На забытом Богом полустанке...

...Собственно, называлось это место так — Полустанок. Странное название для почти заброшенного, полуживого аэродрома, затерянного среди сибирской тайги. На краю короткой взлетной полосы, рассчитанной только на «аннушку», — вросшая в землю избушка, которая доживала свой век вместе со «станционным смотрителем», забывшим данное ему родителями имя — вот уже лет сорок он был для всех просто Егорычем...

***
Вьюга заметала предпредпоследний декабрьский день. Солнце почти скрылось за дальней сосной. Аэродром совсем замело, да и кому он был, по большому счету, нужен? В ангаре, располагавшемся чуть в стороне от взлетной полосы, стояла старенькая «аннушка» — на всякий случай.. Егорыча определили «смотрителем» ВПП почти из милости, дабы получал он хоть какую-то прибавку к невеликой пенсии. По совести говоря, пенсии хватало Егорычу за глаза — чего ему покупать в этой глубинке? Когда-то Егорыч отправлял прибавку в Город — единственной и поздней, а потому особенно любимой, дочери Алевтине. Но вот уже третий год от нее не доходило ни одной маломальской весточки, а почтовые переводы неизменно возвращались с пометкой «адресат выбыл». А куда — не сообщалось.
«Совсем закисну тут... — подумалось смотрителю. — За елкой сходить, что ли? Новый год-таки на носу...» Заставил себя подняться с лежанки, набросил старенькую дошку, натянул валенки, захватил топор и вышел в мороз.
Елку выбирал долго, со знанием дела (куда подевалась апатия?), но спустя час, уже в избушке, снова ничего не хотелось. То ли тепло разморило старика, то ли равнодушие к жизни уже настолько въелось в душу, что вытравить его было невозможным.
Только утром следующего дня Егорыч заставил себя вытащить из-под лежанки посылочный ящик со старыми елочными игрушками, переложенными ватой, — тот самый ящик, в котором его Алевтина лет десять назад прислала городские деликатесы. Еще несколько стеклянных шаров лежали между рамами — в том ящике места для них не оказалось, а других в избушке не было.
Под тусклой лампочкой в сорок ватт (что ж делать, если в поселковый магазин завезли именно такие?!) шары, сосульки и зверюшки тоже казались тусклыми и невыразительными. Единственной радостью Егорыча до сих пор оставался древний, еще дедовский, самовар. Дед в свое время наказывал внучку: «Чтоб горячее был, в яркости его держать надобно, блестел чтоб».
В самоваре отражалась зеленая хвоя...

***
«От заметает!» — подумал Егорыч, схлебывая с блюдца терпкий чай. Аля-Алевтина в последний приезд к отцу — лет пять назад — пыталась отучить его пить чай, как говорила она, «с блюдцем вприкуску». Но не смогла. Егорыч тогда обиделся:
— Мы с блюдца пьем, отцы с блюдца пили, деды пили... Ты мне городские привычки тут не прививай!
Аля взвилась — мол, чем тебе город не нравится? Спорить-ругаться не хотелось, и Егорыч промолчал. Ну и дочка в бутылку не полезла, слава Богу.
...Скрип снега, хорошо слышимый в морозном воздухе, перешел в скрип двери («Все руки не доходят смазать», — некстати подумал Егорыч).
— Есть кто?
Судя по голосу, мужику было лет сорок (хотя кто знает, сколько на деле?).
— Заходи, мил человек! Только сперва ноги обмети. Да и дверь закрой, выстудишь мне тут все...
— Ладно, старик, не вякай, — довольно миролюбиво бросил вошедший. — За две минуты хрен тут застудишь...
— А ты юморист, как я погляжу, — тоже миролюбиво отозвался Егорыч. — Разоблакайся да садись чай пить — самовар-от огнем горит.
Дочка из Города грозилась привезти чайник на электричестве, но так и не удосужилась. Егорыч сперва ждал, а после перестал. Самовар — он привычнее.
— Ты не следователь, чтоб я перед тобой разоблачался.
— Че злой такой? Как зовут?
— Юрий Сергеевич. Для тебя, старик, просто Юра.
— А я уж лет сорок — Егорыч. Ну и каким тебя ветром занесло?
— Как ни странно, старик, попутным. Замело в вашу дыру... Долбаная вьюга...
— А че ты хочешь, мил человек? Это тебе тайга, а не Африка...
— В Город мне, старик, надо. Позарез. В поселке мне сюда рукой махнули, — мол, Город там. А в него, оказалось, пойдешь, — тебя не минуешь.
— Не минуешь, — согласился Смотритель. — А чего там забыл-то? Да ты садись, пей.
— Так Новый год завтра... А чего покрепче не найдется?
— Н-да, как бы не обморозился, — снова согласился Егорыч.
— Так наливай, старик! Чего ждешь?
«Нагловат», — заметил про себя Смотритель.
— ...Ну че, дернули!
— За что, Юра?
— За любовь, старик! За любовь.
— Выходит, Новый год с любовью встречать собрался?
— Не с Любовью, старик, а с Аллой.
— Симпатичная, поди, девчонка? — спросил, поддерживая разговор. Хотя привычнее было молчать.
— Не то слово... Ну, дернули, старик, а то простынет. ...Слушай, как тебя?.. Егорыч, что ли?.. Ты бы гирлянду хоть зажег... Тускло у тебя, как в подвале.
— Да где ж я тебе ее возьму? — удивился Смотритель. — Это ж тебе не Город...
— Ну и забрался ты, старик...

***
— Ну че, согрелся?
— Согрелся. Слышь, Егорыч, мне нужно в Город. Ты понял?
— Понял. И что?
— А то, что ты мне поможешь.
— ...
— Старик, ты не понял!
— Глянь за окошко, — сказал спокойно, не обращая внимания на явную угрозу в голосе странного гостя. — Куда ты в такую хренотень? Заметет за милую душу. Только весной оттаешь. Не ты первый...
— Старик, добудь мне лошадь! Внакладе не останешься...
Егорыч глянул в решительные глаза гостя, на его бритую голову с отчетливым шрамом.
— Совсем сдурел, Юрка! — Смотритель покачал головой.
«Нет, конешно, оно понятно все. Любовь там... праздник... Но задувает-то дай Бог!..»
— Завяз ты, Юрка, здесь. Башкой-то подумай — разве ж тут лошадь пройдет? Завязнет через сто шагов...
Гость выдернул из кармана пухлый кошелек, швырнул на стол:
— Твое! Завтра я должен быть в Городе.
— Сядь!
Голос прозвучал неожиданно резко. Юра опешил — настолько быстро свершился переход от старичка-«моховичка» к уверенному в себе мужику.
— ...Сядь! К Новому году все одно не поспеешь. Попал ты, Юрка! Здесь деньги не решат ни хрена. Это тебе не Город. Это тайга.
Последнее слово Егорыч произнес с большой буквы.
— Пешком дойду!
— До Города полсотни километров, дурень! И то — короткой дорогой. Это летом. Или осенью. А так — все восемьдесят. Ты сюда-то как добрался? С неба свалился?
Юрка неопределенно махнул рукой:
— «Крузер» мой завяз... там... Да и хрен с ним!
— Ну видишь... Сколько лошадей в твоем «Крузере»? Штук двести? А ты на одной хотел...
Гость обхватил руками голову.
— Да ты успокойся, Юрка! Давай-ка я самовар взбодрю... Любишь сильно, вижу. Ну что ж поделать, любовь не все может...
— Любовь не всесильна, говоришь? — проговорил гость задумчиво. — Что ж... посмотрим...
— Вот и я говорю — посмотрим... — Егорыч снова превратился в старичка-«моховичка».
— Да отстань, старик, со своим альбомом! — отмахнулся гость. — Вот я чужих фоток не видел! Будто мне своих не хватает... Рассказал бы лучше чего-нибудь. Не всегда же эту поляну сторожил...
— Поляна!.. — обиделся Егорыч. — Поляна!.. Да че ты понимаешь!
— Да ладно, старик, мы ж не кошка с собакой... Прости, если обидел... Сам представляешь... К невесте своей тоже, небось, на свидание бегал — плевать было, ночь-полночь... дождь... снег...
— Не бегал, — не согласился Смотритель. — Летал.
— На крыльях любви, — усмехнулся Юра.
— На самолете, дурень!
— Из ума выживаешь, старик?
За окном продолжало завывать.
— Летал! — упрямо повторил Егорыч. — Я ж летчиком был... По дурости, правда, по пьяне заснул в сугробе. Ногу отморозил. Палец ни за грош оттяпали. Ну и комиссовали, соответственно. И сюда определили.
— Смотрителем, что ли?
— Ну...
— Слышь, старик, а вон там чего за сооружение?
— Это, что ли? Ангар старый.
— А в ангаре чего?
— Э-э, Юрка, ты чего это удумал?!
— В ангаре, говорю, чего? Только не финти, старик!
— «Аннушка»... Да ему сто лет в обед...
— А ты самолет в воздух поднимешь? Силенок хватит?
— Сдурел, Юрка?! Что значит — силенок хватит? Я что, руками его поднимать должен?
— Поднимешь? Ну?..
— Сдурел, — окончательно констатировал Егорыч.
— Старик, меня Алка ждет, ты понял, нет? Уже купила все, приготовила... наверное, уже часы считает до встречи, а я тут с тобой... Люблю я ее, Егорыч, понимаешь?!
Снег... снег... снег... снег...
— Мы с тобой до первой сосны... Да и не летал я уже лет тридцать...
— Дьявол! — Юрка метался от стены к стене.
— Сядь! Мальчишка...
— Ладно, старик, давай свой альбом! Посмотрим. А то я свихнусь.
— Вот это дело. А я пока самовар взбодрю...
— Да сколько можно?! У тебя ж удобства во дворе, не набегаешься... Обморозишься весь...
— А ты пешком собирался, — напомнил Егорыч.
— Ладно, старик, проехали. Рассказывай. Жены-то нет, что ли?
— Уже нет. Дочка осталась. Одна. Поздняя она у нас. Алевтина... Аля...
— А где сейчас?
— Да кто ж знает? Где-то в Городе. Со старой квартиры съехала. Замуж, небось, выскочила. ...Совсем забыла старика. Сколько уж лет носа не кажет...
— Дура! Прости, старик... Я-то своих навещаю. Забывать родителей — последнее дело.
— А может, дети пошли... и не вырваться, — не согласился Егорыч.
— Ну написать-то хоть могла?
— Могла... — вздохнул Смотритель. — Да мало ли чего?..
— Ладно, старик, давай свой альбом.
— А чего, самоварчик-то взбодрить?
Юра посмотрел на Егорыча, хотел сказать что-то жесткое, но только рукой махнул:
— А давай, старик, мути! Небось не замерзнем на двор бегать...
— А эта... Алка твоя... кто такая, откуда?
Гость помолчал. Сказал наконец:
— Да Бог знает... О родных — ни слова. Ну и я не лезу. Мало ли что... Может, пьянь какая... Может, забыть хочет. Всякое бывает.
— Бывает, — согласился Егорыч. — И не обо всем расскажешь. Иной раз хочется поговорить с человеком, а думаешь: вдруг не поймет? И опозоришься на старости лет.
— А чего ты, старик, будто летчик, а говор у тебя не летчицкий, а деревенский совсем?
— Слышь, Юрка, я тут читал пословицу такую: мол, можно вывести девку из деревни, а деревню из девки — ну совсем никак. А может, и не надо, а?
— Это да, — согласился гость. — Вот мне иногда и кажется, что Алка моя — из деревни. Может, конечно, и в городе выросла, но уж предки — точно деревенские.
— А чем тебе деревенские плохи? — обиделся Егорыч.
— Да нет, ничем. Боюсь только иногда — ляпнет моя Алка чего-нибудь не то. Или невовремя.
— Но все равно вить любишь?
— Все равно, — мотнул головой Юрка.
Помолчал. Раскрыл альбом. Лениво перелистал первые страницы. Старик вещал, тыча пальцем в фотографии:
— Это мы с женой... Это отец мой... Матушка... А вот Алька моя... это ее в школе Алькой звали... Алевтина она... Год ей здесь... чуть больше... Это она в школе. Училась как Менделеев.
— Это как? — Юрка неожиданно улыбнулся.
— Хорошо, значит.
— А откуда ты, Егорыч, знаешь, как Менделеев учился?
— Плохо б учился, разве ж таблицу свою придумал бы? — почему-то обиделся старик.
Он хотел было перевернуть страницу, но гость придержал старикову руку.
— Стоп, Егорыч! ...Как, говоришь, твою дочь зовут? Алевтина?
— Знамо дело, Алевтина! Как же еще, коли так с женой назвали?
— Алка это. Моя Алка. Слышишь, старик?
— Алевтина! — упорствовал Егорыч.
— Алла она по паспорту. Кондратенко. Ну?
Глянул на стариковы руки. Их била мелкая дрожь.
— Значит, правда... — упавшим голосом проговорил Смотритель. — Не понравилось, выходит, имя. И поселок наш...
В груди его что-то заклокотало. Гость положил руку на Егорычево плечо.
— Не бери в голову, старик! Всякое бывает... Слышь!
— Ты б че рассказал мне о ней, а? — помолчав, произнес старик.
Егорычев тон перешел на просительный.
— А смысл? — не согласился зять. — Зачем тебе на родную дочь смотреть чужими глазами? Лучше своими посмотреть. ...Чего ты, старик?
— Пошли, Юрка! — бросил Егорыч. — Подмогнешь. Одевайся!
— Че делать-то?
— Поляну от снега очищать!
Фраза прозвучала яростно. Зло. По взгляду зятя сообразил: тот понял все.
— Сдурел старик, — тихо констатировал Юрка. — Погоди, Егорыч, все уляжется, и я тебя отвезу в Город. Или сами сюда заглянем. Алке я шею намылю... Ты хороший мужик, старик!
— Лопату бери! — будто не слыша, распорядился Егорыч. — Слава Богу, перед самым снегопадом полосу очистил. А так бы мы с тобой неделю провошкались...
Снег прекратился, но ветер задувал все так же, а иногда казалось — еще сильнее.
— Эй, зятек!.. Ты же мне вроде как зять приходишься?..
— Ну... вроде как. Мы ж с Алькой твоей не расписаны... Да и не живем пока толком. К весне коттедж построю, тогда уж и перевезу. А че б мне и тебя, старик, не перевезти, а? Поди, места хватит?
— Болтаешь больно много! Потом поговорим. Ты давай-ка снег сгребай!
— Старик, может, не надо, а? Хрен с ним, с Новым годом! Объясню, поймет.
— Я пять лет ее не видел, понял?
— Хорошо, старик, молчу. Работаю. ...Взмок весь. ...А ты долетишь? Не грянем с тобой где-нибудь посреди тайги без оркестра, а?
— Типун те на язык, Юрка! Помолчи!
— Успеем. ...Авантюрист ты все-таки, Егорыч!
— А летчик и должен быть немного авантюристом.
— Сомневаюсь, старик. Но может, ты и прав. Посмотрим. ...Ну и дыра тут у вас!..

***
— ...Ложись, Юрка. Хорошо сегодня поработали. Завтра с утречка встанем, брюхо набьем и — вперед.
— А сядем-то где, подумал?
— На речке. Или еще где. Сядем где-нибудь. Я на поле сажал.
— Все-таки, старик, ты авантюрист, — вздохнул Юрка.
— Спи! — рассердился Егорыч. — Сядем. Я Альку пять лет не видел...
— У тебя хоть там парашюты есть?
Старик лишь покрутил пальцем у виска.

***
— ...Егорыч, что ли, полетел?
— ...Глянь, крылом махнул!
— ...Он этого в Город повез. Тому, слышь, Новый год в Городе встретить приспичило.
— Денег, видать, немеряно, вот и заплатил...
— А Егорычу на хрена столько? Солить?..
— Все дочери копит... А она хвостом взмахнула — ищи-свищи...

...«Аннушка» сделала последнее «прощай» правым крылом и скрылась за кромкой леса...
13 — 14.05.05.