Про Того, кто должен Во-Что-Бы-То-Ни-Стало

Испытующе он заглянул в свои глаза, словно надеясь найти в них что-то новое. Он спросил себя мысленно: «Ну и что? Что ты хочешь в них найти?» Ответа, разумеется, он не услышал.
Он был ясным, чутким, любопытным, добрым, его взгляд. Еще он был густым и будто туманным, но только если вглядеться. Он был танцующим, словно сплетенным из искрящегося арабского стекла. Он был доверчивым. Он был звонким и печальным. Он был ультрамариново-влажным и воздушно-перистым. Перистым, как крылья за его спиной.
Ах, как они ему мешались, эти крылья! Как долго с них капал вишнево-красный сок, больно капал, склизко и противно. Неприятно. Оставляя на перьях красные нити узоров.
Он сидел перед зеркалом в ванной, привередливо окутывал взглядом свое отражение и мечтал задохнуться. Сок стекал по кафелю, цепляясь струйками за капли воды, остывающие до момента своего полного исчезновения, сок твердел тонкой коркой на перьях, становясь бурым и некрасивым, сок соединялся в одну неглубокую вязкую лужу на полу, стягивающую пятки теплой пленкой. Проще говоря, крылья, и не только крылья, истекали красной краской. Он мазохистом не был, и ему это не нравилось.
Сначала было Небо.
Потом были люди.
Потом были мифы.
А в мифах был он.
И когда люди заголосили свое молитвенное «приди», он пришел.
Они не поняли шутки, и сказали «убирайся».
А он ответил, не словами, взглядом: «Люди, это же я! Верьте в меня!»
Они не поняли. Не поняли. Или не захотели.
Тогда он пошел на Мост. Мост был октябрьски-темным, подсвеченным сине-зелеными огоьками и чертовски красивым, будто выплывающим из невских глубин.
На мосту стоял мальчик в красных кроссовках и о чем-то напряженно думал. Он остановился неподалеку от мальчика, завернулся в крылья и притворился невидимым. Притворился ветром. Притворился мыслью. Он хотел, чтобы его заметили, но не хотел, чтобы его прогнали. Но мальчик в красных кроссовках не собирался делать ни того, ни другого; свесившись с чугунных русалочьих оградок, глядел в темную воду, и думал о своем, о мальчишьем. Его не замечал. Но он был терпелив, стоял неподалеку в образе ветра и ждал, когда же мальчик закончит думать и повернет к нему кончик носа.
Его терпение было вознаграждено. Дождавшись момента, когда мальчик в кроссовках увлечется и свесится с моста, чуть не потеряв точку опоры, дождавшись того самого Чуть, он схватил красную кроссовку и предотвратил Чуть, потому что еще бы Чуть-Чуть и… Но мальчик выпал из своей дремы, повернулся к нему, раздраженно вывернул ногу из его хватки и приготовился было злиться, но металлическое мальчишье сердце звякнуло и сжалилось над окровавленным крылатым существом.
«Он поверил!» - подумал он, - «Поверил в меня!»
-Мама! – прозаично подумал мальчик вслух, сползая по зеленой русалочьей чешуе на асфальт.
Так у Вадика появился домашний ангел.
Мало того, что он был ненастоящим, вымышленным, так за ним еще приходилось постоянно подбирать перья, вычищать с ковров пятна крови, единственные доказательства его бытия. Вадик умолял его прекратить притворяться призраком, и принять более материальный облик, чтобы замотать раны бинтами, напоить его горячим чаем и уложить в постель. Но тот растерянно бродил по квартире, изливался кровью, ронял перья, которые, отделяясь от его бесплотного тела, тотчас становились вполне плотными перьями и кровью. Ему нужно было время, чтобы привыкнуть, словно кошке, запущенной в новое жилище.
Он привык только к ночи, заперся в ванной и к удивлению своему обнаружил, что снова становится человеком с крыльями… как тогда, когда его встречали люди. Человек с крыльями – вот во что их больная фантазия его превратила. Человек с крыльями вздохнул и заглянул в зеркало, а увидев там своего собрата, Человека С Крыльями, подумал, повздыхал и включил кипяток…
Он был Тем, кто Во-Что-Бы-То-Ни-Стало… Он обещал Вере, что он Во-Что-Бы-То-Ни-Стало…
Кипяток жегся.