Больные люди

Это случилось у нас однажды летом, а, случившись, уже не могло быть повернуто вспять. Мы с Кэвелин ехали из далекого пригорода, часам к девяти собираясь попасть в город. День прошел просто восхитительно – так я никогда еще не отдыхал, даже забыл, каково это. Работал менеджером, из тех, что посерьезней, с большой зарплатой и большим опытом. Естественно, времени на что-то, кроме работы, никогда не оставалась, а дома вечером возникало только одно известное желание – упасть куда – нибудь в теплое местечко и уснуть сладким сном. И вот в один из выходных моя Кэв предложила съездить к ее родным  за город. Я воспринял идею без энтузиазма, однако всегда мягкая Кэвелин в этот раз проявила твердость гранита, и я был вынужден вместо полусонного валяния на диване все субботнее утро провести в подготовке машины. Моя старенькая “Митсубиси” совсем уже не слушалась, пора было давно брать новую машину, даже деньги  были – но опять же не доходили руки. И вот, скрепив тяги и поменяв фильтры, измазавшись как сам черт, я с гордостью доложил жене, что все готово. Она тоже не сидела без дела – успела оббежать все местные магазинчики, закупив тысячу ненужных мелочей, думаю, как следствие хорошего пиара и женского характера. Наготовила много вкусностей, даже зачем - то беконы, которые к нашему приезду станут твердыми и холодными и есть их никто не будет. Мы загрузились, багажник хлопнул и взлетевшая под колесами пыль указала на наше отбытие. Вот  только во всем этом действии мы почему – то не закрыли входную дверь. Я всегда ее закрываю, уже 20 лет, и собирался закрывать еще 20, но видать не судьба. Родные Кэвелин оказались немолодой семейной парой, впрочем, все указывало на бурную и беззаботную молодость, особенно нелепая татуировка на шее пожилого джентльмена. Мы пили, ели, шутили, без конца бегали к грилю и играли в пинг-понг – а на поляне там был теннисный стол. Стали собираться домой, оказалось, что “Будвайзер” все - таки слишком крепкое для меня пиво, особенно учитывая его общее количество. Даже не знаю, почему Кэв пустила меня за руль в таком состоянии – я не то падал, не то просто земля шаталась, а моя походка вызывала всеобщие приступы хорошего настроения. И вот когда я уже вошел в ритм дороги,  почувствовал руль, а глаза мои привыкли к размазанному свету пролетающих фонарей, мы врезались.
Это было просто невозможно. Единственные две машины на пяти-полосной трассе одного направления столкнулись, а дальше я ничего не знаю. Наверное, я попытался перестроиться. Последнее, что помню – это как колени стремительно направляются в сторону торпеды и мысль, одна, единственная: “Ой, как щас будет больно”. Очнувшись в больнице, я огляделся в поисках Кэв, но ее не было. Ни рядом с койкой, ни на соседних постелях. Такие вещи сразу вызывают острое чувство безысходности, разрывного страха, паники. По крайней мере у меня. “Где же, где же моя милая Кэв”, - думал я, когда подбежала медсестра и закричала: “Веймер в сознании!”. По - моему, медсестрам вообще нельзя так громко кричать, особенно в присутствии таких тяжелобольных, как я. А то, что я тяжелобольной, я понял сразу, как очнулся. Ну, во первых, по старой памяти я сразу почувствовал свои колени, причем так, что чуть не закричал. Во вторых, ощутил свою грудь, точнее то, что в ней работало, и было такое странное ощущение, что ребра ходят как - то несколько произвольно от легкого. Как – то не синхронно, что ли. Пока я пытался связать мои новые состояния с чем-то мне хотя бы отдаленно знакомым, перебирая в памяти все ушибы, ссадины и порезы с самого детства, пришла врач. Она закинула мне подбородок, посмотрела в глаза и выдала медсестре такой перечень процедур и медикаментов, от которого страшно станет даже матерому инвалиду. Этот пункт меня тоже почему – то заинтересовал, и вместо вопроса “Где моя жена?” я выпалил что-то вроде “Ух ваафе ввыы…” На самом деле хотелось спросить, что с моими ногами, но не получилась. Я повторил попытку. Ничего нового. Проведя по небу языком, я понял причину. В общем, пара коренных зубов у меня точно осталась. Местонахождение остальных тридцати четырех я предположил в своей машине. “Ничего не говорите, лежите, закройте глаза, сейчас вам сделают процедуры”. Пришлось закрыть глаза, вернее они сами закрылись и я мгновенно впал в какое - то странное состояние, похожее на то, когда видишь сны и в то же время обдумываешь свои личные мысли. Сон наяву или наоборот. С полчаса я еще чувствовал какие – то покалывания, но все это было уже скучно и неинтересно, и я уснул. Наверное, спал целый день, иногда просыпаясь от тошноты. Когда снова открыл глаза, то смог более - менее разглядеть комнату. Нечего про нее говорить, такая же, как и во всех других больницах палата на 10 коек. Смутно догадываясь, что придется провести здесь много времени, Сэм (а меня зовут Сэм) начал изучать обстановку. Вокруг тишина и покой, изредка кто – нибудь, кряхтя, перевернется на другой бок. В дальнем углу колышется на ветерке занавеска, вот и окно рядом. Стекла непрозрачные, интересно, зачем. И все это время не выходят мрачные мысли о Кэв.  Потом пришла сестра, сказала, что жена в другом отделении, в тяжелом состоянии. Предательское сознание тут же, издеваясь, начало рисовать свои жестокие картины, от некоторых из них у Сема добавилось седых волос. Самой страшной была лежащая  с пустым взглядом Кэвелин, покрывало обрывается где – то в середине тела, падает вниз, туда, где должны быть ножки, которые  так любилось целовать в молодости.  Наверно, это было связано с беспокойством за собственные конечности. А потом начались процедуры, и во время приема наверное уже десятой таблетки краем глаза Сэм заметил санитаров, вносящих носилки. Они осторожно переложили что – то на единственную пустующую кровать, сестра, неизвестно к кому обращаясь, объявила что “она пока у вас полежит”. Когда закончились перевязки, он попробовал рассмотреть новенькую.  Одного взгляда хватило, чтобы у Сема подорвалось что – то внутри. Маленькая девочка, лет двенадцати, лысая и тощая, как скелет. Ужасно тощая, кожа обтягивает череп, глаза, кажется, возьмут и сами собой выкатятся из глазниц. “Это не ребенок - монстр”, - подумалось Сэму. Она повернулась и посмотрела прямо на него, от неожиданности он вздрогнул и сказал “привет”, наверное, это очень смешно выглядело, потому что она улыбнулась. Обычной, детской, человеческой улыбкой. Сэм тоже попробовал выдавить улыбку, но у него не получилось. Челюсть не работала как надо, да и не хотелось ей улыбаться. Он вспомнил про Кэв и отвернулся. Слудующие часы он вслушивался в неторопливые переговоры соседей. Потом снова процедуры. Так продолжалось целый день, и за это время он ни разу не услышал, как разговаривает девочка. На следующий день она умерла.