Несколько глупых историй

Фотография не такая уж и давнишняя.  Ей всего…  Пять минус…  два пишем, от нуля единичку отнимаем… Сколько же это будет? Это будет… Много, черт, будет!

Мы на фотографии маленькие, смешные.   Вот мишка пузатенький с ушками – это я. Мне здесь еще семи нету, я в школу на год раньше пошел. Толстый, мордаха потешная… Смешно, ей-богу…

А вот этот, рядом со мной, в кепке с розочкой, - это Саша Пирогов, мой лучший друг с  первого класса. Эк, он губки бантиком сделал, хоть в кино сымай. Белобрысый, глаза вишь какие голубые. Уже тогда было понятно, что Сашка красивым парнем вырастет. И точно, только шестнадцать исполнилось, девки ему уж проходу не давали. На меня ноль внимания, «жиропчиком» обзывали, а ему томно так: «Сашок!» Эх, и завидовал я тогда ему жутко! Даже худеть пытался. До сих пор ни черта не вышло. А Саша стройный вымахал, спортивный, цаца, а не парень! Нету его уж десять лет… Убили  в девяносто пятом. Деньги он кому-то задолжал, а тогда времечко было, сами знаете…  Застрелили в собственном доме. Я так до сих пор ни разу и не был у него на могиле. Не могу.  Не верю, что Сашка мертвый. Вот и не иду.

А этот, только гляньте, босяк малолетний, в костюме зайчика. Да не зайчика ему надо было шить, а пирата-грабителя. Это Сережка Отрох, сукин сын, первый бандит и задира на всю школу. Помню, в восемьдесят шестом мы с Сережкой в отъезжающий вагон спартаковцам камни вослед швыряли. Нас обоих тогда замели. Я ревел, помню, как девчонка, чтобы дяди милиционеры нас по домам отпустили. А Серега, тот ничего, ни слезинки. «Отпустите, - говорит, - менты, а то я вам здесь все стекла повышибаю!»  Сам, главное, маленький, худой, как глист, а понту и наглости, что ты! Вся школа рыдала. Встретил я его давеча. Водили ребенка в церковь крестить, а тут вижу: батюшка-то - знакомец мой! Стоит Серега, бородка меленькая, глаза печальные, голос тихий. Укорял меня, помню, все, что о душе я мало думаю, уговаривал зайти к нему вечерком поговорить.… Не пошел я. Не смог себя пересилить. Какой он мне батюшка, ежели в свое время курить меня учил? И пиво пить. И… Да ладно, так давно это было, что и вспоминать лень.

А вон та, в костюмчике феи, Танюша Парфенова. Ой, ребята, девчоночка была! Знаете, в подростковый период девочки нескладные такие становятся, прыщики по лицу бродят. А Танюша как была маленькой и кругленькой в первом классе, так такой же и в шестнадцать осталась. Губки алые, коленки мягкие, фигурка, что твоя рюмочка! Ах, Танюша, как же жарко ты целовала меня тогда, на нашем выпускном балу, как любима и желанна  была! И что ты нашла тогда во мне, дураке?..  Я встретил Таню года три назад. Мягким весенним вечерком я увидел худую, изможденную женщину, роющуюся в мусорном бачке. В этот вечер я напился вдрызг. Ах, Таня, Таня…  Как же далека от нас та волшебная ночь…

А вот, вот! Маленький, глаза серьезные, без костюма стоит. Это Андрюша Кривов. Его мать без отца растила, они всегда такие бедные были, просто жуть!  Помню, на переменках все бутерброды с колбасой жуют, а Андрюша только глазками своими зыркает. Жрать хочет, а попросить у кого, - гордость не позволяет. Он всегда очень гордым был, Кривов-то этот. Только раз, помню, попросил. В девятом классе. У нас танцы в школе были, так он, представляете, к самой красивой девочке в школе, Ленке Ильиной, подошел и танцевать пригласил!  Мамочки дорогие, это в его-то свитерке застиранном! А Ленка посмотрела так на него презрительно, и громко, чтоб весь зал слышал: «Надо, - сказала она ему тогда, - соображать, кто ты, а кто я!» И засмеялась обидно. Андрюша тогда ушел. Только зыркнул из-под челки глазками своими черными, и тихо сказал: «Это еще неизвестно, Лена, кто ты, а кто я». Рубанул, как отрезал, развернулся и вон вышел. И прав ведь, сукин сын, оказался! А вы что, не знаете, кто такой Кривов? Ну, я вам подскажу. В Кабинете Министров есть один такой, небольшого росточка, глазки-бусинки.… Вспомнили? Да точно он, я вам говорю, мне ли одноклассника своего не знать! 
          
А этот-то, этот! Вот умора! Щечки как у хомячка, глазки маленькие, смешливые… Это наш весельчак, Васька Боев. Ох, и умел он рассмешить, помню. Что-то скажет, рот скривит, губами пошамкает, физичку нашу изображает, стало быть.  И смешно так сделается, аж до коликов в животе. Его до армии девки не очень-то вниманием баловали, они ж тогда красивых норовили любить, а с Васьки какой красавец? Клоун, да и только. А вот когда он из Афганистана вернулся, здоровый, сильный, уже не Васька-скоморох, а мужик, прошедший войну, ох, они на него и набросились! Проходу не давали.  Мамка-то Васькина тогда наплакаться не могла, что сын ее живым вернулся, все не верила… Разбился Вася… Через два месяца после возвращения.  Летел на мотоцикле с какой-то дурой, пьяный, ясное дело. И он, и она – всмятку.  Мать даже не кричала на похоронах, она выла, как выпь, тонко, страшно… Все просила, чтобы ее рядом с Васькой положили…

А вот худенькая девчоночка такая, с глазками умными. Это Юлька Акулова. Лучше меня в классе только она училась. Я ее терпеть не мог, помню. Вот, например, училка по-русскому: «Хорошо,  - говорит, - ты, Витя, сочинение написал. Лучше тебя в классе только Акулова написала. Так что тебе, Витя, пять с минусом, а Юлечке пять». Я за этот минус Акулиху разорвать был готов. И вечно она меня по всем предметам обставляла. Зараза! Встретил я Юльку месяца три назад в забегаловке одной на набережной. Она там официанткой, оказалось, работает. Я помню, с укором ей так: «Ты ж у нас самая умная в классе была. Что ж ты в холуях-то?» Сжалась Юлька, будто ударил я ее, отвернулась, и говорит, вроде бы не знает меня: «Что заказывать будете?» А в глазах слезы стоят. Плюнул я и ушел оттудова. Мне бы кусок в горло не полез, Юлькой принесенный…

А здесь, с аккуратненьким проборчиком таким, - это Игорек Шилин. Он всегда таким педантичным был, аж до тошноты. Все у него, знаете, ручки, пеналы, тетрадочки в образцовом порядке лежали. Все по линеечке, по прямым линиям. Не дай Бог в сторону, не дай Бог вкривь…   Жена сбежала от Шилина через два года. Он ее нравоучениями своими просто задолбал. А Игорь у нас потом доктором медицинских наук стал. Гинеколог. Насмотрится за целый день, придет домой, и ни черта уже не надо ему. Так и живет один.   Пятнадцать лет уж. Завел себе рыбок и счастлив. Учит их, наверное, строем плавать…
   
А вот, в костюме звездочета, лысый, как колено. Это Вадим Яковенко. Придурок редкий был. Он у нас в восьмом классе по складам читал. Помню, проходили мы «Как закалялась сталь», так Вадим страницу на виду у класса минут сорок читал: «Пав-ка Кор… Кор-ча…Кор-ча… Гин». Наша училка тогда все стыдила его: «Как же ты можешь, Яковенко, это же герой гражданской войны!» А Вадим развернулся к ней физией да как скажет: «А не пошла бы ты со своим героем…»,  - и вон из класса.  И из школы тоже. Занял Вадик тогда у своего батяни денег, да и открыл себе ларек. Поторговал маленько паленой водкой,  и магазинчик небольшой на месте ларечка открыл. А потом расширил магазинчик, - второй этаж достроил.  А сейчас на этом месте магазинище отгрохан! Пять баб у Вадима за кассой сидят. И еще десяток по залу рыскают, товар расставляют. Я так думаю, может читать гладко, действительно,  не самое главное в жизни? Тем более про такого козла, как  Корчагин…

А вот этот, долговязый, страшненький, -  Виталик Щербина. Его девчонки наши на дух не воспринимали.  Вся морда в прыщах завсегда, ногти грязные, нескладный какой-то.… И жену подобрал себе такую же: оба-двое не от мира сего. Познакомился с ней в какой-то секте.  «Свидетели Иеговы», или еще какая хрень, не помню я точно… Как-то встретил он меня лет семь назад на улице со своей кикиморой. «Идем, - говорит, - Витя, с нами в кино». А я на него аж глаза вытаращил.  «За каким чертом, - спрашиваю, - я вам там сдался?» Так он мне лекцию на двадцать минут прочел об упоминании черта всуе, а потом и говорит: «У нас до брака с девушкой нельзя наедине оставаться, чтобы мысли греховные в голову не лезли». Я посмотрел на его деваху, и думаю: «Господи правый, дай Бог, чтобы тебе эти мысли вообще когда-нибудь в голову полезли с этим несчастьем прыщавеньким». Но в кино пошел. Тем более, бесплатно. Эти идиоты меня между собой посадили, и целый фильм тяжело дышали. Видать, мысли отгоняли. А вы знаете, про достоинства Виталькины я неправ оказался. Жена его намедни четвертого родила. У них же запрещено концепр…концетр… тьфу ты, зараза! Ну, презервативами они пользоваться не имеют права. И аборты не делают. То есть, сколь вложил, столь и вынул. Дурдом, ей-богу…

А вот на корточках, в шароварах. Это Димка Беспалов. Всем хорош был Беспалов: и скромен, и интеллигентен, и учился неплохо. Мать с ним горя не знала. Ни тебе капризов, ни синяков, ни разорванных брючек. В футбол Дима не играл, в драки не лез. Как девочка рос, нежный такой, воздушный. Влюбился в первый раз только после школы. В соседа своего, Мишку Рубилова. И когда Мишка позволял себе загуливать с девчатами, Димка очень ревновал его и устраивал сцены. Однажды в пылу гнева после очередного Мишкиного загула Беспалов бросился на него с ножом.  Бразильский сериал, да и только! Ну, сериал может быть и бразильский, а суд-то наш. Дали Димке четыре года за членовредительство. Надеюсь, провел он это время с пользой…   

Лица, лица… Маленькие, потешные, не познавшие еще ни радости, ни горя. Смотрят на меня наивными глазенками, разодетые в зайчиков и мишек, красных шапочек и снежинок, клоунов и фей. Маленькие человечки, выросшие в профессоров и грузчиков, официантов и министров, принцев и нищих. Родившие своих детей, которые подросли уж, и норовят сделать из своих родителей бабушек и дедушек.   «Иных уж нет, а те далече…»

Зачем я рассказал вам эту нехитрую историю? А кто его знает! Просто иногда, в пылу борьбы и сражений, когда жизнь несется вперед с ужасающей быстротой, остановитесь на секунду. Чу! Тишина какая, слышите? Оглянитесь назад. Лишь на миг. И неситесь дальше. Да поаккуратней-то, под ноги смотрите, ей-богу! Жизнь ведь такая скользкая штука…