Фирменный стиль

Молодой дизайнер с былинным именем Никита сидел в просторной приемной в кресле из фальшивой кожи, тупо уставившись в одну точку. Лишь беспрестанно работающие желваки выдавали крайнюю степень злости, накопившейся в его творческой душе. Уже шесть раз приходил он для согласования логотипа и визитной карточки, заказанных фирмой полтора месяца назад, и всякий раз уходил отсюда без надежды на скорое завершение работы. Нынешний визит был седьмым.

Даже в самом жутком сне ему не могло привидеться, что плевый заказ станет нескончаемой изжогой и заставит душу холодеть при одном только упоминании фирмы «Русский звон» и ее директора Германа Васильевича Планера.

Будь на то его воля, взаимоотношения с этим господином Никита прекратил бы уже после третьего визита. Но самостоятельно сделать это он не мог. Вслед за нынешним заказом намечалась разработка рекламной кампании, что сулило реальные деньги для скромного агентства, чьи интересы он представлял.

На первой встрече Герман Васильевич лично и пространно объяснял Никите свое видение фирменного стиля с его цветовой гаммой, шрифтами, слоганами и другой хренью, считающейся необходимым атрибутом для выскочивших вдруг на белый свет из небытия корпораций и холдингов. Тогда все было предельно ясно и понятно, разве что за исключением фразы, касавшейся визитной карточки, с которой Никита и должен был начать свою работу.

— Хочу, чтобы она была такой… — и, не подобрав тогда нужного слова, Герман Васильевич, сжав кулаки, по-женски потряс ими над собственной головой и издал возглас, — …у- ух!»

Редкий заказчик не пытается сунуть свой нос в процесс создания имиджа собственной фирмы. У Никиты таких случаев было не больше трех. Как правило, большинство клиентов знает, чего хочет видеть в результате работы профессионала. Кому-то необходимо было подсказать идею. Иногда попадались капризные господа, но и с такими Никита легко находил общий язык.
 
Планер, как выяснилось, не вписывался ни в одну из этих категорий.
 
— Ты пойми, уважаемый, мы здесь делом занимаемся. Конкретным.  «Русский звон» — это тебе не какая-нибудь там фирма «Незабудка». Мы ее называем мостиком, по которому Россия пойдет к своей былой славе. Вот какая штука получается.

Подобные тексты в здравом рассудке люди не произносят. Ну, разве что депутаты, окончательно потерявшие свою индивидуальность в партийных списках.
 
Поначалу Никита подумал, что Планер шутит, прикалывается, но, когда взглянул на него, чтобы по ходу разговора сделать легкомысленное замечание, тут же оробел и прикусил язык. Глаза оратора повлажнели и вот-вот могли наполниться слезами, а сам он в этот момент был похож на ветерана-прапорщика, готовящегося в последний раз поцеловать полковое знамя.
 
— Поэтому, — продолжал вещать Герман Васильевич, — для меня эта прямоугольная штучка — не просто памятка с моими инициалами и номерами телефонов. Она для меня — средство коммуникации, способное демонстрировать мировоззрение ее владельца.
Я ее очень хорошо представляю. Ты мне нужен, чтобы воплотить это. Я — твоя голова, ты — мои руки. Договорились.

Последнюю фразу тогда он произнес как утверждение и протянул Никите свою пухлую кисть, намекая тем самым, что аудиенция закончена.

— Только прошу не тянуть с этим делом, — бросил вслед уходящему Никите Герман Васильевич. — Все это мне нужно было еще вчера.

Каждая последующая встреча проходила приблизительно по одному и тому же сценарию. Менялся только круг лиц, принимавших участие в обсуждении вариантов, предлагаемых Никитой. Порой к дискуссии привлекались не только штатные сотрудники, но и случайные люди, которым повезло оказаться в приемной «Русского звона», ожидая встречи с его директором.
 
Постоянным персонажем интенсивных обсуждений была только некая Любаша, контролировавшая творческий процесс по телефону. Она жила в Париже. Этот факт, в мозгах Германа Планера, автоматически закреплял за ней способность тонко и компетентно судить обо всем изящном. Ее мнения с лихвой хватало на их обоих.
 
— Так Любаша сказала, — отрезал Герман Васильевич, когда требовалось поставить точку в затянувшемся творческом споре.

После этого заявления даже самые здравые аргументы прекращали действовать. Оставалось только брать под козырек и приступать к переделке.
 
О необыкновенных способностях, мудрости и деловой хватке своей подруги детства Герман Васильевич рассказывал каждому встречному-поперечному с восторгами очевидца падения тунгусского метеорита.  Никита не стал исключением.  Буквально с первых минут встречи ему довелось узнать, что женщина со странным французским именем Любаша уроженка Капотни, а в жилах ее течет, по словам Планера, «кровь древнего ахалтекинского рода».

«Понятно. Конь с яйцами», — сделал вывод Никита.

— Вообще потряска! — захлебывался от восторга директор. Видимо, в эти минуты он забывал, кто перед ним сидит. — Они с мужем берут самые дешевые билеты и при этом всегда летят бизнес-классом. Здорово! Да? За сто долларов запросто можно договориться с бортпроводниками. Гениально! Да? Её идея. Они так познакомились уже со многими знаменитостями.
Честно-откровенно, я сам уже пару раз пользовался ее ноу-хау. Титомира видел и еще кого-то, не помню фамилию. Юморист один.

К четвертому посещению Никита знал про Любашу все. Более того, сложился ее живой и устойчивый образ, увиденный в неспокойном сне. Невысокого роста крашеная блондинка, не вынимающая сигарету изо рта, очень худая и с недобрыми глазами, почти копия той выдры, что заведовала худчастью в Доме пионеров, куда в детстве водили Никиту на занятия в танцевальном кружке. Вурдалак в юбке. Ее незримое участие всякий раз окрашивало очередной показ эскизов в тревожные тона.

— Нет, не совсем то, что я хотел, — говорил обычно Герман Васильевич в присутствии как минимум двоих подчиненных, специально приглашаемых секретаршей в таких случаях. — Мы только приближаемся к воплощению идеи… Правда? здесь есть недосказанность, — подсказывал он ответ, обращаясь к своим штатным сотрудникам.

Пока те переваривали в своих головах смысл сказанного и пытались перефразировать босса, тот уже успевал набрать по телефону Любашу.

— В целом, неплохо, но не совсем так, как мы представляли, — объяснял он в трубку. — Да…купола, кресты. Но они не явные, как бы угадываются.  Любаша… Любаша… Ты же сама так предлагала…

Затем следовала пауза, во время которой Герман Васильевич вертел перед глазами эскизы. Щурился на них. То вблизи, то на расстоянии вытянутой руки разглядывал, ловя выгодный ракурс.

— Я вот сейчас опять смотрю… Наверно ты права.  Ха-ха-ха-ха… Передам, конечно, он как раз у меня, — глядя на Никиту исподлобья, заверял авторитетную Любашу Планер.
 
Никита понимал, что и на этот раз вся его работа шла насмарку.

— Слышал? — с легким раздражением констатировал Герман Васильевич. — Я ведь тоже говорил, что купола должны четче читаться, быть чуть-чуть весомей. Легковесности нам и в жизни хватает.

Примирительно улыбаясь, Герман Васильевич произнес еще раз слово «хватает» и, передавая листы своим вассалам, разочарованно констатировал:

— Схематично. А потому — непонятно. Вот какая штука получается.
 
Невольно проследив траекторию, описываемую забракованной работой, Никита наткнулся глазами на одного из группы поддержки директора, все время державшего на коленях органайзер и изредка заносившего туда пометки. С видом местного патриота он уставился на дизайнера, и, казалось, готов был испепелить его взглядом за извращенное понимание идей своего шефа.

«А этот-то чего так ощерился? — подивился неадекватной реакции Никита. — Хорошо, что команды «фас» не дали. Такой и наброситься может. Сумасшедший дом».

Каждый последующий приход давался Никите все тяжелее. Невмоготу было прятать раздражение и злость под маской погруженного в работу творца. А в день, когда он надеялся, наконец, сдыхаться от ненавистного заказа, Герман Васильевич превзошел самого себя.

С помощью офисных рабов он подобрал для Никиты материалы с логотипами, фирменными знаками предприятий, в названиях которых, так или иначе, вплетался слог «рус». В пухлой папке было собрано множество вариантов написания слов «русский», «русская», «русское» в сочетании с именем существительным, обозначающим предмет или понятие.

— Смотри, брат, какую работу я за тебя проделал, — с упреком мастера, уставшего от нерадивого ученика, произнес Герман Васильевич.
 
При этом он посмотрел на Никиту с той печальной укоризной, с какой, должно быть, великий Амати на склоне лет порицал бестолкового подмастерья, безнадежно запоровшего заготовку к чудесной скрипке.
 
— Много интересных решений. Кое-что я тут для тебя отложил. Вот… вот… Взгляни. А это? — с прищуром разглядывая образцы, бубнил Герман Васильевич.

Наиболее удачные картинки он складывал в отдельную папку, формируя новое досье.

— Ты знаешь, старик, я сегодня всю ночь не спал.

Такой заход заставил Никиту съёжиться внутри. Не употреблявшееся доселе по отношению к нему обращение «старик» вкупе с бессонной ночью грозило очередным разочарованием. На этот раз директор действительно хватил через край.

— Посмотри внимательно, — исподволь начал он. — Ни за что не цепляется глаз?

Никита заставил себя перебрать в уме с дюжину вариантов и отрицательно покачал головой. Он мог бы даже поразмышлять вслух, но понял, что лучше этого не делать, а подождать, когда неугомонный клиент сам выплеснет на него результат своих ночных бдений.
 
— Я тоже не сразу врубился, — скромно начал Герман Васильевич. — А потом аж в жар бросило. Смотри, — неожиданно разгорячившись, продолжил он. — Во всех этих словах «рус» — корень. Так? Все это однокоренные слова. Их всех объединяет общий корень. Вот какая штука получается.

Он путано, но с пафосом стал объяснять, что все должно иметь свои корни: не только растения, но и люди. Приплел сюда исторические корни и корни зла, коренастых мужиков, коренных лошадей и жителей; и все это было сделано для того, чтобы защитить свою неожиданную находку.

Таким возбужденным Никита его еще не видел. Директор вскакивал с кресла и метался по кабинету, снова плюхался в него и щелкал каблуками так, как это, должно быть, делал поручик Ржевский на плацу перед государем-императором. В запале он стал обгрызать ногти. Наблюдая за варварским самоистязанием, Никита, наконец, понял, почему с первого дня эти одутловатые пальцы показались ему такими, будто их обладатель работал не в престижном бизнесе, а в цехе по производству серной кислоты, где к тому же экономят на перчатках для рабочих.
 
По ходу дела Герман Васильевич вызывал сотрудников, интересовался их отношением к корням и требовал их свежего взгляда на эту проблему. Продолжалась катавасия до тех пор, пока в сопровождении охранника в кабинете не появился бородатый мужичок, напоминающий своим обликом служителя культа.

— Оте-е-ец Константи-ин, — вставая из-за стола пропел Герман Васильевич, добавив в интонацию столько елея, что его могло бы хватить не на одну лампадку.  Лицо расплылось в благостной улыбке и не сходило до тех пор, пока последний сотрудник не покинул кабинет.
 
Все знали, что раз в месяц отец Константин удостаивал их директора личным визитом, и каждый такой приход сопровождался срочным вызовом кассира «Русского звона» к директору.
 
Наиболее проницательные сотрудники связывали появление батюшки на фирме с темной историей, произошедшей с компаньоном Германа Васильевича по бизнесу. У того милиционеры во время рейда обнаружили в машине ни то патроны, ни то наркотики. Подозреваемый отказывался признать свою причастность к криминальной находке, но это мало кого интересовало. Компаньон получил по всей строгости закона, и вместе со свободой по совокупности лишился собственной доли в доходном бизнесе, который начинал в своё время самостоятельно.

Супруга несчастного приходила пару раз, но так ничего и не добилась, а вот слуга божий с тех пор регулярно захаживал на фирму.

— А мы тут, грешным делом, все суетимся, разговоры разговариваем, — закаламбурил Герман Васильевич. — Кстати, отец Константин, а что церковь думает по поводу корней? Мы сейчас тут такой спор вели…

Но подбить батюшку на беседу рабу божьему Герману не удалось. Сообразив, что предмет разговора весьма далек от цели его визита, батюшка, рассыпая благодарности и извинения, поспешил удалиться, на ходу пряча во внутренний карман пиджака характерной формы конверт.

Не успела спина отца Константина скрыться за дверью, как на столе закочевряжился мобильный телефон.

— Любаша, — радостно подмигнув Никите, сообщил Планер.

— Любаша, потряска, — закричал в трубку Герман Васильевич. — Я такое придумал!

Вновь последовал рассказ о ночных бдениях, неожиданно пришедшем озарении и мысль о том, что весь фирменный стиль нужно строить теперь вокруг некоего корня.
Никита, с уходом батюшки переместившийся ближе к директорскому столу, вскоре пожалел, что сделал это. Женский голос в трубке визжал, с каждой фразой увеличивая высоту тона. Всех слов разобрать было невозможно, но создавалось впечатление, что мадам Люба явно не разделяла восторгов месье Германа. В конце концов она совсем разошлась, скатившись на очевидную и неприкрытую ругань. И в этот вот момент среди многих слов, сыпавшихся в адрес распоясавшегося выдумщика, Никита различил два ключевых, произнесенных Любашей четко и ясно: «мудак» и «Гера».
 
Странно, но даже при этом лицо Планера оставалось умиленным, как будто он в очередной раз получал отпущение грехов в лоне спонсируемой им церкви, а не выволочку по поводу несанкционированной отсебятины.

— Ну, вот, — закончив разговор, произнес Герман Васильевич, — одна голова хорошо, а две — лучше. Оставим, пожалуй, все так, как есть. Давай только цветом еще немного поиграем. Любаша советует попробовать фиолетовый. Говорит — модно. Я тоже думаю, что это может быть интересно… и…

Он хотел еще что-то добавить, но неожиданно замолк. Его шея вытянулась, глаза потухли, сделавшись пустыми и бессмысленными, как у игрушечного попугая. Длилось это недолго, несколько секунд, но Никита заметил случившуюся метаморфозу. Заметил и понял, что именно в эти секунды он видел настоящего Германа Васильевича Планера, не обремененного чужими мыслями, идеями и взглядами, питавшими его, составлявшими всю его суть и служившими жизненной опорой.

— Так что, Герман Васильевич, оставляем этот вариант? — с надеждой спросил Никита, убедившись, что будет услышан и правильно понят.

— Да, как договорились. И поиграй, поиграй фиолетовым. Через пару дней жду.
Именно с окончательным вариантом и сидел в просторной приемной молодой дизайнер с былинным именем Никита — злой, как черт, битый час томясь в ожидании запланированной встречи.

— Ну, давай-давай. Показывай, что у нас получилось, — вальяжно развалившись в кресле, торопил Никиту Герман Васильевич, когда тот, наконец, попал в кабинет и не спеша принялся выкладывать из рюкзака папки со всеми выполненными вариантами. «Фиолетовый» он предусмотрительно положил на стол ближе к директору.
 
— А ведь неплохо, неплохо! — выдохнул он одобрительно. Во всяком случае, я ничего подобного ни у кого не видел. Не «ух!», как мы с тобой договаривались, но очень достойно. Поздравляю.
 
Никита заметил, что произносилось это без привычного пафоса. Он даже не включил свой фирменный прищур, и не стал двигать головой в поисках подходящего ракурса.
 
— Вам что-то не нравится? — со страхом спросил Никита.

— Нормально, нормально. Сейчас с Любашей разговаривал…

Он выждал небольшую паузу, сделал глубокий вздох и, вскочив с кресла, как шальной забегал по кабинету
 
— Слушай, потряска! Она предлагает книгу о моей жизни написать. Я уже прикидывал. Классно может получиться!  Мне есть, что сказать людям.



Апрель-май 2004  Москва-Ялта