Жабье взморье часть третья

     - С добрым утром!..

     Иногда случается так, что самые благожелательные слова не предвещают ничего хорошего: так в три часа ночи, встретив тебя пьяным в стельку у разбитой витрины, на деле не желает ни знакомиться с тобой, ни пить набрудершафт милиционер, привычно отдающий честь и называющий свое звание и фамилию… Так и сейчас утреннее благословление собственной матери угрожающей воронкой торнадо пронеслось по сознанию, опустошенному бессонной ночью и алкогольными излишествами. 

     Открывая правый глаз (видимо, это такая защитная реакция организма – принимать поутру реальность частями, сначала одним глазом, потом другим), я вспомнил все детали этой бестолковой ночи: «кидалу» Димыча, затерявшегося в парковом мраке со своей «дюймовочкой»; вонючее «Клинское», пить которое не было ни желания, ни настроения; проблевавшуюся Катю с облупленными ногтями; долгое топанье в сторону дома – я впереди, она – чуть сзади, все время что-то толдыча о том, как ей неудобно и как ей нравится Димыч, а я ей не нравлюсь, потому что я не джентльмен и едва не бросил ее на произвол судьбы… И как я сдерживал желание двинуть ей в челюсть, оправдывая себя тем, что женщины такими нудными и тупыми быть не должны, а значит, затрещина не что иное, как воспитательный жест. И как покупали в ларьке дополнительное пиво (покупал-то я; эта дура с видом оскорбленной невинности пялилась в витрину, а когда я вполне дружелюбно спросил ее «Эй, у тебя три рубля есть?», скорчила такую рожу, как будто я лет семь как ее муж, и за эти годы ни разу не приносил ей зарплату)… И как, подходя к самому дому, я вдруг заметил, что она уже буквально висит у меня на руке, по-видимому, собираясь вот-вот уснуть прямо на ходу. Судя по всему, это недоразумение в грязных туфлях было моим сегодняшним наказанием за излишнюю доверительность тому, кого я привык считать другом. Помню, как без особой надежды еще раз набрал номер Димыча: «Ваш абонент перетрахал всех баб в городе и спит без задних ног…» Выбора не было. Обреченно цыкнув на девицу, полез в карман за ключом…

     - Общий подъем!.. – в маминой интонации, несмотря на пикантность ситуации, не было ни злости, ни раздражения, одна только предельная деловитость и собранность. За это я маму периодически побаиваюсь – лучше бы съездила по уху или наорала сразу, чем длительное презрительное отношение и ущемление сыновьих прав и привилегий – потом. Вот и теперь, сказала, как отрезала: – Через десять минут все на кухню.

     Знаменитая лояльность мамы ко всяческим моим выходкам вызывала всеобщую зависть друзей-знакомых, поэтому, даже сквозь полусонное оцепенение, до меня дошло, что из-за девчонки в моей комнате такой бучи не поднялось бы. Тем более что я гостеприимно постелил Катерине на стульях, так что, сами понимаете, никаких крамольных мыслей в мамину голову закрасться не должно было… Я повернул голову, ставшую неожиданно гипсовой и полой, в сторону гостевого лежбища. Мда… Действительно, ничего крамольного. Не считая лифчика, валяющегося под стульями, подтеков туши на наволочке и голой ноги, торчащей из-под одеяла, в ужасе уползшего куда-то вбок. 

     - Вставай, студентка, свадьбу проспишь… - неловко пошутил я, натягивая шорты и футболку. Половина восьмого. Если не слишком тормозить, еще успею на первую пару. - Пошли, кофе пить будем.

     Тело на стульях зашевелилось и уронило одеяло окончательно, хрипло проговорив:

     - Что, Дима пришел?

    Вот так. Вопиющуя женская неблагодарность. Ты ее, можно сказать, спас от растерзания злобными маньяками и группового изнасилования (что вряд ли: скорее всего, некоторым было бы полезно померзнуть ночку-другую в парке, авось мозги пришли бы в норму)… Однако взывать к совести наполовину морально разложившейся бабенции не хотелось совершенно. Поэтому я любезно швырнул моей несостоявшейся соблазнительнице ее убогие шмотки и рыкнул:

     - Делать ему больше нечего. Дрыхнет, небось, поверх твоей подруги… - тут я осекся, заметив, как искривилось жалкая девичья мордочка. – Ладно, времени мало. Одевайся, иди в ванную, приведи себя в чувство. Потом давай на кухню…

     Жертва Димычева раздолбайства стала облачаться со скоростью деления ядер стронция. Я, понятное дело, деликатнейшим образом отвернулся к книжной полке, не забыв полюбопытствовать в стеклянной дверце, прикрывавшей книжные корешки, каких размеров попа у моей случайной сожительницы. Попа была ничего себе, но на душе все равно сделалось гадко и одиноко. Идея приютить эту оторву на ночь была бредовой даже в том случае, если за невзрачной Катюхиной внешностью скрывался гений нейрохирургии… Тем временем обладательница вполне сносной попы тенью выскользнула из комнаты, забыв спросить, где находится ванная. Ничего, не заблудится. Типовые квартирки – не катакомбы, даже такая потеряха определится на местности. Кое-как распихав одеяла и подушки по местам, я отправился на кухню, старательно удерживая на лице маску полнейшей независимости.

     Утренние запахи несколько сняли моё напряжение: кофе благоухал, гренки дожаривались, мама нервно курила в открытое окно.

     - Привет, ма… Ты не переживай, это Катя, из меда. Мы гуляли компанией, с Димычем, а потом ее общага закрылась, я же не мог человека кинуть на улице… Ничего такого не было… - заговорил я быстро и, как мне тогда казалось, убедительно. Мама, почему-то устало махнув рукой, тут же меня перебила:

     - Да помолчи ты… Не десять лет, соображать уже должен. И отвечать за свои поступки… Но сейчас не до этого.  Звонила сестра твоего Димыча, плакала в трубку и спрашивала, дома ли ты. Твой драгоценный Димыч не явился домой. Его мобильный не отвечает. Вобщем, звони ей, отдувайся за своего дружка, - мама кивнула на телефонную трубку.

     Я растерянно поглядел на трубку.

     - А чего я ей скажу-то? Я не знаю, где этот идиот… Мы гуляли всей толпой, потом они с подругой отошли «на минутку». Мы их ждали, ждали. Но они, видимо, увлеклись друг другом и забыли про нас…

    - Ясно. Что за подруга? – мама нервно потушила окурок.

    - В первый раз видел. Вроде тоже в меде учится, живет в общаге с этой, - я кивнул в сторону ванной. - Так что к ней они пойти не могли, их не пустили бы. Да и народу там в комнате и без гостей, наверняка, куча…

     Я судорожно соображал, куда мог деться Димыч – пьяный, с бабой и гитарой. Ничего похожего на правду в голову не приходило. Гулять-то мы частенько гуляли, бывало, что и до ночи, всякое случалось, но одним из последних срабатывал рефлекс в любом состоянии брести в сторону дома – в постель, в берлогу, в лежку…      

     Тем временем дверь в ванной открылась, явив утреннему свету мою нечаянную подругу. Лицо ее, умытое и посвежевшее (не такое страшное, как казалось еще полчаса назад), было убийственно белым. В одной руке она тискала свою дермонтиновую сумочку, а в другой, как будто вставка из совсем другого фильма, застенчиво зеленели доллары, перетянутые желтой канцелярской резинкой.

     - Я… Вот… Это было в моей сумочке… Я не знаю, откуда… Может, это ты положил? – не нашла более разумного объяснения окончательно смешавшаяся девица. Мама, очевидно, сразу заподозрившая свое чадо в снабжении наркотиками всех «торчков» нашего городка, а заодно и в продаже в рабство чеченцам доверчивого Димыча, подозрительно уставилась на меня, угрожающе быстро теряющего призовые баллы в ее глазах. Гнетущая тишина повисла над утренним кофе.
    
/продолжение следует/