Три желания

Дума думала. Думала усердно, изрядно, так, что даже воздух потрескивал, да в глазах темнело временами. У некоторых даже рты непроизвольно открывались и захлопывались с гулким лязгом. Расписные светлые окна в гриднице запотели, а шубы славных бояр плачевно промокли.
Таков обычай был в светлом Славенгороде: всё решать на собраниях в гриднице. Так еще славный князь Побеждан повелел, когда решил спихнуть с себя часть забот о городе на светлые, чистые головы своих соратников. А тех развелось неведомое множество после того, как князь прославил свое имя по всей земле, покорив окружающие племена. Да с тех пор изрядное время прошло, и в Славенгороде княжил нынче сын воителя, сам воитель не худой, Старобормод Побежданович. Крепкую власть установила его твердая рука. Некоторые племена, взявшиеся было после смерти Побеждана бунтовать, довольно скоро эту затею бросили, ибо новому князю это почему-то не понравилось. Каким-то образом в деревнях тех племен стали часто красные петухи показываться, а кому они по душе, тем более красные. Да что и вспоминать. Что было, то быльем насквозь заросло, тем паче князь лишних разговоров не терпел и карал за то отчаянно строго: вырубал все яблони у говорунов, а без яблок людям жилось ой как туго. Яблоки – всему голова. И славичи свято верили в это.
На этот раз вопросы Дума решала наиважнейшие. Пришла в Славенгород весть, что на Западной Стороне латники слишком много воли начали брать. Воевать их надо.
– Дело важное. Не всякому по плечу, – степенно говорил князь.– Только тебе и могу поручить, Ставрыжич. Идти тебе на Западную Сторону воевать наглых латников да увеличивать нашу Славную Землю, а то больно мала, стыдно перед другими князьями.
Ставрыжич был старый испытанный витязь, прошедший с князем и огонь и воду. Говаривали, что приходилось ему и под землей лазить. А злые языки добавляли: «Дабы от латников упастись». Такие языки при первом же удобном случае вырывались, а их хозяева немедленно получали удовольствие быть посаженными на кол, дабы больше заботились о своих проблемах, которые к этому времени требовали пристального внимания. Так или иначе, но латников Ставрыжич крепко не любил, и при упоминании об оных покрывался малиновыми пятнами и начинал страшно шипеть, дико вращая глазами. Он и на этот раз начал бы вытворять то же самое, если бы не погрузился в свои думы, о которых он всё сопел себе под нос. А о решении князя он узнает только на будущем пире, что послужит началом традиционного мордобития, без которого пир – не пир, а шут знает, что такое.
Итак, главную проблему Старобормод решил. Но не годится собирать дружину ради одного вопроса, тем более уже не первый раз появляющегося на собрании. Не только Западная Сторона притягивала жадные взгляды князя. А так как Юг являл из себя непролазные горы с дикими горцами, жаждущими крови, а путь на Восток был далековат и упирался по слухам в большущую стену, то взгляд свой Старобормод останавливал на Северных Землях. К тому же они были не так уж и далеки, а их жители не жаждали крови. Доходили слухи, что богатства в тех землях видимо-невидимо, приходи да забирай. Что князь и намеривался сделать.
– А ты, храбрый Смеян, бери треть дружины и иди-ка на Северные Земли. Пора бы им княжескую милость познать, а то, глядишь, вовсе зачахнут без нас.
Смеян был довольно молодым витязем. Одним из лучших в дружине. И вечно улыбающимся. Вышел он не откуда-нибудь, а прямиком из грязи, но стал любимчиком князя, потому о прошлом Смеяна говорить было не принято, ибо с говорунами поступали так же, как и с хулившими Ставрыжича.
– Это ты правильно заметил, княже. Пора бы им добрым людям послужить,– усмехнулся Смеян.– А я ужо постараюсь для этого. Покоен буди, княже. Сокрушу недовольных.
– Уж не крушить мне надо, а повиновения,– заметил про себя князь, но Смеян все равно услышал, ибо уже давно наловчился слышать как любое слово Старобормода, так и любой шепот в Смеянову сторону. Впрочем, его это замечание ничуть не смутило.
Дел больше не предвиделось. И опять князь обошел храброго богатыря Перемира Военежича, который вроде бы как и состоял в старшей дружине, а почета в оной особого не имел, так как еще недавно обретался в младшей дружине. Тем не менее, отваги витязю было не занимать, и пренебрежения Перемир не любил и начинал после собрания браниться, как только умел. Многие свидетели утверждали, что это он умел. За словом Перемир в карман не лез, за что также был не любим старой дружиной, ибо не дело сопляку побивать словом (а иногда и кулаком) славных старых витязей, отнюдь ещё не утративших свою богатырскую силу.
Обведя всех хмурым взором, дабы смутить недовольных, князь уже собрался было встать и объявить собрание закрытым, не забыв напомнить о пире, намеченном сразу после собрания. Но тут в гридницу ворвался отрок (неслыханная дерзость – после такого нахальства ему трудно будет пройти Посвящение) и, подойдя к князю, прошептал что-то на ухо. После этого он  в задумчивости удалился, забыв даже поклониться присутствующим (бояре очень крепко не любят тех, кто им не кланяется, так что теперь отрока ожидает весьма тяжелые дни и ночи отрочества).
– Есть ещё одно дело. До меня дошли слухи о том, что в одной деревне, находящейся в моем подчинении, взбунтовались смерды и имели наглость пожрать все яблоки, не отправив ни одного своему князю, то есть мне, если вы помните! – при последних словах князь счел необходимым оглядеть грозным взором своих кметей. И, надо сказать, это возымело действие: бояре тотчас потупились и выразили великое почтение князю.
– К тому же эти негодяи осмелились прогнать моего мытника. Это дело не следует так оставлять, – продолжил князь.
По гриднице прокатился ропот. На лицах мужей было изображено большое осуждение: слыханное ли дело – оделять князя данью.
– Княже, позволь мне уладить это дело, – вызвался Перемир, ибо успел приметить, что князь, благополучно обойдя витязя взором, начал подыскивать другого кметя для этого дела.
– Хм… Ну что ж. Поручаю тебе это уладить, Перемир Военежич, но гляди, не прогневай меня.
– Никак нет, княже! Вернусь быстро, сделаю всё ловко, дай только верных людей.
Лицо князя скривилось.
–Твоя правда. Можешь взять семь человек для такого дела, да не забудь прихватить с собой того отрока, что принес эту весть, – на этом князь своим видом дал понять, что не желает больше ничего слышать.
Перемир приуныл. Семь человек. Это разве дружина? Срамиться, и только. Конечно, не меньше позора и в том, чтобы целым войском отправляться подавлять восстание. Но и семь человек – срам. Скажут ещё, дружинку набрал. Но делать нечего. Назвался груздем, полезай в кузов. На том и кончилось собрание.

Утро выдалось тяжелое. Точнее, оно-то было самым что ни на есть прекрасным. Тяжелой была голова Перемира, и потому всему остальному надлежало быть в таком же состоянии. Но Перемир догадывался: хитрое утро только притворялось, чтобы досадить ему. Ну что ж, он не поддастся и сделает вид, что ему нисколько не худо. Именно так Перемир и поступил в надежде обмануть ухмыляющийся окружающий мир. У него ничего не получилось, ибо стоило ему только встать, как подлый пол не преминул выскользнуть из-под его ног, пока он занимался своими руками, а точнее, уговаривал их послушаться и поднести жаждущему рту банку с рассолом, столь любезно кем-то оставленную у постели. Он с отвращением поглядел на упрямые руки и решил повторить все сначала. Но перед этим не мешало бы отдохнуть…
Через некоторое время, когда солнце уже повернуло на закат, Перемиру удалось преодолеть все препоны на своей пути и наконец явиться в кремль. Здесь ему предстояло много работы: завтра в поход. А, значит, надо собрать остальных участников похода, в том числе и своих друзей Горинбора Хилыча и Перебрана Слабыча.

Славно летним днем на вольном просторе скакать на резвом скакуне, когда игривый ветер бьет в лицо, высекая слезы, а над всем этим великолепием гордо сияет Солнце – пытливое око мудрого Даждьбога. Вот если бы еще голову к земле так немилосердно не тянуло, сказка была бы, а не жизнь.
Путь славных витязей пролегал мимо многих деревень, в которых сразу же чувствовалась властная длань князя. Если бы еще поменьше разоренных дворов, то и вовсе хорошо было бы. Ну да это мелочи: вот разберется князь с латниками окаянными, и начнется новая сказка на Славной Земле. А пока в путь за новыми подвигами, приумножать славу княжества!
Легко сказать, да сделать не очень-то получается.
Не успело солнце за горизонт сбежать, как нежданно-негаданно на дорогу упала толстенная ель, и высыпала ватага разбойников. Ну дела. В трех шагах от Славенгорода! Пришлось Перемиру с другими витязями останавливаться да готовиться драку затевать. Только кто еще затевалой будет – дело хитрое. Лиходеев было никак не меньше сорока штук, да все при оружии: кто с копьем, кто с дубиной, а кто и с мечом. Ну, конечно, витязям-то все равно с кем сечу держать: все одно погибать при такой-то ораве противников. Вот, мракобесы, выскочили из лесу, жить спокойно не дают.
– Опаньки! Вот так гости! Не ждали мы витязей на праздник, ну раз пришли, так проходите! – завопил атаман.
– Вот тебе раз, – пробормотал Перемир, ничего не понимая.
– А вот тебе два! – воскликнул атаман, доставая из кармана поджаренное куриное крылышко. – Ну что же вы, слазьте, пиво стынет.
– Спасибо за приглашение, атаман, да мы не можем, – начал было оправдываться Перемир, да был прерван разбойником:
– Как?! Вы отказываетесь от нашего приглашения? Ну и ладно, не больно то и хотелось. Воронам тоже есть надо, вот и покормите их.
При этих словах разбойники как-то незаметно окружили воинов, и ненавязчиво стали помахивать оружием. Перемир Военежич хоть и был еще молод, да и умом не обидели его боги. Быстренько оценив положение дел, решил пойти с разбойниками на их праздник, тем более его друзья явно были не прочь смочить горла после целого дня скачки.
– Не торопись, атаман, дослушай меня, – начал он милостиво, – неужто мы испугаемся какого-то праздника в вашем кругу, где разбойник на разбойнике сидит, разбойником погоняет? Веди.
– Вот и славненько! – обрадовался лиходей. – Привязывайте своих коней, тут не далеко – не украдут.
Здраво рассудив, что не мешает отдохнуть, витязи быстренько послазили с лошадей, да привязывать их не торопились, недоверчиво поглядывая на ухмыляющиеся разбойничьи рожи. Увидев это, Перемир сделал страшное лицо и шикнул на них, мол, чего обижаете честных разбойников. И для убедительности сам первым привязал своего скакуна к ближайшему дереву. Узрев такую прыть своего предводителя, витязи тут же совершили то же самое и устремились за толпой разбойников в лес.
Шли недолго. Через несколько десятков шагов все вышли на небольшую поляну, в центре которой весело полыхал костер. А над ним кабанчик жарился. К тому времени солнце наконец-то спряталось за горизонт. Всё! Можно затевать гуляние, боги не увидят, а, значит, и не позавидуют. Весь народ кинулся к костру, и, надо заметить, витязи свою честь не посрамили: одни из первых уселись. Как и следует почетному гостю, Перемир сел по правую руку от атамана и завел с ним тут же разговор, не мешая освежать себя пивом, которое у разбойников словно бы и не переводилось вовсе.
– Куда это вы, воины, направляетесь? Неспроста же вы тут по дорогам шляетесь.
– Конечно, нет! – возмутился Перемир. – Да мне сам Великий князь дал ответственейшее поручение.
– Какое же это поручение? – живо заинтересовался атаман. – Убить кого-нибудь, разграбить?
– Да нет же, нет. Это секрет, – Перемир заговорщицки воздел палец, – и мне нельзя о том говорить. Знаешь ли ты, что князь только мне доверился, никто другой не смог бы сделать это, ибо всем известно: я – самый отважный и умный витязь в дружине!
– А по-моему, ты – самый большой в мире враль, – заявил атаман.
– Смейся, смейся, негодяй! Вот подавлю восстание, тогда и посмотрим, кто из нас тут больший враль, – обиделся Перемир.
Лицо атамана разочаровано вытянулось:
– И всего-то? Я то уж подумал: ты на войну направился, а ты всего лишь каких-то холуев давить идешь.
–Холуев, говоришь? А знаешь ли ты, что эти холуи имели наглость пожрать все яблоки, не послав ни одного князю. Они даже побили его посланника! Наглецы. Поэтому князю нужен был такой богатырь, как я. Помнится мне, много лет назад, когда я был еще маленьким мальчиком…
И тут Перемир отправился врать настолько по-черному, что даже видавший жизнь разбойник глаза выпучил. А в это время друг витязя, Горинбор Хилыч сошелся с братом атамана и стал ему рассказывать свои любимые россказни, коих разбойник, конечно, еще не знал. По прошествии двух часов эти россказни все не иссякали, и слушать их хотелось всё меньше и меньше.
– Экак ты ловко брешешь, витязь! Один целый отряд латников перебил? Да, судя по твоему виду, ты их, наверное, не перебил, а перепил! – заржал разбойник.
– Кто перепил? Я перепил? Да я тебя как ударю больно!
– Не иначе как кружкой с пивом! – не унимался лиходей.
Недолго думая, Горинбор и залепил кружкой пива по голове разбойнику. Чтоб не сомневался больше. Тому это не понравилось. Размахнувшись, он хотел влепить для порядка витязю, но коварное пиво делало свое дело: в глазах его малость помутилось, и лиходей промахнулся, попав по другому разбойнику. Началась славная драка.
– Это что еще такое?! – взревел атаман и кинулся разнимать дерущихся.
Остальным захотелось помочь, только вот кому: никто не понял, и уже каждый почел своей всенепременной обязанностью поучаствовать в драке. Мудрый Перемир быстро смекнул, что сейчас самый момент, чтобы покинуть разбойников так, чтобы они не обиделись. Быстренько выудив из толпы отряд, витязь тайком (зачем почем зря тревожить разбойников: им и так недосуг) отравился на дорогу, где были привязаны их лошади. Выбравшись из леса, он понял, что лошади были, да сплыли. А следы, ими оставленные, вели прямиком в лес, раскинувшийся на противоположной стороне дороги. Это было довольно неприятно и срамно: витязь без коня – что баба без мужика. Было темно, и в лес соваться не хотелось. Возвращаться тоже желания ни у кого не было. Но недаром главным был мудрый Перемир. Немного поразмыслив, он придумал идти пешком. Витязи возроптали, но за неимением лучшего скрипя зубами согласились. Идти решено было сразу, не дожидаясь рассвета (и разбойников тоже).
Шагать пришлось долго. Коль всю свою жизнь Перемир Военежич (равно как и другие) шагал пешком только из дому в Княжьи Хоромы, а так – всё на коне, то очень скоро он понял, что невообразимым образом их путь весьма увеличился. Тяжелое положение усугублял верный друг Перебран, шедший рядом и постоянно высказывавший, что он думает об этом походе в целом и о самом Перемире в частности. Хоть витязь и привык к выходкам друга, но и слушать его не хотелось. Но приходилось.
Настало утро. А за ним еще одно. И еще. Витязи мужественно шагали, отважно преодолевая все тяготы путешествия пешком. Никто больше не роптал: Перемир на этот счет был строг, спуску не давал. Даже Перебран после дружеского удара по уху (которое почему-то обиделось и покраснело) перестал ругаться. Наконец храбрые витязи пришли в деревню. Что за деревня, никто не знал. Не желая срамиться, герои решили на улице у всех на виду не светиться и направили свои усталые ноги на ближайший постоялый двор.
– Что желаете, храбрые путешественники? – осведомился у вновь вошедших трактирщик. – Ночлег или добрый ужин? Есть горячая свинина, отборный ель, пиво доброе, если хотите.
Перемир поглядел на своих попутчиков. Те яростно закивали головой. Хотели, значит. Витязь мнение своих воинов уважал. Подойдя к стойке, Перемир положил свои руки на неё и промолвил:
– Неси сюда все, что есть, и приготовь нам всем на ночь комнаты получше. Будем сегодня гулять! – свои слова он для убедительности сопроводил стопкой монет княжеской чеканки. Последнее обстоятельство хозяина чрезвычайно обрадовало и окончательно убедило в знатности его гостей.
– Витязь желает распорядиться поставить своих коней в стойло и дать им овса? – спросил трактирщик.
– Не надо, – буркнул Перемир, – мы, так сказать, несколько не по-богатырски путешествуем. Коней мы нечаянно забыли дома.
– Воистину, жаль. Раз витязи предпочитают путешествовать без коней, думаю, им неинтересно будет поглядеть на продавцов лошадей, что вчера прибыли в нашу деревню. Надо сказать, эти кони более пригодны богатырям, чем нам, простым пахарям.
При этих словах лицо Перемира Военежича странно задергалось. Повернувшись к воинам,  он произнес:
– Пойдем-ка, кмети, поглядим на лошадей и на их торговцев.
Витязи поддержали предложение предводителя. Высыпав гурьбой на улицу, они бросились искать продавцов. Сделать это было не трудно. Где, как не на сельском рынке предлагать свой товар? Туда дружина и устремилась. Продавцы нашлись. И кони тоже. Уже издалека Перемир заподозрил, что с животиной что-то не так.
– Уж не твой ли – тот жеребец, что с отметиной на лбу? – раздался рядом шепот Горинбора. – Больно похож. А вон тот дальний – на моего смахивает.
Тут до Перемира дошло: точно – кони-то дружинные! Требовалось разбирательство. Весь отряд направился к пятерым владельцам лошадей.
– А каких кровей у вас кони? – поинтересовался Перемир у торговцев.
– Как каких? Не видишь, что ли: самых благородных. История каждого коня так длинна и интересна, что, боюсь, кончится день раньше, чем мы их расскажем…
Своего коня витязь знал. И каких он кровей – тоже. И были они далеко не такие благородные, как описывали их в своих россказнях торговцы.
– А чьих конюшен? Часом, не княжеских? –перебил их из-за Перемирова плеча Перебран. – А у того каурого на боку клеймо княжеское откуда – не скажешь? Или, может, хочешь, я тебе поведаю свою интереснейшую историю об этих скакунах?
Тут торговцы догадались, кто перед ними. Но сдаваться не спешили.
– Воин, ты что-то перепутал, то кони заморские: от латников нам достались. А клеймо, верно, тамошний кнез поставил.
Это ж надо, нахальство какое! Чтоб какие-то простые люди перечили витязям светлого князя, довлеющего над всем окрест?!  Из обычного бледного лицо Перемира незаметно превратилось сначала в приятно розоватое, а затем и вовсе в малиновое. Рот его непроизвольно начал открываться и захлопываться, видимо, силясь произнести гневную речь, но ничего из этой затеи не выходило. Увидев это, верный друг Перебран решил выручить своего предводителя и произнес:
– Хорош завираться, торговцы! То не ваши кони, а наши, и, стало быть, вы их у нас украли. Знаете, что светлый князь Всея Славной Земли делает с такими, как вы? Нет? Сейчас узнаете!
– А ты нас князем не пугай. Что он там делает, мы не знаем (''Узнаете!'' – тут же откликнулся Перебран) и знать не хотим, – ответствовали продавцы, смутить их воистину было трудно: – Кони наши, куплены честным путем за морем, и нечего на них зариться!
– Честным путем, говоришь?! Я тебе сейчас покажу ''честным путем''! – вступил в беседу Горинбор, – Дай-ка, я тебе ухо малость подправлю, чтобы лучше слышало.
Понятно, витязь шуток не шутил, и догадливые торговцы это быстренько смекнули. Новых забот, столь великодушно предоставляемых Горинбором, им приобретать не хотелось. Потому пошли они на мировую:
– Погоди. Что-то я и в самом деле не признаю этих лошадей, – стали они оправдываться, – наши-то вроде светлее были. Никак подменил их кто?! Так и есть, подменили. А мы и не заметили. Нам, витязи, ссориться незачем, мы еще больше пострадали. Давайте сделаем так: мы уступим вам лошадей за полцены, и разойдемся миром.
– Годится! – не подумав, брякнул Перемир.
Его друзья на сей счет, оказалось, думали иначе. Перебран сунулся было намекнуть предводителю об этом, да Перемир отмахнулся: ''Кого учишь? Сам все знаю!''. Знал он всё действительно хорошо. В чем торговцы имели счастье убедиться. После долгих убеждений витязь и продавцы сошлись не на половине цены, как условились ранее, а на всего-то четверти. Перемир был доволен. Торговцы – тоже. Только Перебран с Горинбором все хмурились: не нравилась им эта сделка. Но и сказать о том предводителю не могли: не положено. Перемир тем временем, ударив по рукам с торговцами, радостно простился с ними и обратился к своим воинам:
– Радуйтесь, витязи! Я добыл нам лошадей, не придется больше срамиться. Да и кони-то привычные, наши собственные.
Надо сказать, радовался не каждый: некоторые воины с удовольствием бы получили лошадей, да только не своих, а желательно чьих-нибудь чужих (в конце концов, у соседа всегда лучше). Перебран все жевал губами, да молчал, памятуя о славной затрещине, полученной не так давно. Горинбор по шее не получал, да имея перед собой пример своего друга, тоже не жаждал такой ласки от Перемира. Но большинство все-таки радовалось чудесному возвращению лошадей, топать пешком, что и говорить, дело неблагодарное, да и непотребное. Вот так, в радостном (а кто и печальном) молчании все устремились на постоялый двор: их ждал там отдых и застолье.

Застолье было славным, и придти в себя после него было делом весьма затруднительным. Но тем не менее, пришлось. Дорога не ждала, и гневить князя не очень-то хотелось: тот на руку был скор, и расплату долго не задерживал, если, конечно, это не касалось денег, с ними у князя всегда были проблемы, и он не жаловал тех, кто у него пытался их вытребовать. Перемир, памятуя об этом, быстро всех поднял, заставил окатиться ледяной водой из колодца (сам он предпочел рассол: и приятней, и помогает), а после, проведя внушение о вреде чрезмерного употребления всяких средств, направился в путь. Пора было усмирять наглых смердов.
И вот наконец-то после стольких тягот их похода принесла воинов нелегкая во взбунтовавшуюся деревню. По правде говоря, ничем эта деревня примечательна не была, и не заподозришь, что еще недавно эти негодяи так обидели князя. Ну да в тихом омуте известно, кто водится. Смерды, видать, сразу смекнули, кто к ним пожаловал. Быстренько навострились в лес бежать. Да недаром князь подле себя воинов кормил: те беглецов ловко вразумили, что так делать не стоит да и попросту неприлично. Княжьи засланцы все-таки, почтить бы надо.
Поняв, что убежать не получится, смерды тут же бросились в ноги Перемиру и свалили все на старосту. Мол, он виноват, он их заставил обидеть князя, а сами-то они не хотели, честно служили господину. И быть бы всем безнаказанными, если бы случайно Перебран не заметил, как за домами прячется какой-то мужик, по-видимому, собираясь тихонько исчезнуть.
– Эй, там, за домом, выходи, а то хуже будет! – крикнул бравый витязь, – это что вздумал – убегать. Я тебе сейчас покажу!..
Что Перебран собирался показать мужику, так и осталось не известно, потому что тот нехотя но вышел. А тут смерды еще пуще засуетились:
– Это староста! Бежать удумал, на нас ответственность переложить. Накажи его, храбрый витязь! А нас не трогай, мы не виноваты.
Староста, поняв, что его разоблачили, совсем затрясся и не преминул тоже упасть в ноги Перемиру. Витязь бы удивился, если бы тот так не сделал. А еще больше удивился бы, если староста в свою очередь на другого кого не свалил бы вину.
– Не вели казнить, вели миловать! – заорал мужик в испуге. – Не виноват я, храбрый витязь, не виноват! Это все старец. Он надоумил. Пришел да давай соблазнять: а почто дань платите, а что князь для вас сделал, и тому подобные святотатственные слова говорить. А мы люди простые, много не думаем, ну и по скудоумию своему послушались его, натворили непотребства. Не вели казнить, вели миловать!
Тут уж Перемир задумался: а с чего это староста так забеспокоился, верно, рыльце-то в пуху: небось, не раз князя оделял данью. А за такое все равно наказать надобно. Что же, зря они сюда столько ехали? А наказание он придумал суровое: чтобы каждый друг друга розгами хватил, да раз по десять, не меньше. Умный Перемир правильно смекнул. Сразу же вспомнились взаимные обиды, чего же не выместить их тут при разрешении славного витязя? И ну давай охаживать друг друга по спине. А кому нечего припомнить было, тех быстро парочку раз огрели, и причина как-то сама собой нашлась.
После столь непродолжительного, но весьма ощутимого наказания, Перемир снова засобирался в дорогу. Как никак, надо было еще смутьяна выискать. И тоже проучить, чтоб неповадно было. На сей счет пришлось снова расспросить старосту, который и рад был спровадить таких гостей. И вот, когда дорожка была указана (а указана она была аккурат в ту сторону, откуда витязи и пришли), весь отряд снова устремился в дорогу.

Не успев даже выехать из деревни, витязи подивились невесть откуда взявшимся могучим соснам.
– Надо же, и как это мы незаметили их раньше? – вопросил Перемир Военижич.
– Наверное, мы о другом тогда думали, – предположил Горинбор.
Посовещавшись, три друга приняли решение поехать, поглядеть на эти сосны. И весь отряд свернул с дороги.
Сосен было три. Но зато какие это были деревья! Высотой аж до неба, с могучими кронами на вершине. Не иначе, с верхушек сам ирий был виден, и можно было побеседовать с Даждьбогом. Заглядевшись на них, дружина стоймя встала прямехонько посреди них. Глядели, глядели, да посмотрели вниз и обалдели. Вокруг высились одни сосны, словно из-под земли выскочившие, а привычных березок и осин и не видать. Широкой дороги, ведущей прямиком в Славенгород, тоже. ''Во дела!'' – подивились еще разок витязи. Куда идти, мудрено догадаться. Одна тропинка незаметная из-под ног убегает, за собой зовет. А куда – Даждьбог весть.
Ну с Даждьбога, пожалуй, дождешься помощи, держи карман шире. Все надо делать самому. Отправилась вся дружина по тропинке, здраво рассудив, что иного выхода не предвидится. Правда, для начала все дружно взяли да поморгали глазами, авось, исчезнет выморочный лес. Не вышло. И побежала тропинка вперед, ведя за собой витязей в путь неведомый, в дали тайные.

Бежала тропка недолго. Вскорости выскочила на поляну да там и сгинула. А поляна была непростая. Посреди нее бежал говорливый ручей, а на том ручье на старой коряге дед сидел, поучал двух отроков. Оглядевшись на наличие еще какого-нибудь, Перемир направил своего коня верного прямо к старцу разговор держать. Старец был ветхий. Борода его, совсем белая, лежала на груди поверх одеяния, которое было ничуть не темнее. ''Вот чудак!''– подумал воин. Заприметив воинов, старец испуга не показал, а лишь отправил отроков от себя. Перемир нахмурился – что это дед, непуганый что ли. ''Ничего, это легко исправить,'' – подумал витязь и тут же принялся осуществлять затею. Затейник был он, что и говорить.
– Что ж молчишь, дед? – осведомился Перемир.
– Так жду, когда со мной поздороваются, – ответствовал старик, – негоже нам, старым, вперед приветствовать. Вот поздороваешься, тогда и я – как-нибудь.
– Хе, дед. Это другие должны первыми приветствовать, а нам, княжьим людям, везде почет. Мы вольны и промолчать, – усмехнулся витязь.
– Тогда и я помолчу, небось, не впервой.
– Ишь ты какой, здороваться не хочешь. А ведь можно и схлопотать нечаянно.
– Чего уж там. Мы, старики, ко всему привычны. Ты вот, поди, и не родился еще, а мне уже так доставалось, что ты бы не выдержал, даром что воин, – старик настойчиво не хотел признавать за Перемиром княжью волю. – Хотя, если больно уж охота, так ничего, мы потерпим.
Перемир смутился. Старика наказывать – распоследнее дело, никуда не годится. Но и пособлять таким речам – себе в урон, мигом до князя донесут добрые люди: твой витязь, мол, никуда не годен, только болтать горазд.
– Ты вот что, дед, особенно не болтай ерунду, а и мы тогда тебя не тронем, – предложил Перемир.
– Не тронете, – согласился старик.
– Ну вот и поладили, – обрадовался витязь, – теперь будем разговор зачинать. Что же ты тут, дед, делаешь, и вообще где это – ''тут''?
– Чего торопишься?! Сперва старшие вопросы задают, а юные только слушают, даже если эти юные уже бородаты ходят. И кто тебя только воспитывал? А насчет того, где вы, это я скажу. Отчего не сказать, не порадовать? А место это называется ''Незнамо что, незнамо где, да только не там, где быть должно''. Уяснил? Это тебе не пряники княжьи трескать.
Тут уж все витязи выпучили глаза: это ж угораздило их сюда попасть. Никто еще не бывал здесь, кроме них, да еще этого деда свихнутого. А о месте об этом слух шел нехороший. Все здесь на особицу, не как у честных людей. И не князь над народом володеет, а наоборот, народ князем понукает: сделай то, сделай се. Все добропорядочные люди боятся этой страны, а только холопье нечестивое сюда стремится.
– Вот оно как, – протянул Перемир Военежич, – стало быть, ходу нам отсюда нет, придется здесь княжить.
– А вот с этим не торопись, тут этого не надобно, а и уйти вам можно. Даже нужно. А то узнают жители, осерчают: бежали от Старобормода Побеждановича, бежали и прибежали.
– Погоди, дед. Так тут против князя заговоры лелеют?! Непорядок. Надо наказать. И кстати, дедуля, это не твои ли льстивые речи попутали честных смердов, что они и делать ничего не стали?
– А как же, мои. Кому еще, как не мне?
– Так тогда, дед, тебя придется наказать. Это не дело – подбивать на бунт поданных князя нашего пресветлого.
Старик скверно улыбнулся и встал со своего бревна. Тут уж пришлось Перемиру удивиться. Бревно было старое, почерневшее от времени. Какой дурак сядет на такое в белой одеже? Только такой сумасшедший дед. А кто сможет встать с этого бревна, не испачкав одежи? Вестимо, никто. А старче смог! Перемир верить глазам не пожелал и нарочно слез с коня, чтобы потрогать бревно. Потрогал, убедился – и впрямь грязное, как и полагается. Но и тут не поверил. Сел на него самолично проверить. Из этого только срам вышел: видимо, оно только деда не пачкало, наверное, уважало, а Перемира не пожалело. Пришлось, срам руками прикрыв, на коня запрыгивать и тем упрятать непотребство. А где это видано, чтоб на коня запрыгивали, не придерживаясь? Пока запрыгивал, вся дружина совестливо устремила взгляд в землю да там и оставила: не ровен час, засмеешься, а тогда не жди сладкой жизни больше. Но и тут Перемир Военежич не растерял достоинство, сел горделиво и вздернул голову повыше, словно так и полагалось: со срамными мокрыми и грязными пятнами на заде ходить.
Дед предусмотрительно молчал.
– Ты, дед, не иначе ведун? Это не дело, – веско сказал Перемир.
– Ну, есть немного. А что в этом зазорного? Каждый крутится, как умеет. Ты вот в княжеской дружине кормишься, а мне, поди, никто кваску испить не поднесет, никто корочки хлебушка не подаст.
Перемир подумал и решил: дед был прав.
Дед хитро улыбался.
– Правда-то, конечно, твоя, но колдовать князь не велит, а велит всячески истреблять ведовство. Так что, дед, не обессудь, ничего личного, –проговорил Перемир и потянул из ножен свой любимый меч.
– Э, не торопись! – заволновался старик. – Куда спешишь? Разве князь велит спешить, когда суд свершается? То-то и оно. Вот ты сейчас исполнишь княжескую волю и дальше жить будешь, а мне-то что делать после?
– А ничего, дед, – утешил Перемир, – тебе что, лежи себе в земле, да отдыхай. Небось, не часто отдыхал-то в жизнь свою, устал сильно, а я тебе маленько помогу.
– Так-то оно, конечно, так, да что-то не радует меня это. Ужас как не люблю червяков всяких, а тут еще корми их. Давай я лучше исполню три твоих желания, а ты меня отпустишь восвояси. Ты и так, поди, уже всех наказал, перед князем ответ держать не надо.
Перемир поглядел направо. Поглядел налево. Вверх поглядел. Даже под ноги глянул для порядка. Подумал и решил: три желания не каждый день предлагают, отказываться незачем. На всякий случай бросил взгляд и на дружину: она что думает. Дружина, по-видимому, ничегошеньки не думала, и вообще ей все уже давно наскучило. Даже Перебран, и тот молчал, что уж совсем удивительно. Только глаза вместе с Горинбором выпучил и пытался мычать что-то, с удивлением трогая свой рот, открывавшийся, да молчавший. ''Вот и хорошо,'' – злорадно подумал Перемир: Нечего трепать языком вперед главных''.
Старик думал, похоже, так же. И снова хитро заулыбался.
– Так какое будет твое первое желание? Давай быстрей, мне недосуг. Только думай внимательно: возражения после не принимаются.
– А что, бывали недовольные? – осведомился Перемир.
– Ну как тебе сказать? С точки зрения материального абстракционизма, основанного на теологическом знании сущности индукционного овеществления некой абсолютной идеи, каждая вещь, появляющаяся в этом и других мирах, нами не видимых, под воздействием ускоренного потока нервных импульсов, являющихся родственными по своей природе лучам света, несет в себе потенциальную угрозу искажения временной дистанции между существующим Вовне и наличествующим Здесь, где бы это ''Здесь'' ни было. Благодаря этому, новая материя, возникающая под воздействием этого потока импульсов, может несколько отличаться по своему составу от исходно предполагаемой на межэлектронном пространстве, что не может сказаться на внешнем качестве, но имеет громадные последствия для будущего воспроизведения такой же материи на основе первоначально данной. Этот неизбежный мутагенез ведет к полному перестроению мира, что не всегда желательно. Но если учесть, что процент недовольных от общего числа населения всего Сущего, включая Хаос, и учитывая то, что современной науке не известно точное число этого населения, – этот процент очень мал, то можно с уверенностью сказать…
– Ладно, ладно, дедуля, я все понял. Слушай сюда, – проворчал Перемир, совсем притомившись слушать странные рассуждения старика. Да и вообще за такое в морду бить полагалось в таких случаях. Но уважая старость, витязь этого, ясное дело, делать не стал. К тому же колдунов трогать – себе неприятности всякие наживать.
А вообще, слушать было рановато, ибо никаких желаний в своей голове Перемир обнаружить не смог. Он задумался. Но ничего путного не получалось.
– Красну девицу мне немедля, дед! – единым духом выпалил приуставший думать Перемир, что в голову взбрело.
– О! – многозначительно охнул старик, и принялся ворожить. Надо сказать, Перемир, ожидавший что-нибудь вроде выдергивания волосков из бороды, жестоко ошибся. Противу его ожиданий, старец достал из тайного кармана кусок бумаги с чудо-писалом, которое само, без опускания в чернильницу, писало, и принялся что-то вычерчивать, бормоча при этом какую-то явную чепуху: – Масса будет примерно семьдесят килограмм (Перемиру эта цифра очень не понравилась). Где ж взять столько энергии? Ага, Солнышко, это хорошо…
Колдовал дед еще дольше, чем Перемир думал. Да и дружина уже завздыхала, верно, некогда старику за ней приглядывать было, потому и послышались робкие предложения отвернуть дедку его сивую голову, да идти себе дальше, куда леший заведет. Но тут и самому деду, похоже, надоело колдовать, и он довольно хлопнул в ладоши:
– Вот тебе красна девица!
Перемир ловко подбоченился на коне. Надо чтобы в нем сразу предводитель угадывался, а то как же. Тут на поляне появились отроки, а если точнее: количеством целые две штуки, как раз те, что дед спровадил от себя. А вместо славной девицы вели древнюю старуху, да такую, что Перемир Военежич сразу себя младенцем почувствовал.
Грозно взглянув на старика, витязь хмуро спросил:
– Это что ли твоя красна девица?
Старик смутился.
– Ну… это… как бы да. Только я не виноват, она сама!
Тем временем старуха наконец-то доковыляла и до витязей.
– Ой-то как славно! – порадовалась она. – Всю-то жизнь тебя искала, береглась, – и с этими словами ловко вцепилась в стремя коня Перемира.
Перебран с Горинбором хитро заулыбались. Дед виновато покраснел. Перемир немало разозлился.
– Это ты, бабка, ошиблась маленечко, мы не витязи, мы так себе, тут гуляем. Ступай дальше, – и уже старику начал выговаривать: – Ты мне, дед, объясни, а то я чего-то недопонял. Эта бабка – несколько не то, что мне надобно. Мне, знаешь ли, надобно что-нибудь лет этак на пятьдесят-шестьдесят помоложе. Чем оправдаешься?
Увидев, как Перемир между делом за черен меча схватился, старик почел за необходимость все-таки объяснить происшедшее:
– Ну, понимаешь, тут неувязочка вышла. Я же тебе говорил, мысль подобна лучам света, если очень быстро двигаться, то и время медленней ворочается. Вот и девица пока сюда призывалась, пока ждала, когда мысль ее найдет, вот и состарилась немного.
Перемир не поверил: это ж надо, время медленней идет, если быстро бежать. Но на первый раз решил простить старику: первый блин всегда комом выходит.
– Ладно, дед, слушай дальше. Но смотри, без всяких таких шуточек. Чтоб по чести, что прошу, то и давай, – произнеся это, витязь задумался. Чтобы подвизаться, требуется хороший меч, да славный конь. Решив так, сказал: – Хочу верного коня. Да меч добрый давай.
Сказал, да тут и порадовался: вот завидовать другие будут.
Дед принялся колдовать. Ворожил еще дольше, чем первый раз. ''Правильно, – подумал Перемир: Пускай старается''. Долго ли коротко, но наконец-то старик хлопнул руками и весело крякнул. За деревьями раздался лошадиное ржание, услыхав которое Перемир весело крикнул:
– Да воззавидуют мне витязи!
Завидовать не пришлось, ибо из леса вышел не конь боевой, а старый мул, который сослепу и идти-то толком не знал куда. Потыкавшись из стороны в сторону, наконец-то он признал своего хозяина и встал рядом, чтоб никаких сомнений не было. Перемир еще больше нахмурился:
– Дед, ты разницу-то между лошадью и ослом понимаешь? Должен сказать, это тоже несколько не то, что я просил.
– Да это не осел, а мул. Тоже лошадь немного. Зато верный: ни за что тебя не покинет, и других коней не подпустит. Да ты радуйся: и красавицу (а ведь раньше действительно такой была), и животину верную, и меч добрый: и все за просто так.
– Кстати меч! – вспомнил Перемир и полез смотреть, что за клинок к спине мула привязан. – Хоть тут-то меня не обманул, надеюсь, морда твоя сивогривая! Красавицу за так… Мало ли какая она была лет так пятьдесят назад. Сейчас один срам, да и только.
Порадоваться мечом тоже не получилось. С трепетом взял Перемир старые, потертые ножны, полный благоговения. Но благоговеть было не над чем. Потянув за черен, витязь вытащил всего лишь ржавую железку, может быть, раньше и называвшуюся мечом, но только не теперь.
– Ну, дед, ты негодяй!
– А я что, я ничего! Что просил, то и получай. Хотел добрый меч – и радуйся, добрее этого меча не найдешь. Он ведь как, даже кровинушку пустить не может, во какой!
– Да того ли я у тебя просил, проходимец старый?! Не того мне надобно было, не того. Добудешь себе, пожалуй, славы таким мечом с ослом в придачу.
– Ну я тебя предупреждал: возражения потом не принимаются. Ты что мне ответил? Мол, все понятно. А теперь ругаешься почем зря. Так что ругаться не моги, а думай-ка получше, – дед, по-видимому, немного осерчал. Борода его белесая воинственно затопорщилась, глаза засверкали. В общем, Перемиру стало не по себе.
– Ладно, дед, не гневайся, – примирительно поднял витязь руку. – Что ж, не получится подвизаться на подвиги во всеоружии. Дай подумать. Бессмертия у тебя что ли попросить?..
– Не выйдет. Тут дело хитрое. Что бы бесконечности достигнуть, надо и стараться бесконечно долго, а у меня время, сам понимаешь, не резиновое, не вдруг и растянешь. Так что придумай чего попроще.
И Перемир придумал:
– Ты вот что, дед. Я тут думаю, Славная наша Земля бедствует всё, обидеть ее так и норовят. Князь, поди, уже уморился воевать. Знаешь что: хочу я своей сторонушке верно послужить. Значит, хочу несокрушимым бывать. Нет, погоди! Быть, а не бывать, а то я тебя знаю: мигом так устроишь, что я только временами могуч буду. Ну и, значит, долго-долго жить, это, я надеюсь, не трудно сделать. Ну и главное, людям путь указывать, чтоб, на меня глядючи, думали, как поступать полагается. Ну ты понял, дед, чего хочу.
– Ладно, хорошее желание, будет тебе. Придется постараться, конечно, не без этого. А теперь ступай себе. Ступай...

Широкая степь. Извилистая дорога. По дороге по той два витязя ехали. Могучие воины, верно, крепкие защитники Земли Славной. А ехали они домой, в родной стольный Славенгород. Судьба боевая помогла им встретится, ибо воевали они разных ворогов. Невеселые думы полнили витязей, отвернулась от них удача.  Были они одни, а дружину всю оставили на поле битвы. Как теперь показаться на глаза князю. Не погладит суровый Старобормод Побежданович за такие дела по головке. А и недалеко оставалось ехать. Вот и лес уже виден у горизонта, а там дорога прямая. Лошади несли все медленней и медленней, словно и они разделяли думы наездников.
– Что, Смеян, делать нам? – бесчисленное число раз спрашивал Ставрыжич своего попутчика. И ровно такое же число раз получал в ответ: – Вот доедем до леса, там увидим.
Что там Смеян хотел увидеть, так и осталось величайшей тайной, до сих дней не разгаданной потомками. Но доподлинно известно: в самый что ни на есть первый раз предполагалось доехать до степи и там поглядеть. Но, верно, не гляделось посреди чужой травы. То ли дело под родными дубами.
Лес грозно вырастал из горизонта, суля воинам отдых на последнем рубеже. Ведь дальше прямая дорога прямо до Славенгорода, а там – князь. Но воин – он и в поражении воин. Приосанились витязи, как-никак к родным местам подъезжали. Вот она, дорога. Виден путь домой.
Но что это? Даже домой спокойно не вернуться, ну никуда это не годится. Вместо достопамятной прямой дороги впереди оказалась развилка. И откуда только взялась! Развилка была незнакомая, ни на какую доселе известную непохожая: дорога за ней в три разные стороны убегала. Но что еще удивительней, около нее стоял большущий камень, неизвестно кем сюда принесенный. А на камне на том виднелась надпись. Да не просто углем нацарапанная, а всё – честь по чести, каждое слово тщательно выбито и ухожено.
– Так не бывает! – одновременно крикнули возмущенные витязи, и то правда, не пугаться же им. А ведь правы они были. Разве же по силам человеческим такое произвести столь быстро. При всем при том, что сама надпись казалась только сделанной, словно написавший сегодня ее и закончил. Как бы там ни было, а требовалось подойти поближе, да разобрать, что там понаписано.
А надпись гласила:
Направо пойдешь – соплями изойдешь
Прямо ступишь – совсем все позабудешь
Налево пойдешь – там и окажешься!
Задумались славные мужи. Конечно, соплями изойти еще ни у кого не получалось, а  интересно, наверное. Но с другой стороны, не годится витязям непотребством заниматься… Левый путь всем хорош, и туда им дорога. Но вот беда: а князь поймает, то как быть? Небось, сладко тогда не придется… Прямо ступать? Забыть-то кое-что не мешало бы, но зачем же всё разом?.. И пока витязи думали, кони их верные, забот не ведавшие, так шаг за шагом и пошли вперед, а там и камень позади остался,  и прошлое за него зацепилось.