Долгое утро

Для того чтобы жить в этом городе, его надо любить. Любить безумно. До боли. До хрипа, до хруста в суставах. До предательских слезинок. До капелек крови в уголках обветренных губ. А иначе нельзя. Иначе не сможешь. Иначе как в сырую расстрельную стену упрешься лбом в его сдержанность, ошибочно принимаемую за высокомерие и вселенское спокойствие, не менее ошибочно принимаемое за угрюмость. И пускай мое солнце встает из-за коробчатых новостроек, одинаковых, как поганки в одной грибнице, я знаю, что совсем недалеко, всего в полутора часах езды от этой вот замызганной остановки есть мои любимые дворцы, каналы, мосты...
Меня часто посещают такие мысли. Наверное, я действительно очень люблю свой город, иначе как объяснить появляющуюся от них на лице улыбку, когда поводов улыбаться нет.
Когда промозглым дождливым утром приходится зябнуть под протекающим козырьком остановки с несколькими десятками таких же бедолаг, дожидаясь раздолбанного, чадящего горелым соляром автобуса. Теряя пуговицы и обрывая карманы, ввинчивать свое тело в его теплое, пахнущее псиной нутро, а потом жаться в угол, стараясь, чтоб какой-нибудь пенсионер не зацепил тебя по лицу или новой куртке острым садовым инвентарем или заляпанным грязью рукавом. А потом...
Ох, не хочется мне думать об этом потом, да и о сейчас тоже думать не хочется. Холодно, мокро, невыносимо дергает раненая рука. И ведь что обидно. Я ведь по утрам в будний день практически не завтракаю. Так, максимум что могу, стакан сока замахнуть. А тут решил себе пару бутербродов сделать, гурман хренов, да еще и горячих. Словно в отместку за нарушение самим же собой установленных правил, огромный нож соскочил с замерзшего до стеклянного звона куска масла и с тягучим чавкающим звуком впился мне в ладонь. Хорошо, что я даже понять толком не успел, что случилось. Испугался бы, так может, пришлось и скорую вызывать, а так... Просто дернул. С тем же мерзким звуком лезвие медленно, словно нехотя, покинуло рану. Кровь брызнула на светлый линолеум.
Со звоном швырнув обидчика в раковину и костеря сквозь зубы родню, моральный облик и мирское предназначение кухонных ножей, я запрыгал по кухне, пытаясь одновременно зажать рану и извлечь из аптечного ящика бинт. В конце концов мне это удалось, правда, белый кухонный шкафчик стал выглядеть так, как будто рядом с ним под бритвами известного добряка и гуманиста Фредди Крюгера полегла стандартная американская семья: отец, мать, старшая дочь, младший сын и черный лабрадор.
Повязка получилась на редкость неудачная, потому как накладывать ее пришлось с помощью одной руки, зубов и известной матери, но делать другую уже времени не было. Тем более, что бинт оказался единственным в доме и сразу же пропитался кровью – не стирать же его? Да и опаздывать сегодня никак нельзя. Могут и уволить.
А вот, кстати, и он. Вернее, оно. Чудо советского еще автопрома, кренящееся на левый бок и громыхающее какими то разболтавшимися деталями. То, что монстр не чадил выхлопной трубой, настораживало. Возможно, двигатель находится на той стадии износа, когда «пациент уже не дышит». Однако делать нечего, надо штурмовать его разверзшиеся недра, иначе следующего еще минут двадцать ждать на холодке, а никакого другого транспорта, спасибо городской администрации, отменившей все маршрутки, тут нет.
Пристроившись за огромной бабкой в старом выцветшем пуховике, из которого тут и там торчали белые стволики подушечного пера, и цветастом платке, я мелкими шажками стал продвигаться к задней двери. Кто-то тут же зацепил меня по больной руке, но не сильно, рана, вроде, не открылась. Я попытался спрятать руку в карман во избежание повторных попаданий, но что-то тут же ударило по голени. Так сильно, что ногу выбило из под меня, и я потерял равновесие. Чтоб не упасть под ноги желающих уехать этим рейсом, пришлось вытянуть ее и упереться в плечо соседа. Больно.
Опустив глаза вниз я понял, что тетка тащит с собой жестяное ведро литров на двенадцать, набитое какими-то банками. То ли с соленьями, то ли с удобрениями, под газетой плохо видно. Вот же дура! Надо ж в час пик в переполненный автобус да с такой тарой? А? Врезать бы тебе по руке, чтоб пальцы разжались, и ведро это гадское, исторгая из себя содержимое, угромыхало прямо под автобус. Или под колено треснуть, чтоб ты тут в грязи посидела, подумала над своим обликом орале, а приличные люди спокойно уехать смогли.
Впрочем, ладно, что это я так завелся-то? Все люди, все человеки, всем ехать надо. Еще хорошо, что у тетки не царапающийся кот в корзине или не моток колючей проволоки в полиэтилен завернутый. А то бывали случаи...
Ну вот, в автобус попадаем, и солнышко, кажется, выглянуло.
Стоп. Какое солнышко?! Дождь же как из ведра. Ни одного просвета. Что? Девушка? Точно. За мусолящими лобовое стекло дворниками. В кабине огромного джипа, тормознувшего сразу за автобусом. А как не тормознуть? На этой дороге двум Жигулям не разминуться, не то что старому «Львовцу» и новенькому «Ниссану». Но какова... Волосы светлые, глаза светлые, лицо... Светлое. Сквозь дождь. Сквозь оставляемые дворниками грязные потеки. Действительно, как солнце.
Помнится, несколько лет назад попалась мне книжка одного философа. Банальщина жуткая. Большинство его размышлений способно стать откровением разве что для половонедозрелого ученика старших классов начальной школы. Но вот одна мысль мне там очень понравилась: Если ты видишь человека, который тебе интересен, хотя бы сделай попытку с ним познакомиться. Если удастся – отлично. Если потом окажется, что знакомство было напрасным, ничего страшного, всегда можно обратно раззнакомиться. А вот если ты его сейчас упустишь, то очень может быть, потом пожалеешь, но даже за локоть себя укусить от обиды не сможешь. Почему не сможешь? А ты попробуй!
Прежде чем этот ворох мыслей, беспорядочный как свободное падение бутылки в шахте мусоропровода, успел как-то структуризироваться, я остановился. Сдал назад, получив в спину тычок чьим-то сухоньким кулачком, а может, и черенком от лопаты, с них станется. Снял ногу с достигнутой таким трудом подножки автобуса. Нежно отвел в сторону, а мог бы и наподдать, направленный точно мне в переносицу локоть и (сам удивляюсь, обычно, когда я набираюсь смелости у меня не хватает мотивации этого сделать) шагнул к джипу.
Не подумайте, я не наглец, не самоутверждающийся напоказ мальчик с кучей комплексов, хотя, конечно, полностью от них и не избавлен. Не дурно воспитанный(ная) деревенщина, хотя проживание в нашем деревенском аппендиксе гордо именуемом «микрорайон» (великого, между прочим, города) к тому располагало. Экспрессивные, безбашенные поступки – тоже номера не из моего репертуара. Но движимый скачущими мыслями и совершенно непонятными душевно-физическими силами, я в несколько шагов преодолел расстояние, отделяющее меня от машины и ухватился на скользкую и грязную ручку передней дверцы. Она оказалась не заперта. Замок, надо полагать, центральный, щелкнул, и из гнезда, как жало гадюки, выскочил его язычок. Хорошая у девицы реакция, но поздно уже. Оттолкнувшись от огромной трубы-подножки я с хлюпаньем водрузил свой обтянутый мокрой джинсой зад на роскошное кожаное сиденье.
– Вы... Ты... Это что? – недоуменно спросила она, уставив на меня свои глазища с огромной радужкой небесно-голубого цвета и маленькими точечками зрачков. От этого взгляд ее был похож на двустволку, к каждому стволу которой прикрутили по калиматорному прицелу. Замямлить сейчас что-то маловразумительное было бы смерти подобно. Девушка была явно не из тех, кто хоть кому-то уступает инициативу. Еще секунда, и она попросит меня выйти из машины. Возможно, даже вежливо.
Жестом, подсмотренным у крутого голливудского «мачо» Антонио Бандераса я выбросил в ее сторону руку, отставив указательный палец так, как будто собираюсь приложить его к ее губам и зашипел.
– Пс-пс-пс... Просто увези меня отсюда, и никто не пострадает.
– Как это, я...
– Никак. Просто езжай.
Не знаю, что на нее подействовало больше – мое неожиданное вторжение, шипение или уляпанный бурым бинт, на котором отчетливо проступали свежие пятна крови. Открылась-таки рана.
Не преставая косить на меня своим удивительным глазом, она резко тронулась, вывернула руль, шурша колесами по гравию противоположной обочины, объехала (хорошо никто навстречу не попался) грязную корму автобуса и вдавила педаль в пол. Электронная светящаяся стрелка спидометра прыгнула за сотню.
– Не гони, – прошипел я. – Спокойнее.
Она кивнула, закусив губу, и чуть сбавила обороты.
Так, теперь надо как-то ее успокоить и объяснить цель своего вторжения. Правда, боюсь, что если в лоб сказать, что я не угонщик, не террорист и не насильник, а просто познакомиться хотел и «ничего такого», она меня прямо на ходу выкинет и будет, в общем-то, права. Пожалуй, сейчас лучше всего подойдет роль «бегущий от правосудия», тем более и лицо у меня не бойцовское, а вот для парня, на которого бандиты жестко «наехали» или менты, это в самый раз.
– Девушка, вы не беспокойтесь, я ничего плохого вам не сделаю, мне надо просто уехать подальше от этого места и все.
Она тряхнула волосами – ох и норовистая лошадка:
– А просто руку поднять было нельзя?
– Эту? – я снова поднял свою окровавленную культю на уровень глаз – и Вы бы остановились? Сомневаюсь я что-то.
– Ну да. И скоро вы перестанете осчастливливать меня своим присутствием?
– Думаю, минут двадцать, не больше.
– И на том спасибо, – она вновь уставилась на дорогу и, кажется, немного расслабилась, даже губу закусывать перестала. Только костяшки пальцев предательски белели на руле.
Я люблю и ненавижу Голливуд. Люблю за штампы вообще и за образ несправедливо обвиненного в смертных грехах или преследуемого ни за что героя, намертво впечатавшийся в разъеденные кока-колой мозги моих сограждан.
Ведь можно десяток фильмов припомнить, в которых тот самый в чем-то ковбой, ловит (угоняет, захватывает) на дороге машину. А ее водительница, непременно женщина и непременно красивая (хоть бы раз мужика посадили или уродину какую), сначала пугается, очень пугается, даже пытается оставить героя на заправке или сдать властям. Но потом успокаивается, выслушивает его историю, понимает, проникается, влюбляется в него, такого мужественного (хоть бы раз посадили рыхлого, плюгавого толстопуза) и помогает ему выпутаться и оправдаться.
Я искренне надеялся, что перед глазами моей vis-a-vis маячит именно этот почти светлый образ, а не малопривлекательная образина уличного кидалы-угонщика. Что ж, по голливудской хронологии ей пора бы уже и успокоиться. А вот как раз и пост ГАИ на въезде в настоящий город. Что это она, притормаживает? Вот этого нам совсем не нужно...
– Пс-пс-пс – опять зашипел я на манер экспансивного испанца и помахал у ее лица окровавленным бинтом – уж не тормозить ли ты тут собралась? – пожалуй, получилось слишком развязно и театрально.
– Нет, просто лучше скорость чуть сбавить, чтоб не привязались. Тебе ведь не надо, чтоб к нам менты привязались?
– Не надо, – подтвердил я машинально отметив и «ты», и «нам», но больше думая о том, как бы с ней все-таки объясниться. Познакомиться. В конце концов, ради этого все и затевалось. Только смотрю я на нее, на губы ее сжатые, на глаза прищуренные, на ногу, нервно вдавливающую педаль в пол...
– Э... Следи за спидометром! – черт, как-то слишком грубо получилось. Жестяно. Каждым словом, каждым своим движением я все больше и больше загонял себя в такие дебри, из которых все труднее будет отыскать дорогу назад.
Нет, надо прямо сейчас остановиться и объясниться, пока слишком поздно не стало. Пока еще какие-то дрова не наломались паче чаянья. Как раз вот и съезд с дороги удобный на грунтовку какую-то, последний перед нормальным городским асфальтом. Дальше придется еще и место под парковку искать. Только поймет ли она правильно мое пожелание свернуть в лес? Опять приказывать, размахивая окровавленным бинтом? Ситуация стремительно выходила из-под контроля.
– Тормозить? – резанул по перепонкам ее сухой, шершавый голос.
– Что? – я не сразу смог оторваться от своих мыслей и вернуться к реальности.
– Гаишник впереди, палочкой машет. Останавливаться?
И тут и я увидел человека в сером дождевике, бодро и с каким-то вежливо-гротескным садизмом отмахивающего полосатой палочкой, явно приглашающей нас съехать на обочину. Мое сердце судорожно бухнуло. Потом упало куда-то вниз, к мочевому пузырю. Потом резко рвануло вверх, горячим комом забивая дыхательные пути и застучало там с дикой скоростью, как блокадный метроном отмеряя последние секунды нормальной жизни до кошмара. Мысли несло в галоп.
Два удара – секунда! Вот теперь точно кранты. Два удара – секунда! Игры кончились, не успев начаться. Два удара – секунда! Если остановиться, то девочка закричит, что ее похитил маньяк. Тут же под «стволом» наручники и наденут. Два удара – секунда! Если не остановиться, то патрульный сообщит по рации... Два удара – секунда! ...и на следующем посту нас тормознут, а если нет, то... Два удара – секунда. ...на следующем «ежа» постелют или по колесам стрелять начнут. Только вот этого и не... Два удара – секунда! ...хватало. Еще и машину попортить и девочку под... Два удара – секунда! Какая-то слишком быстрая секунда. ...пули. Нет, все... Два удара – секунда! Выхода нет... Два уд... Сдаемся.
– Тормози.
Она нажала на педаль, но черная туша «джипа» еще метров пятьдесят скрипела покрышками, пятная мокрый асфальт жирными, резиновыми разводами. Сердце замерло. И весь мир замер вместе с ним. Только равнодушные ко всему «дворники» продолжали со страшным скрипом казнить на лобовом стекле мелкие дождевые капли. Призрачный серый человек в зеркале заднего вида неотвратимо надвигался из-за серой пелены дождя, обретая четкость и вес. Деревья за окном с любопытством и укоризной смотрели на меня множеством зеленых глаз с маленькими капельками зрачков.
– Ты это... – мне хотелось объяснить ей причины своего поступка, извиниться, но вместо этого я положил свою руку, замотанную окровавленной тряпкой, на ее, так и сжимавшую руль, и прошептал – не бойся, прорвемся.
Она вздрогнула, но ничего не ответила.
Милиционер наконец-то добрался до машины, обходя ее почему-то не со стороны водителя, а со стороны пассажира, то есть меня. Черт его, может решил, что это праворульный вариант и управляю этим тарантасом я. Ну вот, всего-то ничего. А может...
Патрульный постучал в стекло кончиком жезла. Высота у этой машины был такой, что его подбородок находился как раз на том уровне, верхнего края дверцы. Неожиданно (для меня) стекло поползло вниз, снимая последнюю преграду между мной и законом, который особенно жесток к шутникам и пустоголовым идиотам вроде меня. Постовой чуть нагнулся, загораживая своим красным лицом почти все пространство окна и напрочь забивая лесные запахи ароматами пота, кожи, лука и мокрой псины.
– Стар лейт бур-бур-бур, – чуть не стошнило лейтенанта собственной фамилией – почему превышаешь? Почему номера грязью заляпаны? Документы и техпаспорт на драндулет давай.
Мне почему-то очень не хотелось видеть свой рок, удачно замаскированный под блюстителя дорожного порядка с красной рожей, алчными свинячьими глазками, пухлыми губами и пеликаньим вторым подбородком, вальяжно покоящимся на жестком форменном воротнике. Где их таких берут, на племя разводят, что ли? Нашел на лобовом стекле одну, очень верткую и живучую каплю, которая стекала, несмотря на все попытки дворников смахнуть ее с прозрачной плоскости ее мира.
Краем глаза я успел заметить, как девушка грациозным кошачьим движением потянулась через меня к окну, и губы ее изогнулись, собираясь провести через себя на свет божий слова, которые поставят точку в этой главе моей жизни. Ее профиль потихоньку вплывал в область моего зрения. Полные, но четко оформленные губы, небольшой острый подбородок, прямой нос с точеными ноздрями, высокие, почти азиатские скулы и глаза... Моего лица коснулся тонкий, почти невесомый локон, от которого пахло лавандой и еще какими то травами. Сердце опять бухнуло и как сорвавшийся с направляющих паровой молот ударило куда-то под горло. Неужели я потеряю это все, даже не успев как следует разглядеть?
Положив ладонь левой руки на плечо девушки, я толкнул ее назад, стараясь сделать это помягче. Не удалось, она отлетела назад и с хрустом впечаталась в боковину дверцы со всеми ее ручками, пепельницами и прочими выступающими частями. Ну вот, еще минус одно очко. Правая тем временем ухватилась за ручку и, упершись ногой в кожу обивки, я что было силы распахнул дверцу прямо в лицо гаишнику. Я очень надеялся, что его просто мягко толкнет в живот и отшвырнет в канаву, но тоже не получилось. То ли я оказался никудышным ниндзей, то ли он был готов к возможным неприятностям, но живот из-под удара он увести успел. Правда, не очень удачно втягивая свое внушительное брюхо, он наклонил голову вперед, и железная кромка вскользь ударила его точно по концу подбородка. Даже хороший боксер не смог бы без тщательного выцеливания влепить такой «крюк». Его голова дернулась, и он, как ударенный на полном скаку в пятачок боров, хрюкнул и стал заваливаться вперед. Я уперся ногой куда-то в область нагрудного кармана и со всей силы толкнул его назад, чтоб он случайно не угодил под колеса рванувшего с мест, как испуганный бегемот, джипа. Прежде чем тело незадачливого служителя закона достигло дна канавы, его успело изрядно забросать грязью.
Еще бы он не рванул – я так заорал «Гони», что аж у самого уши заложило. Резко захлопнул дверцу и уставился девушку. Ее руки снова вцепились в руль до белизны в костяшках. Губы были сжаты в ниточку, глаза неотрывно смотрят на дорогу. Кажется, она еще и сильно кривится на левый бок, наверняка после удара об дверцу. Черт! Черт, черт, черт!!!
– Слушай, ты это... Извини.
– Да пошел ты со своими извинениями, – процедила она, не разжимая губ – на кой это делать было?
– Извини, я не думал, что так сильно тебя толкну.
– Извини, извини... Мне-то пофиг, пара синяков. Зачем ты мента так шарахнул?
– Ну как, я думал ты сейчас на помощь звать будешь, вот и...
– Кретин. Натуральный. Отморозок безбашенный. Я бы его заболтала, и мы бы спокойно дальше поехали. Ну, в крайнем случае отлистали бы ему пару сотен.
– А тебе что, жалок его – непонятно на что вдруг обиделся я. Хотя нет. Понятно, я не хотел себе признаваться в том, что испугался, вот и крысюсь теперь. Надо бы прекратить.
– Нет, мне этих козлов, на шоссе «капустку» щиплющих, совсем не жалко, только если он все же номера успел разглядеть, плохо мне придется. Да даже если и не успел... Хорошо хоть машин таких в городе довольно много и зарегистрирована она не на меня. А может, он башкой сильно треснулся, и у него амнезия случилась? Или он вообще ласты там склеил? – с надеждой произнесла она.
– Вряд ли. Если, конечно, в канаве ни на какой кол не напоролся. По чайнику он не сильно получил, во всяком случае, не смертельно, а на травку падать... – я пожал плечами. – Кстати, они редко по одному ездят, не Техас, там, наверное, второй в машине остался?
– Не факт. Если бы второй там остался, он бы уже за нами с мигалками и сиренами летел. У них народу на город-то патрулировать не хватает, не то что свалки окрестные караулить. А этот-то скоро очухается?
– На ноги минут через пять встанет, а вот чтоб на машине в погоню пускаться... Может, минут пятнадцать-двадцать.
– За это время мы далеко успеем уехать. Не найдут, – она улыбнулась и чуть толкнула меня локтем в плечо.
Я снова мысленно отметил про себя это «мы». Кажется, «шведский синдром», когда между террористом и заложником теплые доверительные отношения складываются, не выдумки. Говорят, баба одна даже замуж за чувака, который ее в заложницах держал, вышла. Почти каламбур: Он вышел из тюрьмы, а она вышла замуж. Может быть, девочка моя («моя», эк я ее уже) тоже ко мне уже успела проникнуться. Почти расслабилась. Даже улыбается почти. Только костяшки на руле так и не отошли еще. Сейчас главное, чтобы она не спросила, от кого я в таком окровавленном виде бегаю, а то истории-то готовой нет, а начнешь с листа сочинять, завраться можно элементарно. А даже если на вранье не подловят, то все равно, блеять будешь, заикаться. Надо бы что-нить присочинить быстренько.
– Эй, ты куда, – встрепенулся я заметив, что машина сворачивает в какой-то узкий проезд между какими-то складами.
– Кажется, милиция сзади. Мигалка, – она вдавила педаль в пол, и электронная стрелка спидометра, подрагивая, поползла по зеленой аналоговой шкале.
– Где, я не видел, – пробормотал я, привставая и поворачиваясь на сиденье.
Хорошие все-таки тормоза у дорогих машин. Многоцентнерная туша джипа, взвизгнув и выбросив из-под протекторов фонтан щебня, замерла как вкопанная. Девочку мотнуло на ремнях, и грудь ее остановилась в опасной близости от руля. Но остановилась. Мое же тело, ничем не пристегнутое, вырвало из сидения и медленно, очень медленно понесло навстречу ветровому стеклу. Ай молодца, как пацана...

Сначала вернулся слух. Шелест ветра в высокой, засохшей полыни. Сытое урчание свежезаправленого грузовика, тянущего неведомую ношу по недалекой автостраде. И чьи-то нетерпеливые шаги, под которыми нервно похрустывала щебенка. Потом вернулись вкусовые ощущения. Во рту было кисло и прогоркло. Как будто я несколько часов перекатывал из-за щеки за щеку стреляную гильзу. Так иногда делают оставшиеся без воды солдаты, чтобы пить меньше хотелось. Потом пришла боль. Сначала накатила как цунами на утлую бамбуковую джонку. Ударяя сразу во все борта черепа и вызывая тошнотную килевую качку во всем, к счастью, находившемся в горизонтальном положении, организме. Скручивая вантами сухожилий дряблые паруса мышц и хлеща получившимися жгутами по фалам нервных окончаний. Потом волна откатилась, оставив в ощущениях рваные края локальных пробоин. Макушка, спина, левый бок. Невыносимо болят вывернутые назад плечевые суставы. Я попытался вывернуть руки в естественное положение, но это мне не удалось. Запястья были крепко схвачены ремнем из мягкой, отличной выделки, это чувствовалось даже на ощупь, кожи. Такую не разорвешь при всем желании. Черт, шаги приближаются.
– Очнулся?
Девушка. Ее голос я слышал достаточно много для того, чтоб не спутать. А отрицать очевидное глупо.
– Угу.
– Это хорошо, я уж подумала, что перестаралась слегка.
– По-моему, не слегка, – процедил я и попытался присесть, но боль, связанные руки и полная темнота помешали. Кстати, а почему темнота? А, глаза ж закрыты. Самое время вернуться в мир зрячих. Обычно в голливудских боевиках герой с трудом разлепляет залитые кровью глаза и с холодной жестокостью смотрит на обидчика, как бы, а иногда и не как бы, а в лицо обещая ему порвать его же задницу на британский (rem. английский - с одним крестом) флаг. Ну, врагов передо мной нет, только пострадавшие от моих действий. Да и я не герой, так что выделываться не стоит.
О-па.
Глаза открылись неожиданно легко и, кажется, слишком быстро. Свет тонким скальпельным лезвием хлестанул по хрусталикам, оставляя на сетчатке рваный, горячий след. Я дернул головой, но не очень отдавая себе отчет в своем телоположении, больно ударился височной костью и рассек щеку о щебень, перемешанный с битым стеклом.
– Э... Подожди, герой, этак ты себя остатков привлекательности лишишь, дай-ка я тебе сесть помогу, – ее неожиданно оказавшиеся довольно сильными руки подхватили меня за воротник куртки и потащили вверх. Я подтянул ноги и кое как утвердился на зудящем кобчике.– Ну, рассказывай?
Терпеть не могу этого вопроса. Даже если мне есть что рассказать, после него все куда-то девается, оставляя в голове звенящую пустоту, а в душе желание послать спрашивающего далеко и надолго.
– Что рассказывать?
– Расскажи, как ты дошел до жизни такой? Что натворил? Кто за тобой гнался так, что ты решил машину вместе со мной угнать, гаишника вырубил?
Ну да. Конечно. Именно так, как ожидалось, все это ей и представилось. И за то, что она недрогнувшей ногой вдарив по тормозам, вышвырнула меня прямо сквозь лобовое стекло, ее осуждать трудно. Даже спасибо можно сказать, что не газанула после этого и не переехала мне руку или ногу, а только связала. Ну что ж, можно теперь смело включать на полную мощность «обаяльник» и плести историю. Про бандитские разборки, бесчестных юристов, друзей, погибших на войне, стареньких мам, благородный порыв, направленный на исправление этого дерьмового мира и прочую фигню в духе Джона Рэмбо.
Однако хватит уже. Не то чтоб я лгал этой девушке в классическом понимании этого слова, то есть вербально. Но всем своим поведением я разыгрывал перед ней небольшой спектакль и формировал определенный образ. И к чему это привело? Едва жив остался. Все. Правда, только правда и ничего кроме правды. Конечно, правда будет выглядеть серо и неинтересно на том фоне, который мог бы создать хороший рассказ со всеми необходимыми атрибутами, но... Считай это моей самоепитимьей и личным покаянием.
– До жизни я не доходил. Ничего не натворил, никого не убил, ничего не украл, никуда не вмешался по дурости. Машину угонять тоже не собирался. Просто увидел тебя, и очень захотелось познакомиться. А поскольку ты в любой момент могла педальку в пол утопить и исчезнуть навсегда... Просто ничего умнее в голову не пришло. А мента это я со страху, если честно.
– Да, а не врешь? – голос ее, до этого довольно напряженный, вдруг потеплел.
– А смысл? Врал бы, так, наверное, придумал бы чего-нибудь пострашнее да поромантичнее. О перестрелках, бандитах, спасенных жизнях и потерянных иллюзиях.
– Тоже верно, – голос ее стал еще на пару градусов теплее – а с рукой что?
– Порезался когда бри... э... когда с утра пытался бутерброд сделать – крайне заинтересованный неожиданным потеплением в отношении ко мне, я приоткрыл один глаз и попытался рассмотреть окружающую обстановку. Картинка была мутная, не в фокусе, с радужными пятнами по краям. Снова затошнило. Сотрясение мозга, похоже. Вот непруха. Однако то, что я смог выловить из качающейся перед глазами картины мира, почти примирило меня с грубой реальностью. Она смотрела на меня и улыбалась. Солнечный зайчик улыбки, такой яркий в этом промозглом сером проезде играл на ее губах, морщил тонкий нос с изящными ноздрями высекал из глаз искорки настоящего тепла и участия. Свет усиливался, креп. Наливался неземной энергией. Становился все нестерпимее...
– Ой, ты опять поплыл. Что с тобой? Голова болит? Тошнит?
– Угу.
– Так у тебя ж сотрясение. Мозга.
– Хорошо.
– Что хорошего?
– Доказывает, что вопреки первому впечатлению, мозг все-таки присутствует в черепной коробке, а то и сотрясаться было бы нечему.
– Шутишь? Ну, раз шутишь, значит, жить будешь. Ладно. Давай, вставай, сейчас мы, пока никто не увидел, машину в гараж загоним. Тут недалеко. Потом я мастера вызову, он ее в порядок приведет, стекло вставит, а то и перекрасит от греха. А тебя мы сейчас до крана водопроводного дотащим, тут за постом есть. Отмоем. Только бы сторож не заметил.
– Хорошо, только ты это... Ремень сними.
– Точно, а я и забыла, то-то думаю, у меня джинсы на бедра съезжают – она засмеялась, мелодично, как колокольчик зазвенел.
Она снова ухватила меня за воротник, одним движением вздернула на ноги и в несколько движений размотала ремень, стягивающий мои запястья.
– Ты постой тут пока пару минут, а я машину пока поставлю. Дождешься?
– После всего, что между нами было? А как ты думаешь?
– ОК. Я скоро. Я слышал, как ее шаги прозвучали по гравию. Хлопнула дверца. Взревел мотор, и через несколько секунд только запах сгоревшего бензина напоминал о том, что рядом со мной стояла мощная машина. Да легкий запах духов. Хотя... Боюсь, это уже мне просто казалось. Минуты проходили. И проходили. И проходили. И проходили. Устав стоять, я аккуратно нащупал спиной стену и тихонько сполз по ней на корточки. Тупая боль зашевелилась в теле, но видимо устав, не стала распространяться дальше локальных очагов. Зато сырой промозглый ветер решил взяться за меня всерьез. Он то норовил сам заскочить под постепенно промокающую куртку, то подхватывал с земли всякий мусор и швырял его горстями то в лицо, то за шиворот.
Ну вот... Похоже, она не вернется. Следовало ожидать. Я бы точно не вернулся к какому-то грязному, окровавленному уроду, исключительно по собственной дурости наломавшему таких дров...
Нет, вроде шаги. Ее? Нет. У нее каблуки были высокие, с железными набойками, наверное, от этого звук получался топочущий. А эти тяжелые, топочущие, как от тяжелых ботинок. Я с трудом приоткрыл один глаз и всмотрелся.
По дорожке ко мне приближались два молодых человека самого неприятного вида. Невысокие, с тяжелыми надбровными дугами, нажеванными челюстями и мясистыми, складчатыми затылками. Как в той песне: «Все они в кожаных куртках, все небольшого роста, хотел солдат...» Хотел-то, может, и хотел, но не смог. Ребята явно направлялись ко мне, один, пониже, с плоской физиономией и избыточной комплекцией борца в отставке опасно покачивал в руке монтировку, на которой неприятно поблескивали капельки конденсата. Второй держал руки в карманах, но выглядел не намного приятнее своего кореша. Даже, пожалуй, более неприятно. Было в нем что-то такое... Грозить не будет, замочит сразу и вся недолга. На местных сторожей не похожи, да и на не местных тоже. Прикид слишком дорогой. Куртки, часы «под Ролекс» (двадцать баксов на любом гонконгском базаре), новомодные «Докторы Мартинсы». Скорее шестерки крутого босса или барыги по мелочи.
Черт, только не сейчас. Я совершенно не в состоянии вести задушевные разговоры с какими-то уродами, а уж тем более кулаками размахивать. Мне сейчас одного удара по репе достаточно, чтоб отправится в мир, который почему-то упорно продолжают считать лучшим, хотя никто оттуда не возвращался и о прелестях не рассказывал.
Молодые люди меж тем подошли вплотную.
– Э... Брателла... Ты тут «Ниссан» вишневый не видел? – начал один без приветствий и предисловий.
Твою ж мать! За сегодня я видел только один вишневый «Ниссан», тот самый, который привез меня в это тихое, безлюдное место и лобовое стекло которого я вышиб собственной головой. Совпадения, конечно, разные бывают, подчас самые неожиданные, но чтоб вот так... А ищут они эту машину, похоже, не с самыми добрыми намерениями.
– «Пассат» белый видел, а «Ниссан» вишневый – нет.
– А че тут пасешься?
– Друзья подвезли. Сами по делам пошли, а меня попросили тут подождать.
– А почему башка разбита? – голос спрашивающего стал жестче.
Мда, может быть, ума у них и немного, но в чутье им явно не откажешь. Я потупил взор и уперся им в прыгающую кошку на ожидаемо спортивных штанах. Интересно, и зачем их Puma так лепит, что кажется будто одноименная кошка хищно бросается на причинное место. Может надеются, что это наведет других «кошечек» на мысль…
– Оступился, когда из машины выходил – надо бы было, конечно, что-нибудь поубедительнее соврать, но в голову совершенно ничего не лезло. Да к тому же, чтоб хорошо, убедительно врать нужно быть заинтересованным в процессе и уважать того, кому врешь, а я к этим ребятам ничего кроме презрения не испытывал, поэтому и вышло неубедительно.
– Хорошо хоть не бритвой порезался.
Ого, а у пацанов-то еще и чувство юмора есть. Только катились бы они со своим чувством подальше, пока девушка не вернулась. Они ведь наверняка ее ищут, вместе с джипом. Непонятно, правда, зачем, но уж явно не для того, чтоб о влиянии композиторского гения Шостаковича на исполнительскую манеру Ростроповича разговаривать. Предупредить бы ее как-нибудь. Но как? Разве что заорать во все легкие, но тогда скорее всего, я получу монтировкой по голове и все таки узнаю как оно там, за гранью жизни. И все-таки...
– Знаете, я тут сидел пока, мимо проезжала какая-то тачка, джип, наверное, судя по реву. Он тут из бокового проезда вырулил и куда-то туда – я махнул рукой в сторону выезда и поразился своему тону, ставшему вдруг неприятно заискивающим – поехал.
– Пацан, про джип базара не было, ты сам сказал – лопатоподобная кисть сгребла мой ворот и чуть скрутила, я задохнулся и закашлялся – ну-ка выкладывай, что знаешь.
– Я не...
Снова рывок, на этот раз посильнее. Истерзанный, давно превратившийся в желе мозг мотнулся внутри черепной коробки. Черная густая волна поднялась от вновь пустившегося в галоп сердца к голове, но не найдя там места, выплеснулась через рот, прямо на держащего меня парня. Тот с матом отскочил, и в этот момент огромный, блестящий «кенгурятник» вишневого джипа «Ниссан» подцепил обоих бойцов и отшвырнул от меня метра на три.
Один кувырнулся в воздухе и как груда тряпок отлетел к стене. Второй, которого, видимо, зацепило не так сильно, ловко кувыркнулся через спину с выходом в стойку, но пошатнулся и медленно осел рядом с первым.
Я тупо, но внимательно, посмотрел на блестящий кенгурятник с темными пятнами крови. Потом перевел взгляд на забрызганные грязью фары, на гладкий капот, от которого вверх поднималось теплое марево, на зияющий провал отсутствующего лобового стекла. На белые костяшки пальцев, крепко сжимающие огромное рулевое колесо. На огромные глаза, неестественно ярко блестящие на напряженном, запыленном лице, обрамленном светлыми спутанными волосами. Вернулась все-таки – подумал я и потерял сознание.

Сначала вернулся слух. Шелест ветра в высоких, облетающих кронах. Где то недалеко сыто урчит мощный автомобильный двигатель, какое-то неясное бормотание. Было такое чувство, что кто-то засунул «жеваную» кассету в старый магнитофон, и пленка то замедляется, то ускоряется, а то и вовсе соскакивает с направляющих, отчего звук куда-то уплывает и возвращается вновь. Постепенно начали различаться слова, произносимые нагловатым, требовательным голосом.
– ...вставай. Вставай, блин. Хватит валяться.
Потом вернулись вкусовые ощущения. Во рту было кисло и прогоркло. Как будто я несколько часов перекатывал из-за щеки за щеку стреляную гильзу. Так иногда делают оставшиеся без воды солдаты, чтобы пить меньше хотелось. Потом пришла боль. Сначала накатила, как цунами на утлую бамбуковую джонку. Ударяя сразу во все борта черепа и вызывая тошнотную килевую качку во всем, к счастью находившемся в горизонтальном положении, организме. Скручивая вантами сухожилий дряблые паруса мышц и хлеща получившимися жгутами по фалам нервных окончаний. Потом волна откатилась, оставив в ощущениях рваные края локальных пробоин. Макушка, спина, левый бок...
– Не трясите меня, больно – с трудом выговорили мои распухшие губы, шершавый, сухой язык и распухшая, забитая песком гортань.
– О, очухался наконец-то, обрадовался голос. Тогда давай, быстренько рассказывай, как ты тут оказался и где водитель.
А, понятно, братки, значит, очухались, подумал я. Девушке скорее всего кирдык. Она же их не жалела, когда кенгурятником прикладывала, значит, понимала, что и они ее не пожалеют, если доберутся. А меня отвезли в лес, судя по звукам и сейчас будут кончать, потому что я им все равно ничего не скажу, даже если бы захотел.
– Да пошли вы шестерки драные, – разозлившись, они меня быстрее кончат. – Ни фига я вам не скажу, а меня скоро найдут, и менты вас быстро за жабры... Сначала в обезьяннике отметелят, потом в КПЗ, а потом на зоне лет пятнадцать будете у параши спать уркам ватники штопать, а когда выйдете...
– Э-э-э-э... Парень, ты глаза-то открой.
Я осторожно приоткрыл один глаз и долго пытался сфокусировать взгляд на сером, размытом пятне. Постепенно пятно оформилось в полного розовощекого милиционера в форме ДПС. Я было обрадовался, но...
Мама! Папа! Святые угодники! Кто-нибудь!!! Это был тот самый инспектор, которого я так невежливо пнул в живот всего пару часов назад. Я закрыл голову руками, свернулся калачиком и подтянул колени к животу. «Погиб поэт, невольник чести», «Поминай меня дешевым вином, да и то во хмелю и смеясь».
– Ладно, ладно, ты не бойся, – я почувствовал, как широкая, крепкая ладонь очень аккуратно похлопывает меня по плечу, – взяли мы твоих обидчиков. Тут недалеко, за гаражами. Девчонка твоя молодец, так их бампером приголубила, что они даже толком встать не смогли, когда наряд подъехал. Так с ними и надо с козлами, угонщиками погаными.
Ушибленный мозг никак не хотел осмыслять происходящее. Почему этот толстый дядя не выкручивает мне руки и не тащит в «козелок», охаживая дубинкой по щуплым бокам. Я же ведь на него при исполнении напал. И где девчонка, и откуда он про обидчиков знает? Что за бред? Он меня не узнает, что ли?
– Что с ними?
– Да ничего, не переживай. У одного сотрясение, у другого пара ребер сломана и сухожилия порваны. Очухаются. А зачем же вы к таким отморозкам в машину сели? Да еще в угнанную? Хотя... Откуда вам знать-то было...
– А джип что, в угоне?
– В угоне. Они его со стоянки в «Южном» увели и пытались его в город отогнать, да только хозяин спохватился и 02 позвонил. Объявил «Перехват». Они как раз мимо меня пролетели, ну я за ними и пристроился, вышли на гараж. Только девчонка твоя раньше успела, вырубила их и по газам с испугу. Вот досюда доехала.
– А сейчас где она?
– Черт ее... Машина тут заглохла, а она, наверное, за помощью побежала в ближайшую деревню. Только зря она это. До ближайшей деревни тут километров пять, если по лесу, а до телефона так и все пятнадцать. На шоссе надо было идти. Видать, не сообразила девчонка. Ну ничего, потопчется по грязи на шпильках...
Ага. Вот в чем дело. Этот джип ребята угнали, а девица его у них прихватила, видимо, хотела сама перекупщикам скинуть. Представляю как она «обрадовалась» моему появлению в этой машине. А ребята ее выследили и восхотели свою собственность, полученную нечестным путем, обратно получить. Нарвались на меня и... Поплатились. А нас с девушкой считают случайно подобранными попутчиками. Версия, конечно, никакой критики не выдерживает, но другое объяснение тут придумать сложно. Как-то не тянем мы с ней против двух здоровых жлобов, не та весовая категория. Наверное, поэтому и патрульный меня не узнает. Разглядеть толком не успел за сильно тонированными стеклами и думает, что это один из братков его так. Как раз тот, что повыше, колером на меня похож, а телосложением – на Шварценеггера в соревновательной форме. Только в машине-то не особо разглядишь. Вот он и не разглядел. Да и не поверит, точнее себе не признается, что такой дохляк, как я, мог его так шарахнуть. И не расскажет никому, наверное, как в канаву летал, паруся полами форменного кителя. Короче, все концы по лузам, все пешки в дамки...
А девочка, когда сообразила, что ее сейчас догонят, поймают и наручники на нежных запястьях защелкнут, предпочла исчезнуть от греха. Правда, меня в лесу было нехорошо бросать, хотя и тащить тоже, в общем, никак и некуда. Наверное, подумала, что я не успею окочуриться до того момента, как милиция наткнется на джип. Ну блин, детектив. Агата Донцова нервно курит в углу.
– Хлопец, мы тебя сейчас в больницу отправим, – прервал мои размышления голос гаишника. – Паспортные данные я твои списал (вот тварь, уже и по карманам пройтись успел, пока я в бессознанке валялся), так что жди повестки. А как на дачу показаний пойдешь, девицу с собой захвати. Кстати, как ее???
– Света, – ляпнул я первое имя, которое пришло в голову. И чего ляпнул, отродясь ни одной знакомой Светы не было... – Больше ничего не знаю, только познакомились. Даже телефон взять не успел, хотели до города, а тут... – полил я воды на колесо самой вероятной версии.
– Не верю я тебе, признаться, но, в общем, ты прав. Повестками закидают, умаешься на очные ставки ходить. Пусть уж она дома посидит. Вот, кстати, и скорая. Пойдем грузиться, боец. Что-то ты совсем плох.
– Угу.
– Поддерживаемый гаишником и санитаром, я добрел до машины и завалился на желтоватую, пахнущую больничной дезинфекцией простыню. Задняя дверца с матовым стеклом скрипнула, закрывая от меня лесную опушку и людей в серой униформе, суетящихся около уткнувшегося в канаву кустарник надписью «Nissan» вишневого джипа с распахнутыми настежь дверьми.
В общем? пока все складывается неплохо, только теперь бы не налажать с показаниями. Девочку-то я скорее всего не увижу больше, но все равно... Хорошая девочка. Красивая. К тому же спасла меня от верной смерти. А вот братки пускай по полной отдуваются.
Только с ударом по голове надо что-то придумать. Например так: увидел шапочную знакомую второй раз в жизни, на светофоре сел к ней в машину, сразу по голове получил и отключился. А потом через лобовое стекло... Сам ничего не помню, но ушибы все на нужных местах. Хотите верьте, хотите нет.
Если мент не расскажет, как он в канаву летал, то вообще все гладко будет, а если расскажет... Ну, придумаем что-нибудь. А сейчас поспать, устал я что-то за сегодня. Да и мерное покачивание скорой очень располагает. Сколько там натикало? Я с трудом подтянул к глазам руку с часами и попытался сфокусироваться на все время ускользающих из поля зрения стрелках. Со четвертой попытки получилось. Ничего себе, всего то полдвенадцатого, с момента выхода из дома и трех часов не прошло, а такое чувство, что вечер уже.