Мишка

 Праздники прошли… грустно. А еще грустнее оттого, что это были зимние праздники.
  Зимние – самые длинные. И самые оживленные. Вот когда начинается настоящая суета! Все носятся, как угорелые, Фабрика Исполнения Желаний работает и днем, и ночью, ну конечно, ведь эти ленивые помощники все оставляют на последний момент. В эти дни я сквозь окошко неотрывно смотрел на целый мир – в большинстве своем он становился ярким, наполненный хрустящей оберточной бумагой, мишурой и шоколадом. В самом деле, есть на что полюбоваться! А когда праздники конаются, становится скучно, начинаешь много думать. Мысли и воспоминания сами лезут в мою плюшевую голову, гонишь их, а они все равно лезут. Как назойливые мухи. Куда тут денешься? Вздыхаешь и впускаешь их… да, впускаешь. Ну вот, началось. Одно из них. Про то, как я появился на свет…
  Добродушное круглое лицо Мастера с длинными седыми, по мне так совершенно нелепыми усами, – вот было первое, что я увидел, когда мне пришили один глаз. Потом раздался детский смех, меня схватили маленькие ручки и подбросили в воздух; описывая в воздухе большую дугу, я чуть не угодил в чью-то огромную зубастую пасть – зубы так и щелкнули над моим ухом. Я шлепнулся на пол; тут же меня снова подобрал Мастер. «Линочка, это игрушка не для собаки», – сказал он. А Линочка, прыгая на одной ноге и показывая на меня пальцем, стала дразниться: «Мишка-Топтыжка, мишка косолапый!». Мне она почему-то не понравилась. И даже не потому, что дразнилась. А просто что-то злое было в ее маленьком носике, черненьких  глазках, даже в аккуратно заплетенных косичках. Вот так, я даже еще не знал, что такое злость, а уже почувствовал это. «Нет, это не моя Девочка», – подумал я. А мне так нужна была маленькая хозяйка. Ведь игрушка не может быть сама по себе. Игрушка должна быть чей-то. И, с того самого момента, как из обрезков ткани и ваты я превратился в Плюшевого Мишку, я остро ощутил потребность быть чьим-то. Так вот, мне пришили второй глаз, покрутили, осмотрели со всех сторон, одобрительно кивнули и посадили на полку магазина, где я стал ждать свою Девочку.
  И вот наконец она пришла.
  Она была похожа на ангелочка – маленького серьезного ангелочка – маленького серьезного ангелочка, который улыбался лишь уголками губ. Я сразу весь расфуфырился, выпятился на своей полке, стараясь ей понравиться. Но потом сразу сник, увидев, что ее окружают многочисленные слуги и нянечки. Да, ведь это был магазинчик для богатых господ, и покупали здесь игрушки гораздо красивее и роскошней меня. На маленького Плюшевого Медвежонка почти никто не обращал внимания. Зачем же его посадили на эту полку? Очевидно, для того, чтобы прикрыть его плюшевой спиной щель в стене…
  Но Девочка посмотрела на меня. Прямо в мои глаза-пуговки. Еще никто не смотрел на меня так, в глаза. Она сказала, что хочет именно меня.
  Хорошо, что у меня нет сердца, иначе оно разорвалось бы от нахлынувшего счастья.
  Одна из нянечек бросила на меня презрительный взгляд и стала кивать в сторону чудесной фигурки серебряной Дамы в маленькой карете, такой изящной и красивой; на туфельках этой Дамы поблескивали настоящие бриллианты. Но Девочка покачала головой и снова посмотрела в мои пуговки.
  Меня тогда купили, да и ту Даму тоже, и еще много чего.  Я оказался в роскошном дворце. Уж не знаю, чем я, такой глупый неказистый медведь, понравился моей Девочке, но она полюбила меня и всюду таскал за собой. Ее звали Мария, меня очень забавляло, что ее все время называли Великой Княжной – ну какая она великая? Малявка еще, малявочка.
  Моя Девочка росла, взрослела, раскрывала свои лепестки. Я знал всё – о чем она мечтала, как она умела любить…  Я всегда лежал у изголовья ее кровати, даже своим сестрам и брату она не позволяла играть со мной. Но однажды я понял: что-то не так. И это «не так» с каждым днем все росло. Я своей плюшевой шкурой чувствовал витающие в воздухе страх, ненависть, злобу. Они все теснее окружали дворец, и… в один день моей Девочки не стало.
  Нет, она не бросила меня, ее просто не стало. Как же это называется у людей?.. Нет, не помню… В общем, она сломалась так, что ее уже нельзя было починить. Я сразу это ощутил – как разорвалась невидимая связывающая нас ниточка. Потом я узнал, что не стало и ее  сестер, и братика, и родителей, они тоже сломались, вернее, их сломали, и я почувствовал себя страшно одиноким.
  Хорошо, что у меня нет сердца, иначе оно разлетелось бы на тысячи осколков от такой боли…
  Потом я (наверное случайно) с другими вещами, в том числе и с Дамой в бриллиантовых туфельках, попал в какой-то сундук. Лежал я там очень долго, прочти целую вечность, мне казалось, что меня куда-то везут. И действительно, я оказался на чужой земле, в незнакомом городе. И люди здесь были другие, и говорили она по-другому, но я быстро освоил их смешной картавый язык.
  В чьих только руках я не побывал! В старых и молодых, холеных и почерневших, ободранных. Со мной обращались хорошо и не очень, чаще всего не очень. В один прекрасный день я оказался у стайки босоногих мальчишек, которые хотели выпотрошить меня и сжечь на костре, чтобы посмотреть, буду я шипеть или нет. Но мне было всё равно. Моя милая Мария сломалась, ниточка лопнула, зачем мне теперь жить?! Единственное, о чем я жалел – что не могу зажмурить глаза, когда эти злые мальчишки поднесут ко мне свои огромные ножницы. Но вдруг… Что такое? Завязалась драка, и мальчишки убежали, утирая носы, а я оказался в других руках, пусть слегка шершавых и с обкусанными ногтями, но зато – добрых.
  На меня смотрела другая Девочка, прямо в мои глаза-пуговки, и серебряная ниточка, блеснув, опять натянулась.
  Она была немного старше Марии. Ее звали Вик – от имени Вероник. Моя новая Девочка не походила на ангела, скорее уж на мальчишку-сорванца. Она и одежду носила мальчишескую, и дралась не хуже любого пацаненка, и по деревьям умела лазить, как кошка. Ее семья была совсем бедной, моя Вик часто ходила босиком, потому что у нее не было туфель. Она всегда носила меня в своем мешочке за плечами, а смеялась так заразительно, что, казалось, само небо смеется вместе с ней. Я полюбил ее  не меньше Марии. Вик называла меня своим талисманом и продолжала носить меня всюду с собой даже когда повзрослела. Я опять был чей-то, я опять был счастлив! Но…
  Что-то опять становилось не так. И я был в ужасе от этого «не так», потому что из своей недолгой жизни знал: «не так» не предвещает ничего хорошего. Опять, как и тогда, из уст людей все чаща стало вырываться одно страшное слово – война. Я не понимал, что такое война, но по тону, по выражению лиц людей я догадывался, что это совсем плохо. Вик улыбалась все реже. Она уже давно не смеялась так, чтобы вместе с ней смеялось небо. Зато она стала частенько ходить куда-то по ночам, и конечно же, брала меня с собой – ведь я был ее талисманом. Правда, почти всегда я лежал в мешочке за ее плечами и не мог видеть, где я, но один раз все-таки увидел. Это было большое темное помещение, там при свечах сидели люди и рассматривали какие-то карты, а иногда рисовали странные рисунки, похожие на буквы. И моя Вик была среди них. Я помню тот день, когда ей дали какое-то задание. Я помню ее глаза в тот миг – они казались огромными, и огонек свечи плясал, отражаясь, в ее зрачках. Она сказала: «Наконец-то я смогу сделать хоть что-то». Девочка, моя маленькая взрослая Девочка…
  Дальше воспоминания идут какими-то отрывками… наверное потому, что я так не хочу это вспоминать…
  Я был у Вик за плечами, как всегда. Я находился где-то высоко в небе в жужжащей-тарахтящей машине, а потом стал падать вниз вместе с Вик. Сначала быстро, потом медленно, плавно. Вдруг раздались оглушительные хлопки, много хлопков. И вот тогда…
  Что произошло тогда? В тот момент я не понял. В моей плюшевой голове лишь ясно сохранились отрывистые голоса Вик и ее друга, с которым она вместе летела в жужжащей машине.
  «Вик, что с тобой? Нам нужно уходить отсюда!»
  «Не могу, Франсуа, я сильно повредила ногу».
  «Бежим, Вик, они уже близко!».
  «Я даже не могу встать… Беги, я тебя прикрою».
  «Я не пойду без тебя, я тебя понесу!».
  «Не будь дураком! Ты должен передать послание, иначе миссия провалена. Война есть война, тут не место для чувств, Франсуа. Я тебя прикрою, беги!».
  Парень побежал и вскоре скрылся за деревьями. Я сквозь дырку в мешке видел, что его лицо было мокрым от слез. А моя Девочка не плакала. Она стреляла, покуда могла, прикрывая своего друга. Потом ее окружили и схватили какие-то люди. Они что-то кричали, но не на смешном картавом языке, скорее уж лаяли, как собаки. Нас отвезли куда-то. Меня достали и разорвали на мелкие кусочки – искали что-то. Но во мне ничего не было, я ведь был просто талисманом. А потом то, что от меня осталось, выкинули на дорогу и втоптали в грязь. Почему я еще был способен думать, чувствовать? Не знаю. Во всяком случае мне было все равно, потому что я думал только о своей Девочке. Я знал, что ниточка, нас связывающая, тоже скоро порвется.
  А потом – темнота…
  А потом я очнулся здесь, вместе с другими игрушками, в этом маленьком уютном домике. Такой же, как и был, – совсем целый.
  Хорошо, что у меня нет сердца…
– Что ты опять загрустил, Медвежонок? – спросил меня седой старичок с острыми смешливыми глазами. Я уже привык к тому, что он был и похож, и не похож на человека – например, говорил, не шевеля губами и не открывая рта. Но главное, он слышал меня, слышал! Он был хозяином этого домика – это все, что я понимал своей плюшевой головой.
– Всё то же…
– Грусть твоя понятна, – сказал хозяин домика. – Ведь ты не только потерял своих Девочек, но и даже не можешь поведать миру их историю.
  Я мысленно усмехнулся. Как всегда, он был прав, хотя об этом я даже не задумывался, не понимал, что же меня так гложет.
– Для живых людей великая русская княжна и героическая французская разведчица безвестно канули в минувшем веке.
– Несправедливо! – воскликнул я. – Они заслуживают памяти гораздо большей, чем те люди, которые убивают, разрушают, уничтожают мир. Многих из них помнят, а Девочек забыли.
– Маленький Медвежонок, – ласково сказал старичок. – Ты мало что понимаешь в этом мире, впрочем, не больше самих людей. Человечество любит возводить отдельных себе подобных персон в ранг великих, даже пишет о них многочисленные книжки. Причем величие вовсе не измеряется благородством души, отнюдь – вкладом в мировую историю. Ох, какие же глупцы! Они не знают, что их блестящие победы в войнах и гениальные открытия не значат ровным счетом ничего. А вот на самом деле ход истории чаще изменяют простые безвестные люди. Вот, одна норвежская рыбачка, жившая во времена заката королей. Она лишь ловила свою рыбу, вязала беднякам теплые вещи, раздавала детишкам сладкие пирожки и рассказывала сказки, но ее дух и деяния сделали мир настолько добрее, что чуть отсрочился конец света. Вот оно как! Вик и Мария остались в забвении для людей, но не для мира…
– Когда я смогу их увидеть? – с надеждой спросил я.
– Погоди, твой срок службы еще не окончен. Совсем скоро ты снова окажешься среди людей, в маленьких ручках еще одной Девочки…
– Нет! – тихо простонал я. – Я не могу больше. Я не хочу еще одной утраты.
– Тебе суждено быть талисманом великих Девочек, – усмехнувшись, сказал хозяин домика. Его глаза, под седыми кустистыми бровями, удивительного цвета неба, были теплыми и слегка лукавыми. – Непростая миссия для маленького плюшевого медвежонка. Потому ты и попал в этот домик, здесь собраны самые необычные игрушки… Но уверяю тебя, эта Девочка станет великой, но она не будет несчастной. Вы не расстанетесь и когда-нибудь вместе придете ко мне, и тогда уже ты сможешь быть с остальными.
  «Слишком все сложно для моей плюшевой головы», – подумал я. Но грусть уже отпускала, зрела радость, такая большая радость, что она едва помещалась в моем игрушечном теле. У меня будет еще одна Девочка! И мы с ней уже никогда не расстанемся! Я снова буду чьим-то, снова услышу детский смех. Интересно, на каком языке она будет говорить? Какие у нее будут волосы, глаза, улыбка? Кем она станет?
  Старичок смотрел сквозь стены домика куда-то вдаль. В уголках его глаз пролегли морщинки, он снова усмехнулся, не шевеля губами, и сложно было понять, какая это усмешка.
– Ты только глянь, что они вытворяют, – вполголоса сказал он. – Нет, поистине, это сумасшедший мир.
– Да, да, – вдруг вспомнил я. – В доме маленькой Вик говорили, что он такой потому, что был создан всего за шесть дней.
– Ну вот они – люди! Много они понимают! Каждый день сотворения додумались приравнять к своему обычному дню. Им-то невдомек, сколько тысячелетий длился один такой денек… А за седьмой день, пока за ними не было присмотра, натворили такого, что хоть за голову хватайся. Ладно, хватит, отдых закончился, пора начинать восьмой день создания…
– Подождите, – позвал его я, когда он почти собрался со скоростью света оказаться в гуще людской неразберихи. – Я, конечно, почти понял то, что вы мне сказали насчет памяти людей и все такое прочее… Но мои Девочки… Я хотел бы, чтоб о них немного вспомнили и в человеческом мире…
– Будь по-твоему. – Хозяин домика уже исчез, но откуда-то сверху был слышен его голос. – Кто-то из людей узнает. И он них, и о тебе.  Просто однажды какой-нибудь человек возьмет ручку и напишет все, что было, на бумаге. Он не поймет, откуда это взялось, сошлет все на вдохновение и представит это как сказку. Все так и будет, маленький медвежонок! Ты ненадолго одинок. Ведь только что, сквозь целую вселенную с ее звездами и планетами, до меня донесся первый плач твоей маленькой Девочки…