Фотография на память

На полочках, рядом с фарфоровыми статуэтками безрукой, но, тем не менее, традиционно прекрасной Венеры Милосской, Аполлона Бельведерского, стыдливо прикрывшего свои прелести фиговым (воистину) листком и библейского героя Давида, по чистой случайности забубенившего грубой неотесанной каменюкой в широкий, высокий, умный и благородный лоб Голиафа, лежали конверты с фотографиями. Зная Ромку (я знаю его еще с института), я предположил, что фотографии он получил только что, и еще не успел разобрать их по альбомам. Так оно и оказалось. Я разделся и прошел в комнату, а Ромка курил в кухне.
- Ром!
- Ну.
- Говоришь, давно квартиру снял?
- Пятый месяц здесь живу.
- Один, или?
- Почему же? Вдвоем.
- С кем это?
- С Евгенией. Посмотри фотки. Мы с ней в августе на юг ездили, к моим.
- В конвертах?
- Да.
- Кстати, а эти статуэтки твои?
- Да.
- А стенка?
- Тоже. Тут вся мебель моя. Видишь ли, натуры со столь тонкой душевной организацей, как моя… впрочем, я больше не знаю таких… возможно, я слишком мнителен, но я не могу спать на чужих кроватях. Как представлю, что в них делали! Брр!
Я взял с полки первый попавшийся конверт, сел на диван и стал рассматривать фотографии.
- Ром! А где Женя сейчас?
Недолгое молчание.
- Уехала к родителям в область. Она же еще учится. Раз в месяц домой в пятницу уезжает погостить.
- Ааа. Слушай, кто это на фотке? Иди сюда вообще.
На кухне загремела крышка мусорного ведра, и на пороге комнаты показался Роман, с тонким, почти воздушным шелковым платком, повязанным вокруг ухоженной шеи. Рома вообще был ухоженным. У него даже в этой самой сумочке для автомобилистов всегда была губка для чистки обуви (автомобиля у него, правда, пока не было). Эстет, ничего не скажешь.
- Кто это?
- Сережка. Брат. Младший. Нелепое создание. Не понимаю, как у таких приятных родителей, как мои, могло получиться такое недоразумение.
- А мне кажется, что вполне нормальный парень.
- Хм! Скажешь тоже! Нормальный! Трусы не стирает, снимет где придется и развесит как попало. А ты спроси, почему его грязные трусы на веранде висят, так они у него сушатся, видите ли! И в дождь тоже сушатся.
- Нормальный! Это ты такой… щепетильный. Как баба, прости меня. И то тебе не то, и это не то. Как только тебя Женя терпит?!
- Мы любим друг друга, вот и терпит. Ты ее уже видел?
- Нет еще.
Я просмотрел еще несколько фото, ничего не спрашивая. На них были все те же лица – Рома, его брат, и родители, которых я уже знал. Отложив очередную фотографию, я скорее понял, чем почувствовал, как воздух вырвался из моих легких, и в комнате прозвучал мой голос:
- Ого!
На снимке, на фоне бесконечного сине-голубого простора моря, переходящего на горизонте в такое же бескрайнее небо, был запечатлен расплывшийся в блаженной улыбке Ромка, а рядом с ним, на каблуках, чуть выше него, стояла обалденная блондинка, с высокой полной грудью, длинными ногами и прелестным личиком. Настоящая секси.
- Это Евгения?
- Она самая.
- Ты в курсе, как тебе вообще свезло, старик?
- А то! - Ромка пылал от счастья, - Правда, есть одно «но», но оно тебя не касается.
- Что за «но»?
- Я же сказал, тебя не касается. Вообще никого не касается.
По-моему, Ромка приревновал. Или обиделся. Я его вполне понимаю. С такой классной девчонкой будешь ревновать. Вокруг столько парней, и все пялятся на твою девушку. Козлы.
- Ок, не буду. Значит, ты ее к родным возил?
- Мы просто на юг ездили. В отпуск. Причем тут родные?
- Ну, вы же у твоих предков жили.
- Это еще ничего не значит.
- Ты, случайно, жениться не собираешься?
- Я? Нет. Разве нам плохо жить так, без штампа? К тому же… Да, все к тому же, - Ромка нахмурился, - Ну и бог с ним.
Я решил не уточнять, какие думы омрачили его чело, и принялся рассматривать фотографии дальше. На большинстве были Ромка и эта Женя, в самых разнообразных вариантах: по одному, вдвоем, в смешных позах. На одном фото они стояли боком к объективу, причем Женя стояла за Ромкой, и обнимала его руками и одной ногой. Очень смешная фотография. Пока я смотрел, Ромка вернулся на кухню, и закурил еще одну сигарету.
- Ром!
- Чего еще?
- Бросай курить, вставай на лыжи!
В кухне хмыкнуло. Еще на одном фото Ромка целовал Женю в губы, а она смеялась, и было видно, что им там здорово, на фотографии. Классная девчонка эта Женька!
Во втором конверте на снимках была одна только Женька. Женька плавающая между волнами (жаль, далеко: видно, что она в купальнике, и больше ничего не видно), Женька сидящая на пирсе в платье, Женька лежащая на пляжу закопанная по шею в песок, Женька за столиком в кафе… Бог мой! Женька в облегающем купальнике! Боже, какая грудь! Я даже возбудился. А может…? Неблагочестивая идея, порожденная на свет внезапной вспышкой вожделения обожгла мое существо, и я был не в силах противиться ей.
- Ром!
- Подожди, дай докурить.
Ага, он докуривает. Скорее! Я расстегнул рубашку, оттянул ворот футболки, засунул фотографию за шиворот и наспех застегнулся. С ума сойти! Я даже вспотел. На лбу выступили капли пота. Я вытер их рукавом. Ведро на кухне снова загремело, и на пороге опять показался Ромка. Прямо дежа вю какое-то. Сделав вид, что интерес мой несколько ослаб, я досмотрел фотографии, и перевел разговор на другую тему. Спустя час мы расстались. Мне вроде как вдруг стало просто необходимо пойти домой. Вроде бы я вспомнил, что меня дожидается приехавшая из Мариуополя бабушка, или кто там еще. Ромка попрощаля со мной, нежно пожав руку, и попросил заходить, когда будет свободное время. Пока мы прощались и пока Ромка закрывал дверь, он машинально развязал шейный платок, и я увидел, что у него на шее красуется огромный фиолетовый засос. Эстет! Однако, как ему повезло!
Не помню, как я добрался до дома, но единственное, о чем я думал, это о фотографии, которая приятно щекотала мне живот, и была готова провалиться ниже, но я старательно выпячивал пузо, чтобы удержать фотографию. Дома я положил ее под стекло на свой рабочий стол, и долго-долго любовался. И не только любовался.
После этого дня я все время думал о Евгении.

Прошла неделя. Моя страсть достигла апогея, когда я не смог сдержаться, и прямо с работы позвонил домой Ромке. Я знал, что он еще не вернулся из офиса, а Женя, вероятно, уже отучилась, и как раз вернулась домой.
Пять долгих гудков, казалось, растягивают секунду на бесконечные минуты. На первый звонок никто не ответил. Я набрал номер еще раз. Гудок. Еще один. На третий гудок кто-то снял трубку.
- Да.
Тот, кто взял трубку, был никак не Женей. Судя по колоритному басу, этот абонент городской телефоной сети был машиной для тарана ворот Римской империи. Я было подумал, что ошибся номером.
- Здравствуйте. Извините, Роман дома?
- А кто его спрашивает?
- Геннадий. Роман еще не пришел?
- Еще не пришел. Ему что-нибудь передать?
- Нет, не надо. Я перезвоню.
Тут я набрался наглости, и спросил:
- А где Женя? С кем я разговариваю?
- Я и есть Женя. Еще есть вопросы?
- Никаких. Спасибо.
Думаю, коллеги по работе надолго запомнили выражение моего лица, когда я клал трубку.

Потом я узнал кое-что про Ромку, чего не знал раньше. Сколько я общался с ним в институте, но даже представить себе не мог, что он любит парней. Я всегда считал, что все эти дурацкие ужимки: гладко выбритый подбородок, прилизанные волосы, почти женская аккуратность и чувственность, даже его способ пить вино – отставляя вбок мизинец (пиво он никогда не пил, считая его неблагородным напитком), – суть эстетство. А оказалось вон как.
И вы знаете, после того звонка, внимательно приглядевшись к фотографии, я увидел, что под подбородком у Евгении едва заметно (все-таки, общий план, «девушка» в кадре сидит на берегу моря), но все же торчит настоящий мужской кадык.
Эх, Евгения! Неспетая песня моя.