Точка

                ТОЧКА


                1
                Разговор в транспорте


-  Принцесса Нури убила принцессу Канди и поливала ее кровью свой чай, поэтому он такой вкусный.
Говоривший сидел ближе к проходу и вещал, глядя на ползущий за окном ландшафт, второй смотрел туда же, но по окончании тирады повернулся к приятелю.
-  У тебя какой-то болезненный цвет лица, тебе срочно надо обратиться к своему терапевту.
Оба тихо гыгыкнули несколько раз, после чего снова уставились на скучную действительность.
-  Слушай, я вот чего подумал – сказал сидевший у прохода – ведь если Петров-Водкин не пошел бы в Академию художеств, а остался бы у нас в Мухе, он принес бы, таким образом, больше пользы для населения, в частности дворникам, бухгалтерам, шоферам, нежели чем своими картинами, бесспорно миловидными, но не вполне доступными для трудовой общественности. А так на его стуле сидел бы какой-нибудь Соломон Карлович, местный управдом и возносил хвалу проектировщику стула, в данном случае Петрову Водкину за то, что его попка так удобно устроилась. Или его жена Роза Бриллиантовна пускала бы в кровь положительные гормоны от стройного переливания электрического света в купленной недавно люстре, по случаю повышения мужа, каковой, кстати, преуспел благодаря удобству сидения. Той самой люстре, которую придумал наш несостоявшийся ремесленный гений. А так он нарисовал свое яблоко, и этим его служение отчизне закончилось, правда, он преподавал, основал нашу мастерскую и все такое, но это все фигня. На его яблоко кто придет пялиться? Ну, я, ты, может вся Муха придет, это человек тыща, из Академии всякие, у нас, в Москве, короче, более миллиона не наберется, а на Руси людей много и никому он больше не нужен, да и не известен, наверное.
В диспут вступил второй собеседник. Он оторвался от прекрасного зрелища (один мальчик запихивал другого в коробку из-под телевизора и смеялся, а запихиваемый плакал) и повернул лицо на приятеля.
-  Может быть, количество пёра от сидения на стуле, чем от разглядывания яблока больше, зато качество совсем иного характера. Соломон Карлович счастлив животным счастьем, оно длительное, постоянное, однообразно-серое, а эстетствующий студент первокурсник от взгляда на нарисованное яблоко покроется мелкими пупырышками и пустит хрустальную слезу, чего Соломону Карловичу даже в голову никогда бы не пришло. Зато после он студент этот преспокойно пойдет, съест свою шаверму и сядет на такой же стул. В результате двойной пёр.
-  Слушай – подпрыгнул сидящий у прохода – я вдруг подумал, если в массовом искусстве эстетическое напряжение размыто, смазано, то в более элитарном оно, соответственно, более концентрировано, как у того же Водкина, а в совсем элитарном, всякие там перформансы, инсталляции, это напряжение проходит мимо широких масс и вставляет только горстку людей, то может быть человек, который поставит на листе одну точку, перед этим проведя грандиозную умственную и соответственно физическую работу, и эту точку смогут оценить один, два человека…
-  Ага! И увидев ее, один наложит в штаны, а второй умрет от счастья.
Оба типа снова по-доброму гыкнули и с интересом уставились на то, как гражданин, пытаясь попасть на транспорт, нарушая правила движения, бежит к уже закрывающейся двери. Придя в животный восторг от полной неудачи гражданина, они  шепотом хором закричали УРА.

Я стоял и думал, что за странные люди, нигилисты какие-то, впрочем, нет, просто у них высокий уровень критичности, и они запросто могут вот так швыряться авторитетами, в то же время уважая и восхищаясь ими.  Кстати, что они болтали про точку, которая может воздействовать на психику? Нет не на психику, на эстетическое восприятие, каковое, однако, элемент психики. Какой-то в этом интерес мне наблюдается, надо повнимательней разобраться. Сейчас существует куча способов нейропрограммирования, но они все громоздки, используются в качестве раскрутки, рекламы, ну наверно шпионами всякими, как же без них. А с точкой надо бы подумать, надо подумать.               
               
    От остановки двинулся задумчивый человек и чуть не угодил под машину. Машина была “ОКА”, а человек был физик. Какой это был физик, не скажу, да это и не важно, важно то, что он был талантлив и упрям.
Со внешностью у Александра Ивановича было все в порядке: большой живот, заячья губа и усы, которые заставила отрастить жена, чтобы небыли видны десны, когда он смеялся. Одет он был как самый обыкновенный физик и жил как самый обыкновенный физик, и вообще был одним из четырех миллиардов физиков живущих на планете Земля. И как яркий представитель рода физиков хотел покорить мир каким-нибудь замечательным поступком. Однако все замечательные поступки были разобраны и поделены между более удачливыми физиками: Гагарин в космос полетел, Стаханов много угля добыл, Нобель бомбу взорвал, Роза Люксембург восьмое марта придумала, а на долю Александра Ивановича досталось хоть и почетное, но не известное во всем мире занятие.
Он работал в конторе. Работал честно и ответственно, даже сделал несколько открытий, широко известных в узком кругу. Но куда же девать вечный трепет души, жаждущей славы? Вот и пришла в голову цепкого Александра Ивановича идея, после подслушанного разговора, которая перевернула на некоторое время его жизнь.


                2

                Разговор с женой
 
-  Послушай цыпочка моя милая, пупсик мой ненаглядный, золотце, солнышко, рыбынька, не будешь ли ты столь любезна, накормить меня вкусной пищей. Кстати, ты знаешь, что бывает еда, а бывает пища. Вот, к примеру, этот карандаш, в данном случае является едой, но если ты его обжаришь в соленом масле, сдобришь укропчиком и польешь сметанкой, то он станет пищей.
Жена Александра Ивановича Елена Карловна обладала чутким ироничным умом и была, как говорится, второй половиной мужа, потому что другой такой половины нигде на белом свете не нашлось бы. Она его любила и понимала как саму себя, как и он любил ее и как самого себя понимал, и из-за этого всепроникающего понимания их жизнь приобретала дополнительное количество положительных эманаций.
- А персик пища или еда?
- Персик это еда, его можно есть не приготавливая. Его можно срывать, и есть, можно есть прямо на дереве, что сложнее. Я помню, мы так яблоки кушали, потом на дереве висело много огрызков. С другой стороны персик это пища, так как мы им питаемся.
- Ну, рассказывай, что ты еще придумал.
- Ты знаешь,  великий русский художник Василий Суриков сказал, что одна точка может изменить композицию, так вот, я думаю, он имел в виду не какую-нибудь абстрактную точку, ну вроде точки схода или точки соприкосновения, а именно ту самую банальную точку, о которой всякий думает, что знает, что это такое, но на самом деле не знает ничего. Я понял, абстрактную вещь человек вообразить не может, так как ему не за что зацепиться, поэтому абстрактная точка, это не точка, а вообще не понятно что. Клякса в тетрадке тоже не точка, а пятно какое-то. Таким образом, наша точка имеет определенный размер, который можно, для начала определить на глаз. Угу, спасибо.
 Александр Иванович Тимирязев пододвинул к себе густую, вкусно пахнущую смесь и, отхлебнув две ложки, откинулся на спинку стула.
- Это самая вкусная пища, которую я когда-либо кушал.
- Вчера ты говорил, что мою еду могут одолеть только студенты творческих вузов.
- Студенты хорошие люди, но они питаются всякой гадостью и, поэтому у них у всех грустные глаза.
Жена Тимирязева посмотрела на мужа мудрой улыбкой.
- Давай говори, что у тебя там с точкой.
Александр Иванович допил суп из тарелки.
- Если в определенном месте определенного листа поставить определенную точку, то она произведет на смотрящего определенный эффект.
- Какой?
- Любой!
- А можно сделать такую точку, чтобы мой начальник посмотрел и превратился в крысу?
- Почему в крысу?
- Ну, у него морда, то есть лицо крысиное, и вообще он крыса.
- Зачем превращать крысу в крысу? Давай лучше, превратим его в попугая, он будет летать по квартире и кричать “ПРИВЕТ ТИМИРЯЗЕВ”.
- А листик будет цветной?
- Пока не знаю, но думаю все можно решить черным и белым. Главное дело в отношениях.
- Я, например, очень плохо отношусь к своему начальнику.
- Тем самым ты нарушаешь гармонию мира, впрочем, мое добавочное отношение к тебе компенсирует этот досадный пробел.
Тимирязев чмокнул жену в руку и проследовал в кабинет.
Так, думал он, для начала нужно выяснить, что по этому поводу, имеет место сказать человеческая мудрость, надо бы собрать какой никакой материал, заглянуть в философию, там хоть и смутно все описывается, но бывает, наткнешься на что-нибудь практическое. В библии, например, написано, что делать с язвой, нужно идти к священнику, а мы посмотрим к кому идти со своей точкой.

Через месяц вся квартира Тимирязева была завалена бумажными листками, на которых стояли точки. Осунувшийся, похудевший Александр Иванович сидел за столом, изучая какой-то толстенный труд. Уже не осталось у хозяина квартиры той веселости, которая была прежде, но упорство и задор его не покинули.
-  Нужно, в натуре, переложить часть работы на чужие плечи, мне одному с этим не справиться. Я, пожалуй, отдам половину формул Витьке, пускай помучается, хоть и не будет знать для чего.
После словесного лирического отступления Тимирязев повернулся к компьютеру, залез на какой-то сайт, пощелкал мышью, выругался и снова уткнулся в книжку.

По прошествии года квартира Александра Ивановича представляла то же зрелище, только бумаги стало не в пример больше.
- Послушай Сашенька, ты уже год не исполняешь свои супружеские обязанности, манкируешь.
- Ничуть! Я ем твой суп, сплю с тобой в постели, отдаю тебе деньги, чего тебе еще нужно?
- Как! А это?
- Чего это?
- Ты забываешь все время поливать цветы.
- Не видишь, я занят?
- Блин! Да ничего у тебя не выйдет!
- Не говори так, ты же видишь, как я стараюсь.
- Вот пойду сейчас, заведу себе любовника.
- Я превращу его в крысу.
- Сам ты крыса.
Тимирязев замахал на жену руками, и та удалилась.
-  Что же это? Я все вроде правильно рассчитал, почему не работает? Эх, если б заработало! Убить не убьет, но кто на это посмотрит, тому будет очень плохо. Надо же! Все-таки обошлось малыми средствами, точка и все, впрочем, она почему-то не работает.

В окно светила обыкновенная луна. Белая, со всеми своими кратерами и прочим рельефом. Рядышком с луной мерцала маленькая звездочка, и вокруг везде тоже были звезды. На прекрасной двуспальной кровати, купленной, как это было сейчас модно в рассрочку, спокойно почивал Александр Иванович Тимирязев, он смотрел какой-то сон, связанный с работой, с женой и прочей мирской жизнью. И вот он увидел лист, на котором была точка. Та самая. Его выбросило из сна пинком, Тимирязев упал на четвереньки и начал тошнить на ковер вчерашними клецками. Застонав от головной боли и трясясь всем телом, он прохрипел испуганно проснувшейся жене: “ Эврика! “, и снова стошнил желчью. После всех кувырканий он подошел к столу, вскарабкался на стул, и, взяв чистый лист, поставил на нем точку. И когда он посмотрел на дело рук своих, упал в обморок.
Пробуждение было странным, он ничего не помнил. Как он оказался на полу, почему вокруг царит ужасный беспорядок, и весь пол забрызган какой-то кашицей. К тому же в эту минуту вошла жена. Она была белая как ее ночная рубашка.
- Прости, но меня стошнило на клавиатуру, я ничего не смогла сделать, а потом меня стошнило к тебе в тапочки, а потом…
- Подожди, ты посмотрела на нее?
- Случайно, мельком.
- Ты понимаешь, она мне приснилась, понимаешь, как таблица Менделееву!
      Оба теперь стояли, повернувшись спиной к столу.
- Давай так дорогая, я иду задом и пытаюсь взять листок в руки, а ты руководи моими действиями, ну ты знаешь, вправо там, влево, как в детской игре ладно?
-   Ты лучше сразу дай мне ногою в зубы милый.
-   Но нам надо его как-то найти, ведь там столько бумаги.
-   А вот ты повернись да посмотри.
Тимирязев вздрогнул.
- Нет, давай после, например, завтра или послезавтра.
- Или через неделю.
- Да, да! Нам надо отдохнуть, набраться сил.
- Плотно поесть.
Тимирязев опять вздрогнул и посмотрел на вчерашние клецки.

Существовал единственный путь отыскания нужного листка среди кучи таких же. Надо было повернуться и взглядом определить где он лежит, но проделывать над собою экзекуцию ни Тимирязеву, ни его жене не хотелось, что делать? Позвать кого-нибудь. Например, соседа. А что, он парень крепкий, сдюжит. Что ж, так и надо поступить.
Александр Иванович подошел к столу с закрытыми глазами, неприменув поскользнуться на продукте собственного выделения, сгреб в стопку кучу листков лежащих на столе, потом подошел к книжному шкафу и запихнул их на верхнюю пыльную полку.
- А ведь сосед то наш Сема очень крепкий и здоровый, вот ему неожиданность выйдет. Как думаешь, милая, не постелить ли нам клеенку на ковер а?
- Да, Сема здоровяк, может все обойдется?
- Не обойдется, я нутром чую.
Тимирязев посмотрел на явные доказательства его чувствований нутром.


                3
       
                Разговор с соседом

Семен Семенович Рыбкин только что закончил выпиливать лобзиком из фанеры сложный орнамент, состоящий из множества завиточков крючочков и дырочек, и теперь любовался своим произведением на вытянутой руке.
- Благородно и изящно – сказал Семен Семенович и томно вздохнул – Да, благородно и изящно, только ошкурить края и будет вещь.
В этот момент в дверь кто-то звякнул, и хозяин пошел открывать, любуясь своим произведением. На пороге стоял сосед. Он потирал руки, совершал какие-то радостные ужимки и переступал ножками, одетыми в шлепанцы.
- Слушай Сема – вкрадчиво осведомился сосед – ты, чем любишь закусывать водку икрой, устрицами или трюфелями?
- Я заедаю водку майонезом “Провансаль”, в крайнем случае, можно занюхать снетками.
- Если ты не побрезгуешь сегодня продегустировать этот прекрасный напиток, я поставлю тебе ведерко майонеза и килограмм снетков.
- А что случилось?
- У меня праздник, а кроме тебя никого ближе нету. Приходи а? Я к майонезу еще кетчуп “Чили” выставлю, ешь хоть весь.
- Ладно, когда приходить-то?
- А вот через часик и приходи.
- Хорошо, не забудь горчицу и красный перец.
- Все в лучшем виде – сказал сосед и скрылся у себя в квартире.
Стол был накрыт превосходно, и никакого майонеза, а тем более снетков на столе не было. А была на нем селедочка в масле, какой-то простенький салатик, очевидно из крабовых палочек, нарезанная копченая колбаса и целый букет зелени. Помимо того, из духовки доносился запах какого-то сметанно-мясного блюда. В общем – вкуснятина. Из радиорепродуктора доносилась патриотическая песня из прошлого, которая заставляла трепетать тонкие ностальгические струны  души. Вся доступная иллюминация была задействована, она состояла из люстрочки под потолком и свечки, которая была приварена ко дну маленькой чашки. Александр Иванович, одетый во все чистое и парадное, сам весь чистый и парадный вышагивал по кухне,  бешено потирая руки. В моменты высшего возбуждения он то подбегал к жене и вторым ножом пытался через плечо помочь ей нарезать петрушку, то брал пальцем оплывший на свечке парафин, после чего старался приладить его поближе к пламени, а то вдруг громовым голосом запел гимн Советского Союза на мотив известной песни Адриано Челентано, – “ Айа-я-яй-а-йа-йа-я-йа-йа-йа-йааа! “ – разносилось по кухне залихватское пение.
- Сашенька, ты приготовил нашатырь?
- Я приготовил целую аптечку, мы наложим ему жгут, забинтуем голову, сделаем искусственное дыхание и перельем кровь.
- У него весь рот будет в этом, так что дыхание делай сам, но я с тобой не буду целоваться.
- Как ты можешь брезговать? Сему стошнит тем, что ты сейчас готовишь, а, как известно – что быстро поднято, не считается упавшим!
- Это тобой не считается, а мной считается. Ты все нормально разложил?
- Не знаю, не видел.
- Эх! Бедный Сема, надо ему хоть какой утешительный приз будет дать.
- Он попадет в анналы, это самое утешительное.
- Помимо анналов надо еще что-нибудь придумать, например, новый лобзик подарить.
При слове лобзик дверной замок бибикнул, как автомобильный клаксон и, через несколько секунд на кухню вошел сосед Рыбкин, следом за ним, неестественно виляя бедрами, проследовал Тимирязев.
Рыбкин, усевшись на свободную табуретку, втянул вкуснопахнущий воздух.
- Да ребята! Хорошие вы люди. Вот меня пригласили, сейчас выпьем, закусим.
- Правильно Сема. Мы с Леночкой везде хороши от ливера до эпидермиса, к тому же логические связи и моральные установки у нас дают надежду на возможность сделать робкое предположение, что мы не окончательные подонки.
- Что такое этот “Дермис” я не знаю, а вот что вы проявляете иногда внимание к здоровому, веселому, скучающему, одинокому собрату по виду, это положительное явление с вашей стороны.
Тимирязев достал из морозилки водку.
- Выпьем.
- Давайте, только за что пьем-то?
- За то, чтобы всегда попадать в точку.
- Добре.
После выпитой “колом” рюмки Рыбкин издал короткий, но мощный рык, Тимирязев выдохнул весь воздух, который в нем был, а жена Тимирязева только поморщилась. Собравшиеся заели “вкусную-сладкую” селедочкой и умиротворенно принялись жевать.
- Я тебе Семен Семеныч вот чего скажу, сегодня такой день! Мы празднуем великое открытие, которое надо оседлать и пользовать на благо.
- Я Саня в этом не разбираюсь.
- Это хорошо, это очень хорошо.
Тимирязев покосился на жену, однако Рыбкин все понял по-своему.
- Ну и что, зато я стихи писать могу и громко свистеть, с брызгами.
- С брызгами не надо, а стихи послушать можно, я люблю стихи Пушкин там, Достоевский…
В разговор вмешалась хозяйка.
- Достоевский стихов не писал.
- Откуда ты Леночка знаешь? Если мы о них ничего не знаем, это не значит, что их не было. Ну, давай Сема что-нибудь из последнего.
Рыбкин откашлялся и заговорил, чуть подвывая, как любой порядочный поэт.

Я русалку полюбил
У реки с утра,
Белый солнца луч палил
Крылья комара.
Рыба в речке шелестит,
Синью небо высит,
На песке она лежит
Вся в какой-то слизи.

Тимирязев сидел, приоткрыв рот и выпучив глаза, его жена облокотилась на руки подбородком, блаженно закатила глаза. Только что на маленькой кухоньке обыкновенного блочного дома был полный триумф.
Как там эти сопляки говорили – думал Тимирязев – “ сильнее вставляет “? Вот меня сейчас так сильно вставило, что уровень эстетического напряжения перевалил за красную отметку.
- Семен Семеныч я всегда считала, что духовное возрождение идет из народа, но не подозревала, что за стенкой находится явное тому подтверждение.
У Александра Ивановича даже ощутился некий укол совести относительно предстоящей процедуры, но он быстро запил его водкой.
- Сема, у меня к тебе просьба, я хочу, чтобы ты прошел небольшой тест. Ты знаешь, что такое тест?
- Это когда спрашивают, какой формы шар и сколько рук у человека.
- Правильно, так вот, если ты этот тест пройдешь, мы с Леночкой купим тебе новый электрический лобзик.
- Да бросьте вы я и так…
- Нет-нет! Не спорь, впрочем, после сам решишь, пойдем.
Вся процессия, уже довольно не твердым шагом вошла в кабинет. Ковер был застелен газетами, компьютер отодвинут, а на столе лежало пятнадцать листов чистой бумаги, из-под которых, кое-где выглядывали другие листки.
- Так вот Сема, - Тимирязев повернулся спиной к разложенным листкам – а нужно тебе, только-то, снимать верхний листик и смотреть на нижний, если на нем ничего, то перевернуть и посмотреть с другой стороны, а увидеть ты должен всего одну точку понятно?
- Странный какой-то тест.
- Зато результат от него удивительный.
- Ладно, давай.
- Ну вот, чудненько, мы с Леночкой пока отвернемся, а те листки, которые ты посмотришь, откладывай вот сюда.
Тимирязев отошел от стола и встал лицом к стене, разглядывая черное жирное пятно вокруг выключателя, накопившееся за десять лет от прикосновения рук. Его жена в это время подошла к полке с книгами и взяла с полки пузырек с раствором аммиака, заговорщически зажав его в кулачке.
За спиной раздалось шуршание, и сосед с удивлением сказал.
- А этот листик вообще чистый, никакой точки на нем нету.
- Да ты не на верхний смотри, а на нижний.
- Так я на нижний и смотрю.
- Да? А! Ну, значит так надо, ты дальше, дальше смотри.
Дальше все произошло очень быстро. Раздалось шуршание, потом хрип, после чего дородное туловище Рыбкина грохнулось на газеты. Тимирязев с женой бросились к распростертому соседу. У того был разодран, видимо при падении лоб, и половину бледного лица залила кровь.
Елена Карловна, причитая, стала хлопотать над несчастным соседом, а Тимирязев, закрыв глаза, на ощупь, подошел к столу и взял крайний справа лист, положил в непрозрачную папку, которая была приготовлена заранее.

Семен Семенович Рыбкин постепенно приходил в себя. Его воскрешение сопровождалось разнообразным изменением цвета лица, которое не посетил в это время, редкий оттенок спектра. В конечном итоге, окрас внешности соседа стабилизировался и стал бледно-серым. Тимирязев махал папкой, нагнетая в лицо Рыбкина поток воздуха, а его жена уже залепляла пластырем израненную голову. Через две минуты взор пострадавшего приобрел некоторую осмысленность.
- Эй! Что случилось? Саня!
- Ничего не случилось, ничего не случилось! Сейчас все разъясню и поясню. Извиняюсь, что ты упал на жесткий пол, но я не предполагал твоего стремительного отключения, поэтому ничего мягкого и не подстелил.
Супруги, деликатно поддерживая под руки, провели гостя на кухню.
- Это что же я чуть не помер из-за твоего тоста?
- Не тоста, а теста, и помереть ты от него никак не мог бы, иначе первым помер бы я, после моя Леночка, а там и дальше пошло бы, кто на нее посмотрит, окочурится, слава Богу, моя родная не бьет насмерть, - Тимирязев любовно погладил папку – но ты все равно извини меня гада, что подставил тебя, с меня инструмент, как и обещал.
- Ты погоди, кто не бьет насмерть и почему мне плохо?
- Точка! Я, как бы это сказать, ну, вычислил что ли, изобрел точку, которая поставлена в определенном месте, и если на нее посмотреть, впрочем, ты сам знаешь, что будет.
- А почему я? Ты что это?
- Прости Сема, прости миленький, но представь себя на моем месте, ведь я два раза на нее проклятую смотрел, Ленка тоже ее видела, а точка, чтоб ее, в бумагах потерялась, посуди сам, смог бы ты добровольно себя истязанию подвергнуть?
- Ну и гады же вы!
- Семен Семеныч! Умаляю, простите!
Жена Тимирязева сложила перед грудью руки и сделала страдальческое лицо, а сам Александр Иванович с хрустом грохнулся на колени и звонко стукнул себя кулаком в грудь…
- Сема!
-   Ладно, все проехали, что же получается, ты секретное оружие изобрел? Представляю, какой-нибудь шишка получает по факсу такую картинку и БАБАХ!
          Тимирязев вскочил на ноги.
- Ой!
- Вот, а то еще и по телику покажут.
- Ох!
- А ее повторить то можно?
- Не знаю, думаю, нет, разве что скопировать на ксероксе. Я же не вычислил ее, она мне приснилась. А если по телику показать или сфотографировать может ничего и не будет, там же искажения, а тут вся суть в отношениях, все на чуть-чуть.
- Каких отношениях?
- Ну, там, например от одного края листа до края точки, от угла листа до противоположного края точки и так далее по всем направлениям. Я вычислил около сотни этих отношений, и все равно ничего не происходило, а тут, понимаешь, приснилась она мне, в общем, все заблевал, а потом, когда нарисовал ее, потерял сознание, вот и Леночка на нее поглядела.
- Я и взглянула-то мельком, меня как закрутит. По столу рукой провела, все листки смешала, клавиатуру испачкала. Эх! Чего делать-то? Может порвать ее на фиг, а?
- Как это порвать, да я за нее нобелевку получу.
- Кто Саня твое изобретение увидит, тому не до вручения тебе нобелевки будет. Я представляю, когда ты перед комиссией свою папочку откроешь, вот будет цирк, хоть на пленку снимай.
- Ну, сдам ее в соответствующие органы, на благо отчизне, уж им то такая штучка всяко пригодится.
- Сейчас информация просачивается быстро, так что через недельку, если не раньше, твой знак препинания на каждом столбе висеть будет, и весь честной люд тошнит себе за милую душу.
- Так что делать-то, не пропадать же добру.
- Не добро ты выдумал, а сплошные мучения, ты папочку-то сожги, да придумай другую закорючку, чтобы людей к работе тянуло, да от доброты душу теснило, вот тогда рай на земле будет, если твое детище в мир попадет.
- Знаешь Сашуля, а ведь Сема правду говорит, уж больно не здоровая у тебя точка вышла.
- Сами вы дураки! Ничего я жечь не буду, пусть лежит, а на счет райской точки подумать можно, впрочем, ничего наверно не получится.


                4
         
                Разговор с ветром

В одно милом старом дворике сидели два молодых человека и пили из пластиковых стаканчиков один из дешевых портвейнов, которые иногда еще называют забывалками, так как после бутылки на брата человек забывает, что с ним происходит. Судя по количеству оставшегося на дне напитка, молодежь пребывала в благодушном настроении, не смотря на то, что во дворе дул страшный ветер. Он влетал в арку, кружил вдоль стен, подбирая опавшие листья, и унося их вверх и дальше в небо.
- А я говорю,  элитарное искусство нужно простому человеку так же, как профессионалу потому, что количество душевной энергии и соответственно количество исходящих от произведения положительных эманаций в элитарном произведении в тыщу раз больше, чем в стуле (пускай красивом), или в люстре.
- Элитарное твое не лает комфорт простому человеку, а доступное оно доступно и наглядно, как пережеванная пища, отсюда следует, что Соломон Карлович посидит на удобном стуле, посмотрит на спокойные обои и не сделает какой-нибудь очередной гадости.
- А если Соломон Карлович придет в музей со своим сыном Изей и увидит картину, которая так его вставит, а не вставить она не может, в нее слишком много вложено, то он не будет делать гадостей целую неделю и сыну запретит.
- Соломон Карлович пойдет в музей, а Данила Егорович не пойдет, потому что живет в Партизанске, а там музеев нету…

В это время из парадного выше человек с коленкоровой папкой под мышкой. Он поднял воротник куртки и быстро зашагал к подворотне. Вслед за ним во дворик выбежала женщина в тапочках и расстегнутом пальто. Она хищно подбежала к нему сзади, дернула и вырвала из-под мышки папку, та зацепилась тесемкой за молнию, раскрылась и заболталась по ветру. Вылетевшие из нее два конверта понесло вместе с опавшими листьями, они медленно оторвались от земли и взмыли на уровень первого этажа. Человек в куртке с криком бросился догонять конвертики, однако стихия оказалась сильней, и маленький смерч умчал в небо две белые точки.

Молодые люди сидевшие на скамейке искренне забавлялись данным происшествием.
- Это были любовные письма.
- Нет, это были секретные планы порабощения Земли инопланетянами…

                КОНЕЦ      
                2002 г.