Записки на листовках

1.Бумага.

--А чем вам не бумага? Какая разница, что вложено, заложено, положено на лицевую сторону, какую
 идеологическую нагрузку несет этот лист (и еще 29 999 999 таких же)? Несколько лет со дня выборов - или несколько
дней с него же -- и содержание (содержимое) устарело безнадежно, и, естественно, никто не только не  выполнил
 обещания, обозначенные  в листовках, но даже и не подумал всерьез о возможности их исполнения. Просто у меня
сохранилась их пачка (с дури участвовал в их разбрасывании -- простите, больше не буду!). И почему бы на свободной
обратной стороне не написать что-нибудь поинтереснее? Моя фантазия не идет в ногу со временем, не тянется
за идеологиями, не продается, не покупается. Она вообще бесцельна (о ценности поговорим позже). Да и громких слов
-- да и никаких -- почти не осталось. Кроме одного. Слово есть имя. Имя -- имя -- имя -- наборщик может покрыть им
хоть целый том. Я же не произнесу его всуе.
Кумир, идол золотой (совсем не телец) сотворен и поставлен посреди души моей, грех мой, душа моя,
и далее -- горит, жжет, спаляет. Факел! Priapus lucifer. К дьяволу идеологии!Разве есть на свете темы, достойные слов?
Кроме одной. Где ни о каких политиках, государствах и общественных течениях. Где только о ней -- и ничего, ничего обо мне.
Но О НЕЙ слова  так затасканы, их так мало -- какие  не  испугаются, не сбегут?  Какой язык выдержит этот натиск?
Пока мой и ее не соприкоснутся. Хроники Вавилона, прокрученные  назад...
Бумага все стерпит. Почему я не бумага? Слабое успокоение -- festina lente -- и лента реки и прибрежные ивы --
и вы -- одна отдаляется, создает необязательный фон (отметим сразу, чтобы потом не возвращаться), другая растет,
увеличивается, занимает всю вселенную. Мою вселенную. Festina lente с тесной вселенной -- фестиваль вселенских лент
и ливней (шумней чернил и слез) -- лепта моя -- чуть не до лептоспироза: желтенький в красных крапинках.
-- Разлитой цианоз, давление сорок на ноль, перевод в ОРИТ -- доктор, я буду жить? Бессмысленно спрашивать
 у нее об этом.Я даже не уверен, умеет ли она спасать. Во всяком случае, не хочет.
Я, конечно, могу выдвинуть требования и к ней, и к власти моей (что, впрочем, одно и то же). Боюсь только,
что государственность падет, а народы разбредутся. Снова нечет. Прошлогодних (взгляд из будущего) сокровищ моих
пересыпаю драгоценные камешки. Камень! Вы никогда не пытались подсчитать, сколько нужно воды, чтобы растворить
соляной столп? Вот почему я много пью. И все не хватает. Как и все тех же сокровищ. Мало, мало! Ключи мои, ключи!
Родники мои серебряные...
Мне самому сейчас интересно, куда они, неуправляемые, потекут? Или столп так и останется на своем месте?
Делайте ставки, господа.
Рысаки на дистанции -- ах только бы тройка -- и листки кружатся за ней -- птица-тройка -- не так ли и ты --
кружитесь, листики. вся жизнь в них. Фантазии, иллюзии. А где жизнь? Не здесь ли?  И сюда ее вложим, только бы была
 та, настоящая, другая. Почему, собственно, такая нелепая, лапидарная  постановка вопроса: или -- или? Я хочу, чтобы
и здесь, и там. (Фигаро -- вверх и вниз -- только что где расположишь?). И друг друга бы подхлестывали. И оплодотворяли.
Идеи, темы,сюжеты, как из мешка деда Мороза -- множество, все яркие, непохожие, незаурядные. Это же славно -- жить и писать
одновременно. Жизнь через край, постоянное  извержение -- чего?
Не так уж много нужно для фонтана -- просто садись и пиши. Просто. Пиши просто. Впрочем, это неинтересно.
Сложно, с играми, аллюзиями, намеками, обманами -- вкуснее получится. Гурман эдакой! И спать не будешь хотеть.
А если в промежутках между делом, чертовски устав от зарабатыванья денег, успев уложить детей и пообщаться с
женой, потом, с трудом разлепив глаза, сесть за стол -- и --
(а что "и"? Тут уж как получится).
Обед и кофе тоже, впрочем, помогают. И пальцы тянутся к перу, перо к бумаге (А.С.) А чем вам не бумага?


2. Ощущение настоящего.


Терпеливая бумага продолжает принимать мою вязь. Модифицированная кириллица, журчащая моя речь, мягкая и нежная,
как любовь моя. Изящные изгибы её (кого?) форм и движений. Темные завитки ложатся на открытое белое пространство. Гулкие
 шаги -- шаги ли? -- это сердце. Человеческое сердце. И глаза -- взмах черных крыльев. Взмах шипящих -- и навстречу --
movements. Хорошее слово. О - о - о! Темные колодцы числом два, коричневые омуты с черными  серединками. Вяжет и вяжет,
бредит и бродит во мраке, под мелким седативным дождиком, что барабанит по зонту, по подоконнику ли. Машины шуршат по
лужам шины шелестят шлепают шаги пешехожих (что вы имеете против неологизмов? Зато шипящих много). И каждый звук обрастает
художественной ценностью. Метасимфонии природы минималистские и пуантилистические -- что будет, если Веберна соединить с
Глассом? А помнишь игру камешков в кувшине на концерте Пекарского?
...Старательно читаю. На секунду отвлекся: а зачем? Ну, есть небольшое наслаждение (переваливаясь через лень)
читать вкусного Набокова. Но ведь не этого я сейчас хочу. А чего? Если честно, -- во-первых, завалиться на диван и ничего не
делать. А во-вторых, я жду звонка. И если я исполню первое, то есть лягу на диван, то ничего не делать я не смогу. Я буду
ждать. Буду пережевывать свои впечатления, маяться, изводить и грызть самого себя, вытягивать свои нервы до последних
пределов тонкости, у меня и так постоянная нервная жвачка, странно, почему исследователи невроза навязчивости до сих пор не
додумались до этого термина? -- впрочем, был бы я спокоен, я бы просто валялся. Ну да, ленивый я, ленивый, а что в этом
плохого? Ей-богу, лучшие чувства и мысли пробуждаются в ленивом человеке, именно те качества, которые просто незаметны, не
успевают проявиться в суетной жизни.
Кстати: несмотря на общую леность, пишу сейчас с видимым удовольствием -- то ли приятно от физической нагрузки
держания ручки в пальцах и тонких движений мышц кисти, то ли от поглощенности мыслями, которые выводишь -- и в смысле
умственной работы (вывод), и в смысле каллиграфии -- хотя второе вряд ли -- частенько сам потом ломаю голову, что же это
я такое написал? Хотя удовольствие скорее от занятости, от отвлеченности, от направления энергии в другое русло, -- та же
сублимация. Может, старина Зиг в чем-то и прав.
-- А согласись, ведь правда же, приятно водить ручкой по бумаге, чесать грудь -- о, да это почти счастье! Всё более
и более счастье с каждым новым словом. Тем более что звонок для меня был, и всё, что надо, сделано, и обо всем, что надо,
сказано, и всё идет своим чередом. И планету (если хотите, планиду мою) никто не собьёт с курса. И мы уже скоро будем с
тобою вместе. И чего беспокоиться? А всё равно... где же здесь покой обрести... увы, недоступен он в моем состоянии.
Литература, отдых мой, как хорошо в тебя иной раз забрести, и строчить, строчить - что придется, как Бог на душу... или
просто сидеть за столом. Утро. Серое. Мокрое. Снег на крыше, на крылечке - первый. Каша снежная.
Ощущение настоящего. Ощущение настоящего. Ощущение настоящего.