Татары

Когда татары пришли в дом Того, Кто Рыкает В Темноте, он лежал под одеялом с нарисованными петухами и своей молодой женой и меньше всего в этот час ожидал увидеть тех, кого увидел. Татары спросили: «Ты ли Тот, Кто Рыкает В Темноте?». И Тот, Кто Рыкает В Темноте ответил: «Да, это я». Тогда татары сказали: «Собирайся, ибо тебя хочет видеть Великий Хан всех татар». Тот, Кто Рыкает В Темноте изрядно напугался, однако спросил: «А что нужно от меня великому хану?». На что татары ответили, что это им неведомо, как неведомо никому, кроме самого Великого Хана и Единожды Единого Света. Тогда Тот, Кто Рыкает В Темноте, придя в замешательство, спросил себя вслух: «А не есть ли Единый Свет одна из форм Неведомого?». Татары же, услышав это, попадали ниц и спрятали лица в ладонях, ибо никогда им еще не приходилось слышать такого кощунства. Но и они прониклись невольным уважением к человеку, посмевшему усомниться в во Всеединстве Света. Поэтому, посовещавшись, они решили, что Тот, Кто Рыкает В Темноте или великий дурак или великий пророк, а так как никаких инструкций на этот счет они не получили, то на всякий случай они не стали насиловать молодую жену Того, Кто Рыкает В Темноте, как хотели сделать раньше, а решили быстрее отвести Того, Кто Рыкает на суд хана, оказав ему все те знаки внимания, которые по статусу полагались почетному гостю. Они сказали: «Вопрос твой не в нашей компетенции, но Великий Хан даст тебе ответ, ибо он единственный во всей Вселенной, в ком, как в зеркале, отражается Единый Свет». «Если Великий Хан может ответить на этот вопрос, – сказал, почесав в носу, Тот, Кто Рыкает В Темноте, – тогда он величайший мудрец на земле, и я с нетерпением жду встречи с ним, чтобы губами вытереть пыль с его сапога». На что татары сказали: «Зачем же откладывать?».
В это время Великий Хан сидел на главной площади на троне из снега и льда и лично руководил казнью. Когда к нему подвели Того, Кто Рыкает В Темноте, он спросил: «Ты ли тот, кто написал «Осень искали под снегом татары»?». На что Тот, Кто Рыкает В Темноте отвечал: «Да, я». «Тогда, – сказал Хан, – ты должен знать и продолжение». «Оф кос», – сказал Тот, Кто Рыкает В Темноте и прочел стих до конца. «Хорошо. – Улыбнувшись, сказал Хан. – Я вижу, что ты тот, кто ты». И с этими словами он отстегнул широкий ремень, на котором висели серебряная сабля и золотой кинжал, и, сняв с себя шелковый халат, собственноручно надел его на Того, Кто Рыкает В Темноте. «На колени же перед долгожданным пророком Единожды Единого Света!», – громко воскликнул Хан, и он сам и все татары немедленно повалились на колени. «Позволь мне просить тебя об услуге», – сказал Тот, Кто Рыкает В Темноте Великому Хану, распростертому у его ног. «Проси, – сказал Хан, не поднимая головы, – и можешь быть уверен, что любая твоя просьба будет исполнена». «Тогда ответь мне, – сказал Тот, Кто Рыкает В Темноте, – не есть ли Единый Свет одна из форм неведомого?». Тихо стало после этих слов на площади и в мире. Так тихо, что был слышен звук, который издает, падая на землю, каждая снежинка. При этом Тот, Кто Рыкает В Темноте отметил, что колебание каждого отдельно взятого лепестка снежинки соответствует своей ноте, а вместе они создают седьмую, недостающую. Наконец в тишине, исполненный печали, прозвучал голос Хана: «Пророк, в устах твоих мед и яд. Сердце мое готово разорваться от боли: уверен ли ты, что тебе необходим именно этот ответ?». На что Тот, Кто Рыкает в Темноте, слегка удивившись, сказал «Да», и почувствовал, как гора падает с его плеч. «Ты получишь его через время», – со вздохом произнес Хан. «Я согласен ждать сколь угодно долго», – сказал Тот, Кто Рыкает. На что Великий хан в свою очередь сказал: «Временем твоим злоупотреблять мы не можем». После этого Хан с девятью самыми приближенными мурзами удалился в шатер, шитый из леминговых шкурок редкого окраса, а Тот, Кто Рыкает В Темноте остался ждать на площади. И пока он стоял там, все татары по очереди подходили к нему и целовали край его шелкового халата, а тишина все время стояла по левую сторону от него.
Наконец, через время из шатра вышел Великий хан со всей своей свитой. И голосом, исполненным печали, Хан сказал: «В твоем вопросе уже есть и ответ, и великое смущение, и путь ко многим соблазнам. Не в наших силах избавить от тоски сердце твое. Пророк, только ты можешь понять и простить нас, малых и слабых, ибо как допустить нам, чтобы пришел Человек и сказал: «Все это не то – идите домой». Истина, она, как птица, – не любит жить в клетках. Но золотой дворец души твоей – иное дело. Из страха делаем мы сейчас то, что делаем. Прости нас, пророк, но истина, открывшаяся тебе, должна познать и свои пределы».
И с этими словами Хан подошел к Тому, Кто Рыкает В Темноте и поцеловал его в уста. Потом хан подал знак палачу, и тот длинными щипцами одним движением ловко и быстро вырвал у Того, Кто Рыкает В Темноте язык. Затем палач бросил Того, Кто Рыкает на помост и отрубил ему кисти рук. «Теперь, – сказал Хан Тому, Кто Рыкает В Темноте, – истина обрела свое последнее пристанище: она твоя и только твоя!». Но тогда к Великому Хану подошел темник Бурундай и, преклонив колени, сказал ему: «Великий Хан Всех Татар, когда-то давно я читал книгу о человеке, который остался без рук, но так полна была чаша духа его, что, чтобы не расплескать через край и не залить саму душу, он научился писать буквы ногами». «Ну-ка покажи!», – сказал Хан. Темник быстро скинул сапог из воловьей кожи, и, зажав между смуглыми большим и соседним пальцами ноги ивовый черенок, начертил на снегу несколько знаков. «Твои слова имеют под собой почву», – сказал Хан и вновь сделал знак палачу. Палач рысцой подбежал к окровавленному телу Того, Кто Рыкает В Темноте, взмахнул топором и замер на мгновенье, выцеливая. Внезапно в лопнувшем небе показался просвет, и пробившийся в него слабый луч солнца коснулся широкого лезвия топора. И в это же самое мгновенье, пока топор еще висел в небе, как перевернутый маятник, словно раздумывая, в какую сторону ему упасть, Тот, Кто Рыкает В Темноте понял свою ошибку. В его окровавленном мозгу блеснул и побежал, ширясь и заливая все темные закоулки, такой же точно луч, и ему с очевидностью открылось, что и он, и Великий Хан, и даже сам Единый Свет – всего лишь формы небытия.