про голубя и ворону

Недавно Ветер разговаривал с голубем.
Тяжелый получился разговор, состоящий из одной-единственной фразы. Городские птицы плохие собеседники. Они заговаривают первыми лишь с теми, кто может их накормить, но то был особый случай: голубь умирал. Громко бил крыльями по асфальту, оставляя темные кружева крови и светлые – перьев. Поврежденная шея, свернутая на сторону, являла Ветру только один поворот головы и один лишь глаз – кроваво-оранжевый и полный муки. Ветер услышал, как вздохнула его тень.
«Ветер! - взмолилась глупая умирающая птица. – Помоги мне взлететь, ты же Ветер!» Это был вопрос без ответа. Взлететь? Зачем? Это не спасет тебе жизнь, голубь, подумал Ветер, для этого тебе надо звать Шторм. Но кто ты такой, чтобы докричаться до стихии?
А Ветер не умел лечить и не умел убивать. Он остро почувствовал свою никчемность. Говорить? Что я могу, подумал он, - говорить? Это может даже брусчатка. Это может даже тупой асфальт, впитывающий сейчас голубиную кровь, и даже не понимающий, наверно, что происходит. В чем же тогда смысл? Пока единый закон, имени которому нет, открывает новые грани, те, кто их познает и чувствует, не в состоянии спасти или убить. Это ли – чудо? Наверное, у чуда тоже есть своя тень, та, что являет его миру. Та, что молчит ни о чем.
Ветер может плакать, только когда идет дождь. Но дождя не было, и потому Ветер лишь смотрел и слушал чужую смерть. Он знал, что смерти не нужны слова. И даже когда прилетела ворона, пропрыгала, прокатилась по дороге, огромным, похожим на коготь клювом методично добила голубя и утащила его, чтобы распотрошить и насытиться легкой добычей, Ветер молчал. Он знал, но не чувствовал, что смерти не нужны слова; он чувствовал, но не мог понять исключений единого закона.
Ветер слышал, как вздыхала его тень.