Вадим Сыромясский. Весна победы

Мир с воодушевлением отметил 60-летие победы над гитлеровской Германией и фашизмом в целом. Уходят ветераны. Отодвигается горизонт истории. Но еще не все усвоили ее уроки. Люди приходящих поколений ищут достойные пути примирения и сотрудничества народов.


Я вспоминаю весну 1945 года. С утра взошло яркое слепящее солнце, и, приблизившись к зениту, так сверкало и палило, как это бывает в средине лета. Бездонная синева весеннего неба тревожила душу и будила тревоги и сомнения: неужели закончилась тьма, и пришло то долгожданное, почти уже не реальное, о чем сердце человеческое томилось долгие четыре года.  “Победа!” – неслось с улиц и дворов. “Победа!” – хватаясь за сердце, с придыханием шептали заждавшиеся матери и невесты. “Победа” – слышалось в необычно громких и протяжных гудках паровозов. Это машинисты не могли сдержать торжества своих чувств. На привокзальной площади незнакомые люди со слезами на глазах обнимали и целовали друг друга. До позднего вечера шумело и волновалось это людское море, раздавались выстрелы, хлопки, в небе вспыхивали и медленно гасли огни ракет. В ночи где-то далеко слышались песни подвыпивших компаний.
Наша уличная детская ватага, сплотившаяся за годы оккупации в сплоченный коллектив, собралась в саду за моим домом и находилась в поиске решения, как присоединиться к всеобщему ликованию. Собрав ветки и прошлогоднюю траву, разожгли грандиозный костер и уже приготовились начать сражение горящими головешками, как появился наш главный заводила Сашка Горев с ведром аммиачной селитры и уведенными с воинской рампы пироксилином и порохом. С последними мы уже давно экспериментировали. Извлеченный из артиллерийских снарядов пироксилин в виде длинных макаронин зажигался с одной стороны и подброшенный в воздух шипел и искрился не хуже любой шутихи. Порох не производил соответствующего моменту эффекта, и мы стали развлекаться, окуная зажженные в костре палки в расплавленную селитру и подбрасывая их в воздух. Это выглядело  впечатляюще. Во время исполнения одного удачного броска капля горящей селитры попала мне на руку, и послышался звук, как будто жарилось сало на сковородке. Прибежала мать. Компания сникла и разбежалась по домам, якобы обедать и собраться опять после обеда, так как Сашка обещал принести еще один сюрприз. Родные мои сокрушались, принимали экстренные меры, но, учитывая обстановку всеобщего ликования, не стали строго спрашивать. Отметина на руке осталась на всю жизнь и давала мне возможность с гордостью ее демонстрировать в течение долгих лет на празднике победы. После обеда, как и было условленно, команда в полном сборе сосредоточилась в сквере дорожной поликлиники, примыкавшем к моему дому. Сашка принес лопату и ведерко с карбидом кремния, который применяют в автогенных аппаратах. Быстро выкопали круглую яму, которую накрыли 200 – литровой бочкой без крышки. Отклонив бочку в сторону, высыпали в яму карбид и по примеру главного распорядителя пописали на него, кто сколько смог. Когда карбид зашипел, Сашка бросил туда зажженную спичку, плотно захлопнул бочку на место и скомандовал отбегать к забору. Под бочкой что-то заурчало, сама бочка задрожала мелкой дрожью и вдруг со страшным ревом устремилась в небо. Поднявшись на высоту метров двадцать, она остановилась, завалилась набок и с грохотом обрушилась на подворье соседей Никитиных. Побледневшие от звуковых эффектов и проклятий бабы Никитенши испытатели бросились врассыпную. Этот запуск, очевидно, можно считать преддверием космической эры.
А рассказанный сюжет говорит о том, как свободно, изобретательно и инициативно было младое поколение военного лихолетья. В свои неполные десять лет я, как и многие мои сверстники, был уже достаточно умудренным жизнью человеком. Перед моими глазами разворачивалась великая вакханалия глумления над человеческим духом и плотью, потери родных и близких, голод и безысходность взрослых перед ужасным молохом. Я уже не раз смотрел в глаза собственной смерти, переживал горе окружающих, и в моем детском ранимом сознании росла ненависть к обидчикам. В первый же день оккупации я попал под пулеметный огонь двух летящих на бреющем полете немецких бипланов. Играя во дворе собственного дома, я услышал приближающийся звук и с ужасом увидел приближающихся двукрылых машин с черными силуэтами пилотов в кабинах. В страхе бросился бежать по улице к соседнему дому, где находилась моя пришедшая только что из роддома мать. Прозвучали короткие очереди, и пули прошелестели по зеленой изгороди сада и затем протарахтели по крыше дома. Сердце беглеца готово было выскочить наружу. А беда прошла мимо. Первой расположилась в нашем квартале венгерская воинская часть. Они разорили мастерские путевого хозяйства и разбросали вокруг их имущество. Я нашел и попытался вскрыть пороховую сигнальную петарду, последовал взрыв, горячей волной мне обожгло физиономию, которая от застрявших в коже порошинок стала похожа на сдобную булку с маком. Совсем как у нынешнего нашего президента. По милости судьбы остались целыми глаза, на которые взрывная волна спроецировала тень от большого молотка, который я держал в руках. На мое счастье в расположенной поблизости венгерской медсанчасти оказался толстый добродушный врач, который уступил мольбам моей обаятельной мамы и вернул меня к жизни. Следующий сюжет относится уже к  лету 1943 года. Я стоял на перекрестке нашего переулка и главной улицы и наблюдал впечатляющий заход солнца. А из окна второго этажа комендатуры  два солдата развлечения ради три раза стреляли в меня и трижды промахнулись. Проходивший мимо старик попытался выковырять пули из оштукатуренной стены дома, махнул рукой и велел мне немедленно бежать домой. Весной  1944 года, когда дела у оккупантов стали совсем неважными, у ворот нашего дома остановился мотоцикл с двумя мотоциклистами. Один из них, не заглушая мотора, соскочил на землю и побежал в санитарную часть. Я в это время вышел за калитку, чтобы узнать, не к нам ли они пожаловали. Возвращаясь, солдат схватил меня за шиворот и бросил на землю.  Лежа на спине, я с ужасом видел, как на меня накатывается, угрожающе увеличиваясь в размере рифленое переднее колесо мотоцикла. В тот момент, когда мое сознание начало меркнуть, мотоциклист резко вывернул руль и, прибавив газ, рванул в сторону. До моего слуха как будто бы из колодца донесся гадкий жестокий смех.
Но не ко всем судьба была милостива. Собравшись у окна нашего дома, вся наша семья наблюдала, как, заворачивая с главной улицы города, к песчаным карьерам шла бесконечная колонна городских евреев. Расстояние позволяло различать лица идущих. Вот идет, отрешено глядя перед собой, высокий с лохматой шевелюрой известный всему городу мясник Краков, деловито семенит благообразный доктор Зайчик, который вылечил мою мать от туберкулеза легких, в последних рядах, опустив голову, идет классный руководитель моего старшего брата.  Можно было также различить знакомые лица и идущих по тротуару с винтовками наперевес. Это были лица призывного возраста, которые не оказались в рядах отступавшей собственной армии. В наше время торжества плюрализма они будут отнесены к числу противников ненавистного сталинского режима.
С содроганием души вспоминаю, как в морозное январское утро первого года оккупации моя трепетно любимая мама вернулась с рынка в ужасном состоянии, которое можно было бы назвать потерей сознания или, скорее, потерей рассудка. На короткое время приходя в себя, она обречено повторяла: “Боже мой! На дворе такой страшный мороз, а он в носках, и ноги примерзли к земле”. Все домашние суетились, не зная, чем ей помочь. Позже выяснилось, что на воротах рынка был повешен молодой человек, который ухаживал за ней в их ранней юности. Тело провисло, и ноги вмерзли в землю.
Однажды, уже летом, выйдя за ворота, я увидел страшную картину. Наши соседи старики Ивановы в смятении тащили старую детскую коляску, в которой находилось завернутое в старое одеяло то, что недавно называлось забиякой Виталиком. При каждом толчке тележки завернутое в одеяло кровавое месиво вздрагивало, и на меня смотрели молящие от невыносимых страданий огромные карие глаза забияки. Эти глаза будут преследовать меня до конца дней. А дело было в том, что он, как и многие из нас, цеплялся за борт проезжающих мимо машин, чтобы прокатиться до поворота, где они обычно притормаживали. В этот раз немецкие солдаты схватили его за руки и на ходу выбросили  на каменистую дорогу.
Страдания и потери продолжались еще длительное время после окончания военных действий и торжества победы. Ожесточившиеся за время войны мальчишки сбивались в агрессивные банды и вели жестокие сражения улица на улицу, город на слободку, красные на белых и так далее. Калечили друг друга и постепенно разряжались от накопившейся ненависти. В подобных сражениях азартно участвовал и автор этих строк.
В конце апреля 45 года солнечным прохладным утром сидели мы с приятелем на заборе бывшего гестапо и наблюдали за эксгумацией останков молодежной подпольной группы, расстрелянной и захороненной во дворе этого заведения. Вдоль забора уже был вскрыт длинный ров, вдоль которого было выставлено около двух десятков красных гробов. В зловещей тишине работавшие внизу люди извлекали трупы изо рва и укладывали в гробы, обмениваясь только короткими понятными им жестами. В крайний от нас гроб уложили тело совсем юной девушки, и набежавший ветерок играл локонами ее посеревших волос. Когда рабочий совковой лопатой собрал ее внутренности и осторожно высыпал их в гроб, я задохнулся от рыданий, спрыгнул на землю и долго бежал прочь от этого места, не отдавая отчета, что  делаю.


Победно закончилась война, отгремели салюты, и начался тяжелый и мучительный процесс залечивания ран  и восстановления порушенного уклада жизни. Через нашу станцию пошли бесконечные составы возвращающихся домой победителей. Первым на пороге дома появился старший брат, на которого два месяца назад пришла похоронка. Его уже оплакали и мысленно похоронили на поле боя за свободу Румынии. Оказалось, что снаряд попал в писаря, которому сдали документы перед атакой. Разбросанные по полю окровавленные документы после боя собрали и разослали родным. Следом прибыл наш кормилец – мой отчим. Ему улыбнулось воинское счастье дважды: первый раз, когда он прошел невредимым от Николаева до Берлина и второй раз, когда через Польшу возвращался домой. Их состав задержали на какой-то станции в чистом поле, а впереди идущий состав с участниками взятия Берлина пустили под откос польские оппозиционеры. А гордость и любимец семьи дядя Костя, работавший директором украинской школы в Переяславле, останется вечной раной навсегда. Как выяснится после долгих запросов, он был оставлен как знающий четыре языка для подпольной работы, предан соседями и казнен в Бабьем Яру.
Поздними вечерами после дневных забот родители усаживались перекурить по последней и рассказывали, что им пришлось пережить вдали друг от друга. А я, потеряв сон, прислушивался к их рассказам. Отчим рассказывал о жестоких, каких только он видел, боях в Пруссии, где капитальные оборонительные рубежи немцев надолго задержали победный марш наших войск. Удерживая передовые рубежи, наши солдаты сидели уже третий месяц в окопах, которые заливали непрерывные холодные дожди. В слякоти, холоде и крайнем напряжении человек сатанел, проклинал своих и чужих и готов был – только бы вырваться – бежать навстречу неминуемой гибели. Но командование сдерживало стихию. И только тогда, когда артиллерия и авиация сделали свое дело, натянутая тетива распрямилась. С неописуемой яростью и жестокостью наши войска набросились на прусские населенные пункты, брошенные их армией. Мать при этом заметила:
- Говорят, что наши уж очень бесчинствовали, глумились над женщинами.
- Какие там женщины? Озверевший наш солдатик заскакивал в первый попавшийся дом и сразу автоматной очередью крушил символ бюргерского благополучия напольные часы и зеркала до потолка и уже потом ошалело искал глазами, что есть в доме живого, давал последнюю очередь и сразу бежал дальше. Немки добровольно предлагали себя, но это был не тот случай.
Запомнился также рассказ о случае в белорусском лесу, свидетелем которого оказался отчим. По лесной дороге двигался патруль военной комендатуры. Сбоку из лесной чащи вышли два солдата взвода зачистки. Под дулами автоматов они вели трех пленных в обтрепанной немецкой форме и без головных уборов.
- Кто такие?
- Братья по крови – беглые власовцы, товарищ лейтенант.
- Ага, давно мечтаю поквитаться с такими гадами! Сходи с дороги под дерево!
Пленные отошли к дереву, и два, которые постарше, опустили головы так, что волосы упали на глаза. Третий, совсем молодой и упитанный, испуганно смотрел в глаза лейтенанту, и, когда тот снял автомат с плеча, бухнулся на колени и запричитал:
- Братцы, не убивайте меня, я хочу жить. Я буду вам строить мосты и дороги, буду бить камни в каменоломне, только, пожалуйста, не убивайте меня.
- Вот когда ты запел! А когда ты жег мой дом, убивал мою жену и детей - малолеток, ты не думал, что они хотят жить. Встань с коленей, подонок!
Прозвучала автоматная очередь, и патруль продолжил свой путь.
Дослушав, мать помолчала и потом сказала:
 - Боже, столько крови пролито. Надо ли было им еще добавлять.
- Видно, надо было, - философски заключил отчим и нервно закурил следующую папиросу. 


Итак, сегодня 9 мая 2005 года. Праздник Великой Победы, который мы отмечаем в 60-тый раз. Мы отмечаем 9 мая, они – 8 мая, а некоторые считают его наследием коммунистической эпохи и праздником несуществующей страны. Прибалтийские бароны, потерявшие гражданское достоинство, из корыстных меркантильных побуждений объявили свое освобождение от нацизма советской оккупацией и чествуют свою дивизию СС. Разумеется, милого их сердцу Гитлера они освободили от неприятного ему звания агрессора и оккупанта. У малых стран, отпочковавшихся от Союза, возник острый синдром мифической независимости и свободы. Свободы выбора себе хозяина.  И в этом состоит драматизм и жестокость исторического момента.
Вспоминается весна 1969 года. Оттепель. Группы советских туристов путешествуют  по сказочным землям Австрии. Инсбрук. По программе мы присутствуем на главной площади города на торжествах, напоминающих празднование Дня Победы у нас на родине. Нам рассказывают, что это официальный государственный праздник, когда австрийцы отмечают победу их генерала Гоффера над войсками Наполеона. Считают, что Гоффер был первым, кто одержал победу над амбициозным завоевателем  Бонапартом  в одной отдельно взятой битве. Площадь быстро заполняется народом, идут семьями, группами, самостоятельно шагающими молодыми и пожилыми людьми. Царит общее оживление и явное ожидание чего - то главного. Играют оркестры. Девушки, одетые в форму маркитанток с бочонками на ремне через плечо разносят сливовый самогон и угощают гостей праздника. У мужчин всех возрастов это вызывает веселое возбуждение. В полдень на площадь выходят колонны экстравагантно одетых вооруженных мужчин. Эрика обращает наше внимание:
- Это идут боевые дружины с высокогорных тирольских долин. Обратите внимание: каждая дружина имеет свой штандарт и оригинальную форму.
Зрелище действительно впечатляет. В колоннах, гордо выпрямив спины, вышагивают почтенные старики, высохшие и почерневшие от загара. В руках у них какие-то музейные виды оружия от мушкетов и пищалей до современных винтовок, на груди – обилие каких-то ленточек и боевых наград. Публика тепло и весело приветствует этот парад ветеранов. Молодой ученый из нашей группы пытается объяснить сопровождающей нас пенсионного возраста обаятельной фрау Эрике, что у нас дома тоже очень много внимания уделяют ветеранам мировой войны, победившим фашизм.
- А, Гитлер! У нас тоже это было, когда мы стали провинцией Германии. Но наши гордые тирольцы не склонили голову перед тираном. Вы себе представить не можете этот ужас. Просыпаемся однажды утром, а радио вместо вальса Штрауса играет эти кошмарные бравурные марши!
Мне очень хотелось заверить эту милую даму,  что мы действительно не можем представить себе этот ужас. По окончанию парада все направляются в храм, где будет молебен памяти храброго генерала и его войска. Я стою на освобожденной от кресел площадке храма, окруженный массой благоговейно притихших людей, поднимаю голову к сводам и слушаю, как архиепископ по-немецки беседует с богом. И думаю о том времени, когда наша церковь начнет править молебны по собственным известным миру героям.


Россию можно поздравить с прекрасной организацией празднования 60-летия Великой Победы над фашизмом и с грандиозным успехом праздника на всем пост советском пространстве. Глубоко затронув Сердца, Память и Совесть миллионов, этот праздник 9 Мая 2005 стал знаковым и символизирующим победу правды и справедливости в продолжающейся виртуальной войне предпочтений в оценке Второй мировой войны.
Как это символично! 57 высших представителей стран мира получают по красной гвоздике, сплоченной группой идут к кремлевской стене и единодушно склоняют головы перед могилой советского солдата. Как великолепен был этот замысел устроителей! Трогательные репортажи телевидения, посвященные ветеранам, вызвавшие глубокие переживания песни старых и молодых исполнителей свидетельствуют о том, что еще жива наша рожденная общей бедой духовность. Люди искусства заслуживают воинских наград за этот совершенный ими исполнительский подвиг.
В канун 60-летия Победы по всему миру прокатилась волна благодарной памяти, а также попыток нажить дивиденды на историческом поприще. Литература, средства массовой информации, искусство торопились использовать новые сенсации, порожденные развалом Советского Союза. Особенно кое-кому из желающих подправить историю пришлась по вкусу запущенная в оборот версия о том, что состоявшаяся битва народов была исключительно детищем и порождением злой воли двух злодеев: Гитлера и Сталина. 9 мая 2005 года 2500 бритоголовых неонациста пришли на Александерплатц, чтобы провозгласить торжество идеи расового превосходства и представить Советскую Армию как дикую орду, пришедшую убивать немецких женщин и детей. Можно только восхищаться тем, как официальные власти, исповедующие идею покаяния и примирения, c немецкой аккуратностью локализовали это сборище и не дали ему разгуляться.
Но игра на поле исторической памяти народов начала принимать гротескные формы. В том же Берлине в популярном увеселительном районе установлен памятник геям – жертвам фашистских концлагерей. Большую работу в последнее десятилетие провела мировая еврейская диаспора. Книги, статьи, спектакли, памятники и монументы  в разных городах и странах, посвященные исключительно холокосту. Дифференцированная финансовая компенсация живущим жертвам фашизма из доходов процветающих ныне доноров фашистского режима. На следующий день после девятого мая в Берлине открыли грандиозный мемориал жертвам холокоста. Уникальное и монументальное сооружение: самое большое по площади, числу элементов конструкции и помянутых имен, самое ортодоксальное по замыслу и самое этнически не скромное, не имеющее аналогов в истории. Солнце скрылось за горою! 50 миллионов сложивших голову в борьбе, сокрушивших дьявольскую гитлеровскую машину  и большой ценой оплативших мир и свободу живущим на планете, остались в целом, как общность, не оцененными по достоинству и должным образом не оплаканными.
Европа с большой помпой инсценировала высадку союзных войск на континент и их впечатляющий рейд на логово фашизма. Организаторы сделали все, чтобы это действительно масштабное зрелище произвело неизгладимое впечатление на людей, не познавших по возрасту войну, и укрепило их в убеждении, что это был тот самый главный момент, который определил успех всей военной кампании. Присутствующий на торжествах президент России выглядел гостем на чужой свадьбе. На пышных с хорошей режиссурой торжествах как бы не замечали того, кто вынес на своих плечах главную ношу войны, уничтожил 79% потенциала противника, освободил от ига фашизма 11 стран Европы и заплатил за это большую цену – 26 миллионов человеческих жизней. И после этого у нас две победы: они празднуют свою 8мая, мы свою – 9 мая. И в этом прослеживается какой-то зловещий подтекст.
В свое время канцлер Германии счел необходимым принести публичное извинение еврейскому народу за нанесенный ему ущерб и варварское тотальное истребление его сынов и дочерей. Но потребности извинения перед советским народом, понесшим невосполнимые потери и разграбление государства в несравнимо больших размерах, у канцлера почему – то не возникло. Жертвам фашисткой машины истребления и рабского труда выплачивают ныне денежную компенсацию из доходов процветающих прежних доноров гитлеровского режима. Но разница этих выплат по ту и эту сторону политически выстроенной границы настолько велика, что захватывает дыхание от обиды и унижения, и вызывает невольный протест у любого порядочного человека, даже стороннего к этим противостоящим сторонам.
Сегодня воссоединившееся германское государство официально провозглашает политику примирения. Советская, а затем российская сторона принимает эту руку примирения. Но, как представляется, не стоит торопиться с ритуалом забвения, а за этим и оправдания злодеяний, списывая все на одиозные личности прошлого и затушевывая ответственность народов в целом. Начало этому положил наш вождь и учитель: “Гитлеры приходят и уходят, а немецкий народ остается”. Эту характерную для вождя  и политически изысканную фразу можно понимать двояко. И то, что народ ни при чем. И то, что известный своей дисциплиной и строевой выправкой народ остается, поэтому не надо расслабляться.
Попытки уравнять статус захоронений захватчика и пострадавшей стороны – кощунственны. Всем миром признанно, что советский солдат спас Европу и, в первую очередь, саму Германию от чумы фашизма. Поэтому логично было бы павших за это дело и захороненных на чужой территории окружить вниманием и знаками признания. Тем более что они не проявили себя как захватчики и, наказав преступника в его доме, мирно удалились в свои приделы. Захоронения и памятники установлены и оставлены самими освободителями, и другой стороне осталось лишь цивилизованно их сохранить. Захоронения ландскнехтов, которые не боролись за свою жизнь, а лишь шли на рискованное дело, никогда не получат признания, сочувствия и славы. Они могут представлять интерес лишь для их родных и близких, которые вправе скорбеть о потерях и сожалеть о содеянном. В связи с изложенным было бы разумным с учетом взаимных интересов и во имя сохранения исторической памяти заключить договор о взаимных обязательствах по сохранению памятников и захоронений, соблюдая их исторический статус.
Растет тревога и убеждение, что в сложившейся ситуации живущее ныне поколение людей должно создать механизм, позволяющий осуществлять постоянный мониторинг за исторической корректностью всех существующих у цивилизации органов продуцирования и сохранения информации. История в принципе не повторяется, но, опираясь на прошлое, делает иногда зигзаги,  способные потрясти основы.  Мы приближаемся к рубежу, когда станет возможным примирение ранее противоборствующих сторон. Но попытки ускорить историю могут принести только вред. В канун этого долгожданного события было бы целесообразно  создать монумент “Битва народов 1939 – 1945”. Это должны быть две идентичные скульптурные композиции, одна из которых устанавливается на берегу Волги, а вторая на берегу Одера географически лицом друг к другу. Эпитафия: “Пусть спят спокойно те, кто ценой жизни защитил свой дом и будущее потомков, и те, кто стал исполнителем злой воли и пал в борьбе. Пусть будут прокляты те, кто бросил народы в костер войны”. Установка такой мемориальной композиции могла бы символизировать общее примирение и подвела бы черту в истории Второй мировой войны.