Правая рука

Лидия Сергеевна сегодня после уроков особенно спешила. Надо было успеть купить сыну в дорогу чего-нибудь вкусненького: копченой колбаски, хорошего сыру. Главное, чтобы в теплом вагоне эта снедь не испортилась. Хоть сын и твердил иронично: « Мама, теперь еду с собой только лохи возят, не гражданская война. Вы еще яйца вареные положите…Есть же вагон-ресторан.» Конечно, мой милый, с ресторанами ты останешься без штанов!
  Об этой поездке она беспокоилась уже неделю, с тех пор как Андрюша сообщил  мимоходом о своей командировке в Москву ( в Москву! ) на курсы повышения квалификации Еще бы , ее мальчик поедет как солидный человек в столицу по делам! Значит, ценят на работе, хоть и молодой , да головастый, в  компьютерах « волокет»,как орешки щелкает.
  Вот только неприятно: у Лидии Сергеевны как раз сейчас было трудно с деньгами. Зарплату опять задерживали. Но сегодня повезло: она перехватила у подруги 300 рублей, должно на все хватить.
  У сына, конечно, были свои деньги, он  на днях похвастался новым мобильником. Но неудобно Андрею намекать…Да и в последние дни  сын почти не появлялся дома. Может, девушка у него есть? Взрослый, молодой, чего ж вы хотите…Пусть погуляет. Лидию Сергеевну радовало, что у сына много друзей, она и сама когда-то была человеком веселым и компанейским.  Она с любопытством прислушивалась к их молодым спорам, к их песням под гитару, даже полюбила их группу « Чиж и К». За долгое время своего учительства Лидия Сергеевна привыкла прятать свои чувства, считая, что сила педагога в непроницаемой, строгой маске. И постепенно эта маска стала даже не вторым, а первым ее лицом. На уроках у нее всегда была идеальная дисциплина, начальство хвалило за высокие показатели успеваемости, но дети никогда не тянулись к ней со своими радостями и печалями. Она и не нуждалась в этом слишком близком общении, оберегая свое спокойствие, свой неприкосновенный внутренний мир, существовавший параллельно со школой. Центром этого внутреннего государства был ее сын!
  Андрей же все чаще не ночевал дома. Сначала Лидия Сергеевна воспринимала это как катастрофу: не смыкала всю ночь колючих от бессонницы глаз, ловя сердцем каждый шорох и выкрик за окном. Но после очередной ссоры, когда Андрей, обычно мягкий и ироничный, вдруг  с неожиданной болью и серьезностью бросил в лицо матери: « Ты что, хочешь, чтобы я здесь с тобой сдох от тоски!?», с частыми отлучками сына из дома пришлось смириться.
  Жизнь дорожала, Лидии Сергеевне все труднее было сводить концы с концами. Но мать не говорила с сыном о деньгах не только потому, что ей было стыдно « обирать» сына, который начал зарабатывать свои кровные (пусть ее парнишка будет не хуже других, у которых безо всяких усилий есть иномарки и квартиры, Андрей же всего добивается своим умом ). Но была еще одна причина – гордость, Лидия Сергеевна была гордой женщиной, которая не могла себе позволить выглядеть в глазах сына  жалкой и нуждающейся.
  Был в ее жизни в очень далеком детстве совершенно незначительный случай. Помнить его не стоило, но он упрямо сидел в глубине души. Почему ей запомнилось именно это?…
  Лидочке было лет 5, и вместе с другими малышами из детского сада она во время прогулки разглядывает прохожих через решетку забора. Это интересное развлечение – что-то выкрикивать незнакомым тетям и дядям, показывать им язык, а потом убегать и прятаться за спину воспитательницы. И вдруг Лида увидела свою маму, которая пришла почему-то в непривычное время, не вечером, когда забирают детей, а днем, да еще принесла мороженое, любимое эскимо, которое уже чуть подтаяло, и мама торопилась передать его дочери через прутья забора. Наверно, у мамы в этот день был отгул, и она забежала на минутку к дочке. Мама что-то ласково говорила, улыбаясь и протягивая эскимо. Все дети вперили в Лиду глаза, жадно и жестоко завидуя. А Лиде стало невыносимо стыдно! Отчего, непонятно. Но Лида вдруг крикнула маме, что она ничего не хочет, и что у них сейчас прогулка и им нельзя ничего брать у чужих (именно так – у чужих!), чтобы потом не было поноса. Как она могла такое сказать!?
  У мамы изменилось лицо и губы задрожали, как у маленькой. Она выбросила мороженое в урну, повернулась и пошла. Лида смотрела на удаляющуюся мамину спину, и сердце бежало вслед, плакало и кричало: «Я больше так не буду! Я никогда не буду!» Но мама не оглянулась… Впервые в жизни Лида испытала все выжигающее чувство стыда за себя саму и чувство мучительной любви-жалости к другому человеку. С тех пор она стала бояться жалости, и с тех пор она ненавидела эскимо.
  Лидия Сергеевна торопилась в магазин, обходя весенние лужи. Сына два дня уже не было дома. С работы он сразу бежал к друзьям. Когда же он собирается готовиться в поездку? Какие они легкомысленные, эти молодые! И тут впереди Лидия Сергеевна  увидела родной худой, высокий силуэт. Даже под модной кепкой невозможно спрятать эти характерно торчащие уши, мальчишеские и непокорные.(Как сейчас видишь карапуза Андрюшку с горящими от восторга ушами в большой отцовской фуражке: он, подражая отцу , целыми днями играл в шофера, крутя где-то найденный старый руль, урча и жужжа, как мотор, завороженно глядя в одному ему ведомые дали…). Лидия Сергеевна окликнула сына, он, поискав глазами, остановился, нетерпеливо поджидая мать. Она заторопилась, запыхалась, и в этот момент показалась самой себе не моложавой, подтянутой, спортивной женщиной, которая не щадя себя бегает по утрам на зарядку, а ощутила себя неловкой уткой, переваливающейся с пакетами и сумками в руках. На все ее упреки сын торопливо объяснил, что у него срочные дела, но перед поездкой он забежит домой.
  Андрей вернулся поздно вечером, за 2 часа до поезда. Наскоро принял душ, перекусил, покидал в сумку пакеты, приготовленные матерью, и заторопился уходить. Но Лидия Сергеевна настояла на проводах: не каждый же день сын уезжает в столицу. Тем более что вокзал в двух шагах от дома.
  Когда они подошли к перрону, красивый фирменный поезд уже стоял на платформе. Пассажиров было немного: цены на билеты теперь кусаются. Андрей отправлялся в командировку с двумя сослуживцами, мужчинами средних лет. ( Так что, слава богу, в купе будет не с чужими людьми.)
- Береги себя, сынок, ты моя правая рука! Не оставляй вещи без присмотра! Устраивайся в купе и выходи  попрощаться, я буду ждать! – Сын, стесняясь этих дурацких, но неизбежных напутствий, заторопился, и быстро чмокнув мать в щеку, исчез в уютном полумраке вагона. С улицы была видна дверь купе, когда она приоткрывалась, в проеме мелькала Андрюшина высокая, стройная спина или его совсем еще детская, такая родная улыбка, адресованная попутчикам.
- До отхода поезда « Нижний Тагил – Москва» остается 5 минут. Просим пассажиров занять свои места.
Мать привставала на цыпочки, чтобы не пропустить сына: вот сейчас он выглянет в окно и улыбнется ей на прощанье. Но из купе никто не появлялся. Может, там не слышно объявлений диспетчера?
- Поезд « Нижний Тагил – Москва» отправляется от первого пути!
  Но Андрей так и не попрощался с матерью. Дверь купе в плавно поползшем вагоне оставалась закрытой, а окно напротив – пустым. Помахав этому пустому окну и стараясь думать о чем-то постороннем, мать  пошла домой. Сразу почувствовался резкий весенний ветер, который терзал мусор перед вокзалом. И Лидия Сергеевна показалась самой себе  старой, уставшей, медленно семенящей по раскисшему снегу, эдакой гоголевской Пульхерией Ивановной. И вдруг, неловко поскользнувшись на льду, Лидия Сергеевна упала. Правую руку прожгла небывалая боль, отдавшаяся по всему телу. Неужели перелом? Только этого не хватало! Кое-как доковыляла до квартиры. Рука висела в непривычно вывернутом положении и болела. Но терпеть было возможно.
  Бессонно ворочаясь, Лидия Сергеевна никак не могла найти удобного положения для нестерпимо нывшей руки, которая сильно опухла и, казалось, занимала очень много места. Лидии Сергеевне было жалко себя до слез, как она ни боролась всю жизнь с этим ненавистным чувством собственной беспомощности. Опять вспомнилась мама, которая  уже будучи пенсионеркой, приехала по первому зову помочь своей Лидочке водиться с маленьким Андрюшей. И когда мама некстати заболела (Лида только что вышла на работу), бедной старушке пришлось самой добираться до больницы на другом конце почти незнакомого ей города. Мама ни разу никогда не напомнила дочери об этом, не пожаловалась и ни словом не попрекнула, хотя болела долго и тяжело, но, чувствуя себя, беспомощную, чуть ли не обузой для Лидочки, пересиливая слабость, вставала с постели и копошилась у плиты или у корыта. На что Лида страшно раздражалась, приходя и так уже взвинченная после уроков: « Вы бы уж лучше лежали, мама, чем крутиться под ногами, пользы все равно от вас никакой!»
  И теперь через много лет при воспоминании об этом Лидию Сергеевну прожег такой стыд, что он заглушил не только боль в руке, но и все остальные чувства.
_- Мамочка, прости! Милая моя, как же я могла так!? Прости меня, ма-ма-а-а… - плакала впервые в жизни « железная» Гильотина Сергеевна, как ее прозвали ученики. Плакала, не боясь своих слез. Жалко, ее мама уже ничего не могла услышать и простить.