Натюрморт со стаканом городская сказка

В одном старом доме под самой крышей, на чердаке, жил художник.
Это была небольшая, но очень уютная комнатка (по крайней мере, самому художнику там очень нравилось). Диван; старое скрипучее кресло-качалка; стол, заставленный кистями и красками; два горшочка с маленькими фиалками на окне; мольберт и книжный шкаф со  всевозможными книгами - все эти немногие вещи были тем, что создавало маленький, тёплый мирок художника. Да, была ещё в его мирке и небольшая кухонька. Там тихо посвистывал чайник на плите, о чём-то сплетничали чистые холсты у стены, и что-то бубнил себе под нос холодильник. И художник был рад.
Почти...

Каждое утро он вставал с дивана, влезал в свои потрёпанные синие джинсы, и, застёгивая на ходу белоснежную рубашку (как она оставалась такой белоснежной при работе с красками, ему и самому было непонятно), шёл на кухню ставить чайник. Под его насвистывание, художник садился в кресло-качалку и смотрел на жизнь за своим единственным окном. А там каждый день было что-то новое. Будь то огненный листопад в лесу через дорогу от его дома, или же метель, стучащаяся в его окно; или дети, бегущие по одним им ведомым делам...Как только чайник закипал, художник, вздохнув, вставал из своего кресла и шёл заваривать чай.
Когда кружка отправлялась в мойку (капли воды из крана сразу же начинали отбивать свою песенку: "кап-кап-кап"), художник брал кисти и краски и рисовал. Он рисовал то, что видел в своё окошко - листопад, метель, детей...И вроде бы всё получалось на картине таким, каким он видел из окна. Но не совсем...Всегда оставалось небольшое пустое место на картине. Опушка леса, часть тротуара - чего-то там не хватало, что-то должно было быть, но художник не мог понять что.   
Вот если бы он мог с кем-нибудь посоветоваться, но он был один...

Его работы продавались, но ощущение их незаконченности не покидало его самого. Вырученные за картины деньги, он тратил на новые кисти и краски и книги. Именно в книгах художник хотел найти подсказку на мучающий его вопрос - чего не хватает в его картинах. Но найти, увы, всё так и не мог.

Новое утро. Снова поскрипывание половиц по дороге на кухню. Но когда художник поставил чайник и застегнул  последнюю пуговицу на своей рубашке, он услышал новый звук - кресло-качалка раскачивалась! Осторожно заглянув в комнату (не потому, что он боялся, а потому, чтобы не спугнуть "нечто новое"), художник увидел Её. Длинная русая коса, карие глаза, зелёный с оранжевым узором сарафан и стакан кефира в руке.
И вот тогда-то он понял, чего не хватало в его работах - её. Именно её образ он всё время не мог уловить. Для неё он всё время, сам того не осознавая, оставлял пустующее место на холстах.
Девушка повернулась к художнику и улыбнулась ему, слегка склонила голову и глазами указала на кисти и краски. Он всё понял...
Когда новая работа(на этот раз художник знал, что работа закончена!) была дописана, единственным напоминанием о присутствии в его мирке удивительной незнакомки был стакан из-под выпитого кефира.

С тех пор художник загрустил, не продавал свои картины, а только рисовал и рисовал. Её.
Но теперь он знал, что когда увидел её в первый раз, он был счастлив. Она разделила с ним его маленький мирок; наполнила этот мир своим светом...
А стакан из-под кефира он не стал мыть – ведь он хранил прикосновение её рук. Может быть, когда-нибудь, думал художник, она вернётся за своим стаканом, и тогда, вымыв его, он с улыбкой вернёт его своей музе. А до тех пор, пусть стакан будет оставаться напоминанием о том, что в мире есть место сказке…

А в один дождливый сентябрьский день, когда он, как и множество дней до этого, пошёл на кухню ставить чайник, в его дверь робко постучали...
Но это уже совсем другая история.