. Завидев вдали приближающиеся фигуры в форме, он вздрогнул и нырнул в жидкую лесополосу.
Дошагав до путепровода, майор с солдатами остановились.
- Так он и откликнется, - ворчал сержант - здесь я, ребята, вяжите меня.
- Может, он уже в городе. А там - ищи-свищи, - поддержал его дневальный.
- Разговорчики, - оборвал его майор - с оружием он в город не сунется. Сразу повяжут.
- Автомат спрятать можно, - возразил сержант.
- А, может, его уже и повязали…
- Хватит. Хватит языком молоть. Короче, Нечипоренко, дуете обратно в часть. Тем же маршрутом. Вдруг он, все-таки где-то затихарился. Покричите там, в лесу, мол, не дури, выходи. Замполит, мол, обещал дело замять, если сдашься... Ясно?
- Ясно, - отозвался сержант.
- «Есть» надо отвечать. Давайте. А Конюхов со мной.
Засыпающий на ходу Конюхов чуть не заплакал:
- Товарищ майор, я с поста…
- Достал! - отрезал майор.
Команда разделилась. Майор с Конюховым принялись карабкаться по склону на путепровод, сержант и дневальный двинулись в обратный путь.
- Чего, правда, по железке потащимся? - робко спросил дневальный.
- Вот еще, - возмутился тупости подчиненного Нечипоренко. - Охота мне под пулю подставляться. Сейчас за поворот зайдем, напрямик к шоссе и на автобус…
- Товарищ сержант…
Нечипоренко остановился:
- Чего еще?
- А ведь Сысоев на тебя охотится.
Сержант побелел, резко схватил солдата за шиворот:
- Забурел, душара? Тыкать пошел? Нюх потерял? Ну, я тебе в роте нос поправлю.
- На тебя охотится, - бесстрашно повторил дневальный. - Больше не на кого.
Сержант отпустил ворот, не глядя дневальному в глаза, бросил:
- Шагом марш!
… и зашагал по шпалам в сторону леса.

Человечек в коротком плаще выскочил из лесополосы и засеменил к железной двери в одной из опор моста. Приблизившись к ней, он вдруг замер на месте и нервно сглотнул слюну. Замок болтался на одной петле.
Человечек вытащил из-под мышки пистолет, взвел курок и боязливо потянул дверь на себя. В помещении не было ни души. Но одежда, лежавшая в сумках - теперь валялась на бетонном полу.
Человечек выскочил из-под моста и вновь нырнул в лесополосу. Вскарабкавшись на откос, он прислонился спиной к стволу дерева, спрятал пистолет, вытащил мобильник, дрожащими пальцами набрал номер и выдохнул в трубку:
- Али!

Сысоев в новеньком спортивном костюме с дорожной сумкой через плечо шагал по рынку. Вокруг кипела торговля. Кавказцы всех мастей втюхивали гражданам пластмассовые овощи, китайские шмотки, паленые кассеты и диски.
Вдруг в толпе Сысоев различил бордовый околыш. Его затрясло. Офицер, перетянутый ремнями, лениво глазея на витрины, приближался к Сысоеву. Следом вразвалку шагали два сухопутных матросика. Оба жевали резинку. Их квадратные челюсти работали синхронно. Сысоев на миг замялся, затем быстро юркнул под навес развала.
- Черт! - выговорил он, увидев в, стоявшем на прилавке, зеркальце свою стриженую голову и провел ладонью по затылку.
- Что хочешь дорогой? - не дав опомниться, спросил его продавец.
- А? - Сысоев оглядел развешанный на пологе ассортимент, и глаза его прояснились. - Кепку. Кепка нужна.
- Двести, - продавец сунул ему разноцветную бейсболку.
- А подешевле?
Продавец поджал губы. Его гостеприимство как ветром сдуло. Он повернулся к Сысоеву задом и небрежно швырнул на прилавок другую бейсболку - серенькую:
- Сто.
Перетянутый офицер явно парился в кителе. Матросы пили «пепси», с завистью поглядывая на штатских, глушивших у ларька пиво. Сысоев набрался храбрости и пошел прямо на патруль. Он даже легонько толкнул одного из морячков плечом.
- Глаза разуй, - огрызнулась тельняшка, и только.
Офицер вообще не обратил на него внимания.

Алла полушагала, полубежала по изрядно пересеченной местности мимо ржавых остовов автомобилей, несанкционированных свалок к угрюмой шеренге жестяных гаражей. Доковыляв до них, она запнулась и принялась рыться в сумочке. Попадались ключи, мобильный, рекламные открытки - все не то, что искала. Наконец она выудила со дна сложенный вчетверо листок, развернула его и облегченно вздохнула.
- Тридцать шесть, тридцать шесть, тридцать шесть и шесть… - шептала она, семеня вдоль железных дверей, на которых белой краской размашисто были намалеваны номера.

В полутьме гаража Али говорил по телефону. Женщины сидели в салоне «газели». Руслан с Искандером - на лавке у стены. Иса - хозяин гаража - менял номера на микроавтобусе. Железная дверь заухала под ударами кулака. Все замерли. Искандер потянулся за автоматом.
- Спокойно, - сказал Али, прикрыв трубку ладонью - это Алла. Руслан…
Руслан подошел к дверям и с лязгом отодвинул засов. В проеме появилась растрепанная Алла.
- Что? Что вы там натворили? - загорячилась она с порога.
- Сосед твой приперся.
Алла выпучила глаза:
- Вы что… Вы убили Петровича?
- Он видел материал, - отозвался из угла Искандер.
- Вы что? - заверещала Алла - вы мне обещали! Куда мне теперь деваться? Как я буду жить?
- Илья, я тебе перезвоню, - сказал Али в трубку и повернулся к Алле - так получилось. Это война. Мы переправим тебя за кордон.
- Как?
- Возьмем в заложницы. Через три дня будешь греться под турецким солнышком.
- В гробу я видала турецкое солнышко! Я выросла в Москве! Здесь мой дом, моя работа! Будьте вы прокляты!
Алла разрыдалась. Руслан обнял ее за плечи, она уткнулась головой ему в грудь.
- Перенервничала, - сказал Али. - Сделай ей укольчик. Пусть успокоится.
«Девочки» из салона бесстрастно наблюдали за происходящим. Али набрал номер и приложил трубку к изуродованному уху:
- Илья! Это Али.

Человечек в коротком плаще крутился у фонтана перед зданием театра.
- Да нет, на обыск не похоже. Скорее всего, бомжи. Но все равно, раз залезли, значит, видели, как я заряжал. Надо менять точку. Деньги-то есть, где спрятать-то? Сейчас пойду искать место. Перезвоню.
Человечек сунул трубку в карман, отер пот со лба и свернул за угол.
К фонтану подкатила черная машина, и из нее вылез Гарин. Вид у него был какой-то измученный. Навстречу ему из стеклянных дверей выскочил Ренат и бодро отрапортовал:
- Игорь Альбертович, все в порядке. Балет закончил, Семенов репетирует с Гавриловым. Билеты последние с утра барышники смели. Аншлаг.
- Сделай два места в партере Савойскому. Он просил.
- Окэй, - отозвался Ренат и, заметив, как Гарин потер грудь под пиджаком, спросил - Как вы себя чувствуете?
- Нормально, - отмахнулся Гарин. - Не выспался.
- Что-нибудь случилось?
- Похоже, Ренат, мы последнюю неделю играем. Савойский прекращает финансирование.
Лицо Рената вытянулось:
- Почему?
- Наигрался.
Ренат задумался:
- Такой спектакль - на свалку?
Гарин вдруг разозлился:
- Какой «такой», Рена? Пиво для народа, развлекуха для дебилов… Сам виноват. Думал, прогнусь под капитал, вылижу жопу, капитал меня полюбит и отвалит на нетленку… А мной поиграли и выкинули. И поделом. Не служи Маммоне.
 
Лаев вошел в пыльную прихожую, где был встречен радостным повизгиванием таксы.
- Гулять! Гулять! - надрывалась такса по-собачьи.
- Я понимаю, - ответил Лаев собаке - но и ты пойми. Я с дежурства. Дай хоть кофе выпить.
На кухне зазвонил телефон. Лаев сбросил туфли и подошел к аппарату.
- Лаев, - отозвался он по привычке.
- Я надеюсь, - произнес хрипловатый женский голос. - Сколько можно ждать. Полька уже извелась с утра.
Лаев бросил взгляд на настенный календарь и хлопнул себя по лбу:
- Жан, извини, зашился… Слушай, давай, я ее часов в пять заберу.
- Что значит «в пять»? Я же день спланировала! Ты помнишь, что вы идете в парк Горького, а потом в театр?
- Жан, ну перемешалось все в башке. Я с дежурства, мне хоть часок оклематься…
На том конце провода возмущенно засопели. Потом сказали:
- Если тебе не нужна твоя дочь, то ей, подавно, такой отец не нужен.
- Какой такой?
- Такой, который не держит слова.
- Жанна…
- Все, можешь не распыляться. Я попрошу Юльку сходить с ней.
Трубку бросили. Лаев чертыхнулся. Подошел к холодильнику. Вынул початую бутылку водки, налил себе полный стакан и выпил, не закусывая.

Растрепанная женщина средних лет в цветастом халате сидела на кухне у настенного телефона и нервно курила тонкую сигарету.
- Козел, - выдохнула она в пустоту в месте с дымом.
Во входной двери заворчал ключ, и в прихожую вошла золотоволосая - в две классических косички - девчонка лет десяти с пластиковым рюкзачком за плечами.
- Привет, - бросила ей женщина, - жрать будешь?
- Спасибо, я обедала, - заученно культурно отвечала юная леди - Мама, а можно я часик погуляю, а потом уже сяду уроки делать …
- Какой «погуляю»? Ты в театр идешь. Тебе еще умыться, нарисоваться надо…
Девочка задумалась.
- А папа за мной заедет?
- Папа, Полина, занят. У него срочная работа. С тетей Юлей пойдешь…
Девчонка расстроилась:
- Я не хочу с тетей Юлей… Я лучше тогда в футбол пойду с пацанами…
Женщина повысила голос:
- Я тебе дам с пацанами! Совсем от рук отбилась. Супарень, а не девка! Живо умывайся и за уроки.
Прикурив от бычка новую сигарету, она сняла трубку и набрала номер:
- Юлька! Привет, это Жанна. Юлька, короче, тебе прёт, как из брандспойта! Ты же мечтала на «Предел мечтаний» попасть? Ну вот…

Маро семенила по узкой тропке на самом краю села, когда из кустов прямо перед ее лицом выскочил наспех собранный букет. В первый миг она испугалась и отпрянула. Затем разглядела в кустах лукавую физиономию Казбека и рассмеялась:
- Ухаживать за мной решил?
- Почему нет? - ответил Казбек вопросом на вопрос, появившись из-за кустов целиком.
- Сразу видно, что ты из города.
- Это почему?
- Только городские рвут цветы. Зачем рвать? Они же завянут. Цветы красивые, когда живые. И вообще, у нас так не ухаживают.
- А как? Научи.
- У нас сначала за родителями девушки ухаживают, а потом уже за ней.
Маро выдернула из середины букета незабудку, воткнула ее в бороду Казбека и пошла своей дорогой.

Гарин клевал носом в седьмом ряду партера. Лицо у него было серое.
Ренат, сидевший рядом, поглядывал на него с беспокойством.
На сцене, разодетый в красное, артист, с тараканьими усами, распевал:
- Ты дни свои заполнил скукой,
ты жизнь свою убил наукой,
но стоит только захотеть
поверь, к тебе вернутся вновь
желанье сила и любовь.
 - Мне лет своих не одолеть… - отвечал соблазнителю Гаврилов, наряженный как бакалавр на посвящении.
Из-за кулисы выпорхнула пергидролевая красотка, взяла, было, высокую ноту, но тут Гарин хлопнул в ладоши:
- Все, достаточно. Семенов!
Дирижер высунул из ямы рыжую голову.
- Пройди еще с балетом Вальпургиеву ночь, и хватит, - Гарин повернулся к Ренату. - Я пойду, вздремну в кабинете. Толкни меня в шесть. Лады?
Ренат кивнул.
На сцене пергидролевая возмущенно закатила глаза:
- Ну и что это такое? Репетиция? Какого черта было с утра вызывать?
- Что-то шеф сегодня не в себе, - буркнул Гаврилов.
- Будешь тут в себе! - вставил усатый - Ты бы видел Веригина. В хлам!

Вечерело. Подсвеченные красным, струи фонтана перед зданием театра бросали багровые отсветы на фасад. Жанна, накрашенная, благоухающая парфюмом цокала каблуками по плитуару, волоча за собой дочь, наряженную в безвкусное псевдовечернее платьишко со взрослым разрезом на боку.
- Мам, я в этом платье, как в скафандре. Мне дышать нечем, - пищала Полина - и на каблуках мне неудобно.
Но тщетно. Завидев у фонтана сорокалетнюю еврейку в круглых очках, Жанна как мешок потащила девочку к ней и на ходу взвизгнула:
- Юлька! Мы здесь.
Подруги чмокнули друг друга в щеки.
- Поздоровайся, - дернула Жанна девчонку за руку.
- Добрый вечер, - угрюмо пробубнила та.
- Ну, все, Юляш. Приятного вечера - выдохнула Жанна - побежала. Полина, веди себя хорошо.
И она зацокала прочь.

- Мороженого хочешь? - спросил Клюев-старший у Клюева-младшего, тормознув у лотка.
- Нет, - мрачно буркнул младший.
- Как хочешь. А я съем. Одну лакомку, пожалуйста.

Персикова в мини-юбке, по сравнению с которой ее гимназическое платьице было паранджой, вертелась у фонтана, высматривая в толпе Лухина.
- Простите, девушка, у вас не будет лишнего билетика?
Персикова обернулась. Перед ней, улыбаясь во весь рот, стоял высоченный парень в отливающем перламутром костюме.
- Нет, - ответила она почти с сожалением.
- А у меня как раз есть. Лишний. Составите компанию?
- Спасибо, но я жду.
- Кого, если не секрет?
- Подружку.
- Она такая же красивая, как вы? Тогда можем пойти втроем.
Персикова фыркнула, отвернулась и покраснела.

Вульгарно одетая тетка обтирала платком брюки толстому пацану, обляпавшемуся мороженым:
- Тебя вообще в приличные места водить нельзя. В момент уделался. Скажу отцу, он тебе влепит.
Пацан покорно сопел.

Плэйбой в перламутровом костюме различил в толпе светловолосую девушку с возбуждающим шрамом на щеке и бросился ей наперерез.
- Девушка, у вас нет лишнего билетика?
Девушка подняла на него жирно наштукатуренное лицо. Под левым глазом сквозь штукатурку недвусмысленно просвечивал фингал.
- У меня только один.
- А у меня … - парень вытащил из кармана веер билетов - навалом. Составите компанию?
- Молодой человек, почем билетики? - подскочила к нему сухопарая женщина в зеленом платье.
- По штуке.
Женщина выпучила глаза.
- Как хотите. В кассе пусто. С рук дешевле не возьмете.
Женщина вздохнула и обреченно произнесла:
- Давайте два. Только поближе.
Завершив сделку, парень обернулся, но светловолосой уже не было.

Посреди кипящей площади, как второй фонтан, торчала Борисова. Дурацкое рыжее манто, купленное именно по этому случаю, сползало с плеч и обнажало декольте, открытое для обозрения также по этому случаю, и холодно было тончайшим щиколоткам, обутым по этому же случаю в невесомые туфельки… Борисова не было… Она то и дело прижимала к уху телефонную трубку, но та неизменно отвечала:
- Абонент временно недоступен.

Плэйбой-барышник пошарил глазами по редеющей толпе и увидел Персикову, по-прежнему торчавшую у фонтана. Он коротко свистнул, и за спиной у него вырос парень на роликах. Плэйбой сунул ему в руку веер билетов.
- Сбрасывай по пятихатке, после третьего звонка - вообще можешь по триста.
- А ты куда? - спросил роллер.
- Плоть зовет.

Подойдя к Персиковой, плэйбой широко улыбнулся и произнес:
- Ну что, подружка продинамила?
- Похоже, - раздраженно ответила Персикова.
- Зовут то вас как?
- Ну, Таня, и что?
- Я - Виктор. Таня, без пяти. Предложение остается в силе, - он помахал у нее перед носом билетами.
Персикова сложила брови домиком:
- И почем?
- Как можно? Я вас приглашаю.
- Ладно, - решилась Персикова - только без лап.
И они двинулись к входу в театр. Спустя несколько секунд к фонтану подскочил растрепанный, запыхавшийся Лухин. В руке он держал сломанный гладиолус.

Борисов сидел в прокуренном кабинете за заваленным бумагами столом и вещал расположившимся напротив молодому человеку и женщине средних лет:
- Я прекрасно понимаю, что они будут наши деньги вертеть. Пусть вертят, лишь бы товар в срок.
- Договор с америкосами мне не нравится, - вступила в разговор женщина - они в форс-мажор записали все: плохую погоду, плохое самочувствие, плохое настроение…
- Фирмачи, они и на Луне фирмачи, - махнул рукой Борисов, - Меня больше волнует Кавказ.
- Вот я как раз по этому поводу хотел сказать, - вставил молодой человек - пусть вертят, вы говорите… Боюсь, как бы наши денежки в Чечню не поплыли.
- Плевать, Андрей! Наши не поплывут, поплывут еще чьи-нибудь. Свято место пусто не бывает, - горячо возразил Борисов - не о том думаешь. Думать надо о том, как гарантировать получение товара. Остальное нас не касается… Я понимаю, звучит цинично, но это бизнес. Другого бизнеса не бывает.
Взгляд Борисова нечаянно скользнул по циферблату настольных часов, и бизнесмена перекосило:
- Мать твою! Паша!!!
В кабинет пулей влетел шофер:
- Я тут, Пал Палыч!
- Ты чего на часы не смотришь? Букет купил? - верещал Борисов, вдевая руки в рукава плаща.
- Как заказывали.
- Опаздываем. Погнали.
И шофер с шефом выскочили из кабинета.

Алла с лицом, опухшим от слез, просеменила мимо фонтана и сунула скомканную бумажку билетерше на входе.
- Поаккуратней надо с билетами, - прокряхтела старушка, расправляя комок.
- Что? - откликнулась Алла, словно сквозь сон.
- Поаккуратней. Проходите.
Старушка выхватила билеты из рук Клюева-старшего и покосилась на Клюшку:
- Двенадцать есть мальчику?
- Есть, - соврал Клюев старший.
Старушка со вздохом надорвала контроль:
- Написано же на афише, детям до двенадцати не рекомендуется. Нет, прут и прут, прут и прут…
Борисова печально поглядела на часы-кулончик, и зашагала через площадь прочь от театра. Подойдя к стоянке, вытянула руку с брелком и нажала кнопку. Голубая «тойота» отозвалась высоким всхлипом.
Борисова села за руль, бросила последний взор на багровые струи фонтана и газанула.

Человечек в коротком плаще засунул две битком набитые спортивные сумки в обрезок трубы, валявшийся на пустыре, вынул мобильник и набрал номер:
- Али, ну, короче порядок. Все купил. Запоминай, как вы выходите с заднего крыльца на пустырь, держитесь левее. Ориентир - кузов от самосвала. Прямо за ним в тридцати метрах труба…

Лухин ждал честно. Он торчал гвоздем ровно в десяти метрах от памятника, вертя шляпкой то вправо, то влево. Уже рассосалась толпа у фонтана, уже начали понемногу отплывать к метро фанатки Веригина, то и дело приставая к прохожим с пугающим вопросом:
- Простите, у вас не будет лишнего билетика?

Железная дверь спецучреждения открылась, и на крыльцо с космическим ускорением вылетел выспавшийся Петр Иваныч Лазаренко.
- Это беспредел. Я до МВД дойду. Фамилия! Считай что, ты уволен.
- В другой раз закусывай, как следует! - раздалось в ответ, и дверь захлопнулась. Петр Иванович потер ладонью лоб и достал из кармана наручные часы.
- Мать моя женщина! - возопил он в ужасе.

Со сцены тянуло холодком, оркестр настраивался, публика заполняла зал. Гарин вошел через боковой вход и, пробравшись к девятому ряду, сел в кресло с краю, увенчанному табличкой «служебное место».
По проходу проплыла титаническая фигура Савойского под руку с раскрашенной девицей - явно, не супругой. Не заметив Гарина, Савойский прополз в середину восьмого ряда и бухнулся на сиденье. Гарин как-то судорожно вздохнул и потер ладонью грудину.
Неподалеку плэйбой что-то горячо шептал на ухо Персиковой. Персикова надменно улыбалась. Светловолосая девушка со шрамом на щеке сосредоточенно изучала программку. Клюев-старший торчал в проходе, глядя то в билет, то в партер - никак не мог найти свои места. Клюшка с угрюмым выражением лица переминался с ноги на ногу рядом. Алла сидела в кресле вытянувшись в струнку, глядя прямо перед собой.

Сысоев свернул в переулок и тут же запнулся. Врубили фонари, и во вспыхнувшем пятне света на перекрестке он различил две фигуры - одну в кепке, другую в фуражке. Дезертир вздрогнул, попятился, затем развернулся и побежал.
- Глянь, - майор вытянул руку в сторону площади - не он?
- Я не видел, - зевнул Конюхов.
- Без шума. Ноги в руки.
Они мелкой рысью бросились в погоню.
Выскочив к фонтану, Сысоев заметался. На площади укрыться было негде. К нему подкатил роллер:
- Билетики нужны?
Сысоев испуганно взглянул на роллера, сглотнул слюну и нервно закивал.
Когда замполит с Конюховым добежали до фонтана, Сысоева там уже не было. Роллер тоже куда-то укатил. Только торчал под фонарем, как часовой, печальный юноша с гладиолусом, да сидел на газете у бортика бомж в тельняшке. Перед бомжем лежала на асфальте пыльная кепка с небогатым уловом мелочи.
- Точно, он это был, - раздраженно шепнул замполит - чего бежать иначе?
- Товарищ майор, - воскликнул Конюхов и указал на стеклянные двери театра - вот он, же, он.
Майор взглянул туда, куда указывал солдат, но никого не увидел:
- Где?
- Только что был, ей богу. Внутри.
Замполит припустил ко входу. Конюхов заковылял следом.

Такса сидела у дивана, на котором без задних ног дрых Лаев и тихонько скулила. Но скулеж на хозяина не действовал. Пришлось взобраться на диван и несколько раз провести горячим шершавым языком по его лицу.
- Тимка, кончай, - пробормотал Лаев - без засосов, в натуре.
Такса соскочила на пол и вновь заскулила, но уже громче. Лаев открыл глаза:
- О, господи. Ничего себе, я отрубился!
Такса тявкнула.
- Ну, прости. Видишь, папа, устал. Сейчас умоюсь и гулять.
Услышав заветное слово, такса запрыгала как попкорн и залилась лаем.

Лухин, потеряв надежду, швырнул сломанный гладиолус в багровый фонтан и медленно побрел прочь. Проходя мимо бомжа в тельняшке, он приостановился и швырнул в пыльную кепку неиспользованные билеты.
Бомж тут же изучил подаяние и почесал голову в размышлении, как его можно использовать.

Огненно рыжий дирижер постучал палочкой по пюпитру.

Клюевы сидели слева от сцены. Младший вдруг буркнул:
- Я в туалет хочу.
- А раньше ты чем думал?
- Раньше не хотел.
- Давай, только быстро.

На площади с визгом затормозил лиловый «понтиак». Из него вылетел Борисов с непомерным букетом. Не найдя более достойной кандидатуры, он бросился к бомжу:
 - Простите, вы не видели здесь женщину, блондинку, среднего роста, в рыжей шубе такой…
Бомж посмотрел на него с сожалением и покачал головой. Борисов задергался:
- А простите, у вас случайно не будет лишнего билета?
Тельняшка задумалась и через паузу ответила:
- Два.
- Мне один, - засуетился Борисов, вытаскивая бумажник.
Бомж вновь задумался, затем решился и аккуратно по сгибу оторвал один билет.

Клюшка подошел к гардеробу и обратился к бабульке в синем халате:
- А дайте мне куртку. Вон синяя.
Бабулька, не отрываясь от газеты, заученно ответила:
- Номерок.
- А я потерял, - нашелся Клюшка.
- Штраф пятьдесят рублей, и только по окончании спектакля.
- Черт, - ругнулся Клюшка и побрел по фойе.
Кто-то сильно толкнул его в плечо. Отшатнувшись, Клюшка увидел толстого пацана, который, держась за живот, пулей пронесся мимо буфета и скрылся в туалете.

Свет в зале погас. Огненный дирижер воздел палочку

Борисов влетел в фойе, оттолкнув, препирающегося с билетершей, замполита и сунул ей билет.
- На балкон, пожалуйста, наверх, после начала только на балкон, - протараторила она, надорвав бумагу.
- Ну, поймите, - улыбался ей майор, - в кои-то веки в город выбрались. А к полуночи в части надо быть. Ну, мы бы купили билеты, так кассы закрыты уже. Мы можем вам заплатить…
- Не положено, - отозвалась билетерша, принимая из ладони майора сложенную вдвое купюру. - На балкон, на балкон…
Замполит и Конюхов проскользнули в гардероб.

Иса со скрипом отворил ворота гаража. Искандер сидел за рулем «газели». Али и Руслан - рядом, женщины сзади.
- Ну, - произнес Али с иронией - как говорят русские, с богом.
Мотор взревел.

Палочка описала в воздухе дугу и рванула вниз. Грянула увертюра.

III. MODERATO CON FORZA
На улице музыку было слышно не хуже, чем в зале, и помятый человек, посасывавший из бутылки пиво возле череды ларьков, оглянулся на звук. Не торопясь, он пересек площадь, миновал фонтан, и застыл перед гигантским плакатом на фасаде театра. «Предел Мечтаний» - обещала, переливаясь разноцветными огнями, исполинская надпись. Выше - обнаженные красотки в перьях душили в объятиях молодого человека с наглыми усиками.
- Билетик не нужен?
Заглядевшись на плакат, помятый и не заметил, как к нему подкатил роллер. Он пожал плечами.
- За сотню отдам.
Помятый человек наугад сунул руку в карман и, к собственному удивлению, вытянул ровно сто рублей. Роллер вырвал их у него из руки, сунул взамен билет и стремительно укатил. Помятый вновь пожал плечами, быстро доглотал из горлышка пиво и двинулся ко входу. Откуда ни возьмись возникший бомж в тельняшке сразу же оприходовал пустую бутылку. С любопытством поглядел на удаляющуюся спину помятого и зашагал следом.
- Тебе чего, морда? - рявкнула на него билетерша.
Бомж с достоинством протянул ей билет.

На съезде с эстакады пришлось тормознуть. У ограждения стояла, подмигивая маячком, патрульная машина. Молодой гаишник с внешностью истинного арийца вышел на полосу и поднял жезл.
- Сержант Ефимов, - козырнул он - документы будьте добры.
Руслан пошарил в бардачке и извлек из него кожаную корку. Сержант небрежно пролистал содержимое.
- Доверенность на управление автомобилем.
- Эй, брат! - деланно обиделся Руслан - Какая доверенность? Земляка машина. Как думаешь, земляк у земляка украдет?
И он ловко сунул в руку сержанту сложенную вчетверо купюру.
- Можете ехать, - сказал сержант и двинулся к обочине.
Руслан надавил на газ.
- Все-таки русские - свиньи! За копейку отца продадут, - весело возмутился Искандер.
- Помолчи, - отрезал Али.

Сержант шлепнулся на сиденье рядом с напарником и, торжествуя, развернул пятидесятидолларовую бумажку:
- Видал, Толян? С первого выстрела. После смены - гуляем.
Заплывший жиром, дышащий ртом, Толян криво улыбнулся:
- Зря ты кузов не проверил. Все-таки черные, в камуфляже.
Сержант махнул рукой:
- Сейчас каждый десятый в камуфляже. Модно.

Клюшка брел по полутемному коридору, по стенам которого грудились непонятные ему конструкции: металлические фермы, обтянутые разноцветной холстиной щиты, исполинские плюшевые занавески, свернутые в высоченные бухты… Коридор привел его к лестничной площадке, где стояли урна, лавочка и из громкоговорителя звучала трансляция спектакля. Он присел. С любопытством поглядел на светящуюся под потолком красную лампу с трафаретом «ТИХО!».
Из оцепенения его вывел шум, раздавшийся снизу. Гулко затопали с десяток ног, послышался женский вскрик, затем грохот… Клюшка юркнул обратно в полутьму коридора. Шаги приближались. Мальчишка втиснулся в щель между стеной и фундусом, и затих. И вовремя.
В коридор влетело четыре фигуры в вязаных масках с автоматами в руках. Как в кино. Пятым был молодой мужчина с голым торсом и окровавленным лицом. Одна из масок ударила его по голове рамой приклада, и тот рухнул на пол.
- Груз где?
- Да говорю же, в подвале. Ильич распорядился.
Фигуры закрякали между собой на непонятном языке. Затем двое подхватили полуголого человека и потащили его по коридору, двое других бегом бросились обратно к лестнице. По лбу Клюшки потекла струйка пота.

Клюев старший нервничал и, то и дело, выворачивал голову в сторону прохода. Сына не было. По сцене скакал Гаврилов. Вокруг него крутились полуголые танцовщицы.
Бомж в тельняшке протиснулся в проход и бухнулся на свободное место рядом с Борисовым, к явному неудовольствию последнего. Бизнесмен все вытягивал шею, пытаясь увидеть в партере жену.
- Извините, вас как зовут? - шепнул бомж Борисову, обдав его перегаром.
- Пал Палыч, - поморщившись, ответил Борисов.
- А я - Шкипер. Не поясните, это из какой жизни представляют?
- Пока сам не понял…

Толстый пацан вышел из туалета с удовлетворенной физиономией, но удовлетворение мигом сменилось ужасом. Человек в камуфляже и маске тащил за волосы по мраморному полу, вопившую в голос, старуху гардеробщицу. Две билетерши сидели на полу в углу фойе, онемев от страха.
- Вставай, сама иди, живо, в угол! - орал человек в маске, но старуха только билась мелкой дрожью и по-волчьи завывала. Пацан юркнул обратно в туалет, заперся в кабинке и вытащил из кармана мобильник.

- Ноль два, - ответила на звонок девушка в милицейской форме. В огромном помещении таких девушек помещалось около сорока, и все они наперебой орали в трубки.
- Какие еще террористы? В театре? Тебе сколько лет?
Я вот сейчас определю твой номер и поговорю с родителями. Чтоб тебе ремня дали.
- Опять мелюзга дурит? - спросила у нее соседка по столу.
- Достали, - вздохнула девушка - то бомба в школе, то террористы в театре… Лишь бы не учиться.

На сцену, бесцеремонно расталкивая полуголых танцовщиц, выскочили несколько человек в камуфляже. Гарин приподнялся в кресле, недоуменно завертел головой. Дирижер забыл размахивать палочкой, и музыка расползлась, как глина. Один из камуфлированных дал из автомата очередь по колосникам. На сцену посыпались щепки, с оглушительным хлопком взорвался софит. Женщины и в зале и на сцене завизжали.
- Всем оставаться на местах! - проорал Руслан - Это захват. Вы заложники.
 
Дверь туалетной кабинки поддалась удару. Увидев фигуру в камуфляже и маске, толстый пацан остолбенел. Фигура выхватила у него из руки телефон и произнесла неожиданно высоким, грудным голосом:
- Пошли со мной. Вперед.

Пергидролевая красотка, курившая в гримерке, прислушалась к трансляции. Глаза ее вдруг округлились, пепел упал на пол.
- Женька! - взвизгнула она.
На крик из соседней комнатушки выскочила костюмерша с плечиками в руках.
- Дверь, быстро закрой дверь.
- Зачем? - не поняла костюмерша.
- Дверь! - прошипела пергидролевая. - И свет.

Клюшка вылез из щели и прислушиваясь каждому шороху стал пробираться по коридору к фойе. Вдруг он заметил полоску света, пробивавшуюся из-под металлической двери.
Клюшка приблизился, потянул дверь за ручку. Та поддалась, открыв его взгляду казавшуюся бесконечной комнату, заставленную шкафами, диванами, статуями, искусственными деревьями... Недолго думая, он шагнул внутрь, запер дверь изнутри на засов и облегченно вздохнул.

- Все в зал! Все спускаются в зал! - орал Руслан.
Чеченки с неприкрытой ненавистью подталкивали прикладами полуголых танцовщиц. Зал вертел головами. Во всех проходах, и в партере и на балконе одна за другой вырастали фигуры в камуфляже с автоматами наперевес. Одна из танцовщиц вдруг со всех ног бросилась в кулису.
- Куда? Стоять! - взревел Али - Догнать!
Повинуясь приказу, две чеченки рванула за танцовщицей. Настигли ее они только на лестнице.
- Пустите. Я не хочу! - орала в истерике девушка, вырываясь из их рук. Высвободив кисть, она впилась длинными накрашенными ногтями в щеку одной из преследовательниц. И тут же получила увесистый удар в скулу. Когда ее вытащили на сцену, там уже никого не осталось, кроме захватчиков.
Зал представлял собой нечто невиданное: полуголые танцовщицы, музыканты с инструментами сидели вперемешку с публикой, тех, кто не нашел себе места, чеченки прикладами заталкивали в проходы между рядами, через боковые двери загоняли актеров и служащих, обнаруженных в здании…
- Чтоб никто не думал, что мы шутим, смотрите внимательно, - произнес Руслан уже тише - это не спектакль. Кто не подчиняется, тот несет наказание.
Чеченки отпустили танцовщицу, она еле стояла на ногах, вся дрожала, из глаз у нее градом сыпались слезы.
- Как тебя зовут, красавица?
- Лариса, - всхлипнула танцовщица.
- Лариса не подчинилась приказу, - бросил Руслан в зал и короткой очередью срезал девушку, как колосок.
По залу пронесся вопль ужаса. Клюев-старший завертел головой, отыскивая глазами сына. Савойский набычился. Гарин сморщил лицо, как от резкой боли. Помятый зажал голову между ладонями. Замполит коротко выругался.
- Вот он, - неожиданно невозмутимо произнес Конюхов.
- Кто?
- Сысоев. Вон - слева сидит.
Замполит нашел глазами стриженый затылок дезертира и криво улыбнулся:
- Да черт с ним. Теперь игра другая. Козыря сменились.
Алла сидела прямо, никак не реагируя на происходящее.

- Теперь, - невозмутимо продолжил Руслан - все у кого есть мобильные телефоны, сдали их на хранение.
Пожилая чеченка с картонной коробкой двинулась вдоль рядов. В коробку посыпались аппараты.

В подвале Искандер поддел ножом крышку дощатого ящика, заглянул в него и кивнул:
- Порядок. Как тебя зовут?
- Коля, - человек с голым торсом и сплюнул кровью.
- Фарида, берешь Колю. Пусть найдет своих, и перетащат весь материал в зал.
Фарида толкнула колю в спину.
- Ну и денек. То вниз, то наверх… - пробормотал тот.
- А вы, - сказал Искандер оставшимся - прочешите здание. Кто-нибудь наверняка еще прячется.

Борисова сидела у стойки в клубе Савойского и опрокидывала явно не первую рюмку зеленого ликера. Выпив, она с тоской посмотрела на телефонную трубку и набрала номер.
- Паша. Привет. Это Ирина Алексеевна. А где Пал Палыч? Как в театре? Сам отвез? Нет, я в другом месте. Неважно. До свидания.
- Повторить? - подскочил к ней бармен.
- Обязательно, - хищно улыбнувшись, ответила Борисова.

- Так, молодцы! - изрек Руслан, заглянув в коробку, набитую телефонными аппаратами. Иса с пожилой чеченкой потащили ее в карман.
- Теперь, что мы должны сделать? - продолжал Руслан, обращаясь к залу - ну, что нужно делать, когда вас берут в заложники? Нужно заявить в милицию.
Он остановился у кресла, в котором сидел плэйбой и с иронией оглядел его. Губы у барышника дрожали, глаза лезли на лоб. Рядом сидела белая, как полотно, Персикова.
- Красивая у тебя девушка.
- Это не моя девушка. У нас просто места рядом оказались, - выпалил плэйбой.
- Значит, ты один?
- Один.
- Тогда иди.
- Куда?
- В милицию. Скажешь, что чеченские боевики захватили театр.
Плэйбой продолжал дрожать.
- Не понял? - взревел Руслан и кулаком рассек ему бровь - Бегом.
Барышник вскочил и побежал по проходу.

Выскочив к фонтану, он закашлялся, воровато оглянулся по сторонам и скрылся в темноте. Патрульный милиционер, лениво дефилировавший по периметру площади, заинтересовался его разбитой бровью, но догонять не стал, а двинулся ко входу в театр.
- Эй, есть кто живой? - крикнул он, войдя в предбанник.
Ответом была автоматная очередь. Стеклянная дверь рассыпалась. Милиционер в три прыжка достиг фонтана и закатился за его бортик.
- Гвоздика! Прием, - прохрипел он в рацию. - Я двенадцатый…

Лаев в сопровождении таксы вышел из подворотни и присвистнул.
Площадь гудела. С десяток милицейских машин с работающими маяками сгрудились вокруг театра, напротив фонтана торчал набитый омоновцами автобус, десяток солдатиков в грязных бушлатах расставляли по периметру площади заграждения.
- Что за хреновина? - спросил Лаев у таксы.
Рядом с визгом остановилась черная иномарка. В окошке показалась озабоченная физиономия Сан Саныча.
- Лаев, - рявкнул он - ты что здесь делаешь?
- Живу. С Тимкой, вот, гуляю.
- Отставить. Ты мобилизован. Псину домой и рысью в штаб. Вон - «икарус», видишь?
- Да что стряслось-то, Саныч?
- Чечены театр захватили.
Иномарка газанула и умчалась.
- Полина, - в ужасе прошептал Лаев.

Веригин открыл красные глаза и прислушался. Он явно был не один на складе. Кто-то шарился в дальнем углу. Донесся шорох, затем скрип и хлопок.
- Коля, - простонал Веригин - Коля, ты?
Никто не ответил. Веригин не без труда выбрался из-под тигровой шкуры и пошкандыбал по складу. Башка разламывалась.
- Коля! Ау, кто тут?
Когда он проходил мимо гигантского платяного шкафа, внутри кто-то отчетливо чихнул.
- Что за шутки дурацкие? - возмутился Веригин и потянул на себя скрипучую дверцу. В шкафу, забившись в угол, сидел перепуганный мальчишка.
- Поезд дальше не пойдет, - улыбнулся Веригин. - Просьба освободить вагоны.

Искандер поднялся в курилку на лестничной клетке, где его поджидал Али.
- Ну что? - спросил он угрюмо.
- Здание оцепили. Орут в мегафон. Переговоры предлагают.
- А пустырь?
- Чисто. Менты вдоль дороги стоят. Доползем до обрыва, а там поминай, как звали. Так что им говорить?
- Ничего, - нахмурился Али - пока телевидение не приедет, ничего. Пусть попсихуют.
Веригин, прижав ухо к двери, подслушивал их разговор.
- М-да, - шепнул он Клюшке - мы попали.
Жестом велев мальчишке следовать за собой, он на цыпочках двинулся вглубь склада. Оба приблизились к маленькому квадратному окошку над самым полом.
- По канату лазить умеешь? - спросил Веригин, оценив расстояние до земли.
Мальчишка отрицательно покачал головой.
- Я тоже. Будем учиться.
Стараясь производить как можно меньше шума, он принялся воевать с закрашенным шпингалетом. Тот не поддавался.
- Чего сел? - шепнул Веригин Клюшке - возьми с кровати покрывало, простыни и тащи все сюда. Только тихо.

Лаев со всех ног мчался к штабному автобусу. На бегу он врезался плечом в женщину, курившую у ограждения и пробормотал:
- Извините.
- Лаев, - спокойно ответила женщина - куда несешься?
Лаев оглянулся и узнал в женщине коллегу, которая утром окатила его из чайника.
- В штаб, - выдохнул он.
- Не торопись. Там к Санычу чекисты прибыли. Совещаются. Не до нас.
Из тьмы выплыла заспанная физиономия Соловьева.
- Здорово, Лев - зевнул он, пожав напарнику руку, - живем, как в сказке. Чем дальше, тем страшнее.

Вопреки его собственному заявлению, Клюшка довольно ловко спустился по связанным тряпкам на землю. Пришел черед Веригина. Окошко было узковато для взрослого и ему пришлось протискиваться в него, в прямом смысле, вперед ногами. В результате артист не смог поймать импровизированный канат ступнями и съехал вниз, в кровь ободрав ладони.
- Мать, - простонал он, приземлившись на одно колено.
- Дядя Сережа, - испуганно прошептал Клюшка, увидев, как перекосилось его лицо. Веригин сжал зубы и замотал головой - мол, молчи. Он попытался встать на обе ноги и вновь скривился от боли.

- Стоять! Руки! - раздалось в нескольких шагах. Лаев, Соловьев и женщина, как по команде обернулись.
Верзила омоновец целился в сторону площади. На фоне кровавых струй фонтана чернели две фигуры - взрослого и ребенка. Взрослый шел, припадая на правую ногу и опираясь на плечо ребенка. Женщина, не раздумывая ни секунды, отодвинула секцию ограждения и ринулась к фигурам.
- Соломина, стой! - крикнул Соловьев, но было поздно.
- Не стрелять, - гаркнул Лаев на омоновца, самовольно присвоив себе командные функции.
Взрослый снял руку с плеча ребенка и оперся на плечо Соломиной. Когда троица приблизились к ограждению, двое мужчин в подозрительно безупречных костюмах, оттолкнув Лаева с Соловьевым, набросились на них с расспросами:
- Сколько их? Где расположились?
- Чем вооружены? Чего требуют?
- Я не знаю ничего, - кривясь от боли, бормотал Веригин - я спал.
- Чуть помедленнее, кони, - огрызнулась Соломина. - Не видите, люди в шоке? Врач нужен…
- А вы, собственно, кто? - вскипел от возмущения первый костюм - длинный, белобрысый.
- Старший оперуполномоченный Соломина, - ответила женщина и протянула костюму свободную руку для поцелуя.
Костюм смутился и, развернувшись на сто восемьдесят градусов, набросился на Лаева с Соловьевым.
- А вы что здесь толчетесь? Кто такие?
Опера синхронно взмахнули красными ксивами.
Два омоновца подхватили Веригина под руки, и повели к машине скорой помощи. Клюшка крепко вцепился в руку Соломиной.
- Нам надо поговорить с мальчиком, - уже обходительней заявил белобрысый костюм.
- Он весь дрожит. В штабе чай есть?
Костюмы переглянулись, второй кивнул первому.
- Принесите ему чаю. И накинуть что-нибудь. Не май месяц.
Костюмы бросились к штабному автобусу.
- Ну, все, - шепнула Соломина и провела ладонью по русым волосам мальчишки - не дрожи. Все хорошо.
- Там папа, - всхлипнул Клюшка.

- Мы не бандиты, мы солдаты, - вещал Руслан в зал - Идет война. Русские залили нашу родину кровью. Они убивают наших женщин и детей. Нам ничего не остается, как делать то же самое. Если ваше правительство не примет наши требования, мы взорвем здание, погибнем сами и погубим вас…
- И каковы ваши требования? - неожиданно обнаглев, в голос спросил Гарин.
- Немедленный вывод федеральных войск из Чечни!
Гарин повернулся к сидевшему через проход ренату:
- Пиши «пропало».
- Это не шутка. Наши девушки - невесты всевышнего. Они готовы к смерти.
Он махнул рукой и, рассредоточившиеся по залу, чеченки распахнули полы курток. У каждой к животу был примотан пакет с белесой массой, от которого тянулись к карманам провода.
- Детей отпустите… - всхлипнул женский голос.
- Они тоже матери. Кто пожалеет их детей? - рявкнул Руслан, указывая на чеченок.

Соловьев, Лаев, Соломина и Клюшка сидели в омоновском автобусе.
На плечах у Клюшки был милицейский бушлат в руках пластиковый стакан с чаем, который было горячо держать. К площади одна за другой подлетали черные машины с маяками. Соловьев поглядывал в окно.
- Ну и ну, - комментировал он - мэр приехал. А вон Бубукин. И прокурор здесь. Батюшки, а вот и мистер министр.
- Чей? - буркнул Лаев.
- Наш. Чей же еще? Санычу ижицу прописывает. Все, прописал. Так, внимание, к нам гости.
Мгновение спустя, в автобус влез красный от натуги, Сан Саныч. За его спиной маячил человечек в коротком плаще, надетом поверх милицейской формы.
- Привет, кого не видел. Значит так, сейчас еще наши подъедут, кому дозвонились. Задача определена. Вперед батьки в пекло не лезем, - полковник бросил сердитый взгляд на Соломину - фээсбэ не мешаем. Через час здесь, сто пудов толпа соберется - журналюги, родня, зеваки… толкаемся в толпе, прислушиваемся, присматриваемся… кто-то у них снаружи есть обязательно…
Он посторонился и, жестом пригласив человечка в плаще подняться в автобус, продолжил:
- Капитан Арсеньев из местного райотдела. Все закоулки знает. Если что, прямо к нему…
- «Без чинов» - шепнул Соловьев Лаеву.
- Чего? - не понял Саныч.
- Ничего.
- Тогда хватит греться, - полковник повернулся к Клюшке - Ты чаю попил?
- Попил, - соврал Клюшка.
- Соломина, отведи его в штаб. Мать твою, уже здесь, суки!
Последнее замечание относилось к белому микроавтобусу со спутниковым передатчиком на крыше, подползавшему в упор к ограждению.
 
Из микроавтобуса выскочили двое: здоровенный лось с видеокамерой в руках и смазливый мужичок в аляповатом галстуке.
- Семен, настраивайся поскорей! - крикнул мужичок куда-то в недра микроавтобуса и подтолкнул лося в плечо - Живей, живей, шевелитесь.

- Телевидение приехало, - шепнул Искандер на ухо Али, сидевшему на стуле посреди сцены.
- Пусть девочки повесят флаги, - кивнул Али и что- то сказал по-чеченски Руслану.
- Если в зале есть грузины, - крикнул Руслан - встаньте.
Зал затих.
- Не бойтесь. Вставайте.
Одна за другой из рядов поднялись несколько фигур.
- Собери их и выведи в фойе, - бросил Али смертнице, стоявшей на просцениуме - не бойтесь. Мы вас отпускаем.
Фигуры стали, было, выбираться в проходы, но тут с гортанными криками две чеченки втолкнули в зал через боковую дверь мужчину в военной форме. Лицо его было залито кровью. Следом за мужчиной третья смертница толкала стволом автомата в спину перепуганного солдатика. Али поднялся со стула:
- Что случилось?
- Они на балконе сидели. Этот хотел достать пистолет.
Али кивнул Руслану, тот сбежал в зал.
- Что, майор, не навоевался?
- Такая работа, - криво усмехнулся замполит.
Руслан перевел взгляд на дрожащего Конюхова:
- В Чечне был?
- Откуда? - ответил за солдата майор - Он же салага, не видишь? Еще шинель не обмял.
Руслан внимательно оглядел солдатика.
- Ладно. Садись в первый ряд, чтоб я тебя видел, - произнес он размеренно, и кивнул чеченкам. Те потащили майора в карман.
Грянула очередь. Конюхов вздрогнул, обернулся и встретился глазами с исполненным ужаса взглядом Сысоева.
- Давайте, давайте. Грузины, выходим! - крикнул Руслан.
Фигуры в рядах вновь зашевелились. Али толкнул в плечо пожилого лысого дядьку в бордовом свитере.
- Эй, картвели, поднимайся!
- Почему решил, что я картвели?
- На лбу написано. Вру, не на лбу. На носу.
Дядька положил руку на плечо сидевшей рядом полной женщине.
- Моя жена - руси кали. А без нее я не пойду.
- Дело твое, - ухмыльнулся Али.

- А ты куда? - рявкнул Руслан на мужчину слоновьих габаритов, который вдруг решительно шагнул в проход.
- Я Савойский, - сказал мужчина.
- С авоськой, без авоськи - мне равно. Сядь.
Савойский прицелился в боевика фирменным взглядом.
- Я - Удав. Спроси у него, - Савойский мотнул головой в сторону Али. - Он наверняка меня знает.
- С чего ты взял?
- С того, что он у вас пахан, а ты - страшилка для ботвы, фуфель драный.
Руслан оробел и взглянул на Али. Тот приблизился к Савойскому:
- Мы не на зоне, Удав, мы на войне. Сядь.
И неожиданно со всей силы ударил его прикладом в зубы. Слоновья туша рухнула наземь.
 
Спецкор в аляповатом галстуке стоял у ограждения, то и дело поправляя и без того безупречный пробор. На экране монитора, выставленного в заднюю дверь микроавтобуса, крутобедрая красотка натягивала на голую задницу какие-то особо тонкие и эластичные колготки.
- Я их совсем не чувствую. Мне кажется, что я - голая! - утверждала она.
Ее сменил холеный мужичок, гарантировавший полное выпадение зубов в результате потребления особой ириски:
- Пусть я потерял зубы, зато я получил удовольствие.
Следом выскочила надпись: «Мы научим вас тусоваться!» и завертели голыми грудями танцовщицы из клуба Савойского. «Клуб Эпикур» - вспыхнуло в конце ролика. Позади букв на миг мелькнул мраморный профиль философа, но и мига было достаточно чтобы по выражению лица понять - ему стыдно.
Наконец, появилась женщина средних лет и доступно объяснила, что сверхтолстые прокладки из копры кокосовых орехов позволяют ей носить белые штаны круглый год.
В финале, когда по раздутому пузу экрана уже поползла строка, гласившая: «Уважаемые телезрители! Мы прерываем показ фильма для передачи репортажа о чрезвычайном происшествии», возбужденный женский шепот сообщил:
«Он не просто ведет себя, как негодяй. Он одевается, как негодяй! Он улыбается, как негодяй! Он пахнет, как негодяй! Да, да, да … и то, о чем вы подумали, тоже… ах, негодяй!!!»
- Сеть магазинов «Не - го - дяй» - перебил ее хриплый мужской голос.
Пошла заставка новостей. Оператор, уткнувшийся в окуляр видеокамеры, выбросил вверх сжатую в кулак руку и один за другим стал отгибать пальцы. Раз, два, три, четыре, пять…
- Добрый вечер, уважаемые телезрители!

В «Эпикуре» было жарко. В ресторане во всю шла гульба, в соседнем зале вертелась на шесте девушка с ядерными грудями, еще две извивались в, подсвеченных синим, гигантских стаканах, на сцене бесновались танцовщицы, дым стоял коромыслом. В третьем зале стая пьяных женщин совала зеленые купюры в трусы загорелым сперматозаврам. Вожаком стаи была Борисова.
С экранов многочисленных немых телевизоров твердил что-то в микрофон спецкор в аляповатом галстуке.
В непомерной ванне, установленной на возвышении, перекатывалась в розовой пене обнаженная девица. То и дело она выставляла на обозрение круглую мокрую попу, и тогда в дрезину пьяный мужик в галстуке набекрень принимался с восторгом лупить по этой попе мочалкой. Компания, сидевшая за столиком по соседству поддерживала его так горячо, будто он шел на какой-то спортивный рекорд. Пена летела им в лица.
Прозвучал звуковой сигнал, компания разразилась аплодисментами. Мужик вернулся к столику усталый и довольный. Девушка с выражением скуки на лице вылезла из ванны. Накинула халат и направилась куда-то вглубь зала.
Оказавшись в небольшой комнате с трюмо, умывальником и длинной вешалкой, она насухо вытерлась махровым полотенцем, влезла в узкое короткое платье и принялась поправлять макияж. Из телевизора, подвешенного под потолком, взволнованный голос вещал:
- Только что террористы выпустили из здания двенадцать человек грузинской национальности. Чем обусловлен такой выбор, бывшие заложники объяснить не смогли. На место происшествия уже прибыли министр МВД, начальник ГУВД и прокурор столицы. Буквально сейчас мне сообщили, что в полной боевой готовности здесь находится группа «зета». Как я уже говорил, в самом начале двум заложникам - актеру Сергею Веригину и ребенку из публики чудом удалось бежать. К сожалению, Веригин отказался говорить с прессой. Видимо, это шок…
Девушка расширила в зеркало недокрашенный глаз и выскочила в коридор. Ее чуть не сшиб с ног мужчина с зализанными гелем волосами.
- Андрей…
- Я уже знаю, - бросил мужчина и понесся в конец коридора. Девушка засеменила следом.
- Витя, вырубай ТВ! - рявкнул мужчина пареньку сидевшему на стульчике у черного хода.
- Чего стряслось?
- Отруби ТВ, поставь кассету какую-нибудь. И джеям скажи, чтоб завели что-нибудь позабористей. Давай.
- Андрей… - вдохнула девушка - Аркадьич - там.
- Ира, иди работай! - взревел мужчина.

Ира подошла к стойке. Бармен, ничего не спрашивая, налил ей рюмку ликера. Она поглядела на экран телевизора. Там Шварценегер палил в кого-то из безмолвного пулемета. Девушка выдохнула воздух и залпом выпила зеленую жижу.

- Все, - сказала Соломина Лаеву, глядя на, изгаляющегося в красноречии перед камерой, журналиста - через полчаса здесь будет море народное.
Лаев сплюнул. Медленно двинулся мимо автобусов, снующих туда-сюда штатских, солдат, ментов в сторону проезжей части. Так же медленно завернул за угол дома, откуда его не было видно с площади. И там резким движением выхватил мобильник и принялся листать записную книжку, бормоча.
- Тетя Юля, тетя Юля… Как же твоя фамилия, сука… Григорович, Рабинович… Гнедич! Точно, Гнедич!
Он набрал номер.

Мертвую тишину зала прорезал странный звук. Это на разные лады заголосили мобильные телефоны в картонной коробке, стоявшей за порталом. В полутьме они вспыхивали разноцветными огоньками и были похожи на груду беспомощных жалобно стонущих существ.
Зал затаил дыхание. Многие зажали уши. Кое-кто даже закрыл глаза.
Руслан, сидевший на стуле посреди сцены бросил взгляд на Али. Тот победно улыбнулся.

IV. GRAVE DOLOROSO
В одном углу веранды женщина в темном платке, приговаривая что-то, ощипывала тощую курицу, в другом лысоватый грузин, то и дело, поворачивал антенну маленького черно-белого телевизора. Прием был плохой. Лицо спецкора то вытягивалось по диагонали, то сплющивалось, по экрану летел «снег»…
Женщина бормотала без перерыва. Мужчина время от времени осекал ее короткими резкими фразами. Наконец ему надоел пререкаться, он решительно поднялся с табуретки и зашагал к калитке. Женщина, не заметив этого, продолжала сыпать слова и перья…
Оказавшись на улице, мужчина огляделся по сторонам и, увидев неподалеку согбенную фигуру Арчила, побежал к нему. Еще метров за десять он начал размахивать руками и кричать, а настигнув старика, продолжал в том же духе… К парочке тут же присоединился еще один грузин, крепкий мужчина со сросшимися бровями. Он не кричал, но после каждой реплики лысоватого, кивал и произносил:
- Хо…
Арчил слушал со стоическим терпением. Но чаша, похоже, переполнилась. Старик воздел палку и, размахивая ей, как мечом, принялся орать на собеседников. Впрочем, это длилось недолго. Нескольких фраз оказалось достаточно, чтоб односельчане виновато потупились и врозь двинулись обратно к своим домам. Арчил вытащил платок, вытер пот со лба, стукнул палкой по земле, выругался и заковылял по улице дальше.
Лысоватый грузин поднялся на веранду. Женщина продолжала бубнить. Не обращая на нее внимания, мужчина вошел в комнату, и мгновение спустя, вернулся с продолговатым предметом, обмотанным мешковиной. Из под нее на свет появилась двустволка. Грузин переломил ружье пополам и поглядел на мир сквозь оба дула. В этот момент в калитку вошла Маро.
Женщина отвлеклась от курицы, и, увидев в руках мужа ружье, возвысила голос до визга. Мужчина гаркнул на жену так, что та, наконец, замолчала. Затем гаркнул на дочь. Маро мгновенно скрылась в доме. Восстановив нормальный порядок вещей, грузин с хрустом вернул ружью первоначальную форму и вновь принялся мучить антенну.

Казбек колол во дворе неудобные крючковатые дрова.
- Ислам дома? - донеслось из-за забора.
Казбек всадил топор в плаху и, подойдя к калитке, различил в сумеречном свете лицо Арчила.
- В город поехал, - ответил он старику - послезавтра будет.
- Плохо, - вздохнул Арчил.
- Что плохо?
- Телевизор смотришь? Радио слушаешь? Все плохо.
Лицо Казбека стало каменным:
- Мы к этому не имеем никакого отношения. Мы солдаты, а не бандиты.
Арчил опять вздохнул:
- Уходите, пока не поздно. Хотя, уже поздно.
Он пошел, было, прочь, но обернулся:
- Слушай, ты молодой, тебе еще жить да жить. Оставь дочку Резо в покое. Добром это не кончится.
- Какую дочку, какого Резо? - наиграл Казбек.
- У нас деревня маленькая, - закончил разговор старик.

Хотя спецкор не переставал глядеть в камеру, на экране монитора его портрет то и дело перебивался кадрами хроники.
- Итак, уже двое суток около шестиста человек находятся в заложниках у террористов… Попытки переговоров не дали ощутимого результата, - тараторил он в микрофон.
На экране возник певец Ромашин, оперно разводящий руками:
- Я им предложил себя в качестве заложника, но я сказал, выпусти хотя бы детей… Ни в какую…
Певца сменил депутат Бубукин:
- Положение серьезное. И, на мой взгляд, правительство не до конца понимает это. В разговоре с их главарем я предложил нулевой вариант, то есть гарантии неприкосновенности, в случае освобождения заложников… они меня просто подняли на смех…
Место депутата занял угрюмый доктор:
- Нам разрешили только оказать первую помощь тем, кто в ней особенно нуждался. Хочу еще раз обратить внимание на то, что заложники в течение двух дней практически лишены пищи и воды…
Следом заговорил сам Руслан:
- Мы здесь отстаиваем независимость нашей родины. И если Россия хочет спасти жизнь своих граждан, она должна сделать первый шаг - немедленно начать вывод войск. Если нет, нас ничто не остановит. Аллах акбар!
На экране появились зареванные пергидролевая красотка и ее костюмерша. Они висели на дюжем омоновце, целуя его в небритые щеки. Омоновец сам готов был заплакать.
- Сегодня утром, как мы уже передавали, были освобождены еще две заложницы из числа сотрудников театра. Все это время они находились в гримуборной и не были обнаружены террористами. Девушкам удалось подать сигнал, и в результате умелых действий спецназа они были освобождены.
- Мы только по трансляции все слышали - объясняла пергидролевая - несколько раз была стрельба…
- Один из журналистов, корреспондент «Криминальных хроник» Олег Коновалов все же был допущен террористами в зал… - продолжал спецкор - с минуты на минуту мы ожидаем появления в эфире его репортажа…
На экране другого монитора мелькали измученные бледные лица людей в зале, невозмутимые глаза шахидок в прорезях платков, уверенная физиономия Руслана, Искандер с автоматом наперевес… Потом пошла рябь.
- Это все? - спросил у седого человека, похожего на юношу кургузый бодрячок в кожаной куртке.
Седой юноша кивнул. В микроавтобусе их было трое и, покосившись на третьего, бодрячок предложил юноше:
- Пойдемте, покурим…
Они выбрались наружу. Зловеще пустынная площадь была плотно
окружена машинами - грузовыми, легковыми, автобусами, воронками… За машинами стояло ограждение, охраняемое зелеными бушлатами, за ним бурлила толпа…
- Олег, - затараторил бодрячок - мы не первый год работаем вместе. Вы же понимаете - то, что вам удалось снять, не товар. Если вы думаете, что мне легко было договориться, чтобы вас пустили в здание… Я рассчитывал на эксклюзив…
- Мы сняли все, что нам показали.
- Олег, я и не думал, что вы снимете расстрел или что-то в этом роде… поймите, эксклюзив всегда рядом. Там, в зале была женщина, которая плакала, ребенок, который ныл «хочу домой», кто-нибудь, кому разбили лицо… Были такие?
- Были, - нехотя выдавил седой юноша.
- Вот! - восхитившись собственной проницательностью, воскликнул бодрячок - это и есть эксклюзив… А то, что сняли вы, это общие места, понимаете? Вы что, испугались? Скажите, не стесняйтесь. Я пойму.
Седой юноша вздохнул:
- Мне было стыдно.
- Стыдно? Если бы мы выгораживали террористов или наоборот приписывали им то, чего нет, тогда понимаю… Но мы даем объективную информацию. Я только хочу, чтоб она была как можно более полной и эмоциональной… чего тут стыдиться?
- Мне было стыдно за то, что я подглядывал…
- Но это же ваша профессия…
- Я подглядывал за тем, за чем подглядывать нельзя. За тем, как люди ждут смерти.
Бодрячок обмяк и, на секунду задумавшись, сказал уже другим тоном:
- Я понял, Олег. Вы устали. У вас сдают нервы. Я звоню Алексею. Пусть немедленно сменит вас…
И он принялся тыкать пальцами в кнопки на трубке.
Олег, не торопясь, зашагал к ограждению - туда, где за зелеными бушлатами клокотало людское море. Солдатик пропустил его и тут же вернул железную секцию забора на место.
- Ты читать умеешь? Говорю тебе - я в штаб, - рычал на солдатика майор с буденновскими усами и совал ему в лицо раскрытое удостоверение.
- Что у нас тут? - поинтересовался возникший из-за спины солдатика «костюм».
- Да вот, ломится… - виновато пробормотал солдатик.
«Костюм» выхватил у майора удостоверение, бегло ознакомился с ним и вернул владельцу:
- Только по спецпропускам!
Олег продирался сквозь толпу. Он миновал группу женщин с самопальными плакатами «Руки прочь от Чечни» и наткнулся на кружок таинственно перешептывающихся мужиков.
- Один к двадцати на штурм, - донеслось до его ушей.
- Сколько?
- Пятьсот долларов.
- Фамилия, паспортные данные…хорошо. Так, вы? - последнюю фразу благообразный молодой человек с пухлой записной книжкой в руке адресовал «юноше». Журналист угодил в самый центр тотализатора.
- Не понял…
- Ставите?
Ответить Олег не успел. Кружок вдруг молниеносно рассосался. Молодой человек с записной книжкой испарился. К седому юноше подскочил Соловьев.
- Не знаете, кто здесь ставки принимает? - доверительным шепотком обратился он к журналисту.
Олег покачал головой и двинулся дальше. Ближе к проезжей части толпа поредела. Олег привычно повертел головой по сторонам, хотя движения не было, пересек улицу и вошел в кафе. Посетителей, если не считать молодого человека с костылем и мальчишки, сидевших углу, не было. Олег взобрался на барный стул у стойки.
- Водки, - сказал он бармену.
Тот покосился на значок аккредитации:
- Вы Коновалов?
Олег кивнул.
- Что там слышно?
- Все то же. Пахнет керосином.
- За счет заведения, - сказал бармен, наливая рюмку.
- Домой надо идти, - сказал Веригин Клюшке - чего толку здесь толкаться? Все равно мы им ничем не поможем. Слышь, Сеня?
Клюшка упрямо покачал головой. В кафе влетел с выпученными глазами Петр Иваныч Лазаренко. Смерив неодобрительным взглядом сидящего у стойки Олега, он бросил бармену:
- Сто грамм и томатный…
… и ринулся к Веригину с Клюшкой.
- Вот вы где!
- Ну, чего спрашивали? - спросил Веригин.
- Да все то же, - заклокотал Петр Иваныч - по третьему кругу: вспомните все события дня, да про ящики эти, которые Зяма в карман загрузил - с кем договаривались, да название фирмы… ну не помню я название фирмы. Пришел какой то черный, сунул деньги, бумаги… все в сейфе, а сейф в кабинете… Кстати, сейчас майора того видел, из трезвывателя.
Петр Иваныч жестом изобразил буденновские усы.
- Майору, Петр Иваныч сказал Веригин - ты памятник поставить должен за то, что он тебя до упора промурыжил.
- Да уж, - вздохнул Лазаренко - слушай, а может пацан-то у меня переночует? Что вы там вдвоем на десяти квадратных метрах? Тем более ты холостой, а Анька моя его хоть борщом накормит нормальным… а, сень?
- Я с дядей Сережей, - угрюмо ответил Клюшка.
- Вот так, - резюмировал Веригин - нам теперь врозь нельзя. Братья по крови, можно сказать.

Облапошившие негра проститутки - толстушка и чернобровая с банками джин-тоника в руках терлись в толпе.
- Рит, - умоляюще протянула толстушка - нечего здесь ловить.
Поехали домой. Два дня не работаем. Армен нам глаз на жопу натянет. Поехали… Лучше в церковь зайдем, свечку за нее поставим.
И она потянула подругу с площади. Рита кусала губы. На углу, привалившись к водосточной трубе, сидел безумный бомж Карманов и в голос выл:
- Дорогая моя столица, золотая моя Москва…
Рита вдруг подбежала к нему и несколько раз ударила носком туфли в лицо.
- Заткнись, скотина! Урод! Заткнись, слышишь!
- Ой, не надо! Ой, больно! - кричал Карманов, закрываясь руками. Хлестала кровь.
- Ритка! С ума сошла! - толстуха обхватила подругу за плечи и силилась оттащить от бомжа.
- Сука! Урод! - верещала Ритка, продолжая размахивать ногой.
- Не трогай его! Он же больной!
Карманов не сопротивлялся. Только страшно ойкал, когда носок туфли попадал в цель.
Борисова при параде, в безукоризненном макияже с каким-то странно невозмутимым выражением лица протиснулась к ограждению, бесцеремонно отодвинула секцию и, огибая автомобили, зашагала к зданию театра. Она сделала это так уверенно, что никто не остановил ее. И только когда она оказалась в десятке метров от фонтана, дюжий омоновец робко бросил ей в спину:
- Эй, гражданочка!
Борисова ускорила шаг.
- Мужики, держи ее! - взревел омоновец.
Три квадратных фигуры в мгновение ока настигли Борисову, схватили и потащили обратно. Борисова билась как рыба и орала:
- Пустите меня, пустите! Там мой муж! Вы не имеете права!
Ей удалось выскользнуть, она шлепнулась на асфальт и разрыдалась. На крик сбежались Сан Саныч, армейский полковник, несколько милиционеров и белобрысый фээсбэшник в черных очках.
- В штаб ее? - спросил омоновец у Сан Саныча.
- Какой на хер в штаб? - рявкнул Сан Саныч - вышвырни ее за ограждение. Не видишь, она пьянющая?
Омоновец как перышко поднял Борисову на руки и понес прочь.
- Все, - пробурчал фээсбэшник - плохо дело. У родственников начинает башню рвать.
- Разберитесь со своими! - рявкнул Саныч на армейского полковника - кто ее пустил, мать вашу так?

Омоновец меж тем поставил Борисову на ноги за ограждением.
- Ирина Алексеевна! - орал ей, пробираясь сквозь толпу шофер Паша. Борисова беззвучно всхлипывала. Макияж насмарку, колготки порваны. Паша крепко ухватил ее за локоть и повел к машине.
- Не доглядел, - причитал он - Ирина Алексеевна, разве можно так? И пьете вы зря. Совершенно зря.
- Пусти меня, - взвизгнула вдруг Борисова и оттолкнула шофера.
Паша посуровел и еще крепче схватил ее за локоть:
- А ну-ка приди в себя. Я тебе не Пал Палыч, твои вывихи терпеть не стану. Едем домой, и чтоб больше ни грамма. Лично весь бар в унитаз вылью.
Подействовало. Борисова сникла и покорно двинулась сквозь толпу за шофером.

Соломина торчала в толпе среди женщин с самодельными плакатами.
- А у тебя то там кто? - ласково спросила ее бабка с картонкой, на которой шариковой ручкой было написано «Немедленно прекратить войну в Чечне!».
- Муж, - невозмутимо соврала Соломина.
- И у меня муж. Мой-то хоть старик, а твой, поди, молодой… а у кого дети, вообще страх… Своими руками передавила бы гадов этих…
В сторонке спокойная скромно одетая женщина выслушивала бесконечную исповедь рыхлой, крашеной басмой, тетки:
- Ну а я медсестрой в госпитале была. Его к нам и положили. Красавец, капитан, герой, а я девчонка… Конечно закружилась голова. Подружки завидовали - генеральшей будешь. Какой там! Двадцать лет по общежитиям. А теперь, вроде и не нужны мы никому. Слава богу, дети помогают. Сам он сторожем - сутки через трое. А я опять медсестрой. Хорошо хоть он с внучкой-то пошел, а не дочка… Ой, господи! А твой-то с кем?
- Один, - ответила скромно одетая женщина.
- Доверяешь, значит, раз одного отпустила…
- Так он там работает, в театре.
- И кем? - заинтересовалась крашеная.
- Главный режиссер.
Крашеная помрачнела, словно ей стало стыдно за свои откровения.
- Ой, господи, - только и сказала она.
Соломина вдруг вгляделась в толпу и бросив тетке:
- Я сейчас…
…двинулась к улице.
Арсеньев, местный мент в коротком плаще, стоя посреди проезжей части, говорил по мобильному телефону.
Соломина развернулась и засеменила обратно. Будто ненароком она толкнула в плечо мужчину в грязной куртке и лыжной шапке. Мужчина выждал паузу и последовал за ней. Они втиснулись в щель между ларьком и глухой стеной дома.
- Ну, - произнес мужчина.
- Вы говорили, чтоб мы поаккуратнее. Что у нас крысы.
- Обязательно, - кивнул человек.
- Не знаю, но… Этот капитан из местных, Арсеньев, все время звонит по мобиле сразу после летучки. И всегда выходит на дорогу…
- Пятерка, - сказал человек в лыжной шапке - Но опоздала, мы его уже слушаем. Есть и другие. Бди.
И человек исчез. Соломина в сердцах сплюнула.
- Коллеги, - злобно процедила она - секретчики сраные.

- Я ж их тормознул! - говорил Соловьеву гаишник-ариец. Глаза у него были красные, бессонные.
- Кого тормознул? - лениво поинтересовался Соловьев.
- Я в ГАИ работаю.
- Ну…
- Эх, знал бы…
- Чего знал бы? - спросил Соловьев.
- Ну, я в тот вечер тормознул черных… и отпустил. Точно, это они были.
Соловьев сбросил маску зеваки и молниеносно махнул перед физиономией постового ксивой:
- Ну-ка пойдем со мной. Быстро.
Постовой опешил.
- У тебя кто там?
- Жена с дочкой…
- Вот и пойдем… - Соловьев ухватил гаишника за предплечье - Пойдем, пойдем.

- Саныч, - сказал Лаев шефу, поймав его в узком проходе меж двух автобусов. Проскочить мимо было невозможно, а пятиться - глупо.
- Саныч, мне пес всю квартиру зассыт. Я живу-то в двух шагах. Это люди могут не спать, не пить не есть, а псу не объяснишь. Туда и обратно, а?
Сан Саныч, было, надулся, но так и не сочинил грозной отповеди.
- Одна здесь, другая там, - промямлил он.
- Спасибо, - Лаев повернулся, было, чтоб идти, но запнулся - чего слышно-то, Саныч? Штурм?
Полковник побагровел:
- Вы меня достали! Я вам не справочное бюро! Службу надо нести, а не языками молоть.
- Ясно, - сказал Лаев.
Едва он выбрался за ограждение, как получил увесистый тумак в спину:
- Сволочь, скотина, это ты во всем виноват! - ревел высокий женский голос - Будь ты проклят, мент поганый!
Услышав слово «мент», толпа расступилась. Соломина увидела, что какая то женщина вовсю лупит ее коллегу кулаками, бросилась наперерез, ловко подхватила Лаева под руку, и они вдвоем бегом рванули за угол. Погони не было.
- Цел? - улыбнулась Соломина, оглядывая Лаевскую физиономию - Цел. Но рассекречен.
- Ты тоже.
- Получим от Саныча пряников. Бывшая твоя?
Лаев кивнул. Соломина вдруг задумалась:
- Что она здесь делает?
Лаев замялся.
- Ну… в общем, с Полькой я должен был пойти. А пошла ее подруга.
Соломина нахмурилась:
- Полька - это дочь твоя? Полина? Ты почему ничего никому не сказал?
- А что толку? Отправили бы домой - личная заинтересованность. Я бы все равно там не усидел.

Жанна тем временем рыдала на плече у невозмутимой жены Гарина:
- Сука! Мент! Он там должен был быть, он…
- Успокойтесь, пожалуйста, успокойтесь… Нам всем тяжело. Мы все здесь - заложники.

В полутьме зрительного зала звучал звонкий женский голос:
- Петушок вспорхнул со спицы, к колеснице полетел и царю на темя сел, встрепенулся, клюнул в темя и взвился… и в то же время с колесницы пал Дадон - охнул раз и умер он. А царица вдруг пропала, будто вовсе не бывало. Сказка ложь, да в ней намек! Добрым молодцам урок… Все.
В углу бельэтажа человек десять детей сгрудились вокруг светловолосой девушки со шрамом на щеке.
- Еще, - попросила девочка в очках с двойными линзами.
- Надоело, - возразил ей толстый пацан, тот, что звонил в «ноль-два» - Чего мы - маленькие сказки слушать?
- Не хочешь, не слушай. Тетя Оля для нас старается, - огрызнулась близорукая девочка - Делать-то больше все равно нечего.
- Давайте, поиграем во что-нибудь, - предложила девушка со шрамом.
- Сидя - не особенно поиграешь, - резюмировало создание о двух косичках в вычурном вечернем платье.
- А ты во что любишь играть, Полина? - спросила «тетя света» у создания.
- В футбол с пацанами, - ответила Полина - еще в казаки-разбойники.
- А в куклы?
Полина брезгливо сморщилась:
- В куклы только дуры играют.
- Я есть хочу. Я домой хочу, - заныл толстый.
Приблизилась чеченка и швырнула на колени светловолосой коробку конфет:
- На, раздай им.
- Шоколад? Без воды? - робко произнесла Ольга.
Чеченка нахмурилась:
- В буфете больше нет ничего. Через полчасика тебя в туалет выведу, наберешь.
- А можно конфету? - заканючил толстый.
- Ты что не слышал? Без воды нельзя, - взъерепенилась Полина.
Спор прервал голос Руслана. Он вышел на авансцену и зычно произнес:
- Ваше правительство, похоже, не очень о вас беспокоится. К нам на переговоры присылают депутатов, артистов, врачей, и ни у кого нет полномочий. Наверное, не верят, что мы сделаем, что обещали. Но мы заставим их поверить.
Повисла неприятная пауза.
- Только что я предъявил вашим властям ультиматум. Если до шести утра не начнется вывод войск, мы будем расстреливать по двадцать человек каждый час. Если вывод войск не начнется до полуночи, мы взорвем здание. Это не шутка. Вот бомба.
Двое чеченок вытащили на сцену деревянный ящик. Руслан поддел штыком крышку. Из ящика показался металлический цилиндр. Зал зашептался, заохал, закрестился.
К Руслану приблизился Али и шепнул что-то на ухо.
- Но мы не хотим проливать крови братьев. Если в зале есть мусульмане, встаньте… - продолжил Руслан.
Множество фигур поднялось из рядов.
- Того, кто прочтет хотя бы одну молитву, мы отпустим.
Большинство опустилось в кресла. Две-три фигуры остались стоять.
Гарин повернулся к Ренату. Тот поглядел на шефа отрешенно.
- Ты же знаешь, - сказал Гарин.
- Она мне для другого пригодится.
Сысоев вдруг мертвенно побледнел и, нагнувшись, принялся бороться с молнией на сумке.
- Ну, суки, - бормотал он - держись, суки…
Руки у него дрожали.
- Значит, здесь почти нет мусульман, - резюмировал Руслан.
Его прервала автоматная очередь. Сысоев с искаженным лицом, матерясь, бежал по спинкам кресел и поливал сцену огнем. В ответ загремели автоматы чеченцев. Поднялся крик. Расстреляв рожок, Сысоев полез за пазуху за новым, но пуля девушки-шахидки срезала его.
Чеченцы загалдели по-своему. Судя по интонации, Али почем свет костерил девушек. Они отвечали тем же. Пошли удары прикладами по лицам тех, кто сидел с краю.
- Убитые есть? Раненые есть? - орал сбежавший в зал Руслан - видите, что они делают? Не мы начали стрельбу, а они. Это провокация! Это ваши!
Убитые и раненые были. Мужчине в пятом ряду раскроило череп. Спутнице Савойского пуля угодила в шею, а сидевшей позади нее молоденькой девушке - в грудь. Девушка была еще жива, хрипела и дергалась. Это была Персикова.
- Звони этому Шварцману, - крикнул Али Руслану - мы не отвечаем за чужие дела! Пусть придет врач! Пусть он пришлет этого журналиста, Олега! Пусть снимет, чтоб все знали, что нас провоцируют!
Руслан схватился за трубку.
Черноволосая женщина, сидевшая у прохода вдруг, как ни в чем не бывало, поднялась с места и спокойно двинулась к выходу. Зал замер, в ожидании стрельбы. Но никто из захватчиков не двинулся с места. Девушка шахидка, охранявшая вход даже не попыталась помешать женщине, когда открыла дверь и вышла в коридор. Это была Алла. Али бросился за ней.

Бодрячок влетел в кафе и, увидев за стойкой седого юношу, облегченно вздохнул.
- Олег, слава богу, что я вас нашел. Алексей не смог подъехать. Послушайте, кажется, нам улыбнулась удача… - затараторил он горячим шепотом, недоверчиво косясь на бармена - мне сейчас позвонили оттуда, вы понимаете. Короче, у них была перестрелка. Двое заложников убиты и одна девушка ранена. Они готовы впустить врачей и нашу камеру. Только нашу. Понимаете, чтобы мы осветили объективно… Он мне сказал, вам мы доверяем, пришлите Олега. Так и сказал, Олега…
Олег посмотрел на Шварцмана пьяным взором.
- Олег, соберитесь… это то, чего мы так долго ждали…
Эксклюзив… это и ваш шанс…
- Иосиф, - плывущим голосом произнес журналист - вы понимаете, что вы следующий?…
- Я? - не понял Иосиф.
- Или вы, или я… или он… - Олег ткнул пальцем в бармена, пошатнулся и еле удержался на высоком стуле - это уже не имеет значения. Разница только в порядковом номере.
Бодрячок нахмурился:
- Олег, соберитесь, прошу вас. Вы можете, я знаю. Просто у вас стресс. Сколько соли мы съели вместе! Помогите мне, я помогу вам. Вы же знаете, за мной не заржавеет…
Бодрячка прервал телефонный звонок.
- Да, - отозвался он и резко помрачнел. Вернул трубку в карман и повернулся к бармену.
- Сто грамм водки, пожалуйста. Поздно. Девушка умерла.

Али стоял в дверях женского туалета. Из кабинки раздавались характерные звуки. Аллу рвало. Наконец, она вышла к умывальнику и принялась плескать себе водой в лицо.
- Что ты делаешь? - укоризненно произнес Али - тебя же вычислят…
- Плевать, - огрызнулась Алла - что за дрянь вы мне кололи? Все болит. Сколько мы уже здесь? Сутки, двое? А?
- Осталось недолго.
Алла выпрямилась и внимательно посмотрела в глаза Али.
- Почему ты не требуешь автобус, самолет? Сколько еще мучиться?
- Нам не нужен самолет. Мы уйдем другим путем.
- Каким еще другим? Что ты плетешь?
- Позади театра - пустырь. Он ведет к железной дороге. Там нас будут ждать.
- Смеешься? Ты собираешься вести толпу заложников через пустырь?
- Заложники остаются. Уходим только ты, я, Руслан и Искандер…
- А девочки?
- Они невесты аллаха.
Алла смертельно побледнела. Ее рот скривился.
- Ах, ты сволочь… ты мне лгал, ты все лгал… ты же говорил, что не собираешься ничего взрывать…
 Али схватил ее за запястье и больно сжал:
- А ты знаешь, что они творят в наших деревнях? Или ты уже стала русской? Забыла отца, деда, прадеда? Простила?
- Больно, - вскрикнула Алла.
- Прости, - Али разжал пальцы - но ты не маленькая. Нам не нужны переговоры, не нужны заложники, не нужен самолет… нам нужен страх. Такой страх, чтоб ни один русский не посмел даже пальца поднять на чеченца. Такой страх, чтоб они проклинали день и час своего рождения. Чтоб женщины убивали детей во чреве, лишь бы они не выросли солдатами. И этот страх мы посеем.
Алла бросила на Али полный ужаса взгляд и решительно шагнула в дверь.
- Стой, ты куда? - крикнул Али вслед стремительно удаляющейся по жерлу коридора фигуре. Алла не ответила. Только гулко цокали каблуки.
Али нагнал ее:
- Куда собралась?
- Сеять твой страх. Пойду и скажу им то, что ты сказал мне.
- Ты этого не сделаешь.
- Сделаю.
- Не сделаешь, - руки Али обхватили шею женщины.
Алла захрипела, вцепилась ногтями в его запястья, задергалась всем телом. Глаза ее закатились, лицо посинело, тело обмякло, и когда Али ослабил хватку, бесшумно сползло по стене на пол.

- Это не-ва-равуме-ние, - по складам выговорил разбитым ртом капитан Арсеньев. Он сидел на полу в задней части автобуса, пристегнутый наручниками к ножке сиденья.
- Что, гнида? - заверещал белобрысый фээсбэшник и носком лакированного ботинка въехал арестованному в грудь - недоразумение? Это ты - недоразумение. Тебя расстрелять мало, тебя надо на площадь сейчас вывести и сказать людям: вот крыса, которая чехам стучала. Они тебя в клочки порвут. И правильно сделают. Чего мычишь? Колись, давай. Вот твои разговорчики - все записаны.
Белобрысый помахал под носом у Арсеньева кассетой.
- Ладно, - сказал второй «костюм», постарше, до того безмолвно наблюдавший за процедурой - продолжай, Женя. Только сильно не увлекайся.
… и вышел из автобуса.

- Поднимайся, - сказал Искандер Савойскому.
Бизнесмена было не узнать - разбитый газ заплыл, в волосах запеклась кровь, по скуле расплывался синяк. Но здоровым глазом он по-прежнему глядел грозно. Савойский встал и с достоинством поплыл вслед за Искандером в коридор. Там его поджидал Али.
- Вот что, Удав, - произнес он, пряча глаза - тебе пора домой.
- Что это вдруг? - мрачно усмехнулся Удав.
Али пропустил вопрос мимо ушей и продолжил:
- Искандер выведет тебя через пустырь.
- И как я ментам объясню, за что мне такая честь?
- А тебе незачем с ментами общаться. Тебя здесь быть не должно. Это кто-то наверху гороскопы спутал. Но мы поправим. Тебя здесь не было, Удав.
- И где же я был?
- Где угодно - дома, на даче, на рыбалке… разберешься, не впервой. Так тебя здесь не было?
- Не было, - выдавил Савойский.

Борисов со Шкипером сидели в первом ряду балкона, откуда хорошо было видно возню в партере.
- Чой-то они делают? - заерзал в кресле Шкипер.
- Минируют сцену, - обреченным голосом произнес Борисов - и стены.
- Зачем это?
- Собираются взорвать театр, если войска не выведут...
- Так их же не выведут. Ни в жисть.
Борисов поглядел на Шкипера, как врач на безнадежного пациента:
- В том-то и дело.
Шкипер пошамкал губами:
- Нас- то может и не достанет. Главное - сразу на пол.
- Здание - шестидесятых годов. Железобетон. Крыша - сплошной монолит. Если подорвут стены, она нас раздавит как муравьев. Всех.
- Ты откуда знаешь?
Борисов вздохнул:
- Я по образованию - архитектор.
Шкипера озадачила какая-то ему одному понятная мысль:
- А мусора-то... Ну, снаружи... Знают?
Борисов пожал плечами.
- Так надо им того... Просигналить.
- Как? Телефон отобрали.
- Как - это уж моя забота, - Шкипер рванул воротник дохи, продемонстрировав засаленную донельзя морскую душу - мне бы только в гальюн попасть. Слышь, архитектор...
И Шкипер принялся шептать что-то на ухо Борисову.

В штабном автобусе спорили. Столбом стоял табачный дым. Серые лица сгрудились над столом. Ожесточенно тер лысину Сан Саныч, теребил портупею армейский полковник, главврач в золотых очках то и дело снимал и протирал, командир спецназа шумно кашлял в скомканный платок, теребил мочку уха депутат Бубукин...
Лишь один человек не участвовал в дискуссии. Он полулежал в темном углу, укрыв ноги зеленым пледом. Свет от настольной лампы падал так, что лица его не было видно.
- Блеф. Столько взрывчатки им не протащить.
- А ящики которые этот алкаш, как его, Лазаренко, на хранение принял?
- Журналист этот, с криминальных хроник, который к ним ходил, ничего не видел?
- Видел пластид на пузе у баб…
- Конструкция такая, что и этого может хватить.
- Сколько вам надо, чтоб их перебить?
- С гарантией - кхе, кхе, кхе - пара минут.
- Им хватит, чтоб нажать кнопку.
- А что крыса?
- Молчит.
- Непонятно.
- Очень даже понятно. Мы его всего лишь посадим, а они до его семьи доберутся.
- Какие варианты?
- Спецсредство. Отрубятся через десять секунд.
- Десяти секунд тоже может хватить.
- Что скажет медицина?
- Газ? Третьи сутки пошли. Гиподинамия. Обезвоживание. Стресс. Наверняка, есть сердечники. Про детей вообще трудно сказать… минимум треть потеряем.
- А если грохнут?
- А если блеф?
- Третьи сутки. Они сейчас сами начнут подыхать. Без посторонней помощи…
- Ответ ясен… - раздалось из темного угла - если взрывчатка - не блеф, необходим штурм.

Шкипер вскочил с места и, держась руками за живот, бросился прямо к молоденькой чеченке.
- Девица-красавица... - завыл он, вытаращив глаза.
- Сядь на место, - рявкнула чеченка, передернув затвор автомата - сядь на место, а то пристрелю!
Шкипер попятился, но не сел:
- Ей богу, не могу... Обосрусь сейчас...
- Сядь, я тебе сказала - девушка ткнула Шкипера стволом в плечо. - Где ты был, когда всех водили?
Тут в игру вступил Борисов.
- Гражданка, если он обделается, я с ним рядом сидеть не смогу, - затараторил он, привстав с кресла - здесь и так нечем дышать. Лучше уж действительно - пристрелите его.
- дочка, - выл Шкипер - пожалей старика. Не дай оскоромиться.
- от него и так несет как из помойки! - аккомпанировал Борисов - и как таких в театр пускают!
Пребывавшие в полусне, заложники в соседних рядах очнулись и завертели головами. Вторая чеченка, настроенная более спокойно, сказала товарке:
- Ладно, отведу я его. Пошли, отец.
Шкипер благодарно закивал и поковылял к выходу. Спокойная чеченка пошла за ним.
- Назад не приводи, - прошипела вслед молоденькая.
Борисов сел в кресло и сглотнул слюну. Руки у него дрожали.

Войдя в туалет, Шкипер хотел, было, закрыть за собой дверь, но чеченка ногой распахнула ее.
- Как же это, красавица? Неудобно мне.
- Неудобно спать на потолке. Давай живо, не то продырявлю. Будешь, как дуршлаг.
Шкипер потянул на себя дверь кабинки и робко спросил:
- Хоть эту-то можно закрыть?
Чеченка кивнула. Сквозь щель под дверью она видела, порыжевшие от грязи, прахоря бомжа. Он потоптался, пристраиваясь к унитазу, и сел.

Небольшая, но шумная толпа двигалась по деревенской улице. Образовалась она так. Сначала вышел из-за забора разгоряченный Резо. В руках он сжимал двустволку. Услышав его крики и ругань, из дома выскочил сосед со сросшимися бровями. Третьего односельчанина они встретили по пути. А дальше мужчины, один за другим, стали хлопать калитками, присоединяясь к шествию.
Метрах в двадцати от дома, где жили чеченцы, путь толпе преградил Арчил. Он размахивал палкой и разил односельчан короткими грозными репликами. После каждой гул в толпе стихал, но секунду спустя кто-нибудь возвышал голос, и следом начинали кричать все.
Ислам с тревогой наблюдал за происходящим из-за забора. Хотя он не понимал ни слова, но чувствовал, что дело принимает серьезный оборот.
Наконец Арчилу удалось в чем-то убедить толпу. Правда, для этого пришлось воздеть над головой и с хрустом переломить свою палку. Мужчины загудели уже между собой, затем по двое, по трое с решительным видом двинулись в разных направлениях. Арчил без приглашения вошел во двор.
- Говорил я тебе, Ислам, беда будет. Ты меня не послушал.
- О чем ты?
- Думаешь, ваши отпустили грузин, значит, все в порядке?
- Не понимаю, о чем ты?
- Не притворяйся, у тебя плохо получается. Я о Москве.
- Мои люди к этому не имеют отношения…
Арчил только махнул рукой:
- Слышал. Вы солдаты, а не бандиты… Только люди не слепые… Где твой племянник?
Ислам пожал плечами:
- Зачем он тебе?
- У Резо дочь пропала.
- При чем здесь мы?
- Найди его, Ислам. Найди, - тихо ответил Арчил - а то его найдут другие.
Старик заковылял прочь. Напускное спокойствие мигом слетело с лица Ислама.
- Лечо, - крикнул он.
Из дома выскочил молодой человек с обезображенным угрями лицом.
- Раздай людям оружие, скажи, чтоб сидели по домам и смотрели в оба, - сказал ему Ислам - И дай мой пистолет.

 Спокойная чеченка устала ждать Шкипера.
- Ну, чего ты там, помер что ли?
Прахоря в щели не шелохнулись. Чеченка ударила в дверь каблуком армейского ботинка и легко вышибла защелку. Свято место было пусто. Возле унитаза стояли сапоги, и все. Удивиться она не успела. Руки в наколках обхватили сзади ее голову и мгновенно свернули шею.
- Прости, дочка. Не в бабье дело ты полезла, - сказал Шкипер, затем, перегнувшись через труп, двумя пальцами уцепил прахоря и шагнул к выходу.
Осторожно ступая босыми ногами по темному коридору, бомж легонько поворачивал ручки дверей. Двери были заперты.
Наконец, одна из них открылась. Тихо прикрыв ее за собой, он вошел в комнату. Это был кабинет с двумя столами, полками с папками и не выключенным компьютером... По экрану компьютера летала взад-вперед глупая рожа с высунутым языком. Рядом с компьютером стояла настольная лампа. Шкипер поставил сапоги на подоконник, и потянул лампу к окну. Шнур сперва зацепился за что-то, потом поддался.
- Порядок, - шепнул Шкипер, поставив лампу рядом с прахорями - Ну, землеройки, держись. Полундра!
И он принялся щелкать выключателем, привычно, наощупь выбивая первые буквы послания: три точки, три тире, три точки, пауза, три точки, три тире, три точки...

Лаев с отвращением дожевывал холодный чебурек, когда, случайно взглянув в сторону здания, заметил истерически мигающее окно.
- Взбесились они там что ли? Или электричество коротит? - пискнул за спиной неуемный спецкор.
Чебурек застрял у Лаева в горле. Он рванул к штабному автобусу.

Шнурованные ботинки шагали по темному коридору. Они миновали дверь, щель под которой то освещалась, то тонула в темноте, и остановились метром дальше. Из-за двери еле слышно доносилось:
- Шел моряк, прощаясь с бастионами...

Влетев в автобус, Лаев чуть не сшиб с ног депутата Бубукина. Лицо Сан Саныча пошло пятнами:
- Лаев, вы что себе позволяете?
- Морзянка, - выдохнул тот в ответ.
- Немедленно покиньте штаб, - Саныч встал во весь рост и вытянулся, как перед министром. Впрочем, министр тоже был тут. Но сейчас первую скрипку играл не он, а человек, закутанный по пояс в клетчатый зеленый плед.
- Ну, хлопче, що зробылося? - раздалось из темного угла.
- Кто знает... морзянку?
- Сейчас... - буркнул кто-то из фээсбэшников - учил в разведшколе...
- Я знаю, я радист, - заявил депутат Бубукин, единственный среди присутствующих, кто сообразил, что дело срочное - Пошли.
- За мной, - рявкнул Лаев и выпрыгнул в дверь.

Шкипер, от возбуждения, потерял бдительность. Он вовсю щелкал выключателем, и, сам того не замечая, все громче и громче напевал:
- Ненадолго встали вы на якоре.
Шторм придет - повырвет якоря...

Шнурованные ботинки приблизились к мерцающей щели под дверью. Загорелая рука передернула затвор ... Грянула автоматная очередь. Зазвенело стекло. Ботинок ударил в раскуроченную дверь.
Шкипер лежал на полу, вцепившись руками в батарею. По морской душе расползалось темное пятно. Ботинки остановились рядом с телом. Тело не шелохнулось. Рыжий чеченец склонился над Шкипером.

- Все! - пискнул спецкор, когда Лаев с Бубукиным добежали до ограждения - Мигало, мигало, а потом очередь - и кранты!
- Мать! - Лаев врезал себе ладонью по затылку - Мать! Мать! Мать! Мать!
- Чего вы переживаете? - изумился спецкор - Вася все снял.
Бубукин побледнел, подошел к оператору и ледяным голосом сказал:
- Кассету.
Вася скривился, но кассету из камеры достал и не преминул заметить:
- Только не суйте в хом-видео. Это «Бетакам».
- Дурных нема, - ответил Бубукин почему-то по-украински, хотя был с Тамбовщины. - Разберемся.
Лаев последовал, было, за депутатом, но тот спиной почувствовал провожатого, обернулся и резко выговорил:
- Спасибо за бдительность. Без вас разберемся. Несите службу.
- Там моя дочь, - хотел сказать депутату Лаев, но слова застряли у него в глотке, как недожеванный чебурек. И все-таки он сказал их. Правда, поздно. Когда спина депутата-радиста в черном пальто уже слилась с ночью.

Руки в наколках вдруг ожили и крепко обхватили рыжего чеченца за шею.
 - Балтика... - хрипел, умирая, Шкипер.
 - Семерка, - поддакнул ему рыжий, выстрелив в сердце в упор.
Шкипер обмяк и больше не дергался.
 
- Эс, Оу, Эс... То есть: спасите наши души - читали в штабе - PQ... То есть: всем привет. Наши координаты ... сами знаете, какие ...
- Он здесь, - вставил Саныч - ругается... Пропустить?
- Зачем же, - ответили из-под зеленого пледа - читайте, как есть...
Переводчики послушались и продолжали...
- Слушайте, землеройки... Тра-та-та... Приветик с Балтики. В зале - порядка тридцати... Тра-та-та... Уморышей. В юбках. Еще с десяток ... Тра-та-та... Чебуреков кочумают в норе. Те, что в юбках - раскольцованы. На каждой юбке - полторы-две кучи пластилина. Большая игрушка посреди палубы. Потопление неизбежно. Экипаж пойдет к... Тра-та-та... Нижним люком. Советую не ждать погоды...
- Кто-нибудь что-нибудь понял? - нервно хохотнув, спросил худой фээсбэшник.
- Я все понял, - отозвался зеленый плед из угла - Очень толковый доклад. Нам советуют не ждать погоды.

Лаев так и торчал на месте, глядя на погасшее окно, надеясь, что оно вновь засигналит. Но окно молчало. Соломина подошла сзади и положила ладонь ему на плечо.
- Коньяку хочешь? - спросила она.
Лаев засомневался:
- Трое суток на ногах. Развезет.
- А мы по чуть-чуть.

Увидев шефа небритым, с разбитой физиономией, в перепачканном глиной костюме, охранник от изумления даже забыл вытянуться во фрунт.
- Здрасте, - только и сумел промямлить он.
Савойский одарил охранника фирменным удавьим взглядом, затем прижал ладонью-веслом к стене и мгновенно овладел его пистолетом.
Внизу ничего не изменилось. Гремела музыка, трясли грудями танцовщицы, бесилась публика. Кроме бармена, никто из персонала даже не заметил появления хозяина. Савойский подошел к свободному столику с табличкой «Зарезервировано» поднял руку с пистолетом и выстрелил в потолок. Никакого эффекта. Вакханалия продолжалась. Пришлось выстрелить трижды, чтоб музыка, наконец, смолкла, и на него обратили внимание.
- Клуб закрыт, - прохрипел Савойский - Все вон!
Секунду длилось замешательство, затем охранники как псы набросились на посетителей, тараторя:
- Простите. Клуб закрыт. Чрезвычайные обстоятельства. Пройдите в гардероб. Простите.
Савойский рухнул на стул.
- Как обычно, - бросил он бармену.

Лаев и Соломина сидели в ее машине и прихлебывали из плоской бутылки.
- Ты когда-нибудь в жизни молился? - спросила Соломина.
- Ну, чтобы прямо вот «отче наш» - никогда. А так, по-своему, бывало…
- И чего просил?
Лаев задумался, отхлебнул из бутылки и осторожно проговорил:
- Я ведь на геофаке учился, льды изучал, по горам лазил... В Предъэльбрусье нас накрыло лавиной. Очнулся - дышать нечем, темно, все болит… ну, понимаю, я под снегом. И слышу голоса, и лопаты чиркают. Значит, спасатели нас нашли. А вот успеют до меня докопаться, или я раньше задохнусь - неизвестно…
- И что?
- Успели, как видишь. Живым меня одного достали. А в палатке нас было пятеро. Так вот, пока лежал, думал, если откопают, буду жить по-новому. Родителей почитать, ближних любить, врагам прощать…вообще, вести себя хорошо… и сам так верил в это…
- Получилось?
Лаев покачал головой.
- К тому времени, как ребра срослись, все это из головы вылетело. Из больницы вышел прежний, такой же, как все.
- Хочешь сказать, пока человеку страшно, он помнит про бога, а так - забывает?
- А что если бог таким макаром напоминает: парень, за тобой должок, обещал и не сделал?
Соломина сделала глоток.
- Беседа зашла в философские дебри. Тебе страшно? - она положила руку на плечо Лаева. Тот кивнул.
- Мне тоже, - шепнула Соломина и неожиданно поцеловала его в губы. Лаев помедлил и затем ответил на поцелуй. Не сговариваясь, оба принялись стаскивать с себя одежду… Но идиллию разрушил стук в стекло.
- Черт, - вскрикнула Соломина, прикрывшись лаевской курткой. За окном маячила озабоченная физиономия Соловьева.
- Нашли время, - буркнул он, когда Соломина опустила стекло.
- Мы совершеннолетние, - огрызнулась она.
- Ребята, они, кажется, решили штурмовать. Спецназ суетится. Скорой помощи нагнали - пол улицы. Саныч вас ищет.

Когда Соломина, Лаев и Соловьев приблизились к ограждению, там бушевала буря. Женщина неопределенного возраста, в рваной демисезонной куртке перевязанной крест-накрест грязной шалью размахивая палкой орала на толпу:
- Володька-то ночами бродит, кровь пьет! А вы все бегите из города! Городу конец. Сегодня был, завтра нет его! Как камень, в воду ушел! Рыжая-то уже прискакала! Сука рыжая на рыжей лошади! Бегите, а не то Володька и вашу кровь выпьет! Ему засохнуть нельзя…
Пара милиционеров крутилось вокруг женщины, пытаясь унять, но уговоры не помогали. Тогда, призвав на помощь солдатиков из оцепления, они подхватили безумную под руки и потащили куда-то прочь. Лаев зашел за ограждение
- Апокалипсис, - прозвучало у него над ухом.
Лаев обернулся и увидел «седого юношу».
- В смысле?
- В прямом, - журналист покачнулся, он был совершенно пьян - рыжая сука на рыжем коне. Вольный перевод из откровения Иоанна Богослова. «И когда он снял вторую печать, я слышал второе животное, говорящее: иди и смотри. И вышел другой конь - рыжий, и сидящему на нем дано было взять мир с земли, и чтобы убивали друг друга, и дан ему большой меч…»
Лаев двинулся, было, к штабному автобусу, но, бросив взгляд в сторону площади, чуть не обратился в соляной столп. Огненно рыжая девушка верхом на гнедом жеребце подъехала к фонтану, и коняга принялся бесцеремонно утолять из него жажду.
Обыденность происходящего дошла до Лаева чуть позже, в первые мгновения он даже забыл дышать от ужаса. А, придя в себя, заорал благим матом:
- Эй, куда все подевались? Нарушитель!
Откуда-то из-за машин высыпали менты, солдаты, омоновцы… Они наперегонки рванули к фонтану, схватили коня под уздцы, принялись стаскивать девушку с седла. Слышались ее нетрезвые возражения:
- Пусти, говорю… Отвалите… Дайте лошадке попить…

- Это я виноват, - заявил вдруг Гарин, ни к кому не обращаясь.
Ренат с испугом поглядел на его мертвенное, цвета бумаги, лицо.
Дело было вот в чем: Гарин оглядывал зал, но не видел, того, что перед глазами. Все заволокло белым туманом, звуки доносились откуда-то издали, и лица заложников все больше становились похожи на гримасы мумий. Где-то нестерпимо монотонно заухал колокол.
- Я во всем виноват, - пробормотал Гарин и, поднявшись с места, пошел по проходу к сцене.
- Эй, сядь! Куда собрался? - устало окликнула его чеченка.
- Отпустите их. Они не виноваты. Это я все придумал, я…
Лицо его вдруг перекосилось от нестерпимой боли он, судорожно вдохнув, рухнул наземь лицом вниз. Ренат привстал, было с кресла, но чеченка жестом остановила его, склонилась над телом и перевернула Гарина на спину. Глаза его бессмысленно уставились в потолок.
- Готов, - резюмировала чеченка - Сердце, наверное.

В то же мгновение скромно одетая женщина, стоявшая в, поредевшей к ночи, толпе схватилась за грудь и прошептала:
- Ой, все…
- Чего, Валь, плохо? - спросила у нее крашеная басмой офицерша - Валокордину, может?
- Нет, нет, нет, - засуетилась женщина - я забыла совсем. У меня же кот некормленый. Мне домой надо. Кота кормить.
И она мелкими шажками побежала к проезжей части. Завернув за угол, остановилась в пятне фонарного света, с тоской поглядела в хмурое небо и повторила:
- Ну, вот и все. Все. Кота кормить. Пора кота кормить.

 Там, где река низвергалась вниз с высокого каменного уступа, на закате являлась радуга. Казбек и Маро, стоя на берегу, любовались ее разноцветным рукавом.
- Загадывай желание, - сказал Маро.
- Какое? - не понял Казбек.
- Любое. Пока радуга видна, надо загадывать желание. Оно сбудется. Загадал? А то она сейчас исчезнет.
- А я ее заберу с собой, и мои желания всегда будут исполняться - заявил Казбек.
- Дурачок. Как это - радугу с собой?
-А вот смотри, - сказал Казбек и, перепрыгивая с камня на камень, стал приближаться к водопаду. Оказавшись рядом с трехцветным рукавом, он сделал жест, словно ухватил радугу за хвост, и крикнул:
- Вырывается. Не хочет. Помоги, одному не удержать.
Маро рассмеялась и поспешила на помощь Казбеку. На последнем валуне она поскользнулась, и оказалась бы в воде, если бы бородач не подхватил ее. Невольное объятье немного затянулась, и девушка уже хотела мягко отстранить молодого человека, как услышала голос отца:
- Маро!
Молодые люди обернулись. Резо стоял на берегу с ружьем в руках.
- Мамо, - вскричала Маро и, вновь поскользнувшись, упала в воду.
Резо поднял двустволку и выстрелил. Казбек выпустил из рук радугу и схватился за грудь.
Ислам, шагавший берегом ниже по течению, вздрогнул, побледнел и бегом бросился на звук.

- Пьяная в дупель, - объяснял Сан Саныч Лаеву с Соломиной, то и дело, бросая нервные взгляды в окно. Они сидели в автобусе в пятидесяти метрах от фонтана
- В цирке работает. Лошади, говорит, надо гулять, а днем машин много. Через пустырь от железки проскакала, как по паркету. То есть мы, дураки, даже и не прикрыли его. А сейчас полезли - схрон нашли. Две вот таких сумки. Одежда цивильная, документы чистые. Короче, смыться они собирались. Через пятнадцать минут уже гуляли бы по городу.
По лицам пробежал красный отсвет ракеты. Саныч неумело перекрестился. Лаев понял и выскочил из автобуса.
Спецназовцы, как диковинные зверьки, один за другим перебегали площадь и группировались у дверей театра.
Лаев ринулся в самую сердцевину автомобильного скопления. Отыскав место, откуда не видно было площади, присел на подножку «воронка», зажмурил глаза, зажал ладонями уши и уткнул голову в колени.
- Господи, если ты есть… Я прошу тебя… Я обещаю… Я тебе честное слово даю…

Клюев-старший крутил шеей, пытаясь хоть как-то размять затекшие мышцы и вдруг, невольно поглядев на потолок, воскликнул:
- Боже, что это?
Десятки лиц тут же запрокинулись вверх. С тихим шипением выползая из вентиляционных отверстий, разливался по залу и опускался вниз белесый туман.

Ислам шагал по деревенской улице с мертвым Казбеком на руках. Лицо его было немо. Сельчане глядели из-за заборов без сочувствия, а когда Ислам приближался, отворачивались, или уходили в дома.
У поворота стояло несколько мужчин. Завидев чеченца, они рассосались. Только Арчил остался на месте. Когда Ислам поравнялся с ним, старик сказал что-то по-грузински.
- Что? - переспросил Ислам.
- За грехи отцов платят дети, - перевел Арчил.
- Скажи своим, - тяжело выговорил Ислам - Мы уходим.
Нести Казбека было тяжело. Ислам положил тело на землю и сел рядом. Некоторое время он просто смотрел в лицо мертвецу. И вдруг мелко затрясся и зарыдал, словно заскулил.
Отозвались собаки. Все село лаяло, выло, рычало, и не понять было, где голос зверя, а где человека.

Клуб опустел. Савойский, сгорбившись, сидел за столиком в центре зала. Администратор с зализанной шевелюрой, охрана и официанты мялись в дверях:
- Михаил Аркадьич, - произнес администратор.
- Я сказал, все - вон! - пробасил Савойский не оборачиваясь.
- Все вон, все вон, - засуетился зализанный, подталкивая коллег к выходу. Покинув зал последним, он аккуратно прикрыл за собой дверь.
Савойский внимательно посмотрел на яичный желток, плавающий в водке, одним махом проглотил зелье, затем сунул в рот ствол пистолета и нажал на спуск.

Сколько он просидел в таком положении, Лаев и сам не мог бы ответить. Сначала грохотали выстрелы, затем повисла жуткая неживая тишина. И, наконец, взревели сирены.
- Чего расселся? - толкнул его в плечо дюжий омоновец - Помогай, давай. Там - половина без сознания.
- Что? Что? - прохрипел Лаев.
- Порядок. Всех наповал. Пошли, говорю.
Когда Лаев вслед за омоновцем выбежал на площадь, она уже наполовину была усеяна телами заложников. Некоторым хватало сил сесть, кое-кто даже ковылял на своих двоих, но большинство валялись на земле, как куклы. Белые халаты носились по площади с чемоданчиками, стоял ор и мат. Спецназовцы одного за другим выносили из театра заложников и, как мешки, швыряли на мостовую.
Мимо два санитара тащили носилки с накрытым простыней маленьким телом, и Лаев увидел золотистую косичку, выбившуюся из-под белой ткани.
- Полина! - взвыл он, одним прыжком достиг санитаров и отдернул простыню. Обознался. Это была другая девочка. Мертвая девочка.
- Чего ты топчешься? - больно ткнул его в плечо дюжий омоновец - Давай в зал бегом! А ты чего глазами лупаешь? За мной!
Последняя фраза относилась к Конюхову, который, покачиваясь, стоял посреди площади и бессмысленно глядел по сторонам. И солдатик, хоть еще и не отошел от газа, повиновался.
Клюев-старший каторжно кашляя, пытался подняться на ноги.
- Сиди тихо, - увещевал его фельдшер - сейчас носилки будут.
- Да я сам…- словно пьяный протянул Клюев и сделал попытку подняться - Мне надо сына найти…
- Я тебе дам «сам», - показал ему кулак фельдшер.

Полина и толстый пацан сидели вместе с другими детьми в автобусе. Медсестра обносила их горячим чаем.
- Как чувствуешь себя? - спросила она у Полины.
- Голова болит, - прогундосила девчонка.
- А у меня не болит, - пробурчал толстый.
- У дураков никогда голова не болит, - согласилась Полина.
- Я есть хочу.
- Третий день одно и то же.

- Ушла, - сказал врач, бросив попытки откачать молодую женщину, и с сожалением посмотрел на ее удивительно красивое, тонкое лицо. Даже шрам на щеке не мог испортить такой красоты.

Борисова тоже успели усадить в автобус, но Паша ухитрился разыскать его.
- Пал Палыч! - завопил он, узнав понурую физиономию шефа в окошке, и подпрыгнул, чтоб тот увидел его. Борисов, невзирая на протесты медсестры, выбрался из автобуса.
- Пал Палыч, слава Богу, - в сердцах обнял его Паша.
- Где Ирина? - сказал Борисов вместо «здравствуйте».
- В порядке. Дома. Переживала. Сейчас.
Он набрал номер и сунул шефу трубку.
- Ира, это я… Нормально… Где же ты была? Я же волновался.

Помятый человек, в отличие от большинства, вышел из здания на своих двоих и довольно твердым шагом. Только глядел он странно - не перед собой, а словно куда-то вдаль. Он пересек кипящую площадь, автобусный городок, и вышел за ограждение, где его обступили родственники заложников.
- Сколько жертв? Вы не знаете, сколько жертв? - теребила его за рукав крашеная офицерша.
- Мои жена и сын. Не видели? - совал ему под нос фотокарточку майор с буденновскими усами.
Помятый человек ничего не отвечал. Он дошел до угла, где, примостившись на бортик, бомж Карманов не к месту распевал:
- Утро красит нежным светом…
… и зашагал дальше по разделительной полосе.
Рассвело. С гудением пронесся мимо троллейбус, слышались упрямые штрихи дворников по асфальту, матерились во дворах вороны.
Человек вышел на площадь. И вновь увидел ее. Она приближалась, облитая в черное трико, девушка, верхом на рыжей лошади. И сама - рыжая - как пламя. Серебристый лампас на ее ноге вдруг блеснул сталью меча. Она двигалась прямо на него. Помятый человек, задрожав, рухнул на колени и склонил голову в ожидании удара.
Но вместо удара грянул холодный душ. Поливальная машина, совершавшая круг по площади окатила его с головы до ног. Человек поднял голову и оглянулся. Всадница миновала его, и круп лошади маячил уже где-то в начале бульвара.
Он поглядел вверх. Над площадью высилась колонна с гигантским треугольником на вершине. Треугольник гудел и неторопливо вращался.
И одна из его граней по-прежнему сулила легковерным «Предел мечтаний».

 Москва 2002-2003 г.г.