Диалог с зеркалом

Я сидел в клубе, что находится в центре Новосиба, и топил свой  взгляд в бокал с виски, как будто там мог увидеть что-то интересное, например стаю китов или дельфинов, которых поселило туда воспаленное воображение,  а может другой сюрреальный бред. Но скорее всего я узрел там свое отражение, отпечатанный в жидкости негатив своих глаз, а в них миллион мыслей, которые пытались смешаться с алкоголем и потерять в нем свою разрушительную силу. Мысли вяло тонули в волнах джаза, танцевали под сложные синкопированные ритмы и замирали в невесомой легкости, которая уже через секунду разрушалась чьей-нибудь репликой из за соседнего столика.
Погружение продолжалось, поверхность океана, состоящая из клубного шума уходила, оставалась где-то там за стеной, за стеной собственного одиночества. Споры людей доносились до меня, как звуки прибоя до экипажа идущей на дно подводной лодки во времена второй мировой войны. Но моя война шла у меня внутри, полигон собственной души не выдерживал артобстрела, который учинил мозг. Мне уже двадцать, скоро будет двадцать один, а когда-то было пятнадцать.
Чудеса. А память - лучшая машина времени.
Моменты радости, как картинки в калейдоскопе складываются в единое пурпурное эмоциональное полотно, которым ты любуешься будто антиквар. Удивляешься - да ведь это же все я, это же все моя жизнь.
Ты смакуешь свою память будто гурман, ешь сюжеты своей еще такой маленькой жизни под соусом времени, отбирая самые лакомые кусочки. Но неожиданно обнаруживаешь, что гурман та из тебя никудышный и память выносит на блюде двадцать пятый кадр, который бы ты хотел забыть, вырезать и сдать в утиль.
Внезапно джаз стихает и сменяется другой музыкой, но ты  вдруг понимаешь, что это произошло только  с тобой. Для тех других людей с той стороны аквариума звучит все та же музыка, это все также видно по их томным движениям, которые изнежены, будто пуховыми перинами, волнами джаза. Память включила кассету в твоем усталом мозгу, понизила басы, настроила громкость и начала крутить музыкальный альбом, когда-то так много значивший в твоей жизни.  Виктор Цой и группа Кино, 1985 год, альбом «Ночь».
 Зазвучали первые секунды песни, бойкий ритм, под который так бодро шагали когда-то по темным мостовым далекого города Н, бархатный голос Цоя, который звал «выйти на улицу, когда во всех окнах погасли огни, один за одним, увидеть, как уезжает последний трамвай», но тебе не хочется никуда идти, ты уже другой, большой и серьезный, да и щетина скребет кожу ладони, которая дотронулась до щеки. Но неожиданно за твоим столиком напротив тебя появляется наглый подросток и говорит тебе: «как так можно, ведь это был твой любимый альбом, ты гонял его день и ночь, до тех пор пока не стер новые головки магнитофона, в кого ты превратился», и ты узнаешь в этом подростке себя, только пятнадцатилетнего. Подросток возмущается, а тебе наплевать, ты теперь любишь джаз, спокойный и степенный джаз, в котором есть все что тебе нужно от музыки. Но молодой человек напротив тебя не унимается: «в этой музыке есть простая, а от этого очень близкая романтика, понятная каждому молодому жителю города и то единение с миром, которого тебе так не хватает», но ты видишь в этой музыке теперь лишь тоску, космических масштабов печаль, которая задела души всех подростков перестроечного советского союза и постсоветской России, гимн детей проходных дворов. Чем были хороши песни Цоя, под них можно было маршировать, под них хотелось маршировать, тогда в пятнадцатилетнем возрасте «улицы ждали отпечатков наших ног», а «высокая в небе звезда звала  нас в путь». Но сейчас этого уже не надо, комфорт и уют стали дороже. Неоромантическая эстетика, к которой относила себя группа «Кино» уже не привлекает, осталось только уважение к авторам песен, да обрывки музыки, которые бывают прорываются изнутри.
Подросток снова скандирует: «музыка и песни Виктора Цоя очень искренние и пронзительные, такого магнетического голоса нет ни у кого». Ты соглашаешься, но для себя отмечаешь, что тебе уже по вкусу вычурные инструментальные композиции, которые являются часто всего лишь музыкальным дизайном, коллажом, с которым развлекался какой-нибудь гений   из Европы.  «Виктор Цой пел о понятных вещах, до того понятных, что казалось, голос доносится с соседней лестничной клетки и певец живет с тобой в одном подъезде, это еще один секрет популярности группы «Кино»! «Цой был настоящим героем» - говорят тебе, но ты отвечаешь, что героев уже нет, потому что нет системы против которой нужно бороться, а если и нужно вести с кем-то бой, то только с самим собой! А  для этого большей  годится эйсидджаз, который настраивает твой мозг на позитивную волну и мягко приручает в тебе зверя.
«Каждую песню Виктора можно было смело отнести к себе и сделать своим гимном, спеть под гитару в любой компании и тебя бы поняли, а потом искренне звали зайти как-нибудь еще», да, отвечаешь ты, но тебе уже давно не интересны эти посиделки с гитарой, подавай тебе новейшую звукозаписывающую студию, оснащенную по первому слову техники, да и маршировать под гимны уже не хочется!
«Если бы тебя попросили сейчас написать рецензию на этот альбом, что бы ты написал» -  спрашиваю себя, « даже не знаю» - отвечаю в пустоту- «попросите кого-нибудь другого».