Ключи

Пухлая поволока мягко опустилась, и заковала в вату сугробов военный городок. Кольцо блочных пятиэтажек, местный военторг, маленькая школа – всё это как будто в одночасье закоченело и застыло льдом звенящим. Оделись дома и улицы в мягкую, и одновременно колючую пушнину. Взглянешь – вроде как и замерло всё…
А пацанам раздолье. Зима!
Уроки в первую смену только что закончились. И вот уже ребятня кубарем покатилась прочь, на волю, в сугробы. В ответ на пинки детских ног и плеч, деревянная дверь гулко стучала о косяк, вместе с клубами пара извергая младшеклассников из чрева серого здания.
- Серый, айда в хоккей! – Толстый Антоха из «старых домов» подкинул на руке обгрызанную  шайбу и выбежал на мороз.
- Ага, бегу… - Сережа на ходу натягивал потертое пальтишко, выбегая из раздевалки. Прямо перед дверью натянул на вихрастую голову старую офицерскую шапку-ушанку и машинально прихлопнул ладонью по лобовому пришитому козырьку, там где дырка от кокарды  – ключи на месте!
- Быстрей давай! – Антоха уже скатился по ступенькам вниз.
Февральский мороз колко щекотал ноздри, залихватски трепал вихрем пальтецо. А на пустыре уже собрались ребята. Быстро поделились на команды, побросали тут же дерматиновые потертые портфели и полотняные мешки со сменной обувью, и вот уже с гиканьем и криками пошла возня в сугробах. Игра захватила всех.
Пацаны наперебой пинали шайбу ногами, пытаясь загнать ее в самодельные ворота, сооруженные тут же из двух портфелей, скрипящих на морозе. Э-ге-гей! – Девчонки, стайками выпорхнувшие из школы, визжа отскакивали в сторону, когда толстый Антоха разгонялся, пытаясь проломить вражескую оборону и запулить шайбу меж двух ободранных совковых портфелей. Почти у цели Антоху, навалившись всем телом, бортанул соседский пацан из новеньких. Шайбу выбили из под ног. Ребятня начала толкаться, то и дело спихивая того, кто послабее, в сугробы. Вскоре игра превратилась в беспорядочную толкотню живой массы потных разгоряченных мальчишеских тел, от которых валили клубы пара.
Сережа старался помочь Антохе, пропихиваясь меж соперников. Толкаясь и сопя, он пытался дотянуться до заветной шайбы. Но Сережа был послабее других, и пацаны ловко отпихивали его. Один из местных подставил с ухмылкой подножку Сереже и тот смачно, как подкошенный, плюхнулся на снег, больно ударившись головой. Ушанка Сережи слетела, кто-то из пацанов поддел ее, словно мяч, ботинком, и она колесом прокатилась по измятому снегу.
- Ты чего – охренел? – Толстый Антоха навалился на обидчика, пока Сережа вставал, отряхиваясь от грязного затоптанного снега. Кто-то из соседских ребят  натянул сбитую шапку на вспотевшую русую голову Сережи.
Ребята устали, дышали шумно, плевались, подражая старшеклассникам.
- А кто на карьер пойдет, пацаны? У меня батя вчера оттуда со стрельб вернулся. Айда гильзы собирать!
- А сегодня там не стреляют? Мне в прошлый раз дядько чуть уши не отвернул на карьере! – это волновался веснушчатый рыжий Васька, который неделю назад полез на стрельбище в самый разгар учений. Все засмеялись – на слуху была недавняя история с Васькой, едва не закончившаяся для него плачевно.
А дело было так. В один из дней, прознав от отца о стрельбах, Васька решил самым первым насобирать свежих гильз и пуль. Еще утром он тайком прибежал на стрельбище. Дождавшись пока отстреляет первая партия солдат, он выбежал прямо на огневой рубеж и начал набивать карманы еще горячими, блестящими гильзами, обжигая пальцы. Но главная добыча – это пули, которые надо было выковыривать из песка за деревянными раздробленными мишенями. Завидев вдалеке приближающуюся вторую партию солдат, готовившихся выйти на огневой рубеж, Васька решил, что успеет до их прихода обчистить мишени, наковыряв с десяток другой пуль, и смыться восвояси. И Васька обходными путями, по кустам, рванул к мишеням. 
В то утро стреляло две роты -  из разных полков. Поэтому каждое подразделение выставляло свое оцепление. 
Пока замерзших оцепляющих меняли, Васька успел проскочить к мишеням, подгадав момент, когда старый состав оцепления ушел с рубежа, а новый еще не заступил. Никто не обратил внимания на рыжего пацана, который, стараясь быть незамеченным, тихо прополз на брюхе в кустах за мишенями, и незаметно добрался до насыпного вала из песка, куда попадали все пули.
Все это было для Васьки игрой, казалось захватывающим приключением. Солдаты оцепления представлялись ему «фашистами», а сам он, Васька, был «разведчиком».
Мешком он скатился вниз с насыпного вала, прямо за мишени, где свинцовых пулек было больше всего. Сплющенные кусочки уже остывшего свинца легко извлекались из рыхлого песка, мешал только снег, да кое-где куски глинистой земли. Они были настолько смерзшимися, что даже палкой или камнем не удавалось разбить комок.
Азарт захватил Ваську, и он в пылу и горячке не заметил, как вторая партия вышла на огневой рубеж.
- На огневой рубеж – марш! – чуть слышно вдалеке раздалась команда.
- Черт! – Васька приподнял голову – на исходные места, представлявшие собой разостланные куски брезента, уже ложились солдаты, вскидывая автоматы, как ему показалось, прямо на него.
- Заряжай! – на уровне исходных мест возвышался одинокой стройной фигурой младший офицер с флажком и красной повязкой на рукаве. Это он подавал команды, и поднял флажок вверх.
Васька комком вжался в глыбу песка, надо было бежать, быстрее бежать от мишеней вверх. Но Ваську сковал ужас, он посмотрел на целящихся в него, Ваську, солдат, и почувствовал, как упруго сжимается кольцо его анального сфинктера в твердый онемевший кружочек.
- Одиночны-ы-ы-ми-и-и…. Огонь! –  вдруг чистый воздух стрельбища пронзительно резануло звонкими режущими хлопками выстрелов. Девственная тишина была прорвана. В ушах натянуто завыли барабанные перепонки – и в  песке вокруг Васьки заиграли, затанцевали султанчики из песка. Горячий свинец с неимоверной  дикой силой влетал в песок и вздыбливал его, противно шкворча. Облепляя Ваську со всех сторон, в деревянные мишени с хрустом влетала Смерть.
- Блять! Блять! – обезумевший от ужаса Васька сделал отчаянную попытку вырваться из сектора обстрела - он ухватился ободранными пальцами за торчащие куски песка и пытался изо всех сил выбраться на верх насыпного вала. Однако рыхлый песок обваливался и рассыпался в руках Васьки, и Васька скатывался, как колорадский жук в песочной зыбучей яме, вниз - к мишеням. Прямо на султанчики.
Васька, в безумии хватаясь ободранными в кровь пальцами за песок, вдруг протяжно, захлебываясь соплями и слезами, нечеловечески завыл от страха:
- Ыы-ы-ы-ы-ы-ы-ыыыыы!!!!
Вдалеке, откуда стреляли, послышались крики.
- Таарщ полковник! Там человек! Человек в секторе обстрела!!!
- Стой! Пре-кра-тить о-го-нь!!! Не-е-е-е стре-е-еля-я-ять!!! – Командир полка орал во всю глотку, на бегу к огневому рубежу размахивая руками.
Начальник оцепления, здоровенный лейтенант, ринулся с боковой вершины карьера прямо к мишеням, наконец заметив орущего от страха Ваську.
Все в мгновение затихло, слышен был только протяжный Васькин вой, перемежающийся с его же громким всхлипыванием.
Спустя минуту обалдевшего от пережитого шока Ваську вытащили из-за мишеней. Каким то чудом незадачливого глупого пацана даже не задело. Но влетело всем. И офицерам, отвечавшим за безопасность стрельб, и солдатам оцепления. Ваську за уши отодрали на том стрельбище, а отец еще и выпорол дома ремнем. Всю последующую неделю в городке обсуждали этот случай. Родители дома провели воспитательные беседы, настрого запретив детям появляться даже близко возле стрельбища.
Но после этого случая карьер манил еще сильнее. Поэтому все равно пацаны бегали туда тайком.
Гарнизонное стрельбище в просторечии называли карьером из-за того, что оно было похоже на глубокую воронку, сильно вытянутую в длину. Мать всегда запрещала Сереже ходить на карьер, а после случая с Васькой запретил и отец, но соблазн насобирать блестящих гильз, а если удастся, то и сплющенных пуль – был велик. Пули потом можно было выменять пацанам постарше – они выплавляли из них свинец и делали грузила для рыбалки.
До карьера было не так уж близко. Но вместе идти веселей, и вскоре пацаны вышли за пределы городка. Команда пролезла через дыру в заборе за гарнизонным домом офицеров, и двинулась по бетонке к карьеру. Колючий ветер охлаждал распотевшие тела, и это заставляло ребят двигаться быстрее.
Через полчаса они вышли на опушку леса, за которой их взору предстала огромная гладь. В глубине контрастировал только глубокий карьер, окруженный со всех сторон подлеском и густыми кустами. Зловещая тишина, такая непривычная для стрельбища, окутала пацанов. Мертвые впадины от брезентовых лежаков, огромные следы кирзовых сапог – все это казалось безжизненным, мертвым, заброшенным. Только ветер поодаль трепал, раскачивая, деревянные разбитые дырявые мишени. В конце карьера виднелся коричневой полосой насыпной вал из песка.
Карьер выглядел так зловеще от того, что на нем было безлюдно.
Не нарушая тишины, ребята достигли насыпного вала и принялись копаться в обледенелом песке.
Спустя час, весь потный, мокрый от подтаявшего снега, уставший но довольный, Сережа вяло поднимался на пятый этаж грязного подъезда пятиэтажки, волоча за собой разбитый портфель. Карманы пальтеца  набухли и отвисали от тяжести грязного свинца.
Добравшись до обшарпанной деревянной двери, Сережа постучал.
Через полминуты дверь открыл отец. Он вчера вернулся с командировки, привез зарплату, и мать снарядилась за едой - еще затемно она уехала в райцентр за свежими продуктами. На Сережу сразу пахнуло прелым теплом старой квартиры, в теплом несвежем воздухе витали легкие кислые пары початого разливного Жигулевского пива, а в глубине жилища из старых динамиков «Маяка-203» доносился надрывный голос Высоцкого. Отец отдыхал после командировки на объект. Высоцкий  гортанно кричал «а винтовку тебе, а послать тебя в бой, а ты водку тут хлещешь со мною…», заглушая посторонние звуки.
Стоя в проеме двери с кружкой вонючего пива, улыбаясь осоловевшими глазами, отец изрек:
- А чего ты стучишь в дверь то? Звонок не работает, а у тебя ж ключи есть, я и не услышал бы.
Ключи. Только сейчас Сережа вспомнил про них, и под грудиной сладко и противно защекотало от накатившего страха. Отец очень строго относился к Сереже, сызмальства воспитывая в нем железную дисциплину и порядок.
«Тебе никогда нельзя ничего терять.» - так постоянно говорил ему отец.
Тем более ключи – потому что за ключи, как ни за что другое, отец наказал бы очень строго. Он часто повторял, что из-за потерянного ключа надо будет менять замок. Сережа торопливо снял мокрую шапку, вывернул дырявый козырек – ключей не было. Отец здоровенной глыбой навис над Сережей, лихорадочно сжимавшим в руках помятую шапку.
«Блин, убьет сейчас…»  - одна мысль проносилась в мозгу Сережи, тупо вертелась как белка в колесе.
Громогласный бас отца в одночасье заглушил гортанные мелодичные  надрывы Высоцкого:
- Так где ключи?  - отец чеканил каждое слово, на скулах его гуляли желваки, а раскрасневшееся от пива широкое лицо источало злость.
Сережа, стараясь не смотреть в залитые пивом сверкающие глаза отца, промямлил:
- Не знаю… - внутри у него все сжалось комком. Что будет делать отец – пороть? На крюке в коридоре висел кожаный офицерский ремень, тускло поблескивая толстой бляхой.
- Потерял?! – отец сильной рукой взял Сережу за отворот пальтеца, чуть приподнял и, как кутенка, выставил на затхлую лестничную клетку. – Вот иди и ищи. И без ключей домой не возвращайся.
Обшарпанная дверь гулко захлопнулась перед носом Сережи. Из щелей двери соседней квартиры несло кислыми щами. Желудок его заурчал пустотой, но назад дороги не было. Отец был непреклонным авторитетом для Сережи, он всегда держал свое слово. И проситься домой было бесполезно, да у Сережи и в мыслях этого не было. Все его мысли были заняты одним – найти, найти эти чертовы ключи. Иначе домой он не вернется никогда.
Едва Сережа вышел из подъезда, как его окатил порыв снежной колючей поземки, гулявшей меж кургузых домов. Распотевшее тело тут же пробрала холодная дрожь, мокрые варежки не грели грязных от песка пальцев. Сережа посильнее надвинул ушанку на мокрую голову и побежал на пустырь, где еще недавно ребята гоняли шайбу.
«Наверное, на пустыре выпали» - лихорадочно подумал Сережа, вспомнив как с него сбили шапку при падении.
И он побежал на пустырь. Портфель на бегу болтался грузным балластом. Буквально влетев на плоскость, одиноко освещаемую столбовым фонарем, Сережа принялся копаться в изрытом снегу. Мокрые варежки ледяным компрессом холодили ладони, а Сережа все ползал от сугроба к сугробу, пытался разгладить смерзшиеся комки снега. Стемнело. На глаза от холода, обиды и отчаяния наворачивались слезы, и очень хотелось скулить. Да, именно скулить, выть как волчонку. Сережа облазил все под местом, хорошо освещаемым фонарем. Ключей не было. Надо было отползать к темным, неосвещенным буграм и искать там. Но Сережа понял, что ключей уже не найти.
«Неужели я обронил их на карьере?...» - эта мысль упрямо лезла Сереже в голову.- «Надо, надо идти на карьер.» И он, плача и тихонько завывая, побрел по темным улицам с сторону гарнизонного дома офицеров – по той дороге, которую он уже сегодня преодолевал вместе с пацанами.
Чувство вины и страх перед отцом прессом давили сверху, в голове вертелись дурацкие мысли:
«Где ночевать, куда идти если не найду?...» - По пути на карьер из темноты вдруг вынырнул веснушчатый прыткий одноклассник – Ярик.
- Эй, ты чё так поздно тут шляешься? Домой пора уже, холодрыга, блин… - Ярик резво и звонко голосил в лицо Сереже.
- Да вот блин ключи потерял… - Сережа отвечал на автомате, понимая, что ничем Ярик помочь ему не мог.
-  Ну и где ж ты их посеял? Дома то выпорют наверное.. – Ярик деловито присвистнул, обгоняя Сережу.
- Убьют. – Интонация Сережи ввергла Ярика в шок.
- Слыш, а ты куда это – на карьер что ли? – Ярик, завидев знакомую щель в бетонном заборе, начал потихоньку соображать.
- Ага, на карьер. – выдавил Сережа и повернулся к товарищу. Ярик увидел на Сережином лице замерзшую слезливую соплю.
- Да ты че – с ума сошел? Пошли ко мне!
- Не могу. – Сережа замедлил ход и понуро согнулся, вспомнив об отце и этих дурацких ключах.
- Слыш, Серег, а чё ты с портфелем... Тебя из хаты выгнали? - Ярик лупоглазо сверлил Серегу зенками.
- Говорю же, ключи потерял - отец убьет...
- Да ладно тебе, пошли ко мне. Все равно на карьере ничего в такую темень не найдешь.
Спустя полчаса голодный и продрогший Сережа уже сидел за столом дома у Ярика  и запихивал в себя такие, как ему казалось, вкусные пирожки с картошкой. Ярик деловито смотрел на натерпевшегося товарища, жевал равнодушно. Пирожками с картошкой его было не удивить. Рядом, оперевшись пухлой задней женской округлостью об уже остывшую газовую плиту, стояла мама Ярика, в пятнистом фартуке и застиранном халате, в декольте которого выглядывали жесткие бретели фабричного лифчика. Все тогда показалось Сереже таким родным, теплым и добрым – и греющие женские руки, отекшие от работы с выпечкой, и липкая обволакивающая аппетитная мякоть теста, и черная пасть-духовка обшарпанной газовой плиты. Но часы в кухне показали девять вечера -  а домой не хотелось. Ключей не было.
Набитый желудок больше не ныл, теперь у Сережи было пусто на душе и совести.
Ярику надоело сидеть на кухне и он пихнул Сережу в плечо:
- Пойдем покажу чего. – и он заговорщицки прищурился.
В комнате Ярика на двери висел большой клок глянцевой бумаги – с него на Сережу доблестными и гордыми лицами смотрели какие то усатые дядьки в голубых беретах. Сам плакат так и назывался – «Голубые береты». Над столом у Ярика болтался голубой флажок с желтыми буквами «ВДВ», и на голубой ткани флажка была изображена какая то белая загогулина, похожая на корявую птицу. Ярик полез под диван и вскоре вытащил деревянную коробку с застежками.
- Гляди какую коллекцию насобирал! – Ярик торжественно открыл перед Сережей коробку, щелкнув застежками. Сережиному взору открылась груда всевозможный ключей, брелоков, подернутых ржавчиной, железных замочков… Там были и увесистые амбарные ключи-штыри, и ключи, похожие на сказочные ключики-вензеля, и простые незамысловатые ключи-штамповки от квартир. Вся эта железная масса была разбавлена разноцветными шнурками, блестящими брелоками, проволоками, а кое где и просто веревками. К каждому ключу, утерявшему когда то владельца, был свой спутник – кольцо или шнурок.
        Ярик начал разгребать безжизненную массу железок, извлекая самые ценные экземпляры.
- Вот этот я на карьере нашел. – деловито сопел Ярик, тыча в Сережин бок здоровенным блестящим штырем. – Это от гаража.  А этот на свалке – гляди какой брелок!
- И откуда у тебя столько все этого?
- Теряют... - Ярик пожал плечами.
- Да, дофига у тебя железа… - Сережа не знал что ответить Ярику. Вся эта железная вакханалия ключей всем своим видом жгла ему под ребрами. "Вон, сколько людей теряют ключи, а почему ко мне отец так строг... " - так думал вконец расстроенный Сережа. А Ярик, не подозревая ничего, вытаскивал новые и новые обработанные куски железа.
Вдруг Ярик толкнул Сережу сильнее обычного.
- А этот я сегодня нашел. Вот!  - И он ткнул пальцем в ключ на шнурке. Сережа было отмахнулся, но бросил взгляд и обомлел. Это были его ключи!
- Ярик! Ты где его нашел? – Сережа посмотрел на товарища как на ангела.
- Да на пустыре валялся, возле школы… - Ярик пыхтел, копошась в коробке.
- Ярик! Да это же мой ключ!
- Да ладно. – Ярик уставился на одноклассника и не мог понять, чем он обязан такой разительной перемене настроения Сережи. – Брешешь.
- Ярик, я не вру… - взмолился Сережа. – Мне за этот ключ отец голову оторвет. Понимаешь? Отдай мне его!
-  Не могу. – Ярик насупился. – Ты видишь – он особой формы. У меня таких больше нет. Я потому его и подобрал. Не из-за шнурка же. – Ярик усмешливо хмыкнул.
- Ярик, пожалуйста, отдай мне мой ключ. Меня без него домой отец не пустит! – Сережа едва сдерживал слезы, в носу предательски щекотало, а к горлу подкатывал комок как будто теста, из которого были слеплены пирожки. Ярик посмотрел в глаза товарищу и понял, что тот  не врет.
- Вот блин показывай Вам коллекцию свою… Собираешь… собираешь… - Заворчал он. – Бери, чего уж…
Уже через минуту Сережа наспех обувался, крепко сжимая в ладони любимый (теперь уже такой родной)  ключ. Обуваться, зажав в руке заветную железку, было неудобно, но Сережа не смел выпустить ключ. Наспех он накинул пальто, второпях поблагодарил добрую женщину-хозяйку  за угощение. Ярикова мама в ответ убегающему Сереже только всплеснула руками:
- Время десять вечера…. Что родители то подумают твои…
Сережа пулей выбежал из подъезда и спотыкаясь понесся домой. Он бежал мимо больших деревьев, распростерших над ним свои корявые, лишенные листвы, замерзшие крагли. Ветки корчили ему зловещие узоры, как бы грозили, сплетаясь в свете морозной луны.
Запыхаясь и шумно дыша, в расстегнутом пальто он взлетел на последний этаж вонючего подъезда и робко, виновато, устало постучал - тук... тук...
 Дверь открылась нервно. На пороге стояла заплаканная мать. Сережа, улыбаясь, протянул ей ключи. И почему то именно от этого она вдруг зашлась в рыдании, и Сережа одним махом погрузился в мякоть дергающегося от плача материнского тела. Из глубины жилища слышался виноватый, как бы извиняющийся голос отца:
 - Пришел что ли…  Наташ, ну вот видишь… все нормально же….  – по его голосу чувствовалось, что ему крепко влетело.
- Замолчи, изверг! – мать подобно волчице, защищающей выводок, набросилась на отца. Видно было, что скандал в самом разгаре. – Тебе лишь бы ребенка на мороз за просто так выгнать, да залиться пойлом под Высоцкого…
- Не за «просто так», Наташ… ну зачем ты… Я ж не знал что он так… Я думал – домой придет…. Ну черт с ними, с ключами….  – отец запоздало оправдывался. Но в конце добавил.  – Но нашел же, больше терять не будет.

Прошлой весной я ступил на потрескавшийся асфальт ровных дорожек, словно лучи, ведущих к покосившимся хрущевкам от гарнизонного дома офицеров. Я шел по той самой аллее, где когда то деревья, окаймлявшие ее, казались большими. Большим мне когда то казался и пустырь у старой школы, оказавшийся на деле простым тесным пятачком, как бы мелкой проплешиной на теле военного городка. Городка моего детства.
Я бродил по улочкам, чавкая ботинками в трещинах-лужах и вспоминал эту историю из моего детства. Квартиру, где тогда жил мой друг Ярик, теперь снимали какие то кавказцы. Я знал что семья его здесь уже давно не живет. Ярик, бредивший с детства ВДВ и «Голубыми беретами», вырос и дорвался до своей мечты  - нахлебался он ее сполна. В лихом девяносто шестом он не колеблясь пошел служить в ВДВ срочную, и погиб уже контрактником в 1999 году, при захвате штаба ваххабитов в Урус-Мартане.