Кутиас

     – Кутиас, зэкс! Ахтунг!! Зэкс!
     Химмельхеррготт. По нервам пробежали 220. Ну вот… У меня на шести часах. Что делать то... Плотный бой шёл с «лавками», и наверх я не уйду. В пике? Тогда брошу ведущего. Нельзя. Надо попытаться сбросить или понадеяться на то, что русский промажет. Резко беру ручку на себя, со всей силы, кажется, что ещё чуть-чуть и отломаю. Закрылки выпускаю на максимум. В глазах темнеет от перегрузки. Закидываю голову и вижу самолёт врага. Смотрит на меня коком винта и дулами двух своих пушек. Ещё раз 220. Даю правую ногу и ручку вправо, вывожу самолёт из крена в набор высоты. Шаг в ручное положение на максимум, слежу за оборотами, двигатель визжит, стрелка ползёт к 3500, включаю автомат шага винта. Привязные ремни врезаются в плечи. Оглядываюсь назад и краем глаза замечаю, что русский проскочил меня и сейчас он сзади справа внизу. Газ на «ноль», разворот в сторону «лавочкина», ногу в помощь. Вот я над ним, это новичок, по лицу вижу, что он не знает, что делать. Злорадная улыбаюсь: ну что, голубчик, сейчас и я свои аргументы предъявлю. Гашетку большим пальцем. И вот оно: ощущения, сложенные из грохота, вспышки и тряски самолёты, наполнили душу восторгом. Мк-108 – калибр 30 мм, а патрон с гексогеновым сердечником. Пара снарядов ударилась о корпус вражеского самолёта, оставив за собой серо-сизые облачка. Обе плоскости отделились от фюзеляжа и «лавочкин», лишившись воздушной поддержки, камнем стал падать вниз.
     Видимо, я ранил пилота, потому что белого пятна парашюта на фоне земли так и не увидел. Оставшийся русский встал в вираж, надеясь, что, мы за ним пойдём. Ха! Я всегда знал, что мой фюрер говорит правду, и вот я свидетель подтверждения его слов: глупые иваны отправляются в бой без должной подготовки. Надо набрать высоту. Идя примерно на километр выше русского, мы с ведущим заложили свой вираж и стали ждать удобного момента. Стоит нападать со стороны солнца. Вот «лавочкин» вышел в горизонтальный полёт. Непростительная оплошность. Пике, скорость бешено растёт. 660. 680. 700. Конструкция трясётся от дикого давления воздуха на плоскости. Мой ведущий стреляет. Он снайпер. четыре снаряда нашли свою цель. «Лавка» буквально разваливается в воздухе. Через секунду падения она взрывается. Ура! Мы приблизили победу своего фатерлянда. Пора домой. Берём курс на базу. Там нас ждут.
     Мы летим домой. Угар боя ушел, и я опять спокоен. Хорошо всё-таки, что я записался в Люфтваффе. Самый престижный род войск фюрера. Здесь я принесу больше всего пользы своему народу. Я в этом уверен. У меня были прекрасные учителя, преданные делу национализма. У меня прекрасные боевые товарищи, а главное заботливый ведущий. С ними я до конца освою дело истребителя. Мои отец с матерью гордятся мной. Они всем знакомым обо мне рассказывают по несколько раз. Ещё бы. На моей шее Рыцарский крест, а на киле отмечены семь побед. Я оправдал доверие родителей. Но я уверен, это ещё не всё!
     Вот так, за мыслями о разных вещах, прошло время полёта до базы. Вот и аэродром. Захожу на посадку. Шасси выпустил, закрылки в посадочное положение, газ на 40 процентов. Глиссада, как по учебнику. Выдерживаю скорость. Вот уже надо выравнивание делать, высота около полутора метров. Тут что-то мелькнуло и затем страшный удар. Меня бросило вперёд, и головой я ударился о прицел. Слышу треск ломаемых стоек шасси. Самолёт по инерции мгновение катится ровно. Но затем опрокидывается направо, цепляет крылом землю. Я как в замедленной съёмке вижу, как крыло сначала боронит мягкий грунт ВПП, ещё сырой, после дождя. А потом, не выдержав давления, с треском ломается. Самолёт переворачивается. Я знаю, это конец, всё равно, что капотирование. Сейчас фонарь влетит в землю, и мою голову размозжит от страшного удара.
     Как я выжил, не помню. Техники рассказывали, что после моего падения они сразу бросились к самолёту и начали вытаскивать меня, не надеясь на то, что я ещё жив. Но, заглянув в кабину, поняли, что спасло меня: ремни были приспущены. И я лежал без сознания, уткнувшись головой в приборную панель. Виной всему была яма от бомбы на ВПП, которую не успели закопать.
     Я пролежал в коме два месяца. Медкомиссией к полётам после выписки из госпиталя я был не допущен. Мало того, меня полностью по состоянию здоровья уволили из армии. Я стал гражданским. После такой страшной аварии и такого бескомпромиссного отчисления из армии, после того, как моего отца арестовали гестаповцы, я иначе взглянул на происходящее вокруг меня. Шло лето 44-го года, положение наших войск было угрожающим: 10 июня в Нормандии высадились союзные войска. Теперь Германии предстояло сражаться на двух, сжимающих её с двух сторон фронтах. Но даже в таком безвыходном положении Гитлер продолжал твердить о победе Германии, о секретном оружии, которое поставит на колени весь мир, об убожестве русских и их союзников. И однажды – это должно было рано или поздно случиться – меня как обухом по голове ударило: вся нацистская идея – большая-пребольшая афёра, в которой дураком оказался целый народ, а страна его сейчас на краю пропасти. Как я мог задумываться только о том, во что меня тыкал фюрер и его команда пропагандистов. Как я мог быть таким дураком, чтоб пойти слепо за человеком, который, по сути, оказался просто прекрасным оратором. Как жадно внимал я яростному и заливистому вещанию Гитлера с трибуны о превосходстве арийской расы, как гордился я его уверенностью о неминуемом поражении всего мира перед нацисткой Германией. Как я хотел стать таким же, как он. Я до сих пор удивляюсь, как ему удалось завладеть разумами миллионов людей? Как?..