у костра

Сучья бойко занялись, подожжённые умелой рукой, и принялись раскатисто трещать, отплёвываясь разноцветными искрами. Синицын потёр руки и с довольным урчанием выставил ладони к огню. Фролов тоже заметно ободрился после тяжёлого вечера и вытянул ноги в направлении костра. Лайкин Вячеслав Петрович и Задонский с завистью смотрели на опытного Фролова. Ещё бы! Сходу, без единой ошибки сбить трёх уток и загнать жирного фазана в ветки орешника и прирезать его вообще без единого патрона! Лайкин лишь подстрелил итак полудохлого селезня и то – с четвёртого патрона, безнадёжно изуродовав бедную птицу крупной дробью. Задонский был убеждённым пацифистом, ружьё таскал для виду, а на охоту ходил, как он сам рассказывал, чтобы привыкнуть к жестоким реалиям жизни. Вся троица поглядывала на него, не скрывая усмешек, но беззлобно, так как в походе Саша никогда не ныл, часто рассказывал смешные анекдоты, но только вовремя и, не распугивая дичь.
«Ну, Саня, валяй!» - задорно прикрикнул Синицын, отогревшись у огня.
Задонский прекрасно знал, чего от него ждут и, поудобней устроившись, только размышлял, с какого анекдота начать.
«Степаныч! Анекдотов уйма, было бы с чего начать! Может, ты чего расскажешь?» - извернулся Саша. Он знал, что Синицын к своим неполным сорока являлся сокровищницей бытового опыта и занятных жизненных историй.
Синицын раздул ноздри, промычал что-то, но решил-таки выдать на бис.
«Помните, рассказывал, как в Волоколамск командировочным ездил? Ну, так вот. Интрижка там у меня была с женой зама моего. Она-то с нами потащилась к родственникам своим, они у неё Волоколамские, стало быть. Ну, было и было, а тут она звонит мне давеча и говорит, мол, Ваня, так и так – забирай сына своего себе. Я тут и думаю, какого такого сына? Бездетный я пока, да гулящий. А она не унимается, дура, мол, через ту самую интрижку сына от тебя и заимела. А я ей – это ж когда ты успела брюхатой отходить – всё ж время на виду была? А она мне отвечает – а я в пробирке вырастила!»
Тут вся слушающая троица заулыбалась, и Лайкин решил пожурить Синицына.
«Здоров ты брехать, Степаныч! Это ж какая нормальная баба та…», - тут он запнулся, словно поперхнувшись воздухом, и мгновение спустя звук ружейного выстрела пролетел над костром. Грудь Вячеслава Петровича судорожно дёрнулась, не то наполняясь кислородом, не то избавляясь от него, и тут все заметили, как по тельняшке его обильно потекла кровь. Потом потекло изо рта, и, закатив глаза, Лайкин повалился на спину. На земле он что-то прошептал будто и, наконец, затих.
«Ну и чего там дальше-то было?» - прервал тишину Задонский. «Да погоди ты, Сань, ей-богу. Смотри, как Петровича цепануло. Помянём сначала. Хороший человек был, хоть и охотник никудышный», - Фролов зарылся в рюкзаке и выудил бутылку «Старой Москвы».
«Разливай, Иван», - протянув бутылку, пробормотал Фролов. Синицын неловко поднялся и принялся разливать по пластиковым стограммовым стаканчикам, что всегда носил во внутреннем кармане.
«О! Я тут как раз вспомнил! Ко дню победы подойдёт!» - улыбнулся Задонский, когда все выпили и, не дожидаясь ответа, продолжил. «Значит так. Сорок второй год, стук в избушку на Смоленщине. Кто там? Партизаны! Сколько вас? Zwanzich!»
Никто не отреагировал, и Саша обиженно надул губы. Фролов равнодушно сплюнул в костёр, а Синицын спросил, что такое цванциш. Саша ответил, что это двадцать по немецки, но Иван Степаныч так и не понял, недовольно пошевелил бровью и укутался в куртку. Ночную тишь по глупости иногда прерывали жабьи курлыканья, и Задонский начал ронять голову в сложенные на коленях руки. Наконец Синицин встрепенулся и, энергично поднявшись, довольно потянулся. Ему хотелось ещё водки. Неразговорчивый Фролов, не поднимая глаз, понимающе протянул стакан. Синицин скосился на Задонского, но Саша уже спал. «Ладно. Этот круг без анекдотчиков», - сказал Иван и стоя разлил на двоих по полному стакану. Только он хотел поднести стакан к губам, как ночь пронизало очередным выстрелом, и Саша тихонько повалился на бок. Крови в этот раз почти не было, и Синицын удивлённо посмотрел на Фролова. «А не слишком ли для мая-то?» - спросил он. «Слишком», - угрюмо согласился Фролов – «А хули тут с вами поделаешь? Охотнички…» - сказал он и залпом осушил стакан. Синицын озадачено пожал плечами и выплеснул водку в костёр. Голубые язычки пламени в тот же момент взвились, изгибаясь и раскачиваясь на лёгком ветерке. Степаныч хотел что-то сказать, но передумал. Он подошёл к костру совсем близко и, не мигая, уставился взглядом в горящие ветки. Фролов, тем временем, расстелил на земле свою куртку и прилёг, не сводя глаз с Синицина. Охотник он был бывалый и отлично знал, что ждать осталось немного. И точно, спустя мгновенье раздался уже третий по очереди выстрел. Иван упал лицом в костёр. Фролов усмехнулся и думал было заснуть, но почувствовал в воздухе горчавый запах жжёных волос. Нехотя он встал, подошёл к трупу Синицина сзади, взял его за ноги и оттащил от пламени. Звёзды, холодные и бесстрастные неспешно мигали где-то в небе, далёком и тёмном. Фролов в который раз уже подумал, на охоту надо ходить только с людьми бывалыми, повернулся на бок и уснул.