Охотники специального назначения. Часть 1. главы 1-2

«Охотники» специального назначения
(Под грифом "Совершенно секретно")


Часть первая

Возрождение «охотников»


Глава 1

Пан Венявский не соврал - поперла немчура. Да ещё как попёрла! Мощным, невиданным доселе напором. Вот вам и Пакт! Поверили в то, что не нападут. И кому поверили – фашистам. С другой стороны, ведь знали, что будет война? Знали! Она давно смердела с Запада. Так почему же оказались не готовы? Чья в том вина?
Знать бы обстановку, было бы на душе спокойнее. А кто её знает сейчас – кругом неразбериха и паника...
  Сидевший на лесной опушке лейтенант-пограничник со злостью швырнул в костёр сухую ветку. Россыпь ярко красных искр на миг высветила в ночной темени молодое скуластое лицо. Жилистые руки обвили согнутые в коленях ноги, и подбородок привычно уперся в колени. Взгляд серых глаз равнодушно скользнул по двум спящим, скрюченным ночной прохладой, мужчинам и отрешенно уставился на весело игравшее пламя...
         
 Весь вчерашний день со стороны Бреста навстречу лейтенанту Воронову и Дмитрию Цыганову, случайному попутчику с разбитого при бомбежке поезда, неслись натужно ревущие «полуторки» и «трёхтонки». В кузовах одних тряслись на ухабах составленные штабелями зеленые армейские ящики и фанерные короба. В других виднелись домашний скарб и, намертво вцепившиеся в борта, дети и взрослые. В первых в спешном порядке эвакуировали архивы государственных и партийных органов, во вторых - членов семей ответственных работников. Народ попроще ехал на безбожно скрипевших подводах и шел пешком. В некоторых телегах ехали раненые. Пока гражданские. Их лица были полны страданий и мученичества. 
- Когти рвут, суки, - сплюнул Цыганов.
Воронов долго смотрел на встревоженные лица беженцев, и желваки нервно играли на покрасневших скулах.
- Куда вас черти несут? - кричали им. - Немцы в Бресте!
Воронов тогда не поверил. Какие к чёрту в Бресте немцы? Возможно десант, не более. Прорыв границы при поддержке с воздуха. Сволочи – мирное население бомбить! К вечеру уберутся к себе и назавтра принесут официальное извинение. Что-то вроде того, что проходили учения, да немного ошиблись. Увлеклись, знаете ли.
Сколько народа погубить успели. Одно слово – фашисты!
Воронов поспешал – сильно хотелось повоевать с немцем. Прямо до зуда в руках – вот как хотелось! И не из мальчишеского азарта или, чтобы орден заслужить (хотя, конечно, орден не помешал бы) – хотелось лично наказать за жадность непомерную. Мало им показалось захваченной Европы, так посмели посягнуть на его родину. Ещё хотелось отомстить за тех людей, которые погибли в поезде.
Слышимая канонада к исходу вторых суток войны затихала и отдалялась к северо-востоку и югу. "Наши немцев гонят, - думал, вздыхая, лейтенант. - Жаль, если не успею повоевать".
После хлопот у поезда, когда грузили на подводы и машины раненных и убитых, после многочасовой ходьбы по лесу ноги гудели невыносимо. Усталость брала свое, и приходилось отдыхать каждые два часа пути.
На одном из привалов несмело приблизился богатырского сложения сержант, с артиллерийскими эмблемами в петлицах.
Он поправил пилотку, приложил руку:
- Здравия желаю. Разрешите присесть, товарищ лейтенант?
Посидели, раззнакомились... Андрей Ковалёв, так представился артиллерист, допытывался у Воронова об обстановке на границе, о том, что такое вокруг происходит, почему немецкие самолёты бомбят нашу землю. Тут же, не дожидаясь объяснений лейтенанта, высказывал свои предположения и опасения.
- Вот приду я в Брест, а части моей нет - допустим, куда-нибудь передислоцировалась. Что делать? - допытывался он.
- Не знаю, - признался Воронов. - Найди штаб дивизии штаб армии... А сам-то, откуда идёшь?
- А у меня вот, - сержант извлёк из кармана сложенный вчетверо листок и протянул лейтенанту. - Предписание в действующую часть.
- Так ты со школы младшего начсостава, - ознакомившись с документом, сказал Воронов и с иронией усмехнулся: - Ничего не скажешь – своевременно тебя направили. А чего ж пешком?
- Да нет, ехал на машине. Чего бы я пешком шёл? С утра пораньше выехал на попутке, думал скоренько доеду. А потом, вдруг такое началось – конец Света, как сказала бы бабка! Честно  говоря, я и сам здорово струхнул. Одна бомба рядом рванула. Ну, шофёр обратно повернул. Говорит – жить не надоело. А мне-то что ж – предписание на руках, должен прибыть в часть вовремя. Вот и пошёл. И хоть бы одна попутка! Только оттуда – прут и прут. А тут смотрю - вы. Ну, думаю, может, попутчики. Вы не в Брест случаем?
- В Брест.
- Вот так здорово! Я тогда с вами, разрешите?
- Почему нет, - пожал плечами Воронов. - Втроём веселее будет.
Неприязненно покосившись на Цыганова, Ковалёв вполголоса поинтересовался, что он за тип.
Дмитрий Цыганов с независимым видом разлегся на траве и, блаженно жмурясь на солнце, лениво гонял во рту травинку. Казалось, происходившее вокруг его не касалось, и он самозабвенно наслаждался жизнью. Иногда он отвлекался от созерцания перистых облаков и, матерясь, грозил кулаком вслед проносившимся с грохотом машинам, тянувшим шлейф пыли.
Понять, что за фигура Цыганов, хватало беглого взгляда. Лицо, дубленное сибирскими ветрами да ядреными морозами, особая сухощавость, присущая людям долгое время пребывавшим в заключении, с головой выдавали протокольную наружность Дмитрия. Тронутые ранней сединой виски и трехдневная щетина старили Цыганова, и в свои тридцать два выглядел на все сорок.
Словоохотливый Дмитрий ещё по пути, сдабривая рассказ матерками и уголовным жаргоном, поведал "начальнику" о своих злоключениях.
Из-за чего на нарах оказался? Да по глупости вышло... По молодости лет захотелось фраернуть перед Ганкой - первой местечковой красавицей и его подругой. В то время Цыганов шоферил в колхозе и был, по его словам, в большом авторитете, в чём Воронов ни на грамм не сомневался. Он помнил, как в детстве ватагой бегали за каждым проезжавшим мимо автомобилем и, как он чёрной завистью завидовал соседскому мальчишке, которого иногда катал отец на служебной машине. Правда, потом выяснилось, что отец враг народа...
Машина Цыганову досталась не ахти какая - раздолбанный на российских дорогах старый "Форд", невесть как попавший в руки председателя. Подвеска разбита, кабина крыльями махала, как дикий гусь на взлёте. В общем, ещё та "каламбина" была! Дмитрий сызмальства был к механике способен. Он сумел поставить на ход грузовичок, за что председатель назначил его шофером.
С тех пор «форд» часто громыхал по улочкам родного местечка, дразня дворовых псов и гоняя кур и гусей, бредущих через дорогу. Машина ломалась, Дмитрий чинил. И не было этому ни конца, ни края. Сколько он раз просил председателя помочь с запчастями, но тот лишь раздражённо отмахивался. Его Дмитрий не винил - понять можно: кто ж даст запчасти для списанного «форда» - то посевная, то уборка, а то вовсе никак не объясняли - нет и всё!
В тот, несчастный для него день, он, счастливый потому, что рядом сидела восторженно вопящая Ганка, разогнал "колымагу" настолько, насколько она позволила и, сигналя, направил её к правлению, где столпились колхозники в ожидании председателя.
- Хотел я перед ними тормознуть, чтоб с визгом тормозов и клубами пыли, - говорил, горько усмехаясь, Цыганов. - Н-да... В общем, затормозил я у председательского стола. Снёс на хер полправления - тормоза, понимаешь, в пол провалились... Ганка разбилась... А я вот, сука, - уцелел... Десять лет прошло, а я, как вспомню, так...
Вот такую историю поведал попутчик лейтенанту. Что было правдой, а что вымыслом он узнает не скоро.
Воронов смотрел на нежившегося под солнцем недавнего зека и думал, как обманчива внешность. Хлипкий с виду уголовник показал недюжинную выносливость и силу, когда помогал Воронову оттаскивать от горевшего состава раненых. Вспомнив с какой самоотдачей носился с пострадавшими у искореженных жаром вагонов, под рвущимися бомбами, лейтенант решил, что Цыганов всё ж человек не пропащий. Неважно, что сидел - не вор всё-таки и не безжалостный убийца. Правда, характер не подарок - дерганный какой-то, разговаривает не пойми как...
К вечеру поток беженцев постепенно иссяк, и странная троица какое-то время уныло брела по пустынной дороге. Цыганов, размазывая по лицу пот, смешанный с пылью, пер чемодан и бросал завистливые взгляды на командирский планшет Воронова и вещмешок Ковалёва. Наконец, он выдохся и стал навязывать сержанту свою ношу.
- Ты чего, голуба, с дуба рухнул? - возмутился Андрей. - Твои вещи - ты и тащи! Нашёл дурака...
- Дурак у тебя в штанах! - завёлся Цыганов. - Бери угол!
- Какой ещё «угол»?
- Како-ой. Темнота. Чумадан, говорю, бери!
- Да пошёл ты...
- Ты кого послал, сявка?! - взъерепенился Цыганов, бросаясь на Ковалёва.
Пришлось Воронову на правах старшего по званию вмешиваться и растаскивать спорщиков, иначе дело дошло бы до потасовки, конец которой предугадать не сложно. Ковалёв на две головы выше Цыганова и раза в четыре шире. Единственно в чем совпадали размеры - это голова Цыганова и кулаки Ковалёва...
- Ниче, сопля, я тебе юшку-то пущу, - пообещал Цыганов, свирепо глядя снизу вверх. - В лагере б я тебе быстро перо под ребро замастрячил...
- Ростом не вышел, огрызок...
- Чего-о-о?
- Тихо! - рявкнул Воронов, и все замерли, прислушиваясь к ясно различимому шуму моторов.
- Наши?
Лейтенант пожал плечами.
- Быстро с дороги! - скомандовал он. - Сейчас посмотрим - наши или совсем не наши...
Прошла минута, может быть две, и в просвете еловых стволов показался незнакомый профиль машины. Крупный чёрный крест на водительской двери развеял последние надежды. Вереница урчащей техники, растянувшаяся метров на триста, неторопливо змеилась на восток. Мелькала серо-зелёная униформа, и сытые, весёлые лица балагуривших солдат вермахта. Воронов машинально отметил "не по-уставному" закатанные по локти рукава и презрительно сплюнул. Бравируют сволочи...
Землю била крупная дрожь, притихли птицы, затаилось зверье, и только кровь гулко пульсировала в висках лейтенанта, и пальцы добела сжимали рукоять выхваченного из кобуры пистолета...
Когда колонна скрылась из виду, они еще долго лежали не в силах подняться, будто фашисты проехались по их телам. Позже, отойдя от первого потрясения, коротко посовещавшись, решили углубиться в лес и переночевать.
         
Воронов очнулся из раздумий и подбросил в костёр пару еловых лап, в надежде, что едкий дым отгонит жадных до крови комаров. Сипло закашлял Цыганов и, не просыпаясь, на кого-то застрожился. Ковалёв спал, тихо посапывая, с самым безмятежным видом, и счастливая улыбка сияла на лице.
Лейтенант хмыкнул. Совсем недавно мог ли представить себя в такой компании. А ведь свела же судьба...
Судьба... Судьба - штука не предсказуемая. Страшно подумать, что было бы с ним, если бы не он повёз пана Венявского в Москву.
Невеселые воспоминания вернули Воронова за два дня до начала войны...
   
***
         
В предрассветное время, когда обычные люди видят «десятый» сон, на одном из охраняемых участков брестского погранотряда из реки выбрался человек. Он с опаской оглянулся на противоположный берег и торопливо, оставляя на вспаханной земле глубокие следы, пересек контрольно-следовую полосу. Мужчина растеряно посмотрел по сторонам и, наугад, ускоренным шагом пошел по тропинке вдоль КСП. Он не крался, прикрываясь кустами, не углублялся в лес - шел открыто и только изредка бросал обеспокоенный взгляд на ту сторону границы. Вскоре, вздрогнув от внезапно громко прозвучавшего в приграничной тиши окрика: "Стой!", был остановлен и задержан пограничным нарядом...
Воронов проснулся от робкого стука в дверь. Он открыл глаза и прислушался к тишине. Гулко тикали настенные "ходики", из полуоткрытого окна доносилась ночная трель сверчков, где-то рядом раздражающе пищали комары.
Стучали или показалось? Черт, на самом интересном месте! Только попробовал сахарные губки Машеньки, еще бы немного и... Стук повторился. Черт!
Воронов встал, протяжно зевнул и, стряхивая остатки сна глубоким вдохом и резким выдохом, босиком прошлепал к двери.
- Кто там? Открыто, - хриплым спросонья голосом по ходу сказал он.
Дверь робко скрипнула, и на пороге с виноватым лицом показался посыльный, боец из нового призыва.
- Товарищ лейтенант, вас в штаб вызывают, - с улыбкой сказал пограничник и по-девичьи смущенно отвел глаза от стоявшего в трусах начальства.
- Иду, - буркнул Воронов. Опять не удастся выспаться...
Лейтенант, разогнав складки гимнастёрки, решительно постучал в дверь заместителя начальника отряда по разведке и, дождавшись разрешения, вошёл.
- Разрешите?
- Проходи, лейтенант.
В кабинете кроме майора Молодцова находился неопрятного вида мужчина. Воронов беглым взглядом пробежался по застывшему на краю стула посетителю. Короткий рыжий с проседью ежик, пышные обвислые усы, голубые чуть навыкате глаза, на вид лет сорок-сорок пять. Одежда мятая и сырая. Всё ясно - поляк с той стороны...
- Собирайся в командировку, - проворчал майор. Его тоже подняли с постели. - Доставишь пана Венявского в Москву, - добавил он, кивнув на поляка.
- Есть, товарищ майор!
Майор равнодушно посмотрел на вытянувшегося лейтенанта.
- Пакет возьми, - сказал он и пододвинул к краю стола запечатанный конверт. - Отдашь там...
Воронова и Венявского отвезли на аэродром, и к вечеру военно-транспортный самолет доставил их на один из подмосковных аэродромов. По пути в столицу пан Венявский рассказал, что является членом польского Сопротивления и перешёл границу по "важному" делу. Потом он надоедливо предупреждал, что немцы нападут рано утром 22 июня. Воронов кивал, но разговор не поддерживал. Его то ли с непривычки, то ли от голода мутило, и он с нетерпением ждал конца полёта.
Столица встретила прибывших моросящим дождиком. Настроение Воронова было подстать погоде. Он боролся с рвотным рефлексом и вяло смотрел в иллюминатор. Сквозь залитое водой стекло лейтенант разглядел подъехавшую "эмку". Из распахнувшегося черного зева машины стремительно вышел человек в штатском и бегом направился к трапу.
- Здравствуйте, - он протянул руку сначала Венявскому, затем Воронову. - Прошу в машину, товарищи.
         
***
Чуть слышен легкий шепот посеребренного луной леса, потрескивает пожираемое пламенем дерево. Убаюкивающее ночное безмолвие расслабляет, и разум с трудом принимает необходимость постоянной бдительности. Кто знает, что там прячет густая темь леса.
Александр вновь почувствовал прилив злости. Война... Сколько судеб проклятая ломает...
В будущем году он собирался жениться. Семья - великое дело! Разве не здорово, когда два любящих человека создают маленькое общество, небольшое государство со своими законами, большими и маленькими гражданами...
Вспомнилась его первая прогулка с Машей по ночному городу, первый поцелуй...
         
Маша Егорова... Даже себе стыдно признаться, что до неё у него не было интимного опыта в общении с девушками. Когда служил срочную и после - в училище, товарищи травили байки об амурных похождениях, а он лишь слушал и тихо завидовал. У ребят, на словах, было все просто - прижал да поцеловал. А как ее прижмешь, когда она говорит и скачет, не прерываясь? И он, робея, как бы ненароком касался ее руки, тут же одергивал и вновь касался. А Маша все говорила и говорила...
Когда из-за горизонта степенно выплыл огромный диск Солнца, подсветив небосклон фантастическими розово-зелеными разводами, Маша, непроизвольно стиснув мужскую руку, зачаровано воскликнула:
- Смотри, Саш! Какое чудо! Я еще никогда...
Вот тогда, расхрабрившись, он поспешно чмокнул ее в краешек губ - промахнулся с налету. От такой неожиданности у девушки перехватило дыхание. Широко раскрытые глаза, выражавшие одновременно испуг и восторг, трепетно искали глаза мужчины. Александр же бросил на застывшую девушку виноватый взгляд, промямлил какие-то извинения и от позора не знал куда деться. В пору было провалиться под землю, к чертовой матери, в тар-та-ра-ры...
Маша опустила глаза и улыбнулась. Она несмело взяла его под руку и, чуть прижавшись, пошла рядом. Потом, уже у самой двери Егоровых, охваченные желанием, они самозабвенно целовались и долго не могли распрощаться. Через две недели он, смущаясь, попросил ее руки. Родители, которые их и познакомили, не скрывая радости, договорились на будущий год справить детям свадьбу...
Воспоминания привели Воронова в благодушное настроение и он, не замечая того, расплылся в блаженной улыбке. Мысли унесли его в безоблачное будущее, где он стал мужем Маши и отцом двух очаровательных девочек и маленького сорванца, как две капли воды похожего на него...
- Сколько времени, товарищ лейтенант?- донесся издалека голос Ковалёва.
- Что?
- Времени сейчас сколько?
- Третий час... Два двадцать, - взглянув на часы, уточнил Воронов.
- Ага, спасибо.
Ковалёв до хруста суставов потянулся и передернулся, сгоняя сон.
- Ух, хорошо поспал, - сообщил он радостно.
- Неужто выспался?
- Не то чтобы выспался... Но спалось хорошо. Лидочка приснилась. Это моя... невеста, - с нежностью сказал Андрей и тут же помрачнел. – Мы с ней договорились, как отслужу срочную – поженимся. А теперь вот и не знаю что думать... Может, всё же провокация, а товарищ лейтенант?
- Не похоже. Как-то слишком уверенно они двигались, по-хозяйски.
Ковалёв достал пачку "Беломора".
- Угощайтесь, товарищ лейтенант.
- Спасибо. Богато живёте, товарищ сержант.
- Да это начальник школы на прощание подарил. Мол, за хорошую службу...
Молча задымили.
- Значит, война, товарищ лейтенант? - нарушил тишину Ковалёв.
- Не знаю, Андрей. Похоже на то.
- Куда же теперь идти?
Воронов дернул плечом.
- Вопрос... Где-то у Бреста идут бои. Доберемся до наших, а там видно будет. Разберёмся на месте, сержант.
Лейтенант швырнул окурок в костёр и протяжно зевнул.
- Я посплю чуток. А вы, Ковалёв, заступайте на пост. Смотрите только не усните. Слушайте лес, а то мы у костра, как под лампой. Бери нас тепленькими и вяжи.
- Не засну, - заверил Ковалёв. - Вы ложитесь, отдыхайте...
         
***
         
Сдавленные хрипы и шум возни прервали тревожный сон Воронова. С трудом разлепив веки, он сквозь сонную пелену увидел намертво сцепившиеся тела сержанта и бывшего зека. Андрей огромными ручищами сжимал горло Цыганова. Побагровевший Дмитрий хрипел, но не сдавался. Он ожесточенно давил большими пальцами глаза сержанта и часто бил коленом в бедро.
- С-сука... Я тебя ... научу армию уважать...
- Хр-р... хр-рен тебе, падла...
Воронов, позевывая, какое-то время безучастно наблюдал за разыгравшимся поединком, но когда хрипы Цыганова стали тише, и лицо приобрело синюшный оттенок, скомандовал:
- Отставить!
Он поднялся и тщетно попытался отодрать Цыганова от Ковалёва.
- Прекратить, я сказал. Ковалёв, отставить! Отпустить Цыганова!
Андрей с неохотой брезгливо отшвырнул Дмитрия. Тот, сипло дыша, растирал шею и ненавидящим взглядом буравил сержанта.
Воронов, по опыту знал, что раздор в коллективе нужно давить в зародыше, когда неприязнь не переросла в ненависть и чувства не захлестнули разум.
Лейтенант разогнал на суконной гимнастерке складки и приказал:
- Встать! Оба!
Ковалёв безоговорочно поднялся, неторопливо отряхнулся и с открытой неприязнью посмотрел на продолжавшего сидеть Цыганова.
- Команда "Встать!" была, урка недорезанная, - процедил он.
- Да пошел ты...
- Отставить! - прикрикнул Воронов на дернувшегося Ковалёва. - Цыганов, встать!
- Я, начальник, к тебе в армию не записывался, - огрызнулся тот, но, поймав взгляд лейтенанта, со стенаниями поднялся. - Ну? Может вам еще польку-бабочку сплясать? Вас же тут двое...
Лейтенант, нахмурившись, погонял желваки и, пересиливая раздражение, заговорил:
- Вот стоите вы, два здоровых мужика. У одного уже седина в голове, у другого сержантские погоны на плечах. А ведёте себя, как малые дети!  Чего вы не поделили? Немец в двух шагах стоит, а вы мутузите друг друга. Да вы бы с фашистом так дрались! Или с ними кишка тонка? А? Что молчите? Ковалёв, вам, как младшему командиру, должно быть стыдно вести себя так по отношению к гражданскому населению. Видел бы это ваш комполка – со стыда бы сгорел. Точно говорю! А вы, Цыганов, не ухмыляйтесь! Вас это тоже касается! Вы что же, считаете, если гражданский, то никакого долга нет? Есть, дорогой товарищ Цыганов! Есть!
Цыганов иронично скривил губы и цыкнул сквозь расселину зубов:
- Я, начальник, свой долг отдал. Похлебали бы баланду с моё, потом базарили бы про долги.
- Я говорю о долге перед Родиной! Враг пришёл на нашу землю. И нам всем нужно встать против коричневой чумы. Одной стеной!
Воронов замолчал, прислушиваясь к лесу. Тихо. Только ветер, гулявший в кронах деревьев, негромко о чём-то нашёптывал.
- Значит так, товарищи, - сказал он. - К Бресту будем пробиваться вместе. А там каждый пойдет своей дорогой. Как старший по званию, до прихода в Брест принимаю командование на себя. В случае боевых действий – команды выполнять чётко и беспрекословно. Вопросы есть?
- Я воевать не буду! - вдруг заявил Цыганов. - Нашли фраера... Я на "хозяина" по самые некуда спину погнул. Хватит! Вам надо, вы и воюйте, а мне воевать - западло...
- Ах ты, сука! - взъярился Ковалёв. - Жрать не западло, а родину защищать западло?!
- Отставить разговоры! - прикрикнул Воронов. - Цыганов, я не знаю ваших уголовных законов. Я не знаю, что вам там положено, а что нет... Честно говоря, мне на это плевать! Но я знаю одно - или мы будем дальше вместе, или немец перебьет нас по одиночке... Может быть вам, Цыганов, действительно все равно, что станет с родиной, что наших людей превратят в рабов, в бесправную рабочую скотину... Только вы забываете, что среди этих людей ваши мать и брат, что это вас сделают рабом, и будете прислуживать им не только вы, но и дети ваши... - сказал Воронов, глядя в глаза Цыганову. - С вами или без вас, Цыганов, мы победим. За всю историю еще ни разу немец не одерживал над Русью верх. И в этот раз победа будет за нами. В этом я уверен на сто процентов... Вы тут корчите из себя зека-угловника, какого-нибудь вора-рецидивиста. Но я видел, Цыганов, как вы спасали людей. Тогда вы почему-то не кричали "западло", молча переносили раненых. Так зачем же вы сейчас пытаетесь казаться хуже, чем есть на самом деле?.. Говорите, родину вам защищать "западло"? Так может мать вам тоже "западло" защищать?
- Ладно агитировать, - сверкнул глазами Цыганов.
Откуда знать лейтенанту или этому пацану в сержантских погонах, что ему крайняк как нужно в Брест попасть? Ему, Филину, сам Трофим поручил брестскому смотрящему маляву передать. Чтобы признали гонца, Никифор назвал слово-пароль и отзыв. Слова эти Цыганов запомнил крепко. Именно поэтому он увязался за лейтенантом. Командир-пограничник – нехилое прикрытие для бывшего зека. Если что, перед «мусорами» отмажет.
Передать послание с лагеря - дело нехитрое, думал за пять дней обернётся. А опосля и к матери в Новгородскую наведаться думал. В последнем письме, полученном полгода назад, писала, что младший брательник в «люди» вышел – стал агрономом (надо же!). Зажили они теперь не в пример лучше прежнего. «Конечно, - прикидывал Цыганов, - агроном – не шофер. Чего ж не зажить. Только и агрономов пачками сажают».  Так что, может, скоро и Лёха загремит. Братку в обиду он не даст. За «колючкой» Филина многие знают.
Цыганов вдруг представил, что сказали бы мать и брат, услышав его "отмазку", и на миг устыдился. Нет, трусом он не был. Но за какой хрен ему идти на нож? За "мусоров", отбивших ему почки? Видел он их всех в гробу!
Цыганов, как и все уголовники, нутром ненавидел "вертухаев" и "мусоров" всех мастей. Хоть и за дело посадили, а всё ж злости за годы отсидки накопилось много. С каждым ударом сапога под зад или в спину, с каждым матерным словом в свой адрес, с каждым днём скотской жизни злость росла и множилась. Закон блатного мира один - пойдёшь работать на "хозяина" получишь перо в бок. И он соглашался с таким законом. Считал его, если не справедливым, то правильным. За это (в том числе за это, если быть до конца откровенным) его "блатные" к себе приблизили. По закону - брать из рук "хозяина" оружие то же, что и горбатиться на него. Приговор "законников" тот же - на нож!   Вот и спрашивается - за что? Нет, воевать он не пойдёт. «Дойду с ними до Бреста, - решил он, - а там разойдёмся, как в море корабли».
 - Я, начальник, вот что тебе скажу, - кашлянул Дмитрий. – До Бреста  я с вами пойду. Если что могу и немца мочкануть. Это ежели он на меня полезет. Я ж не дурень – свой лоб под его маслята подставлять! А дальше, мужики, разбегаемся по своим интересам. Лады?
Воронов опустил глаза. Где-то ухнула ночная птица.
- Что ж, хорошо. Дмитрий, - ответил Воронов. – В общем, я об этом и говорил. Но повтоярю мои приказы выполнять безоговорочно! Всем ясно?
- Так точно! – козырнул Ковалёв.
Цыганов криво усмехнулся и сплюнул.
         
***
         
Сергей Павлович Горчаков, служивший последние годы в колхозе "Рассвет" счетоводом, сидел за массивным столом, видавшим лучшие времена. Обложившись амбарными книгами, справками и обычными тетрадными листочками с записями кладовщиков об отпущенном семенном фонде, он каллиграфическим почерком вносил данные в книгу расходов. Его худощавое породистое лицо выражало сосредоточенность, присущую очень ответственным людям. Внимательность, аккуратность и подозрительная для простого счетовода образованность заметно отличали Горчакова от других колхозников. Хотя образованность его могла объясниться прежней работой.
Многие в селе помнили, что Горчаковы появились в Липовицах где-то в середине восемнадцатого года. К чужакам тогда отнеслись настороженно, издали было видно - господа пожаловали. Чистенькие, одеты с иголочки, и ходят, словно аршин проглотили. Но вскоре выяснилось, что молодая пара приехала преподавать в школе. Директор, он же единственный учитель, работавший в школе с давних времён, принял их с распростёртыми объятиями. Ещё бы - в такое лихолетье и сразу два новых учителя!
Горчаковым выделили пустующую хату, оставшуюся после смерти бабки Матрены, помогли сделать кое-какой ремонт, и стали бывшие дворяне сельскими жителями. Относились к ним с почтением, с каким обычно относятся в селе к учителям. Правда, Сергей Павлович быстро перешел в разряд чудаков, и отношение к нему стало соответствующим. Молодой учитель принялся каждое утро бегать за село в срамных синих штанах, схожих с мужицкими кальсонами, делал непристойные движения - то задом повертит, то ноги выше пупа задерет. Молодые потешались над чудаковатым учителем, а бабки крестились и плевали в след. По первому времени только и было разговоров о нем:
- Учитель-то, слыхали, чего учудил? С кузни наволок железяк и таскает их во дворе. То поднимет, то опустит. То поднимет, то опустит...
- Барствует сволочь...
- Много ты понимаешь. Они ж телегенция...
- А я так думаю, нравится тягать железо - иди работать в кузню...
До тридцать девятого года Горчаковы, исправно трудились в школе, ликвидируя безграмотность среди сельского населения. Потом, по непонятным для многих причинам, Сергей Павлович в одночасье ушел из школы и устроился в колхоз на скромную должность счетовода. Варвара Ильинична осталась преподавать в школе. Поговаривали, Горчаковым интересовались органы. Мол, потому и убрали от детишек. Только Микулич, председатель колхоза, рад был такому повороту. В колхозе грамотных днем с огнем не сыщешь, а тут учитель арифметики в подчинении! До сих пор в селе его иначе, как "учителем" не называют...
         
В контору вбежала запыхавшаяся колхозница.
- Немцы! - истошно крикнула с порога и без сил рухнула на стул. Но тут же, опомнившись, подскочила.
Глаза забегали по встревоженным и растерянным лицам выскочивших на крик людей. Выхватив среди них Горчакова, колхозница всхлипнула:
- Сергей Палыч! Там... Там Варвара Ильинична... Там Варвару Ильиничну... Возле школы... И-иии, - она прикрыла пухлыми ладошками лицо и разрыдалась.
- Да что же "там", Татьяна? Что с Варварой Ильиничной? - сердце Горчакова бешено заколотилось. Рука рванула ворот рубашки, ставший вдруг тесным, и пуговицы запрыгали по дощатому полу. - Говорите же, чёрт бы вас побрал!
- У школы... у... уби-иили, - завыла женщина...
Сергей Павлович пришел в себя глубокой ночью. Он вдруг осознал, что лежит одетым на кровати в своей, погруженной в полумрак спаленке. Рукой нащупал на лбу влажную марлю, кем-то заботливо положенной. Убрал ее, пошевелился, скрипнув пружинами. Взгляд еще рассеянный перешел с металлической спинки кровати на старый двустворчатый шкаф, окрашенный темно-коричневой краской. Большое зеркало завешено покрывалом. Зачем?.. Он силился, но не мог вспомнить как оказался дома. Отчетливо помнил утро и день, когда прибежала Татьяна... Варенька! Татьяна сказала - убили...
Горчаков встал с кровати и вышел в горницу.
На четырех табуретах стоял гроб, наспех сработанный столяром. Рядом сидели две сгорбленные годами, одетые в черное, бабки. Они тихо перешептывались, вздыхали и покачивали головами. Тяжелый дух от горящих восковых свечей и едва уловимого кисло-сладкого запаха мертвечины неподвижно висел в хате, будто боялся потревожить вечный сон покойницы.
Кто же в гробу?
Сергей Павлович прошаркал к домовине и заглянул в лицо покойницы. В женщине с обострившимся носом, в по-старушечьи повязанном белом платке, он с удивлением признал жену. «Неужто ты, Варенька?..  Как ты изменилась», - Горчаков наклонился ближе, и слеза упала на скрещенные руки, сжимавшие крест.
Старухи поднялись.
- Посиди, Палыч. Попрощайся с Варварой Ильиничной.
Сергей Павлович опустился на табурет и склонился к гробу. Перед окутанным маревом взором проносились прожитые с Варенькой годы. Много они трудностей пережили, бездну испытаний выдержали, но всегда и страдали, и радовались вместе. И тем были счастливы. Боль стиснула сердце, и пустота навек поселилась в душе. Как жить теперь? И стоит ли...
Смахнув тыльной стороной ладони слезы, Сергей Павлович поднялся, и подошел к плакальщицам.
- Милые, вы побеспокойтесь о Вареньке. Чтобы, как положено... В шкафах там... возьмите себе что пожелаете и людям раздайте. Ей уже ничего не понадобится...
- Да ты не сумливайся, Палыч, мы все сделаем, как надо. Уж не впервой, - деловито закивали старушки. - Иди полежи, а мы посидим с ней...
Горчаков бросил прощальный взгляд на тело жены и печальный вышел из комнаты. В сенях мимоходом прихватил семилинейную лампу и спустился в подпол.
Земля за двадцать с небольшим лет уплотнилась, и первое время лопата с трудом вгрызалась в грунт. Но скоро дело пошло и, прокопав на пару штыков в углу подпола, лопата звякнула о жестяную коробку из-под индийского чая, купленного когда-то в Санкт-Петербурге у купцов Елисеевых.
Горчаков сорвал расписную крышку и на тусклый свет керосинки извлек промасленный сверток. Дрожащими пальцами развернул густо смазанный револьвер. Руки привычно разобрали оружие, протерли от смазки и вновь собрали. Щелкнул заполненный патронами барабан. Сергей Павлович со щемящей грустью посмотрел на отливавший вороненым благородством револьвер и с волнением провел пальцем по золотой пластине на рукояти. "Лучшему стрелку поручику Горчакову". В памяти всплыл декабрьский день четырнадцатого года, когда великий князь Константин Константинович перед строем кадетского корпуса вручил ему, командиру лучшей роты кадетов и лучшему стрелку, именное оружие...
Над бывшим правлением колхоза уныло висело красное полотнище с черной свастикой на белом круге. Над входом отсвечивала свежей краской вывеска "Die Kommandantur". (И когда только успели сволочи?) Тусклый фонарь слабо освещал камуфлированный бок бронетранспортера, приютившегося у залитых светом окон комендатуры.
Перед входом лениво прохаживался часовой. Серая униформа мешковато сидела на солдате внушительных размеров. Казалось, такого здоровяка пуля не возьмёт. Горчаков понимал, что впечатление обманчиво – пуля-дура, она возьмёт кого угодно. Однако стрелять в солдата Сергей Павлович не торопился - ждал, когда из комендатуры покажется офицер. Сперва умрёт он. А уж потом и этот здоровяк. Каждый патрон унесёт по жизни фашиста. Но сколько бы он не убил сейчас, всё равно будет мало. Нет такого количества фашистской сволочи, смерть которой компенсировала бы смерть Варвары. Разве что, все они сдохнут мучительной смертью.
О собственной безопасности Горчаков не думал. Он осознавал, что погибнет в неравном бою, но что ему жизнь? Теперь, когда нет Вареньки. Бог не дал им детей и забрал саму. Так, может, и его к себе примет, чтобы уже навечно соединить их души на небесах.
 Знакомо скрипнула входная дверь, и рука решительно подняла револьвер.
         
***
Внимание Воронова привлекла непривычная глазу бронемашина. Она, едва освещенная, стояла у бревенчатой избы, с фашистским флагом на крыше. Залезть бы внутрь, мелькнула у лейтенанта мысль, глянуть - нет ли оружия. Пулемет там наверняка есть, все же боевая машина. А вот личного оружия водителя и стрелков могло и не быть - наши бы не оставили. Воронов кивком указал на бронетранспортер Цыганову и шепотом спросил:
- Сможете по тихому пошарить внутри?
- Обижаешь, начальник, - отозвался Цыганов. Глаза его масляно блеснули и сощурились.
- Гляньте осторожно, может, что из оружия...
Из-за машины показался часовой. Солдат остановился и склонил набок голову, вслушиваясь в ночь. Где-то побрехивали собаки, доносилась пьяная немецкая речь. Часовой что-то недовольно пробормотал и ушел обратно.
Воронов выдохнул.
Горизонт серел. Ещё полчаса,  может, минут сорок и рассветёт совсем.
- Значит так, товарищи, - сказал лейтенант. – Времени у нас в обрез – скоро рассвет. Поэтому действуем быстро и слажено. Задача такая: снимаем часового, захватываем бронетранспортер и по пути уничтожаем фашистов столько, сколько сможем.
- А, если они нас мочканут?
- Значит, Цыганов, у тебя есть шанс погибнуть героем, - тихо хохотнул Ковалёв.
- Я в герои не рвусь...
- Тихо! Цыганов, проверяете бронетранспортер на предмет наличия оружия и ключей в замке зажигания. Надеюсь, разберётесь с немецкой техникой?
- Обижаешь, начальник. Чтоб я да не вскрыл эту консервную банку?
- Так, ладно, успокойтесь, Цыганов. Я уже понял, что сможете. Ковалёв, мы занимаемся часовым.
- А что делать?
Что делать... Что делать понятно – убить часового. Только как? Убить в бою, это одно. А так? Вот он часовой – мирно прогуливается. Такой же человек, как и все...
Воронов сердито отогнал сомнения: «Враг он, а не человек! Зверь! Фашист! С врагом разговор может быть один – смерть!»
- Я обойду дом справа, ты слева. Если будет мне сподручнее - я сниму, если нет - дам знак.
- Какой?
- Какой... Да хоть ветку сломаю. Дай-ка мне вон тот сушняк... В общем, Ковалёв, как услышите треск – действуйте вы!
Воронов посмотрел на усеянное звёздами небо. Они, такие далёкие, безмятежно подмигивали лейтенанту, приглашая радоваться жизни. Сверху всё кажется таким ничтожно малым и незначительным. Что там жизнь горстки людей, когда вокруг бесконечность.
Александр со вздохом «вернулся» на землю. У него в распоряжении бесконечности не было.
 - Все, ребята, начинаем. С Богом! - выдохнул Воронов и мысленно усмехнулся. - Надо же и Бога вспомнил...
Ступая с кошачьей осторожностью, лейтенант продвигался вдоль избы. Ладони слепо шарили по растрескавшимся бревнам. Накалившееся за день дерево еще хранило тепло. У оконного отсвета, Воронов остановился и отдышался. Капелька пота проторила дорожку с виска до подбородка, долго дрожала и, наконец, сорвалась, уступив место следующей. Лейтенант снял фуражку, смахнул пот и осторожно заглянул в окно. За столом, небрежно развалившись на стуле, сидел грузный офицер. На раскрасневшемся лице играла пьяная ухмылка. Судя по пустующим бутылкам, стоявшим на столе, успехи на восточном фронте отмечались изрядно.
Напротив, у стенда с фотографиями передовиков-колхозников, стоял второй, высокий и худой. Посмеиваясь, он тыкал куриной ножкой в фотографии и строил рожицы, копируя изображенных.
Сволочи!
Послышалась тяжёлая поступь часового. Воронов вжался в стену и непроизвольно задержал дыхание. Из-за угла выползла удлиненная тень, и следом показался человек. Немец со скучающим видом поправил оружейный ремень и достал портсигар. Со второй попытки подкурил сигарету и глубоко затянулся. По лицу солдата разлилось блаженство.
Шло время, и, казалось, часовой никогда не докурит чертову сигарету. Немец, как чувствовал, что она последняя в его жизни и растягивал удовольствие до последнего... Но вот он сделал последнюю затяжку, поискал глазами урну и, не найдя, бросил окурок под ноги.
Пора!
Воронов синхронно двинулся вслед за часовым и, когда их разделяло два шага, под сапогом лейтенанта неожиданно хрустнула ветка. Несмотря на кажущуюся неуклюжесть, часовой среагировал мгновенно. Повернувшись на звук, он скинул с плеча карабин. Воронов сильным ударом ноги вышиб оружие и провёл боковой в челюсть. Голова немца дёрнулась, но на ногах он устоял. Воронову показалось, что фашист даже ухмыльнулся.
«Врёшь, гад! Сейчас я тебя сделаю!» – мстительно подумал лейтенант и провёл серию сильных ударов. Несколько из них достигли цели, и немец здорово разозлился. Он, сделав, нырок, обхватил торс Воронова крепким борцовским захватом. Воздух из лёгких лейтенанта со свистом вышел. Они упали на землю, и Воронов почувствовал, что под немцем задыхается. Коротко размахнувшись, лейтенант хлопнул гитлеровца по ушам, и тот, вскрикнув, ослабил захват. Воронов сипло втянул ртом воздух.
- Хэк! – услышал он и почувствовал, что немец обмяк.
Неведомая сила подняла и отшвырнула тело часового, и на лейтенанта воззрилась бледная физиономия Ковалёва.
- Товарищ лейтенант, все...
Воронов посмотрел на распростертую фигуру немца.
- Чем ты его?
- Кулаком, - Ковалёв продемонстрировал увесистый кулак.
- Он жив? - спросил Воронов.
- Не знаю. Я его сильно ударил. Прям по шее попал.
Ковалёв, нагнулся к поверженному солдату и прижал сонную артерию.
- Не, каюк.
На крыльце стукнула о косяк распахнувшаяся дверь, и показался худощавый офицер.
- Шнайдер, что за шум?
Продолговатое лицо немца вытянулось еще больше, когда он увидел труп часового и стоявших рядом советских военных. Рука офицера метнулась к кобуре, и в этот момент гулко хлопнул револьверный выстрел. Голова гитлеровца дернулась, ноги подкосились, и тело шумно повалилось на ступеньки.
Мгновенно отозвались дворовые псы, где-то с другой стороны местечка жахнул одиночный выстрел.
Воронов, успев засечь вспышку выстрела из зарослей шиповника, направил табельный ТТ:
- Кто стрелял? Выходи!
Из кустов вышел мужчина лет пятидесяти. Бледное даже в ночи лицо выражало решимость. В опущенной руке он сжимал револьвер.
- Вы кто? - спросил Воронов, не отводя от незнакомца оружие.
- Горчаков. Сергей Павлович, - с вызовом ответил мужчина. - С кем имею честь?
- Лейтенант Воронов. Со мной сержант Ковалёв и... - Воронов вспомнил о Дмитрии. - Цыганов!
- Здесь я, начальник.
Из-за бронетранспортера вышел довольный Цыганов. В руке он держал автомат с длинной ручкой-магазином. МП-40 – Воронов без труда опознал модель автомата, несправедливо прозванного автоматом Шмайссера. На занятия по командирской подготовке майор Молодцов иногда приносил немецкое стрелковое вооружение, и командиры изучали его как оружие наиболее вероятного противника. Спасибо Молодцову за те знания.
- Гля, какая дрына! – радостно сказал Дмитрий. - Там еще пулемёт и маслят до черта...
В этот момент  из-за дома донеслись стук оконных створок и удаляющийся заполошный крик второго офицера.
- Черт! Второй...
- Ну ты даешь, начальник! Мочи урода!
Воронов вскинул пистолет и, прицелившись, выпустил вдогонку гитлеровцу две пули. Немец вскинул руки и упал. И в этот раз местечко отозвалось стрельбой и лаем собак. В соседнем дворе выскочивший из избы гитлеровец увидел советских военных, закричал и дал в их сторону длинную автоматную очередь. В одном из окон со звоном лопнуло и осыпалось стекло. Несколько пуль с чмоканьем впилось в древесину рядом с Вороновым. Затарахтели мотоциклетные двигатели.
- Быстро в машину! - скомандовал Воронов. - Ключи в замке?
- Нет, но мне еще ни одна не отказала, - с весёлым бахвальством ответил Цыганов.
Четверо мужчин вскарабкались на броню.
- А вы куда? - спросил Воронов Горчакова. - Бегите домой. Пока не рассвело, успеете скрыться.
- Никуда я не побегу, - отрезал Горчаков. - Они мою жену убили.
В это время заработал стартер и двигатель, чихнув, мощно взревел.
- Порядок, начальник!
- Вперед!
Машина, дернувшись, подмяла шиповник и рванула по улице. Навстречу, ослепляя фарами, неслись два мотоцикла. По броне тут же забарабанили пули, и Цыганов, непроизвольно зажмурившись, вильнул рулём в сторону. Бронетранспортёр въехал в чью-то изгородь и врезался в яблоню, переломив её ствол. Двигатель всхлипнул и заглох.
- Что там, Цыганов? - крикнул Воронов и бросился к пулемету.
- Сейча-ас.
Стартер жужжал и безуспешно пытался завести двигатель.
Воронов осмотрел пулемёт. МГ-34 – тоже знакомая «машинка». Лейтенант, прильнув щекой к прикладу пулемета, сдвинул флажок предохранителя и надавил на спусковой крючок. Пулемет отозвался солидным баском, изрыгнув в противника смертоносный поток свинца.
- Ковалёв, возьмите у Цыганова автомат. Перекройте правый борт. Вы, как вас там... прикройте тыл.
Сержант взял автомат и растеряно его осмотрел.
- Товарищ лейтенант, а как он стреляет? Я такое оружие впервые вижу.
- Дайте, - Воронов нетерпеливо протянул руку. – Смотрите все. Делаете вот так... и так.
Лейтенант показал, как привести к бою автомат и выпустил короткую очередь по гитлеровцам.
- Понятно? Тогда к бою!
Немцы, рассредоточившись за плетнем соседнего дома и на дороге, вели непрерывный огонь. Пули дробью стучали по броне и визжали, уходя рикошетом в небо. Воронов стрелял прицельно, как будто выполнял упражнение по уничтожению ближней цели на стрельбище. Загорелся мотоцикл, и рванул бензобак. В отсвете пламени было видно, что несколько солдат свалилось под пулеметной очередью. Справа сухо трещал автомат Ковалёва, сзади хлопали выстрелы Горчакова. Сколько в наличии боеприпасов? Четыре коробки с лентами и два автоматных магазина...
- Ну, давай, сука немецкая, заводись! - цедил сквозь зубы Цыганов.
Проснулось все село. В хатах осветились окна. Исходили в хриплом лае собаки. В хлевах испугано ревели коровы.
К бронетранспортеру подтягивались немецкие солдаты.
Несмотря на утреннюю прохладу гимнастерка лейтенанта стала мокрой от пота. Приноровившись к чужому оружию, пограничник посылал каждую очередь точно в цель. Немцы, успевшие приблизиться к бронетранспортеру, поспешно отползали за укрытия, стреляли не целясь, и поэтому особого урона не наносили.
- Все, начальник, приехали, - мрачно возвестил Цыганов. - Аккумулятор сдох, в рот ему ноги. Надо рвать когти, пока тут всех не перецокали.
- Рви! - зло отозвался Воронов, не прекращая стрельбу.
- Товарищ лейтенант, патроны закончились, - сказал Ковалёв и бросил на пол бесполезный автомат.
- У меня тоже, - подал голос Горчаков.
- Карабин! Возьмите пистолет и карабин, - не прекращая стрельбу, выкрикнул лейтенант.
- В карабине уже нет патронов, - тихо сказал Сергей Павлович, но был всеми услышан.
Воронов повернулся. Взгляд на миг погас, но вновь вспыхнул мальчишеским задором. Лейтенант смахнул рукавом пот и неожиданно улыбнулся.
- А здорово мы дали немцам, а?
Ковалёв кисло улыбнулся, Цыганов хмыкнул.
- Я рад, что успел убить больше одного, - сказал Горчаков.
- Ковалёв... Андрей, Дмитрий и вы... Сергей Павлович - вылезайте и отходите, я вас прикрою сколько смогу. И... Все, прощайте, товарищи...
Лейтенант повернулся к ним спиной и продолжил бой.
Горчаков взял со скамьи «Люгер» убитого им офицера и молча вернулся к своему сектору.
- Я остаюсь с лейтенантом, - сказал он. - А вы, молодые люди, уходите.
- Ага, герои, значит, - хмыкнул Цыганов. – А я, значит, говно. Ладно, бля...
Он коротко выглянул и ловко перескочил через борт.
- Гад, - беззлобно заключил Ковалёв.
- Ковалёв, раз уж остались, готовьте ленту!
- Есть!
Андрей бросился к лейтенанту и стал открывать коробку с лентами.
Скоро рядом с бронетранспортером ударила длинная очередь, и послышался мат Цыганова.
- Эй, герои, мать вашу, принимай!
Через борт перелетело три автомата, а за ними и сам Цыганов.
- Ну что, думали я слинял? - засмеялся он. - Мне токо в жилу пошло фраеров немецких мочить. Держи, начальник, волыны и маслята.
Он, распрямившись, вывалил из-под рубашки несколько автоматных рожков. Воронов улыбнулся. Приветливо взмахнув рукой, и в этот момент увидел целившегося в Цыганова немца.
- Ложись! – крикнул он Дмитрию, дубом торчавшему над бронёй, и прыгнул на него, валя с ног.
 Очередь прошла в паре сантиметров над Вороновым.
- Ну ты, начальник, прямо как на бабу прыганул, - сказал побледневший Цыганов, высвобождаясь из-под лейтенанта. – Спасибо, земеля. Я твой должник по гроб.
- Ладно. Чего там, - отмахнулся Воронов. – Не время сейчас о долгах «базарить», так ты говорил? К бою, ребята!
Когда боеприпасы вновь заканчивались, они расслышали громкие хлопки, резко контрастирующие с винтовочными и автоматными выстрелами.
- Это еще что? – удивился Воронов. – Дробовики что ли?
- Кажется, мужики из ружей палят, - сказал Горчаков и, улыбнувшись, добавил: - Теперь немцу точно не сдобровать. Мужики у нас боевые... Да и бабам под руку лучше не попадать.
- Немцы драпают! - закричал Ковалёв, тыча стволом автомата в спешке отползавших немцев, и засмеялся. - Мужиков с «берданками» испугались! Ха-ха, вояки!
- Мочи их! – кричал Цыганов, посылая вслед отступавшим гитлеровцам длинные очереди.
Ковалёв пронзительно засвистел.
С окраины села донеслись орудийные выстрелы, басовитые голоса крупнокалиберных пулемётов и раскатистое родное "Ура-ааа!". Вот почему немцы отступили!
- Наши! Наши-ии! - кричал лейтенант и растирал рукавом слезы радости. - Побе-ееда-а! Братцы, победа-аа!
От захлестнувших чувств четверка обнялась.
- Ну вот, начальник, а ты помирать собирался, - рассмеялся Цыганов.
- Не "начальник", а товарищ лейтенант.
- Да без базара, начальник, то есть лейтенант...
Дружный смех сотряс воздух над немецким бронетранспортером, а в село с боем вступал отдельный разведывательный батальон, прорывавшийся к Кобрину для воссоединения с частями Красной армии...
 
      
Глава 2
      
Липовицы праздновали победу.
Убитых немцев, коих бойцы насчитали тридцать шесть душ, вывезли за село и скинули в общую яму. Раненных фашистов, числом восемь солдат и один офицер, после допроса по приказу командира батальона расстреляли и закопали в той же могиле.
Красноармейцев расквартировывали по хатам липовчан, где по три, а где и по восемь человек, если позволяло жилье. Хозяева, день побывшие в оккупации, с готовностью доставали из погребов съестные припасы, что немцы не успели съесть или испоганить, и кормили голодных, измотанных переходом и боями бойцов. На выездах из села выставили посты, а в здании бывшей школы устроили штаб.
Лейтенант Воронов сидел перед директорским столом. Напротив расположился командир батальона майор Фролов, крепкий мужчина лет сорока трёх. Воронов, свесив голову, слушал горькую правду о "победе" над фашистами. Так он узнал, что немецким войскам сдан не только Брест, но и многие приграничные города и местечки. Войска РККА, застигнутые врасплох артобстрелом и бомбежкой, лишенные связи со штабами дивизий и армий, самостоятельно бились с хорошо организованными частями противника и несли большие потери.
Батальон Фролова почти без потерь был выведен в район, указанный в «красном пакете», вскрытом сразу после начала боевых действий. Но, не дойдя восьми километров, был остановлен механизированными немецкими частями. Неравный бой обернулся для батальона гибелью почти половины личного состава. Из командиров в живых осталось семеро: командир, начальник штаба, командиры мотострелковой роты, кавэскадрона и два взводных, да помпотылу. Из техники уцелело пять лёгких танков Т-38, шесть бронемашин и два сорокапятимиллиметровых орудия.
- Так что, лейтенант, вливайся в батальон, - подвел черту печальному рассказу Фролов. - У меня сейчас, Александр Фёдорович, каждый человек на особом счету.
- Товарищ майор, я же пограничник. Мне в отряд надо, к своим.
- Родной ты мой, где они "свои"? - воскликнул майор. - Я думаю, погранцы твои полегли в первые часы войны. Не могли они сдержать такую махину, понимаешь? Бомбы и снаряды тоннами сыпались на наши головы. Тебе, лейтенант, просто повезло, что не оказался в этот час на границе...
Майор подошел к окну. Воронов, глядя на сжимавшиеся кулаки Фролова, мысленно с ним согласился - да ему повезло... Наверное, повезло. Но с другой стороны он не верил, что мог погибнуть. Кто угодно, но не он. Как это погибнуть? Мёртвым он себя не представлял.
- В общем, лейтенант, считайте ваше зачисление в батальон приказом, - жестко сказал Фролов и повернулся к Воронову. - Потом разберемся с ведомствами, я вам обещаю. А сейчас, лейтенант, о родине подумай, а не о цвете петлиц.
- Да я понимаю, товарищ майор, - тускло сказал Федор. - И не о цвете петлиц я думаю. - Воронов замолчал, обдумывая решение, и, посмотрел в глаза майору. - У меня есть просьба...
- Какая просьба? - прищурился Фролов.
- Зачислите вместе со мной Ковалёва...
- Это которого - сержанта?
- Так точно, - кивнул Воронов. - И двух гражданских, что были со мной.
- Лейтенант, - майор поставил стул рядом с Вороновым и сел. - Ты их хорошо знаешь? Я имею виду гражданских.
- Ну-у...
- "Ну", - передразнил Фролов. - А я вот знаю, что один из них уголовник, а второй, между прочим, царский поручик! Да мне за таких бойцов спецчасть голову снимет!
- Откуда вы про поручика знаете? - изумился Воронов.
- Именной револьвер у него не видел? Вот и взглянул бы на золотую шильду...
- Некогда было разглядывать, - насупился лейтенант. - Этот царский поручик... бывший поручик неплохо стреляет. И, между прочим, он жизни мне и Ковалёву спас, и не одного фашиста на тот свет отправил. Тот же Цыганов, уголовник, как вы говорите, показал себя настоящим героем, когда...
- Да что ты меня агитируешь, - махнул рукой майор. - Хуже политрука, ей-богу...
Мужчины улыбнулись, и напряжение спало.
- Ладно, пригласи их. Я с ними сам поговорю.
- Сначала я с ними, - сказал Воронов.
- Так ты их без согласия сосватал? - удивленно хохотнул Фролов. - Ну иди, поговори, сват. А после все ко мне.
      
Новых товарищей Воронов нашел в доме Горчакова. Они вернулись с кладбища и сидели за поминальным столом среди немногочисленных селян. Лейтенанта пригласили к столу, налили самогон.
- Выпейте за упокой души Вареньки, - попросил Горчаков.
- Пусть земля ей будет пухом, - проговорил лейтенант и проглотил обжигающий горло напиток. Наспех закусив, он шепнул: - Мне нужно с вами со всеми поговорить. Давайте на воздух выйдем.
Во дворе, уведя их к летней кухне, печке под покосившимся навесом из почерневших досок, Воронов сказал:
- Ну что, товарищи, дальше намерены делать?
- Об чём базар? Немцев побили, теперь у каждого свои пути-дорожки, - рассудил за всех Дмитрий.
- Что вы предлагаете? - спросил Горчаков, уловив скрытый смысл в вопросе лейтенанта.
- К сожалению, товарищи, война не закончена, как мы думали. Немец прорвал границу на обширной территории и углубился на большое расстояние. Захвачен Брест. Наша армия несёт большие потери... Нам повезло, что разведбат шёл через Липовицы. Они услышали стрельбу и поспешили на помощь. А так бы... Ну вы понимаете... Это война, товарищи. И быстро она не закончится. Возможно, нам придётся повоевать несколько месяцев. Враг очень силён.
- Подожди, ты сказал – нам? – переспросил Цыганов.
- Нам, - кивнул Воронов. – Только что я просил майора Фролова зачислить нас в батальон. Я надеюсь, вы не против? Всё равно будет объявлена мобилизация. А так вместе будем...
- Так я же артиллерист, а не разведчик! - сказал Ковалёв. – И потом у меня предписание. Вы же знаете, товарищ лейтенант. Мне в свой полк надо!
- А Цыганов уголовник, так ему что - в тюрьму? - парировал Воронов. - Я, например, пограничник и что с того?.. Сейчас, товарищи, о родине нужно думать, а не о том, кто какому наркомату принадлежит, - почти в слово повторил Воронов Фролова.
- Если мне позволят послужить России, я почту за честь, - сказал Горчаков, посмотрев лейтенанту в глаза.
- Эй, ты чё за туфту гонишь, уважаемый? - покосился на счетовода Цыганов. - Ты случаем не из контры будешь?
- Происхождением из дворян, если угодно. Но я полжизни отдал служению простому народу – сперва в школе, теперь вот в колхозе. За двадцать три года в мой адрес не было ни одного нарекания! Так что стыдиться мне нечего, Дмитрий. И напрасно вы меня «контрой» обзываете.
Цыганов насуплено замолчал, переваривая услышанное.
- А нас дезертирами не посчитают? - спросил Ковалёв.
- Не посчитают. Фролов обещал все формальности решить.
- Ну, тогда я согласен. Разведка, конечно, не артиллерия, но тоже неплохо...
- Цыганов, что скажете? - спросил Воронов.
Дмитрий задумался. Такой расклад ему совсем не фартит. Одно дело дойти с боями до Бреста, защищая свою жизнь, другое воевать. Тут кореша рассудят по-своему. «Ссучился!» - скажут и будут правы. С другой стороны, погранец спас ему жизнь. А за это полагается отблагодарить той же монетой.
На Цыганова с молчаливым напряжением смотрели три пары глаз.
- Так что скажете, Цыганов? – повторил лейтенант.
- О чём тут базарить, начальник? Филин не сука какая-нибудь. Ты мне жизнь спас, я тебе обязан. 
- Я спрашиваю вашего согласия, Цыганов.
- Ну согласный, чего там. Пошли, погоняем немца. Раз все идут, то и я... Еврей и тот, говорят, за компанию повесился, - рассмеялся Цыганов.
Неуместный смех под взглядами товарищей оборвался.
***
Фролов окинул взглядом мнущихся у порога мужчин. «Хороша бригада: пограничник, артиллерист, поручик-счетовод и бывший уголовник. Хотя... – призадумался майор. – Если эти ребята сработаются, группа получится ещё та!» Уголовник не нравился – уж больно рожа наглая, пронырливая. Но из таких неплохие разведчики получаются.
- Ну так, товарищи, - приняв решение, сказал майор. – Тут лейтенант Воронов просил зачислить вашу гоп-компанию в мой батальон. Скажу сразу – я не военком, чтобы призывать в армию. Поэтому! – повысил голос комбат, заметив попытку Воронова вставить слово. – Поэтому, на свой страх и риск беру вас, но... Но... Дойдём до Кобрина, там попытаемся решить все формальности. Если препятствий со стороны военкома и спецчасти не будет, то будем воевать вместе. Ясно?
- Так точно! – сказали Воронов и Ковалёв.   
- Ясно, - ответил Горчаков.
- Да чё там, не тупые ж, - подал голос Цыганов.
Взгляд комбата упёрся в Дмитрия.
- Так, касается вас, - сказал он. – Хоть одна выходка или попытка неподчинения – передам лично оперу в спецчасть. А там прямиком обратно на нары.
- Напугал ежа голой жопой, - вполголоса буркнул Цыганов и отвёл взгляд.
- Значит, будем считать – договорились, - кивнул комбат. – Воронов, иди к капитану Коломийцу. Скажи ему, что я приказал принять тебе первый взвод роты Житкова. Туда же определи своих бойцов. Вопросы есть?
- Никак нет, за исключением одного.
- Ну, давай, – улыбнулся майор.
- Как насчёт довольствия и обмундирования для Горчакова и Цыганова?
- Это с Коломийцем реши, - отмахнулся комбат. – Пусть скажет зампотылу. Или ещё проще – найди своего старшину Гусака, он поможет. А теперь шагайте отсюда, некогда мне с вами... Скажи Коломийцу, чтобы потом ко мне зашёл.
Начальника штаба они нашли в классе, в котором Варвара Ильинична ещё недавно учила малышей. Глаза Горчакова влажно заблестели, губы до бела сжались в узкую полоску. Без Вареньки класс показался ему неживым, омертвевшим.
- Вы ко мне, товарищи? – спросил капитан, отрываясь от бумаг. - А, герои! – улыбнулся он, узнав вошедших.
Капитану на вид около тридцати. Форма ладно сидит на стройном теле красного командира. Застёгнут на все пуговицы, сапоги блестят, будто только что надраены «бархоткой».
- Товарищ капитан, майор Фролов приказал мне принять первый взвод роты Житкова, а их, - Воронов мотнул головой в сторону товарищей, - зачислить в мой взвод.
Капитан по-новому посмотрел на разношерстную команду и удивлённо качнул головой. С чего бы это комбат гражданских взял? «Впрочем, его дело», - рассудил начштаба.
- Ну что же, раз приказал, надо что делать? Правильно, ис-пол-нять, - сказал начальник штаба и пошёл к выходу. – Пойдёмте, товарищи, я представлю вас командиру роты.
По дороге начальник штаба рассказал, что в их роте сталось всего семьдесят два человека, вместе с командирами.
- В других не лучше, - сказал капитан. – Немец под Брестом сильно нас потрепал. Но и мы дали им прикурить! Жаль, конечно, техники, но больше всего людей. Бойцы у нас, в основном, успевшие пороха нюхнуть. Многие после Финской... О, сам ротный идёт! – воскликнул Коломиец, тыкая пальцем в старшего лейтенанта.
Навстречу им шли командир роты старший лейтенант Житков и старшина Гусак, на петлицах которого поблескивали четыре красных треугольника. Ротный, небольшого роста, худощавый мужчина. Фуражка сдвинута на затылок, из-под козырька выбилась мокрая чернявая чёлка, сапоги мятые, в пыли. Взгляд старшего лейтенанта, как у смертельно уставшего человека, которого заставили бежать на время десять километров. Старшина, сорокалетний пышноусый хохол, возвышался над своим командиром роты на полторы головы и сложением не уступал Ковалёву, разве небольшой животик пузырился под гимнастёркой. Старшина и сержант оценивающе посмотрели друг на друга и непроизвольно набычились, чувствуя достойного противника.
- Житков, принимай пополнение! – радостно объявил Коломиец.
Житков без всякого интереса посмотрел на гражданских и оценивающе на пограничника и артиллериста.
- Знакомьтесь, - сказал начштаба. – Лейтенант Воронов, вишь, пока пограничник. Сержант Ковалёв и два бойца... э-ээ...
- Горчаков и Цыганов, - помог капитану Воронов. – Я назначен командиром первого взвода в вашу роту.
Ротный подал руку Воронову.
- Старший лейтенант Житков, - с ударением на «старший» сказал ротный. 
Воронов уголком рта улыбнулся, глядя на командира сверху вниз.
- Лейтенант Воронов.
Рукопожатие ротного оказалось неожиданно крепким.
- Старшина, - полуобернувшись, позвал Гусака командир роты. – Этих бойцов забери и переодень. Я в штаб, - сказал он уже начальнику штаба.
- Да, комбат просил вас после представления нас командиру роты, зайти к нему, - доложил Воронов.
Капитан потёр мочку уха, раздумывая.
- Ладно, пошли к комбату. А вы, Гусак, ведите пополнение во взвод. Да старшему лейтенанту Руденко сообщите, чтобы четверых на довольствие поставил. В Кобрине бумаги оформим. Пусть не переживает.
- Та, нэ турбуйтэсь, всэ зроблю, як трэба, - сказал старшина и кивком показал Ковалёву и гражданским следовать за ним. – Пишлы, хлопци. Зараз вас пэрэодягнэмо, щоб на людэй похожи булы.
- Обучи ты его русскому языку, - ворчливо сказал Коломиец, но в глазах искрились смешинки.
- Да знает он русский, - скривился ротный. – Характер свой показывает. Только что просил разрешения собрать по селу лошадей и подводы. Я отказал.
- Почему? – дёрнул плечом начштаба. – Немцы всё равно заберут.
- То немцы, а то мы, - возразил Житков, и Воронов уважительно посмотрел на ротного – молодец старлей.
- Ну, как знаешь.

В штабе комбат сообщил, что из Липовиц батальон выступает в пять утра. К этому времени личный состав должен быть накормлен и собран по-походному.
- И вот ещё что, - сказал напоследок майор начальнику штаба. – Андрей Иванович, возьми на себя подготовку Воронова и его орлов. Сделай мне из них за месяц настоящих «пластунов».
- Ну, за месяц сложновато будет «пластунов» из них сделать, - усмехнулся капитан, разминая краешек уха. Должно быть, это его любимая «вредная» привычка во время раздумий.
- А никто лёгкой жизни тебе и не обещал, - отрезал комбат. – Мне в батальоне нужны разведчики, а не цыганский табор. На время обучения, лейтенант, от обязанностей командира взвода тебя никто не освобождает. То же касается и тебя, Андрей Иванович. Учёба –  учёбой, служба – службой! Всем понятно? Ну и добре! Давайте, хлопцы, действуйте. Андрей Иванович, ты задержись...
Житков и Воронов вышли из штаба и направились в первый взвод, который расположился в двух домах на центральной улице.
- Гусак хорошо расквартировал роту, - похвалил старшину ротный. – Вообще, он толковый мужик. Хоть и с гонором. Я специально хохла старшиной поставил и не ошибся. Гусак – старшина от Бога! Только не называй его хохлом, схлопотать можешь, - краем рта усмехнулся Житков. – Хотя, может, командира и не тронет, но врагами точно станете.
- Понял, - улыбнулся Воронов. – Что о взводе можешь сказать? – Воронов последовал примеру ротного и перешёл на «ты».
- А что взвод? – пожал плечами старший лейтенант. – Взвод, как взвод. Нормальный, в общем, взвод.
- Сколько человек?
- Двенадцать.
- Не густо.
- В других не лучше – больше восемнадцати ни у кого нет, - сокрушённо вздохнул ротный. – Столько людей в первый день потеряли... Всю жизнь помнить буду этот кошмар.
- Да-а, - протянул Воронов, вспоминая пережитую им бомбёжку.
- А как ты здесь-то оказался? – спросил Житков. – От границы вроде далековато...
Воронов коротко рассказал о последних днях, удивляясь, что столько событий вместилось в нескольких фразах. Житков слушал, опустив голову и попутно пиная камушки. По выражению лица нельзя понять как относился он к рассказу Воронова  и вообще – слушал ли лейтенанта или размышлял о своём.
С одного из дворов, в котором располагалась половина первого взвода, доносилась ругань. Голос одного из кричавших Воронову до зубной боли был знаком. Вошли во двор. Так и есть – Цыганов, брызжа слюной, извергая потоки «страшных» угроз, безуспешно пытается вырваться из объятий Ковалёва и вцепиться в бойца, которого сдерживал старшина.
- Отставить! – рявкнул Житков. – Старшина, в чём дело? Что тут за базар развели?
Бойцы враз присмирели и вроде как попытались ретироваться с места схватки «новенького» и «бывалого».
- Ничого такого, товарышу старший лейтенант, - примирительно пробасил старшина, похлопывая по плечу раскрасневшегося бойца. – Цэ хлопци поспорили, кто з ных краще матюкаеться.
- Цыганов, в чём дело? – спросил Воронов.
- Да, всё нормально, начальник, то есть лейтенант, - пряча глаза, пробурчал Дмитрий. – Малёха поспорили и все дела.
- Сержант Байков, стройте взвод, - приказал Житков и пояснил Воронову: - Это помкомвзвода твой. Неплохой командир, грамотный разведчик. Можешь на него положиться.
Сержант, коренастый парень, прокричал: «Первый взвод строиться!» и проследил, чтобы весь личный состав через минуту был в строю. Подал команду «Смирно!» и отдал рапорт:
- Товарищ старший лейтенант, первый взвод по вашему приказанию построен! Помощник командира взвода сержант Байков.
- Товарищи бойцы, - обратился Житков. – Представляю вам командира взвода лейтенанта Воронова. Ну а с новыми бойцами, вижу, познакомиться успели.
Разведчики заулыбались, кроме того, кто сцепился с Цыгановым. И сам Дмитрий, стоявший с Горчаковым  на левом фланге, скрипел зубами.
- Сержанта Ковалёва назначаю командиром второго отделения, - добавил ротный.
- Есть! – вытянулся зардевшийся Ковалёв.
- Есть что сказать взводу? – полушёпотом спросил ротный.
Воронов кивнул и вышел вперёд.
- Товарищи разведчики, - начал он. – До сегодняшнего дня я служил в пограничных войсках в отделе разведки. Это не совсем то, что дивизионная или армейская разведка, но всё-таки специальности родственные. Вместе с прибывшими со мной бойцами буду постигать основы войсковой разведки. Надеюсь и на вашу помощь, - улыбнулся лейтенант и тут же посерьёзнел. – Тем не менее, за соблюдение дисциплины и беспрекословное подчинение буду строго спрашивать. Произошедший сегодня инцидент является нарушением воинской дисциплины, и виновные должны быть наказаны.
Взвод хранил молчание, но по взглядам заметно недовольство бойцов – пришла «новая метла».
- Но в связи со взводным праздником – появлением нового командира, - Воронов широко улыбнулся. – На первый раз объявляю... эту... Цыганов, подскажи?.. Ах да – амнистию!
Разведчики и командир роты засмеялись. Теперь смеялись и Цыганов, и его «знакомец».
Вечером старшина принёс два комплекта белья и формы для Горчакова и Цыганова. Состоялось торжественное переодевание. Пока Ковалёв, уединившись в Байковым, пытал того об особенностях службы в разведбате, бойцы собрались вокруг новичков, как на премьеру комедийного спектакля. Под их добродушные выкрики Сергей Павлович и Дмитрий сменили цивильное на военное. Горчаков смущённо улыбался, расправляя под ремнём складки и тайком любуясь формой. Вдруг нахлынули воспоминания о буйной молодости, когда форма Серёжу Горчакова делала старше и мужественнее. В то время прапорщик Горчаков с едва пробивавшимися усиками покорил сердце юной Вареньки Растопчиной. «Вот я и снова на службе, - думал он. – Видела бы сейчас меня Варенька. Наверняка не удержалась бы от колкости. А может, наоборот, полюбовалась бы. Теперь не узнать...» Грусть тенью легла на лицо солдата.
Цыганов, напротив, переоблачался с шумом, отшучиваясь от реплик наблюдателей.
- Смотри штаны с гимнастёркой не перепутай! А то на руках ходить придётся!
- А мне хоть на херу прыгать! На него нет сапога, а старшина?
- От чого нэма, того нэма, - утирая выступившие от смеха слёзы, отвечал старшина. – От же бисова дытына, йий-Богу!
Солдаты смеялись, потешаясь над неуклюжестью новичка. Дмитрий, натянув пилотку, подошёл к узкому зеркалу на шифоньере и стал перед ним красоваться. С зеркала на него смотрел солдат в мятой форме, истоптанными сапогами и разошедшейся пирожком пилотке.
- Гарный парубок, - сказал он, подбоченившись и отставив ногу. – Эх, видела б меня маманя!
Любование Цыгановым своим отражением было таким открытым, и таким по-детски искренним, что попросту умиляло бойцов. Он, сунув руки в обширные галифе, прохаживался перед шифоньером блатной развязной походочкой и косил глазом в зеркало.
- Ну, теперь фрицам хана! – сказал кто-то из разведчиков.
- А то! – подтвердил Дмитрий. – Дядя Филин будет мочить немецких сук на вполне законных основаниях. Ай, молодца-аа...
Утром батальон выступил в Кобрин. Липовчане вышли провожать бойцов Красной армии с горечью и обидой. Тепло прощались с односельчанином Горчаковым. Бабы плакали, обнимая Учителя, мужики желали скорее разбить фашистов и вернуться.
Через три года Сергей Павлович узнает, что от Липовиц не останется ни единого дома. Фашисты сожгут деревню вместе с жителями за помощь и активное участие в партизанском движении. А пока они, ещё живые, провожали с центральной улицы разведбат и не расходились, пока последние бойцы из аръергарда не скрылись в утреннем тумане.

***
По пути к Кобрину в батальон влилось ещё двенадцать бойцов. Сперва четверо, а к вечеру ещё восемь. Вид  их был мало похож на бравого красноармейца с агитационного плаката. Грязные, обросшие щетиной, у некоторых порвана или обожжена форма. Только у троих было оружие – трёхлинейные винтовки Мосина, без штыков. Двое были в галифе и цивильных рубашках – сжалилось местное население, а, может, и без спроса сняли с бельевых верёвок.
Комбат, посмотрев на красноармейцев, зачислять их в батальон не стал, но согласился, чтобы они проследовали с ними до Кобрина. А там пообещал отправить на пункт формирования.
С официальным зачислением Воронова и его группы вышла небольшая заминка. Военком долго не соглашался, ссылаясь на приказ мобилизовывать гражданское население для вновь формируемых частей.
- Я их что в балетную школу беру? – горячился Фролов.
- А у меня приказ! Полторы тысячи штыков поставить! А где я их наберу? – кричал в ответ военком.
Так они переругивались, пока Фролов не вытащил из кармана «вальтер».
- Ты что? – опешил военком, привстав со стула. – Ты... С ума сошёл?
- Бери! Трофейный, - протянул оружие комбат. – Только отдай мне этих мужиков, капитан? Я тебе взамен двенадцать бойцов отдам – из окружения вышли. Вот их и зачисляй в своё войско.
Военком не долго боролся с соблазном. Взял пистолет, насладился его тяжестью и строгой красотой оружия и сунул в карман.
- Чёрт с тобой, - вздохнул он. – Оформляй к себе.
Повеселевший комбат, пожал военкомовскую руку и покинул кабинет. Внизу томились в ожидании решения своей участи Воронов со своей группой и приставшие в дороге бойцы.
- Так, вы, товарищи, на переформировку, - сказал комбат, когда вышел из здания военкомата. – Зайдите в двенадцатую комнату к лейтенанту... м-ммм... не помню фамилию. Зайдите к нему. Ну, а вы, товарищи, - обратился он к Воронову и сотоварищи, - теперь мои. Со всеми потрохами.
После оформления чин по чину всех «бумажных» дел, радостная четвёрка погрузилась в «полуторку» и вскоре затряслась к месту дислокации батальона. На узких улочках колоннами двигались какие-то подразделения, тащились подводы с раненными, ящиками и тюками, на малой скорости урчали машины.
На перекрёстках регулировщики пытались упорядочить движение, но иногда какой-нибудь возница-торопыга без очереди выезжал на перекрёсток, и испуганная руганью и кнутом лошадь шарахалась в сторону и окончательно загромождала телегой проезд. Тогда вылезали из машин шофера. Спрыгивали с телег солдаты, и начинался базар-вокзал минут на десять-пятнадцать. Казалось, что в округе всё живое и неживое кричало, сигналило и материлось. Наконец, совместными усилиями движение возобновлялось, и вновь по улочкам текли потоки людей и транспорта.
По прибытии в штаб разведчиков ожидало неприятное известие: приезжал капитан из спецчасти и затребовал всю четвёрку к себе.
- Были цветочки – появились ягодки, - прокомментировал комбат. – Тут я вам вряд ли чем помогу. Не наша епархия. Хотя...
Комбат задумался и совсем по-коломийцевски почесал ухо.
- Попробую. Есть у меня один товарищ, когда-то воевали вместе и даже дружили. Попробую. А вы идите к этому капитану и смотрите не наломайте дров. Цыганов, ты меня понял?
- А чё Цыганов сразу? Я что - рыжий или жид какой?
- А причём тут «жид»? – изумился Фролов.
- А причём тут Цыганов?
Фролов махнул рукой:
- Идите, умники. Не пуха!
Комбат снова запрыгнул в кабину грузовичка.
- В штаб армии, - приказал он.
Если бы у комбата спросили, почему он так печётся об этих бойцах, едва ли он дал бы вразумительный ответ. Может, понравились, а, может, подсознательно чувствовал, что из этих людей может выйти неплохая группа разведчиков. Вряд ли в то время он вообще задумывался над этим вопросом. Он привык действовать, если того требовали обстоятельства.

Оперативный отдел дивизии расположился на первом этаже райкома партии, в левом от центрального входа крыле. Место размещения, скорее всего, выбрано не случайно: в конце коридора был пожарный выход, через который сейчас туда-сюда сновали военные и энкавэдэшники. Через него же конвоировали арестованных в один из гаражей, приспособленных сейчас под «изолятор».
Капитан НКВД, на кабинете которого висела табличка «тов. Головко П.И.», долго и недоверчиво изучал документы Воронова, и Ковалёва. Ранняя лысина в ореоле коротких русых волос отблескивала в дневном свете. Воронов почувствовал сильное желание хлопнуть оперативника по темечку. Даже ладонь зачесалась от такого желания. Он перевёл взгляд на шкаф, забитый трудами Ленина и Сталина, и сосредоточился на подсчёте томов.
Оперативник небрежно бросил документы на столешницу и принялся нудно расспрашивать каждого о причинах отсутствия во время боевых действий по месту воинской приписки. Задал массу важных и второстепенных вопросов, касающихся последних дней и бойцов Горчакова и Цыганова: кто они и откуда взялись. Рассказывали всё, стараясь ничего не опустить. Особенно подробно остановились на бое в местечке и личную отвагу Сергея Павловича и Дмитрия. Капитан не перебивал. Неторопливо заполнил протокол, промокнул пресс-папье и дал расписаться.
- Свободны. Пока, - сказал он бесцветным голосом и протянул документы. – Ступайте в расположение батальона. Потом ещё побеседуем.
Лейтенант и сержант, козырнув, вышли из кабинета.
- Егоров, давай следующих, - прозвучало за спинами. – Давай по одному!
Следующим на допрос вошёл Горчаков.
- Мы на улице подождём, - успел шепнуть ему Воронов.
Горчаков по-военному чётко доложил о своём прибытии и замер перед столом. Капитан равнодушно шарил глазами по фигуре Сергея Павловича, будто выискивал нарушение формы одежды.
- Документы!
Горчаков несколько замялся и опустил глаза.
- Ещё не получили, товарищ капитан. Сегодня майор Фролов обещал выписать книжку красноармейца. Мы с военкомата сразу к вам, а он куда-то уехал.
- Значит, документов нет, - сказал капитан.   – Фамилия, имя, отчество.
- Горчаков Сергей Павлович.
Заскрипело перо. Дальше следовали обычные анкетные вопросы: год и место рождения, происхождение...
- Из дворян? – оживился капитан. – Ну-ну... И чем же вы занимались после семнадцатого года, гражданин Горчаков?
Горчаков вздохнул и стал рассказывать о своей жизни после 1917 года. Капитан, подперев подбородок, с интересом слушал Сергея Павловича.
- Значит, в последнее время служили счетоводом... Это хорошо... А скажите, бывали в вашем колхозе какие-нибудь диверсии или антисоветские выходки?
- Помилуйте, товарищ капитан, - улыбнулся Сергей Павлович. – Откуда? У нас в местечке люди простые, крестьяне.
- Ну, как я понимаю, не все простые и не все крестьяне, - натянуто улыбнулся Головко П.И., если на двери была его табличка.
- Не все, - вынужден был согласиться Горчаков.
- Вот и ладненько... Вот и ладненько.
Капитан что-то живо строчил в протоколе и, казалось, даже повеселел. Изредка он прерывался, поднимал к потолку карие очи и снова писал. Исписав два листка, он удовлетворённо положил ручку и потянулся. На лице всплыла улыбка, совершенно не понравившаяся Горчакову. «Какой неприятный тип», - мелькнула мысль.
- Ну что же, - сказал капитан. – Теперь я понял, зачем вы проникли в Красную армию.
- Что значит «проникли»? Я добровольцем... Я Россию пошёл защищать!
- Да бросьте вы, - почти добродушно махнул рукой капитан. – Россия, отечество – всё это мы уже слышали. О своей любви к России вы в трибунале расскажете. Хотя какой там к чёрту трибунал – время военное... М-да... Так кто, вы говорите, входит в вашу группу?
- В какую? – часто заморгал Горчаков.
- Не стройте из себя дурака! - прихлопнул по столу капитан, и взгляд его стал острым, пронизывающим. – Кто и когда вас завербовал? Отвечать!
Горчаков побледнел и выпрямился.
- Вы, наверное, шутите? – холодно спросил он.
- Я похож на паяца? – переспросил опер, и глаза его недобро сверкнули. – Повторяю вопрос: кто, где и когда завербовал вас в немецкую разведку?
- Я служу в советской разведке, - отчеканил Сергей Павлович. – Ни в каких других разведках мира участия не принимал, не принимаю и принимать не собираюсь. Я достаточно ясно выразился для вашего понимания?
- Та-аак, следствию помогать отказываемся, - протянул капитан. – Ну что ж, тем хуже для тебя.  Мне и без твоих признаний понятно, что ты за птица, господин Горчаков! Я таких на своём веку немало повидал! Россию он пошёл защищать... Какую – царскую?! Не выйдет, господин хороший! Ишь ты затихарился гнида! Счетовод, твою мать! Всех вас к ногтю! Всех паскуд к стенке! Счетовод... Надо ж придумать такое...
Горчаков, прямой, как стрела, молчал. Его взгляд впервые за много лет был полон ненависти и презрения. Он гадал кем, в сущности, был капитан: быдлом, дорвавшимся к власти или всё же большевистским фанатиком? Что-то подсказывало, что фанатизма в капитане было намного меньше.
Оперативник подошёл к двери.
- Егоров!
В комнату вошёл сухощавый боец с автоматом наперевес.
- Этого субчика в гараж, а этого... – оперативник заглянул в записи, - Цыганова - сюда. Давай мухой! Я и так на обед опоздал.
- Руки за спину, следуйте вперёд, - приказал автоматчик.
Ввели Цыганова.
Дмитрий, увидев Сергея Павловича под конвоем, сразу понял – ему тоже не сдобровать. Раз уж такого человека повязали, то его и подавно. Навоевался... «Ну и хер с ними! – решил Дмитрий, и на душе сразу полегчало. – В лагере нынче покойнее, чем здеся.»
- Ну что, боец, - бодро сказал капитан. – Твой товарищ во всём признался. Давай теперь ты душу изливай.
- Ты ж не поп, чтоб исповедоваться, – с наглостью заявил Дмитрий.
Капитан внимательно присмотрелся к бойцу...

В это же время комбат Фролов, полусидя на столе начальника связи дивизии, орал в трубку:
- Да я за них ручаюсь, Алексеич! Ты ж меня знаешь...
Трубка что-то невнятно пробулькала.
- Да я тебе точно говорю, из них получатся мировые разведчики. Ты сам посуди: раз они не разбежались после первого боя, значит, их что-то сближает. И это «что-то» - сильнее простого товарищества.
- ...
- Да причём тут любовь! Тебе бы только шутки шутить, а тем временем твои архаровцы их раком ставят!
- ...
- Да что я не знаю ваши подходы, да ухватки? Ну, я прошу тебя. Лично.
- ...
- Голову даю на отсечение! Нормальные у них данные. За месяц мой начштаба их поднатаскает...
- ...
- Ну ты орёл! Как это заберёшь?
- ...
- А кто?
- ...
- Да ты что? Он живой ещё? – Фролов над чем-то рассмеялся. – Надо же. Ну, раз так – согласен.
- ...
- Вот сам приезжай и посмотри. Через месяц. Лучше через два.
- ...
- Всё, Алексеич, договорились. Спасибо и на этом! Прощай и привет Даниле Романовичу!
Фролов повесил трубку и подмигнул сидевшему за столом капитану Синицыну, исполнявшему обязанности начальника штаба дивизии.
- Надо же, живой...

Капитан испытывал необычайный душевный подъём: разоблачение вражеской агентуры попахивало орденом «Красного Знамени». Одна награда у него уже была: «Знак почёта» он получил в 38-м за активное участие в борьбе с врагами народа. Лично им был раскрыт заговор в N-ской дивизии. Арестованы и расстреляны комдив, комбриг и три полковника. Те паскуды тоже отпирались сперва. Но после тщательного расследования признания всё-таки подписали. «Слабаки, - думал о них капитан, тогда ещё лейтенант. – И эти люди командовали Красной армией! Попади они к врагу, первыми бы продали родину!» Капитан ни на минуту не сомневался в том, что очистил армию, если не от врагов, то от мусора, мешавшего обороноспособности страны.
- Всех вас к ногтю, - в очередной раз проговорил оперативник, заполняя протокол допроса.
Цыганов с разбитой губой и синяком на скуле стоял напротив стола. Он ругал себя за то, что поддался на уговоры Воронова и пошёл за ними в армию. «И чего мне не хватало? – корил он себя. – Пробрался бы в Брест и жил бы припеваючи. Нет, попёрся дурень! Знал же, что «мусорам» веры нет».
Дмитрий, не сдержав чувств, протяжно вздохнул.
- Что, совесть мучает? – усмехнулся капитан и, дёрнувшись от внезапно прозвеневшего телефона, поставил на протокол жирную кляксу. – Чёрт! Столько переписывать.
Он рывком поднял трубку и рявкнул:
- Да!
-...
- Капитан Трегубов! А кто...
- ...
- Извините, товарищ полковник, - привстал капитан и сел обратно.
- ...
- Да я работаю с ними.
- ...
- Лейтенанта Воронова и сержанта Ковалёва пока отпустил. Но я ещё присмотрюсь к ним.
- ...
- Как? Не понял, товарищ полковник...
- ...
Капитан медленно поднялся. Лицо его вытянулось, и рука судорожно пыталась расстегнуть ворот.
- Товарищ полковник, у меня есть основания, чтобы...
- ...
- Есть, товарищ полковник!
- ...
- Понял, товарищ полковник!
- ...
- Да. Я понял.
Оперативник бережно положил трубку телефона и, наконец, справился с крючком на вороте. Расстегнул и две верхние пуговицы.
- Чёрт знает что, - выдавил он и со злостью разорвал протокол.
Цыганов, наблюдавший произошедшую с «мусором» метаморфозу, понял, что его счастливая звезда вновь всплыла на горизонте.
- Пшёл вон отсюда, - вымучено сказал оперативник.
- Цыганов, - окликнул он, когда Дмитрий взялся за дверную ручку. – Я тебя ещё достану. Меня, старого чекиста, не проведёшь. Ты враг! И я это знаю...

Горчакова отпустили, не объяснив причины. Часовой открыл дверь и сказал:
- Горчаков, на выход.
Мелькнула мыслишка, что сейчас поставят к стенке гаража, и расстрельный взвод по команде спустит курки. Но нет, вернули ремень, часы и выпроводили за ворота райкома.
- Сергей Павлович! – услышал он голос Воронова.
Горчаков повернулся на зов. Товарищи стояли перед центральным входом и приветливо махали руками. Сергей Павлович поправил трясущейся рукой ремень и пошёл к разведчикам.
- Ну, слава Богу, - совсем не по-военному сказал лейтенант и обнял Горчакова. – Мы тут с Ковалёвым ума не могли приложить, почему вас долго не выпускали. Вот Цыганов рассказал нам, что вас на губу отправили.
- Да, отправили, - кивнул Сергей Павлович. – Только почему-то так же внезапно и без объяснений выпустили. Не пойму я логики этих людей.
Цыганов загадочно улыбался и посвистывал.
- Что, Цыганов, вы знаете причину? – спросил Воронов.
- Ну знаю..
- Ну так говорите!
- Этому «мусорку» позвонил какой-то важный чин. На меня, между прочим, тоже дело шили. Стою, думаю – ну, ****ь, опять влип. Какого чёрта полез в вашу армию? И тут звонок, капитан аж подскочил. Стоит и только говорит: «Да, товарищ полковник! Есть, товарищ полковник». А потом меня выгнал из кабинета. Правда, сука, пригрозил, что ещё достанет меня. Ублюдок.
- Я думаю, это комбата заслуга, - сказал Горчаков.
- Точно! – поддержал Ковалёв. – Он же куда-то умчался сразу. Сказал: «Помогу» и уехал. Вот человек!
- Хороший мужик, – согласился Воронов. – За таким командиром можно смело и в огонь, и в воду!
 Просигналила знакомая «полуторка». Из кабины, хлопнув дверью, выпрыгнул комбат.
- Ну что обошлось? – спросил он, широко улыбаясь.
- Так точно. Хотя, если бы не вы...
- А я-то причём здесь? Я на склад ездил, за овсом.
Разведчики пожали руку комбату и резво запрыгнули в кузов. На полу лежало два десятка мешков с овсом, судя по просыпанным зёрнам.
- В батальон, - сказал водителю майор.
Близко за Кобриным доносилась канонада. Не поймёшь – наша или немецкая. Или это слышен бой танковых дивизий?
Войска по-прежнему двигались в сторону границы. Красной армией предпринимались отчаянные попытки остановить продвижение врага. Но, не смотря на все усилия, с жестокими боями приходилось отступать на восток.

Пока разведчики Фролова выполняли боевые задачи, "новобранцы" в перерывах между короткими боями осваивали азы разведки. Капитан Коломиец, которому комбат поручил сделать из них настоящих разведчиков, в первый же день провёл разъяснительную беседу, которая свелась к аксиоме: разведчик на войне - лучший солдат. А чтобы им стать, нужно многому учиться, долго и упорно тренироваться.
Тренировки начались ещё в Кобрине. Коломиец показал несколько жестов-команд: "ко мне", "становись", "разойдись" и "ложись" и приступил к отработке их выполнения. Команды поступали в самое разное время и самым неожиданным образом. Бывало, даже во время обеда приходилось падать по команде "ложись". Но хуже всего, когда по этой команде приходилось ложиться на марше в грязь. Потом долгое время идти или бежать в сыром и грязном обмундировании, пока оно не подсохнет на теле. Вечером стирка и хорошо, если к утру одежда высохнет. А нет, надевай волглое и становись в строй.
Столько стонов и проклятий в адрес начальника штаба, сколько выдал Цыганов, Воронов за всю жизнь не слышал. Воронова раздражало лишь то, что он, кадровый командир, вынужден наравне с остальными выполнять незамысловатые команды, но крепился - бегал, падал, становился в строй. Особенно его бесили дурацкие, как он думал, "неуставные" команды типа: "Отделение, наПра... Кру-гом!" или "СтаНо... Ложись!" Позже, заметив неудовольствие лейтенанта-пограничника, Коломиец объяснил, что подобные команды вырабатывают собранность, внимание и готовность к перемене обстановки. После этого Воронов перестал возмущаться и отдавался тренировкам в полную силу. Ковалёв, и даже Цыганов, глядя на него, тоже не отставали и впитывали основы знаний войсковой разведки, как губка воду. Удивлял Горчаков. Этот пожилой, с их точки зрения, мужчина после несколько занятий, показывал результаты, которыми мог похвастаться и двадцатилетний.
- Сергей Павлович, поделитесь секретом, - однажды не удержавшись, попросил Воронов. - Скажите, как вам удаётся выдавать такие результаты?
- Вы хотите спросить, как в моём возрасте удаётся не отставать от молодых? – смеясь, уточнил Горчаков. – Так никаких секретов и имперских тайн здесь не скрыто. Вы же помните, что я когда-то в молодости тоже был офицером. И, признаюсь, весьма развитым физически. Так вот, уйдя в отставку, я не прекращал занятий физической культурой: каждое утро пробежка, гимнастика, два-три раза в неделю гири. В Липовицах, правда, у меня гирь не было – я использовал подручные тяжести. Так что ничего удивительного. И вообще, я считаю, что соблюдение режима и меры в еде, культуры духа и тела – есть основа человеческого счастья!  Да, не удивляйтесь! Это в первую очередь здоровье, как телесной оболочки, так и духовной сути. Дряблый, больной человек, знаете ли, попросту не сможет в полную силу радоваться жизни...
- Ну да! - не согласился Цыганов. - Были бы деньжата, да девчата, так и до самой смерти можно жизни радоваться...
- Поверьте, Дмитрий, если даже у вас окажется миллион...
- Хо-хо! - оживился Дмитрий, представив такую перспективу.
- Так вот, даже миллион рублей в кубышке, но импотенция, извините, в брюках элементарно не дадут вам возможности испытать наслаждение в общении с женщиной.
- Чего это? С миллионом-то? Да со мной любая баба пойдёт!
- И что вы с ней будете делать? - усмехнулся Горчаков.- Стишки читать?
- Да какие там, на хер, стишки! Ноги на плечи, и вперёд по самые бубенчики!
- Так у вас же предполагаемая импотенция, - напомнил Сергей Павлович.
- Ну и что... А это чего такое?
- Половое бессилие. То есть, когда мужчина хочет, но не может.
- Я вот тебя, Сергей Палыч, уважаю, конечно, но иногда, ей-богу... - возмущённо потряс головой Цыганов. - Надо ж такое сказануть – половое бессилие. Это уже и не жизнь, когда бабу не сможешь приголубить...
- Ну, так тоже нельзя говорить, - возразил Горчаков. - Это я неудачный пример привёл. В жизни много другого интересного есть, ради чего жить нужно. Речь лишь о том, что, когда человек болен, то всей полноты радости бытия он не ощущает.
- О-оо, опять загнул - "бытия". Тебе бы попом быть или книжки писать.
- А я вот понимаю вас, Сергей Палыч, - сказал Ковалёв. - Помню, как-то сорвал на занятии пресс. Поверите, неделю ходил, скрючившись, и не понимал, как это у других не болит живот...
      Проходили дни и недели. Батальон Фролова в составе дивизии с боями отходил к Смоленску. Порой в очередной, оставляемой немцам деревне, крестьяне спрашивали, почему без боя сдают их село. Бойцы прятали глаза и ничего не отвечали. А что тут скажешь? Мол, отступаем по приказу, чтобы в «кольцо» не попасть, а из траншей вылезли  только вчера.
В один из тяжёлых дней Воронову со своим взводом пришлось участвовать в поиске.
После очередных «измывательств» Коломийца, когда будущие «пластуны» вернулись в свою избу, где разместился взвод, прибежал ординарец Фролова.
- Товарищ лейтенант, вас комбат срочно в штаб вызывают.
Воронов печально посмотрел на остывавший ужин, надел командирский планшет и, вздохнув, вышел вслед за ординарцем.
В штабе кроме комбата уже были Коломиец и Житков.
- Проходи, - сказал Фролов. – Так, все в сборе. Давайте к делу. Присаживайся, Воронов, не маячь.
Комбат раскинул на столе карту и красными и синими «ресничками», кругами и стрелами, обозначавшими расположение наших и противника войск.
- Так, - сказал Фролов и ненадолго уткнулся в карту. – Значит, товарищи, нам поставлена задача добыть «жирного» языка...
Воронов уже знал, что «жирный язык» на сленге разведчиков означал «офицер». Поэтому ассоциаций с упитанным немцем у него не возникло.
- Сегодня ночью с одиннадцати до двенадцати сапёры проделают проход. Дальше в полночь взвод Воронова передвигается по коридору вот сюда, - комбат ткнул толстым пальцем в один из синих значков. – Здесь у немцев командный блиндаж. Захватываете «языка» и возвращаетесь тем же путём. Взвод поведёт старший лейтенант Житков.
- Есть, - равнодушно ответил Житков.
- Почему не я? – спросил Воронов и почувствовал, что краснеет.
Фролов кинул на Воронова понимающий взгляд.
- Потому, лейтенант, что у Житкова есть опыт поиска, а у тебя нет. Вот сходишь, научишься, тогда и будешь возглавлять поиск. А пока сиди и мотай на ус. Можешь задавать вопросы, если есть. Это ко всем относится, - комбат обвёл взглядом присутствующих. – Есть вопросы?
- Сколько человек взять? – спросил Житков.
- А сколько у него в наличии?
- Вместе с «новенькими» пятнадцать. С Вороновым шестнадцать, - ответил ротный.
- Ты семнадцатый. Достаточно. Вон у пехоты в роте столько не наберётся. Так что справитесь. Ещё есть вопросы?
Офицеры молчали, обдумывая задачу. И, если Житкову было всё понятно, то Воронову ничего, кроме того, что нужно взять «жирного языка». А каким образом эти «языки» берутся, абсолютно не представлял. Так какие могут быть вопросы – как взять языка? На дурацкий вопрос наверняка последует дурацкий ответ: «Руками!».
Поэтому вопросов к комбату не возникло. Когда вышли из штаба, ротный, заметив волнение Воронова, сказал:
- Не переживай, Саш, (с недавних пор они в личном обращении звали друг друга по именам: Саша и Юра). Справимся. У тебя разведчики опытные. Сами вы тоже поднатаскались – я видел. Так что справимся. Приведём этого «языка» за вымя. Не в первый раз. Держись рядом со мной, засекай всё вокруг, учись. В следующий раз сам поведёшь. Правда, в основном младший командный состав ходит во главе группы. Средние командиры в особых случаях: наиболее ответственных или в разведке боем.
Разведка боем – самое опасное задание для разведчиков. Как правило, такую разведку проводит пехота. Но, на войне бывает всякое. Прикажут – пойдёшь как миленький. И не пойдёшь, а побежишь!
В двадцать три тридцать взвод Воронова и Житков были на участке перехода. У соседей справа лениво работал «Максим». С той стороны отвечали с такой же неохотой. Как будто пулемётчики переговаривались:
- Да-да-да-дах! Да-да-даа!
- Ду-ду-дух! Ду-ду-ду-дуух!
Житков разместил взвод разведчиков в блиндаже, а сам с Вороновым ушёл на НП. Туда должны прийти сапёры. Пробираясь в окопе почти на ощупь, они в полный рост шли вслед за бойцом.
«Фить!» – что-то просвистело между Вороновым и Житковым. А может и не между, только показалось так.
- Это что свистнуло? – спросил Воронов.
- Пули на излёте, - не оборачиваясь, пояснил ротный. – Ничего, привыкнешь. На передовой это обычное явление. Откуда они берутся – одному Богу известно. Вроде и не стреляли, а видишь – прилетела.
Воронов почувствовал, что ноги становятся ватными. Захотелось упасть и не шевелиться. «Глупо погибнуть от случайной пули. «Пуля – дура, штык молодец», - вспомнились ему слова Суворова. – Точно дура. Дура...» Втянув голову в плечи, лейтенант заставил себя следовать за командиром роты.
На наблюдательном пункте их ждал командир стрелкового батальона. Амбразура затянута одеялом, поэтому «коптилка» чадила не стесняясь. В углу «клевал» носом радист.
- Капитан Лесняк, - представился командир батальона.
Разведчики назвались и пожали капитану руку. Осунувшееся лицо, впалые щёки придавали комбату неприветливый вид. «Ворчун» – определил для себя Воронов.
- Ну что, пойдёте? – спросил капитан лишь бы что-то спросить.
- Пойдём. Куда деваться.
- Ну да, ну да. Деваться некуда.
- Что там у них? – спросил Житков.
- Затихли.
- Жарко сегодня было?
- Здесь каждый день, как в Сахаре. Спасибо фрицам танков на нас не бросают. Бомбёжки с лихвой хватает. Утюжат так – головы не поднять! У меня из батальона осталось шестьдесят человек. Это что – батальон?.. А против нас полноценный полк! Вот и попробуй удержать. А ты говоришь...
- Н-даа. Тяжело вам приходится.
Капитан устало махнул рукой.
- Как ты сказал, деваться некуда. Приходится держаться.
Пришли саперы. Чубатый сержант с чумазым лицом, блеснув белыми зубами, доложил комбату:
- Проход есть, товарищ комбат. Три метра шириной – хоть на машине езжай!
- Сегодня я без машины, - пошутил Житков. – Пешком пойдём – на пузе.
- Удачи! – пожелал на прощание комбат.
- Спасибо, комбат!
Когда вернулись в блиндаж, взвод уже был готов к выходу. Помкомвзвода Байков успел проверить экипировку и правильную его подгонку: чтобы ничего не бряцало, не падало и не мешало при передвижении ползком.
Первым пошёл Житков, за ним Воронов со своей группой и замыкал Байков. Полпути прошли, согнувшись, дальше ползком. Над головой ползущих разведчиков зависли осветительные ракеты: говорят «фонарь» подвесили. Видно, как днём. Малейшее движение тени и сразу по тому месту открывает огонь пулемётчик. Разведчики плотнее прижались к земле, моля родимую, чтоб не выдала. Погас «фонарь» - поползли дальше.
Воронов полз позади ротного в двух метрах. Он щурил глаза, пытаясь высмотреть в кромешной тьме хоть что-то. Ничего не видно. Оно и хорошо. Значит и их не видно.
Вот Житков замер и подал сигнал «Внимание!». Цепочка продублировала сигнал до Байкова. Впереди ясно различима немецкая речь. «Неужто уже их траншеи?» - удивился Воронов. К ротному подползли разведчики и замерли в ожидании распоряжений.
- Я, Воронов и его группа к блиндажу, Байков с остальными на левый фланг, - едва слышно прошептал Житков.
Не дожидаясь, когда скроется помкомвзвода, Житков с группой Воронова двинулся к траншее. Нащупав бруствер, разведчики вынули ножи и один за другим запрыгнули в окоп. Справа вскочил немецкий солдат, сразу же осел под ударом ножа Житкова.
- За мной, - сказал ротный.
Они в полный рост уверенно двинулись к блиндажу. Только Цыганов вертел головой по сторонам, то ли опасаясь нападения, то ли в поисках трофеев. У самого блиндажа темнело две фигуры. Они заметили приближающихся, но из-за темноты не могли определить кто идёт.
- Стой! Кто идёт?
- Всё в порядке – разведчики! – ровным голосом на безупречном немецком ответил Воронов.
- Что уже вернулись? – рассмеялись солдаты. – Взяли «ивана»?
- Ивана нет, вот «ганса» сейчас возьмём, - процедил Воронов и с силой метнул нож в одного из солдат.
На второго обрушился кулак Ковалёва.
- Молодцы, - сказал Житков. – Ковалёв, Цыганов – на охранении, Саша приготовься. Открываешь дверь, входим. Не забудь, одного оставляем в живых. На счёт три: раз, два... три!
Воронов рванул дверь блиндажа и вслед за ротным ворвался в блиндаж. За миг сориентировавшись, короткими очередями они застрелили капрала и лейтенанта, оставив капитана. К чести немецкого офицера, он не прыгнул под стол, а бросился к автомату, висевшему на стене. Достать его не успел, поскольку был сбит Житковым, и прижат стволом к дощатому полу. Пока Житков вязал пленного, Воронов с восхищением осмотрел немецкий блиндаж. Пол и стены обшиты досками. В центре стол, две лавочки. На столе лампа с отражателем, бутылка коньяка, консервы, стаканчики. В углу радиостанция и коробка с консервами. Рядом несколько непочатых бутылок.
- Хорошо живут фрицы – поцокал языком Воронов. – Комфортно.
- Ничего. Как видишь, не очень-то комфорт им помог.
В блиндаж заглянул Цыганов и пробежал глазами по блиндажу. Лицо его просветлело.
- Взяли фраера? – спросил он, глядя на коробку с консервами и выпивку.
- Уходим, - сказал Житков и поднял за шиворот немецкого офицера. – Вперёд. Быстро!
Байков волок ещё одного пленного, но не офицера - ефрейтора. Как выяснилось позже, связиста. Разведчики вернулись в батальон без потерь. Кроме немецких военнопленных, благодаря расторопному Цыганову разведбат пополнился трофейными выпивкой и закуской.
Фролов за успешное выполнение задания пообещал представить участников поиска к наградам.

Не смотря на ведение боевых действий, выполнение ежедневных служебных обязанностей, учёба не прекращалась ни на день. Задания Коломийца усложнялись, но становились более интересными. Из тех, которые были не в чести, даже у Воронова, было ползание "по-пластунски". Животами пропахивали землю километрами. Андрей шутил, что после них, хоть озимые сей. Коломиец, в ответ на подобную иронию, на примерах доказывал, что скрытное приближение к врагу многим спасало жизнь.
      - Когда вдруг рядом с врагом вырастает фигура разведчика, он просто впадает в ступор. Этих секунд хватает, чтобы дать ему по чердаку, затолкать в рот кляп, а дальше остаётся связать и доставить в расположение подразделения. Да вы и сами прекрасно знаете это! Ведь в поиск ходили.
      Любимыми были занятия по специальной подготовке разведчика. В них, особенно в стрельбе и рукопашном бое, равным Воронову даже среди опытных разведчиков было мало - красного командира-пограничника готовили к встрече с врагом хорошо. Но и он осваивал новые для него премудрости разведки. Много времени посвящали сапёрному делу, изучению оружия противника, ориентированию на местности, метанию гранат. Особое место занимал рукопашный бой и метание ножей. Тренировки по десять-двенадцать часов в день давали положительные результаты. Через месяц группа Воронова мало, чем отличалась от опытных разведчиков батальона.
      Фролов часто наблюдал, как проходят занятия, но в процесс не вмешивался. Появится, когда его никак не ожидают, постоит, посмотрит и так же неожиданно исчезнет. Коломиец говорил, что такого, как Фролов больше не встречал.
      - Разведчик от Бога! – уважительно отзывался о нём капитан. - Помню, однажды ходил с ним за "языком". Было это на Финской. Взяли тогда белофинна без шума, как по нотам партию разыграли. Чухонец здоровым оказался, тяжеленным. Волокли его по очереди. И вот, когда до наших оставалось всего с километр, нарываемся на их разведку. Те с нашей стороны "языка" тянули. Я пока думал, что предпринимать: стрелять было нельзя - или чухонцы огнём накроют, или наши. А Фролов их уже уделал. Думаю, они и не поняли ничего.
- Как это он их? - выпучив глаза, шёпотом спросил Цыганов.
- Одному нож в глаз по рукоятку засадил, а другому кадык перебил.
- Да-аа, - восхитился Цыганов. - Во мужик! А с виду не скажешь.
- Не скажешь, - согласился Коломиец. – Однажды комбат на спор один против шести крепких разведчиков устоял. Как кутят слепых разбросал.
- Да ладно заливать! - не поверил Дмитрий. - Двое таких вот, как наш Ковалёв, раскатают вашего Фролова, как блин на Масленицу.
- Во-первых, не вашего, а нашего. А во-вторых, боец Цыганов... Ложись!
Цыганов, не думая, рухнул и распластался по земле.
- Молодец, - усмехнувшись, похвалил капитан. - Толк будет...
      
Возможность узнать будет с них толк или нет, представилась через несколько дней.
На занятии по спецподготовке Фролов, как обычно, появился внезапно. Он, прислонившись к могучему клёну, с интересом наблюдал за работой группы Воронова, так в батальоне окрестили новичков, на "тренировочной дорожке".
Тренировочную дорожку устроили на обычной лесной тропинке. По обеим сторонам, укрывшиеся бойцы создавали неожиданные препятствия и совершали нападения на разведчиков, поочередно двигающихся по тропинке.
- Воронов, вперёд - бегом! - скомандовал Коломиец и лейтенант, пригнувшись, выбежал на "дорожку".
Метров через двадцать на него справой стороны рухнуло "дерево" - срубленный трёхметровый молодняк, брошенный одним из бойцов. Рывком вперёд он кувыркнулся и вскочил на ноги. У следующего дерева боковым зрением Воронов уловил движение слева и едва успел уклониться от тычка шестом в голову. Фу, пронесло!
Дорожка петляла среди могучих деревьев и кустарника, и за каждым мог прятаться "противник". Воронов "стрелял" глазами вправо и влево, не забывая контролировать саму дорожку. Это спасло его от "мины" - натянутой поперёк тропинки сантиметрах в двадцати над землёй проволоки. Лейтенант перепрыгнул ловушку, но тут же был сбит с ног внезапно поднявшейся поперёк дорожке жердью. Падая, Воронов сгруппировался и, когда бойцы из засады накидывали на него плащ-палатку, он уже стоял на ногах. Крутнувшись вокруг оси, он подсечкой сбил одного из нападавших и сдёрнул накидку с головы. Второй успел "мазнуть" лейтенанта ладонью по лицу и ощутимо толкнуть в грудь. Удержавшись на ногах, Воронов отбил удар макетом ножа, и обозначил удар противнику в кадык.
- Беги! - сказал старший из бойцов, и лейтенант, не теряя времени, продолжил маршрут.
Сзади он слышал топот Ковалёва. Сержант ломился по дорожке так, как будто на позиции подносил снаряд к гаубице. "Надо будет указать ему на скрытность передвижения, - недовольно мотнул головой Воронов. - Всех сорок в округе поднял. Разведчик...".
Удачно отстреляв по мишеням, метнув в окоп "противника" гранату, лейтенант выбежал на финишную прямую.
В конце "дорожки" его поджидали Коломиец и комбат.
- Молодец, лейтенант, - улыбнулся Фролов. - А вот бойцы твои сыроваты... Но в целом, пожалуй, неплохо. Сгодится. Остального опыта доберёте на передовой. Ждать, когда из вас получатся настоящие разведчики, мы не можем. И так вас почти не трогали. Тем более опыт ночных поисков у вас уже есть. Правильно? В общем, готовь свою группу для самостоятельного задания.
- Правда? - радостно воскликнул Воронов.
- Не радуйся заранее. Не принято это... - охладил его Фролов. - Значит, сейчас два часа на отдых, а в... - майор вскинул руку и посмотрел на часы. - В восемнадцать часов ко мне.
- Все?
- Один. Остальным задачу сам доведёшь.
Группе Воронова предстояло провести разведку второго эшелона обороны противника, расположившегося в нескольких километрах позади переднего края, и захватить контрольного "языка". От предыдущих разведок поступали противоречивые сведения о количестве личного состава и техники.
Фролов и Коломиец рассказали Воронову о сложившейся обстановке на рубеже обороны дивизии и конкретно на участке поиска. На карте Коломиец показал предполагаемый маршрут перехода и объект наблюдения: деревню, в которой разместилось командование пехотного полка.
- «Языка» возьмёте у штаба, - сказал Фролов. - Лучше, конечно, офицера. Но, если не получится, то любого, кто туда вхож. Да хоть того же часового! Кстати, ты, кажется, немецким неплохо владеешь?
- Так точно Мне приходилось участвовать в допросах, когда к нам перебежчиков доставляли, - ответил лейтенант.
- Очень хорошо. Тогда, в случае невозможности доставить языка живым - допросишь на месте. Но, это в самом крайнем случае! Ясно, лейтенант? Повторюсь - лучше, если «язык» будет живым.
- Понял.
Они обсудили маршрут отхода после выполнения задания, действия на случай появления раненных и убитых.
- Тех и других не оставлять, - предупредил Фролов. - Надеюсь, что убитых не будет, но сам понимаешь, на войне всякое случается. На то она и война. – Фролов о чём-то задумался, и глубокая складка прорезала лоб. – На выполнение задания даю вам двадцать шесть часов, начиная со времени выхода. Выходить лучше во второй половине ночи. Скажем, часа в два. Немцы в это время более вялые. Вопросы есть?
- Вопросов нет, - улыбнулся Воронов.
- Тогда, Александр Фёдорович, готовь группу к выходу, - майор и капитан подали на прощание руки.