3. Семь грехов

3. Семь грехов
Сегодня я проснулась с каким-то странным чувством. Что-то должно случиться… Смотри, мама, что случилось с твоей дочерью, прибравшей мир к рукам. Счастлива ли я, интересно? Нет, мама, прости, но ты была неправа…
Я лежала, раскинувшись, на кровати, и думала о… И тут я все вспомнила…
Он умер… Ночью я лежала с совершенно сухими глазами и в голове моей мелькали, как кинопленка, воспоминания...
Как сейчас помню, что познакомились мы с ним на какой-то вечеринке. Тогда еще парни обожали носить эти футболки, а на них надевать рубашки клетчатые большого размера и синие выцветшие джинсы. В общем, старались быть выделяющимися, но так как их было слишком много, то все эти рубашки и джинсы сливались, но я его таки заметила!
Он учился в университете на факультете какой-то там биологии. Я не знаю… Я не помню... Длинное такое называние, да я и не зацикливалась никогда на его учебе.
Между нами было что-то, я даже не знаю что. Нам было хорошо даже тогда, когда мы молчали. Не было неловкости какой-то. Было прекрасно… Не знаю, но тогда я впервые почуяла в воздухе счастье. Никто, даже мой бывший муж, не распространяли вокруг себя аромат счастья именно такой, какой был у него.
Мы были парой год, вы себе только представьте, целый год! Я не знала, на какой стенке начиркать то, что я влюблена, мне хотелось петь, я не знаю…
Все было так чудесно, несмотря на то, что его родители меня возненавидели. С первого взгляда я почувствовала их неприязнь. Даже девчонка, учившаяся со мной в одном классе, его сестра, была против. Она меня недолюбливала с самого первого класса… Она вбила себе в голову , что я считаю себя слишком высокомерной, чтобы с ней общаться… Мама мне тогда сказала, что во мне всегда было что-то люциферовское. Тогда я не понимала, о чем она… Но оставим это. Она всегда во всем меня обвиняла…
Все было прекрасно, пока однажды я не поняла, что скоро нам надо жениться… Или хотя бы жить вместе.
Моя мама сказала, что я могу делать, что хочу. Что я теперь самостоятельная, что уже закончила школу, что могу учиться в колледже или пойти работать, что свою миссию она выполнила, а раз я такая неблагодарная за её труды, то могу катиться на все четыре стороны. Сказала и уехала. Уехала в другой город. Она там вроде бы замуж собралась, не знаю. Теперь ей точно не до меня. Ну и ладно. Боится она меня, что ли? Наверное, боится… Она меня на прощание назвала маленькой Маммоной и сказала, что я, пока все на свете не приберу к рукам, то я не успокоюсь… «Проклят злословящий отца своего или матерь свою». Я это помню. Так что прощай, мама…
Вот кто был просто в ужасе, так это его родители. Они его чуть не убили, делали мне предложение избавиться от того, что бы нас связало. Когда он узнал об этом, он рассвирепел, собрал вещи и мы стали снимать квартиру в каком-то домике, пока у нас хватало денег, чтобы пожить там немного.
Нам не было плохо. Вечерами мы с ни сидели у плиты, грелись, кухня в нашем доме, после спальни, конечно, была самым теплым местом, я сидела на кресле качалке, а он располагался рядом со мной, иногда обнимая мои ноги и дыша на мои коленки, иногда с учебниками и чашкой кофе, развалившись на пледе рядом со мной. Тогда я проводила ночи в спальне одна, потому что мои глаза слипались, а он учился до шести утра, шел на учебу, после на работу, каждый день разную – что смог найти. Счастье было. Да, оно было.
Потом у него начались эти жуткие проблемы. Ему все-таки пришлось бросить университет, потому что он постоянно искал работу для того, чтобы мы могли нормально прожить. В последнее время было все хуже и хуже.
Он тогда думал, что все будет просто прекрасно. Но он ошибался. Я ему не говорила тогда…
А дела у нас шли гробовые…
Мы задолжали каким-то парням кучу денег, которые занимали для того, чтобы хоть как-то прожить хотя бы до рождения того, из-за кого мы были вместе тогда. Но деньги разошлись с невероятной быстротой.
Сначала к нам приходили совершенно жуткие дядьки с такими же жуткими мордами и что-то долго говорили. Я тогда сидела в другой комнате и мне было очень страшно. Так страшно, что мне даже хотелось умереть. Я слышала голоса за стеной и дрожала.
Второй раз они пришли к нам, когда его не было дома. Я тогда готовила ужин и даже не заметила как они вошли. Это для меня осталось загадкой. Я просто обернулась и увидела двоих. Я даже не успела ничего крикнуть, просто на следующий день очнулась в больнице.
Что-то уже тогда случилось между нами. Даже не знаю, что. Но теперь между нами были тысячи километров пустынь, через которые нам вовек не перебраться… И, одновременно, нас связало что-то, что сильнее чем любовь и даже ненависть, которую мы испытывали. Что-то свыше. Что-то дьявольское…
-  Как ты? - спросил он, пытаясь загладить неловкое молчание, - лучше?
- Угу, - сказала я, потягиваясь. На мне была чистая больничная пижамка белого цвета и вообще было хорошо. Совсем не хотелось возвращаться в тот клоповник. Как сейчас помню, что он такой грустный был, дико виноватый. Он даже предлагал мне сбежать из города. Но я сказала ему, что мы найдем деньги, обязательно найдем. И нашли… Я продала доставшийся мне от бабушки серебряный кулон и колечко... Я продала все свои вещи, которые у меня были. Продала и твои подарки, мама… А потом нас выкинули из квартиры, где мы жили.
Жить мы стали, скитаясь по подвалам и прокуренным клубам, где день ото дня, ночь от ночи приходилось слушать завывания абсолютно разных групп. Мы бродяжничали. Дошло до того, что на меня уже нельзя было смотреть без слез. Я постарела не только внешне, но и внутренне. Как я завидовала тогда тем, кто жил в своих собственных домах и каждый вечер садился за стол с семьей… Но я не говорила этого ему, потому что он бы просто совсем потерял веру в себя. Я была веселой. Постоянно смеялась, даже когда мне хотелось плакать… Это было тяжело, но все ради него…
Но вот однажды родители сказали, что готовы простить сына и дать ему денег. Как это мило с их стороны…
- Знаешь, - сказал он мне вечером, когда принес откуда-то поесть, - мне сегодня папашка предложил денег, чтобы я смог заплатить.
- Это же прекрасно, - обрадовалась я, поедая сэндвич, - это здорово…
Я тогда была закутана в какое-то жуткое тряпье, а живот уродовал и без того мое ставшее костлявым, тело. От меня остались одни глаза. Одни выпученные глаза, как у рыбы. Я стала похожа на разложившийся труп с вздувшимся животом. С самого детства я напоминала тебе, мама, дочь с того света. Да ты и права, мама, я не отрицаю…
- Ты не понимаешь, - сказал он, грустно смотря на меня, - они сказали мне, чтобы я от тебя отказался.
Тут меня как током ударило. Мне стало так плохо. Я не могла поднять глаз на него, потому что была уверена, что он сейчас уйдет. Я подумала о солнечных днях, о синем небе, о пляже, и шуме волн и постаралась улыбнуться. Я всегда думаю о солнечных днях, когда мне плохо. Даже сейчас, когда все уже кончено. Я тогда задерживала дыхание, а потом с шумом выдыхала. Мне это всегда помогало .
Но у меня ничего не получилось. А в это время очередная группа на сцене начала кричать свои песни. У меня не было сил плакать.
- Ну и? – наконец решилась спросить я.
- Ничего, - он улыбнулся, - я снова поругался с отцом, назвал его идиотом и ушел.
Тогда он остался со мной. Я не могу понять, что его держало. То ли я, то ли ребенок, а может быть… совесть.
- Я просто хочу отвезти тебя домой, - сказал он мне однажды, - туда, где бы мы жили только вдвоем и никто бы нам не мешал.
Мы решили сбежать. Это надо было видеть… Ночью он забрался в дом своих родителей и из шкафа сестры украл парочку приличных вещей. Может быть, именно поэтому она меня до сих пор ненавидит… Еще она меня ненавидит из-за того, что я сломала всю жизнь ее родному брату…
Я взяла все наши оставшиеся деньги, и мы отправились вон из города на первой попутке. Но даже там нам не повезло. Было не найти работу абсолютно нигде. За что это нам? Скорее,  за что это мне? Мы стали воровать. Ох, мама, лучше бы ты этого никогда не узнала!…
А ребенок все рос и рос в животе, он бы там вырос, пока, однажды, когда я убегала из супермаркета с едой под курткой, я не упала бы на эскалаторе, да так неудачно, что лишилась вех своих надежд на счастливое будущее. Ха-ха, все было так быстро…
Я помню, что очнулась от удара головой о твердую поверхность и с трудом открыла глаза. Не знаю, что такое на меня нашло, но мои руки тут начали ощупывать живот. Не знаю, из-за чего вдруг я почувствовала такую нежность к нему, но мне не дано было этого узнать. Я тогда еще так испугалась, что закричала… Никакого движения внутри не было. Народ собирался вокруг, кто-то побежал звонить в скорую… Мое сердце… Сердце стучало очень сильно, удары с болью отдавались в горле. Мне было дико плохо, меня затошнило… А Третий Ангел тем временем вылил на землю свою чашу…
- Смотри, у нее кровь, - сказал маленький ребенок своей маме, МАМЕ, которая, присев на корточки, подняла мне голову и, положив на свои колени, гладила по волосам.
А где ты, моя мама? Почему тебя нет со мной рядом?
Бывают же люди, такие как она. Добрые… Я давно не встречала таких… Лицо у нее был доброе, как у ангела, а голос тоже был тихий, добрый, ангельский. Она мне что-то хорошее говорила… Как сейчас помню:
- Все хорошо, - шептала она мне, так же, как шептал он в больнице, когда я сломала ногу, тогда, давно, спускаясь с дерева, в июньский вечер, а он меня нес на руках до самого дома, - все в порядке… моя маленькая…
Но после того, как я услышала про кровь, я закричала во все горло, до смерти боясь. Мне было все равно уже. Я до ужаса боюсь крови. С самого детства я ненавидела кровь. Свою тем более, чужую так, но это была моя кровь, моя собственная, черт побери! А кровь, а это была моя кровь, я в этом не сомневалась, все текла и текла, не останавливаясь... А ангел все продолжала мне говорить разные слова, от них я совсем растерялась. «И увидел я ангела, сходящего с неба, который имел большой ключ от бездны и большую цепь в руке своей…» Теперь я понимаю, какую бездну… Я провалилась в эту бездну, провалилась в другую реальность, туда, где облака плыли по синему небу и пахло травой и счастьем.
Он тогда не знал даже, что я потеряла то, что нас держало. Когда пришел ко мне повидаться, то первым делом спросил:
- Под каким номером?
Под каким номером… В больницах на ножки младенцев прикрепляют номерки. Я поежилась. Когда-то и у меня на ножке был номерок. Номерок 7… Седьмая дочь дьявола, шутила мама. Может быть она и не шутила? Кто ее знает… Она постоянно что-то говорила… а я не могла понять… Что мне так не везет?
Так вот, теперь мне нужно было сказать… что… НО черт, я не могла сказать и слова. Как же я смогу ему сказать, что…
- Отвернись на меня… - сказала я, - не могу на тебя смотреть… Я уже ненавижу твое лицо… и так устала… У нас больше ничего нет! – выкрикнула я из последних сил… - убирайся! 
Он молча ушел. До того момента, как меня выписали, я его не видела. Я сходила с ума… Не могла поверить, что ему настолько все равно…
Когда я уходила из больницы, оглядываясь по сторонам и не зная, что мне делать, в одном только белом чистеньком платье и абсолютно без вещей, я увидела его. Он стоял поодаль и смотрел на меня. Также как и я, он постарел внешне, а в глазах уже не было того, что привлекло меня тогда, много-много лет… месяцев?...  назад… В них зато было что-то другое, я до сих пор не могу понять, что…
- Маленькая моя, - сказал он мне, - мне жаль, что так случилось…
Я не заплакала, понимала, что это значит, я понимала, что мы с ним уже никогда не будем вместе, я знала, что эти ласковые слова сказаны на автомате и, смело посмотрев в глаза, сказала, - мне тоже жаль…
Конечно, нам было совершенно не жаль, что так случилось. Было лишь жаль того, что могло бы нас связать. Тогда бы у нас хоть что-то осталось. Но теперь это были только два старых человека, не знающих, куда девать глаза друг от друга. Ты видишь, мама, что теперь со мной стало? Я не забираю мир, мир забирают от меня. От меня забирают все, что я так любила, к чему привыкла и что бы я спрятала в своем сердце для того, чтобы никогда не забыть…
Он тогда дал мне денег для того, чтобы я смогла купить нормальную одежду. Потом он повел меня в кафе и долго смотрел, как я ем. Все было как раньше. Только уже страшно было вместе…
Я вообще стала страшненькой после того, как побывала там, откуда только что вышла. Даже не хочу говорить…
Так вот, съела я в тот раз так много, что мне стало плохо. Я вспомнила, как мама мне говорила, что я всегда казалась ей маленьким Вельзевулом. Не знаю, почему я это вспомнила сейчас. Наверное, потому, что мама всегда меня называла каким-нибудь именем дьявольским из Библии. Не знаю, что на нее находило…
- Куда поедешь? – спросил он.
- Не знаю, - сказала я, - но только не домой. Да и у меня ведь больше нет дома...
- К матери?
- Смешно. Нет, куда угодно, но не к ней...
А он начал весело что-то говорить об автобусах, которые через час отъезжают куда-то… Меня ждет новая жизнь, стоит только постараться… я всегда могу на него положиться… мне лучше продолжить учебу, ведь я так красиво рисую… и стихи мои замечательные… что у меня все получится… Я не слушала его. Я смотрела на окружающих меня людей. Как мне хотелось хоть на мгновение поменяться с ними местами! Честно, не знаю, но так захотелось. Сидя здесь, в придорожном кафе, я видела кругом веселые, загорелые, немного запыленные лица. Совершенно не такое лицо было у меня. Я была лишней среди них. Мне даже не хотелось никуда идти. Мне хотелось остаться здесь, в этом кафе, навечно… Как там было?… «Горе городу кровей…» А он что-то говорил, что-то убеждал меня сделать… Я не помню ни слова, что он мне говорил…
- Прости меня, - сказал он мне, сажая меня в автобус, не помню куда направлявшийся, - я всегда помогу тебе, что бы ни случилось… Ты, если что, звони. Номер, надеюсь, помнишь… Ведь не чужие люди… - он усмехнулся, но, видя, как я покачала головой, помрачнел и сжал мою руку.
Потом он вдруг посмотрел на меня и сказал:
- Слушай, мне все равно. Я готов бросить все, ты только мне скажи, чтобы я поехал с тобой. Я поеду. Я брошу все, что у меня в руках. Мы сможем начать все сначала… Если хочешь…
Странно, даже сейчас он поддерживает меня.… Я не могла его слушать. «Нет, - подумала я, - ты слишком хороший для меня…»
Видишь, мама, я не стала тянуть его за собой на дно, смотри, какая я благородная…
- Прости, - оборвала я, - это не любовь, это – болезнь. Ты тоже извини меня, - сказала я уже спокойнее, - надеюсь, в будущем тебе повезет больше…
- Я тоже на это надеюсь, - ответил он, вздыхая с видимым облегчением, - надеюсь…
Но ему не повезло, мама. Он так и не женился. Да…  Он стал знаменитым ученым. Я так думаю, что если бы он кинулся спасать меня, то не смог бы этого сделать. Он бы загубил и себя, и меня. Не судьба, видно, была нам стать вместе собирателями счастья, не судьба… Я сама себя спасла, я просто попыталась и спасла себя… Видишь, мама, я совсем не такая плохая, как ты думала… Я вовсе не госпожа Царств, как ты меня часто называла…
А главное – я сама себя спасла… видишь… несмотря на то, что у меня не было ничего… ничего в прошлом, за что бы я смогла ухватиться и ничего в настоящем… мое будущее зависело только от меня…
Я вышла замуж, правда, неудачно, но я была замужем. Я теперь обеспеченная, мне хорошо живется на свете. Но я никогда не чувствовала такого безраздельного счастья, как тогда, давно, когда впервые его увидела… Позже я полюбила деньги, полюбила сильнее всего. Эх, я точно Маммона, тут уж ничего не поделаешь… Я полюбила деньги. Но теперь я бы все отдала на свете, все, чтобы вернуть его себе, чтобы он остался рядом со мной. Но судьба распорядилась так, что мы с ним виделись только в последние дни его жизни…
Он умер недавно. Рак - это болезнь, с которой не все справляются и он, боровшийся с ним до последнего, проиграл. Он никогда не проигрывал, но в этот раз удача отвернулась от него. И не только удача. Но и счастье тоже. Но я никогда от него не отворачивалась. Я просто могла сама вытащить себя, без его помощи. Я просто слишком поздно спохватилась. Слишком поздно для нас обоих…
Его сестра звонила мне неделю назад, чтобы сообщить «новость». Он умер. Умер через месяц после моего единственного и последнего визита за все эти годы. Я тогда улаживала дела с разводом, поэтому меня не было, когда он ушел. Говорила так холодно, хотя голос ее то и дело срывался из-за слез. Я тоже потом плакала. Я плакала очень долго. До сих пор плачу, мама… Вот ведь какая… Она даже не позвала меня на похороны, хотя знала, что я в курсе, в какое время и где его хоронят, она всегда считала, что именно я была причиной того, что он так и не нашел своего счастливого пути, да и вообще все его знакомые и друзья считали, что я всегда все разрушаю, что я всегда нахожу не тех людей, что я всегда утаскиваю человека на дно… Как сейчас помню, что мне говорили после того, как мы расстались:
- Ты, как черная дыра, у тебя даже друзей нет, потому что ты их растворяешь в себе…
Я до сих пор помню эти слова. Мне неприятно. Ты тоже любила мне такое говорить, мама. Мне очень неприятно. Но я все-таки пошла на похороны. Я стояла вдалеке, чтобы меня не было видно. Народу было немного. Я стояла в черном платье, довольно легком, и мерзла. Было холодно, несмотря на то, что было лето. Дул сильный ветер, такой же ледяной, как и твои слова, мама. Мне было холодно и хотелось плакать. Мне всегда хотелось плакать. Я просто боялась сама утонуть в собственных словах и слезах, мама. Вот и все. Последний человек, который смог бы меня «спасти», ушел… А еще у меня, как мать написала, родился брат. Может, съездить, посмотреть? Хотя разве я не видела маленьких детишек в своей жизни? Нет, не поеду…
Я же и вернулась-то сюда тогда  только из-за того, что меня невыносимо что-то стало жечь внутри. Я приехала, постояла на остановке, а потом пошла к нему. Тогда-то я и узнала, что он лежит в больнице. Как он мне обрадовался…
- Помнишь, как мы смотрели на небо? – спросила я его.
Он кивнул и сжал мою руку. Вспомнилось все. Даже сестра ушла, чтобы мы смогли поговорить. Я вспоминаю это и до сих пор жалею, что не приехала раньше.
Мне было наплевать, что родственники смотрит на меня ненавидяще, я видела только его глаза. Его глаза… Такие яркие, они становились еще ярче, когда он смотрел на меня. Тогда я еще не думала о смерти. Мне она казалась нереальной. Мне казалось, что это все может быть только в фильмах с плохим сюжетом. Мне не верилось, что он может вдруг умереть.
Помню, как я еле удержалась, чтобы не закричать от ужаса, когда увидела его будто обожженную кожу и, хотя мне было очень стыдно потом, во время разговора я старалась не смотреть в его почти мертвое лицо. Вот тут то я и поняла что все для меня кончилось… Впервые я поняла это… Господи, это ужасно, ведь даже тогда, как я оказалась в автобусе в новом платье, с деньгами, но без дома и без цели, моя жизнь, хоть и медленно, но продолжалась. Я тут же приметила себе одного одинокого дядю, сидящего на заднем сиденье и уже на одной из остановок мы вместе пили кофе и курили. Видишь, мама?…
Разговорились. Я сказала ему, что еду в гости к моей тетке, мне было наплевать, поверит он мне или нет, главное было – это легенда. Вроде бы он поверил…
Всю дорогу мы с ним болтали, как старые знакомые. Когда он сошел на одной из остановок, мне стало так плохо, что я долго смотрела из окна, чтобы увидеть его, машущего мне рукой на прощание. А что было бы, если бы я сошла на этой же остановке? Как же так… Я о многом жалею. Жалею, что не смогла остановить время, когда смотрела на небо, жалею, что не смогла сойти на остановке, жалею, что вообще начала все это… Жалею, что раньше не приехала обратно.
Я помню, как на таком же автобусе мы все вместе, целой толпой выезжали на природу… Мы были такие молодые, счастливые и все казалось таким простым, безоблачным, что даже страшно… Мы держались за руки и нас не пугало будущее, все казалось простым и милым...
Я вспоминаю эти дни, потому что из всего, что мне сейчас осталось, это самое лучшее…
Как мы лежали на траве и смотрели в небо, такое синее, а по нему пыли облака… Пахло зеленой травой, костром, едой и счастьем. Я не знаю, как счастье может пахнуть, но знаю, что оно может иметь свой цвет, запах и даже форму. В те дни пахло счастьем. Таким счастьем, которое уже никогда бы не повторилось сегодня…
Оглядываясь назад, я вижу что-то, что совсем для меня не характерно. Я смотрю в прошлое, я помню каждый прожитый день, каждый день я старалась прожить по-настоящему, а в итоге… В итоге вот что вышло. Валяюсь без дела в пустой кровати, никому не нужная… Да уж, прожила такую жизнь, а никому-то ты не нужна, бедная девочка… Все мои семь возрастов прожиты. Они прожиты уже давно… Пора мне успокаиваться в возрасте…
Мама, я пожертвовала своим ребенком, неужели ты и после будешь называть меня алчной? Поклоняться родителям своим есть справедливость. Может, я и путаю слова, но смысл я точно уловила. Какая это справедливость, скажи мне, мама! Я всегда завидовала тебе, но и ты тоже завидовала мне, потому что мы друг друга боялись и не любили. Мама! Скажи, ну почему наш гнев должен был перерасти в нечто бесплотное и неостановимое? Почему нас ничего не останавливало свыше? Ты говорила мне обо всем, что ждет после смерти тех, кто слишком предается грехам, а сама же их и совершала… Я сама не лучше тебя, мама…
Мы нарушали все заветы, зачем мы это делали? «Откуда у вас вражды и распри?» Почему черная дыра пожирает всех, кого я люблю? Почему она забрала того, кто дороже всех на свете? Скажи, мне, мама! Почему ты тогда уехала? Чего ты испугалась? Скажи мне, мама…
Мама, ты была не права… Мне ничего не нужно, мне не нужен этот мир больше никакой… Я могу стать из Маммоны ангелом, я смогу это сделать. Только оставьте мне его, такого несчастного и обреченного! Ведь у меня нет ничего! У меня действительно ничего нет. Честно. «Все друзья твои забыли тебя, не ищут тебя; ибо … грехи твои умножились…» Оставьте мне его… Мою любовь… мою единственную, больную, горькую, несчастную… но МОЮ любовь… которой я не сказала ни слова о своих чувствах… верните время…
У меня больше нет его. Да что там… Даже у  него больше было, чем у меня… Всегда. У него и сейчас, когда он умер, все равно больше, чем у меня. О нем осталась память. А что осталось у  меня? Единственное, что у меня осталось, так это любовь к нему. Только что мне с ней делать? Что ж, буду ждать, пока не придет время, я отправлюсь к нему, и снова запахнет счастьем и солнечными днями, и снова можно будет сказать, глядя прямо в глаза: Я люблю тебя...