Она
Но однажды, все изменилось. Сказать, даже приблизительно, когда было это «однажды» - Она не могла. Просто одномоментно в привычном течении времени и существования изменилось все. Даже само время.
Первым был звук. Холодный (Ей так показалось) и жесткий. Одновременно с этим звуком что-то шевельнулось в той зияющей пустоте над Ней. Не успев проследить за движением, Она тут же почувствовала, как нечто или нечто грубо и непререкаемо начало толкать Ее вперед. Вперед и чуть вверх. Путь назад был с лязгом закрыт.
А впереди мелькнуло нечто совершенно неизведанное расписанное, казалось, всеми существующими и даже какими-то нереальными красками. Хотя Ей, жившей до этого в царстве черного цвета и его редких тусклых отблесков, все краски казались нереальными.
Великолепие было доступно не долго. С момента, когда Ее размеренное бытие было прервано новым, но почему-то не чужим звуком и незнакомыми действиями, прошли всего какие-то малые доли секунды. Она, пытаясь разобраться в разноцветном мелькании впереди, мгновенно осознала новое желание и новое ощущение. Появилось жгучее желание устремиться навстречу этому неизведанному, чтобы впитывать в себя эти краски, все эти неизвестности, что таятся там. Ей вдруг стало понятно, что именно там, в едва виднеющемся неведомом калейдоскопе красок Ей откроется Ее предназначение. Желание это подогревалось не менее жгучим в прямом смысле новым ощущением. Какая-то могучая сила упруго, с молниеносно нарастающим ускорением начала толкать Ее. Поддаваясь этому усилию и своему желанию, Она устремилась вперед.
Движение и чувство, побудившее его, были настолько сильны, что Она оставила без внимания несколько острых выступов в стенках, которые, вонзившись в Нее, стали раскручивать Ее тело, оставляя на нем глубокие борозды. Но стенки кончились, и Ее тут же окружила какофония разновысотных звуков, главенствующим среди которых был резкий, отрывистый грохот, мгновенно раздавшийся позади и практически также быстро пропавший. Теперь первая партия принадлежала свисту, а точнее сказать – скрежету раздираемого Ее телом воздуха, который неожиданно оказался чудовищно плотным и упругим.
Все, что было вокруг, из-за ее огромной скорости и бешеного вращения, слилось в невообразимый пестрый коридор, туннель, раскрашенный еще вычурнее, чем палитра любого самого авангардного художника. Она пыталась вобрать, впитать в себя весь этот совершенно новый для себя мир. Ощутить его сквозь жар разрезаемого воздуха, грохот звуков и головокружение полета. Познать его и осознать. Не было сомнений, вот он – мир, бытие, для которых она создана. Здесь ее предназначение… Ее скорость восприятия нового мира могла поразить кого угодно, потому как на существование в нем Ей были отведены едва уловимые доли мгновения…
…Удар. Страшный удар. Шипение, хруст и еще какой-то непонятный, словно чавкающий звук – все сразу. И тут же – тишина и темнота. Вокруг – еще более новое и непонятное. Что именно? Вряд ли кто смог бы понять после столь стремительной и не менее разительной перемены окружающего пространства. Мир стал глухим, мягким и… сырым. Совершенно новое ощущение. И все. Ни движений, ни перемен, ничего…
…Как и прежде вязко потекло время. Период собственного бездействия и отсутствия действий вокруг был достаточно продолжителен. Точнее Ей не определить. И вновь метаморфозы окружающего мира были спонтанны. Внезапно, Ее коснулся луч света. Белый, яркий, ослепительный, режущий свет. Затем, что-то почти однородное с Ней (Она успела распознать это) обхватило Ее с боков и медленно, аккуратно потащило к свету. Мягкий и сырой мир покинут, но какой мир окружает ее теперь, Она не поняла. Казалось, вокруг только свет. Белый свет и больше ничего…
…Щипцы разжались, и пуля со звоном упала в эмалированную кювету. Медсестра салфеткой промокнула лоб хирургу. Он улыбнулся одними глазами, остальное скрывала маска:
- Ты потом отдай ему эту несостоявшуюся убийцу. Если б не в кость попала – не мы уже им занимались.
Кивнув в ответ, сестра выбрала инструмент и протянула врачу.
- Кость соберем чуток и будем шить. Как он?
- Давление и пульс – в норме, – отозвалась сестра.
Врач взглянул поверх матерчатой ширмочки: коротко стриженая голова, лицо – само спокойствие, глаза – закрыты. Если б не сплетение катетеров и капельниц вокруг – спит.
- Будем жить, солдат, - мысленно произнес врач и склонился над столом…
Свидетельство о публикации №205051700080