Абстракция

- Мишань, приходи ко мне, а? У нас сегодня будет праздник свободы!
- Что будет? - недоуменно спросил он.
- Праздник свободы!
- Это что? - он ещё не совсем проснулся и никак не мог понять, что подруга от него хочет.
- Ладно, приходи, увидишь. Жду тебя через час. Пока, - и она повесила трубку.
Мишка глянул на часы, чтобы запомнить время, и поплелся в ванную обливаться холодной водой - лишь после этого он смог окончательно проснуться и начал быстро собираться. Всё-таки, если любимая девушка просит - надо идти.
Дверь открылась после первого же звонка, и он невольно замер на месте, так и не переступив порог. Впрочем, было от чего.
Ника была одета в светлые, чуть потертые джинсы, обшитые бахромой и красную пушистую кофточку - так она никогда не одевалась. Только модная стрижка напоминала теперь её ²ту² - суперсовременную и недосягаемую Нику. Сейчас же она выглядела просто и по-домашнему уютно. Даже макияжа не было заметно, хотя за всё время, что он её знал, он никогда ещё не видел её совсем не накрашенной.
- Ну что ж ты, Мишань? Проходи! - нетерпеливо проговорила она, - здравствуй!
- Здравствуй! - парень, наконец, вышел из ступора и протянул подруге букетик роз с ромашками - как она любила.
- Ой, спасибо! Это по какому случаю?
- В честь сегодняшнего дня - ты ведь сказала, что у нас будет праздник… 
- А вообще-то мне просто захотелось подарить тебе цветы, - сознался он и зашел в квартиру, притворив за собой дверь. Запахло чем-то вкусным-вкусным и ему показалось, что он вновь очутился в деревне, когда ещё жива была прабабушка, от которой всегда пахло чем-то таким, вкусным.
- Проходи в мою комнату, я сейчас, - бросила Ника и скрылась в кухне.
Мишка зашел - и не сразу смог оправиться от нового потрясения. Здесь тоже ничего не напоминало ультрамодную, гордую и недосягаемую Нику. Всюду было множество горшочков с цветами и мягких игрушек, которые выглядывали со всех уголков. Диван был застелен светлым покрывалом, вручную вышитым по краю, такие же вышитые салфеточки прикрывали все прибитые к стенке полочки, сглаживая остроту углов…
- Что же ты опять стоишь, Мишаня? - спросила девушка, заходя в комнату, и это прозвучало почему-то наигранно весело и с некоторым внутренним напряжением.
Она тоже знала, что для него сегодня всё было потрясением. Никогда прежде не был он у неё дома - провожал до двери, и всё. Никогда прежде не видел он её ²такую². И она боялась. Он любил её ²ту² - как же теперь отнесется к тому, что она совсем другая? Может, не стоило всё это затевать? Страшно…
- Я испекла пирог - меня ещё бабушка научила - и раздобыла к нему парного молока - будешь?
Он только кивнул, ещё не привыкнув к ней. Наблюдал, как она проворно застелила такой же вышитой скатеркой маленький столик у дивана, поставила на него большое блюдо с пирогом и глиняный кувшин (и где только взяла его?) с молоком да две чашечки с тарелочками. И опять умчалась, чтобы через минуту вернуться с подаренными им цветами и поставить их рядом, на рабочий стол.
- Ну, бери же, попробуй! - она нетерпеливо пододвинула ему тарелочку с куском пирога и зачем-то принялась теребить край скатерки.
Мишка послушно взял в рот кусочек и почему-то закрыл глаза. И снова ему почудилось, будто он, маленький, сидит в прабабушкином деревенском домике, подумалось, что вот сейчас и сама прабабушка подойдет, потреплет по голове теплой натруженной рукой, сейчас…
Эти видения длились всего несколько секунд, потом он открыл глаза и посмотрел на Нику. Обвёл взглядом всю её комнату и снова возвратился к ней - никогда ещё не казалась она ему такой красивой! Давно уже он не чувствовал себя так хорошо и уютно.
- Что ты на меня так смотришь? - не выдержала она его долгий взгляд. - Что-то не так? Тебе не нравится?
- Нет, мне всё нравится. Всё. И ты мне сегодня особенно нравишься.
Ника легко вздохнула и улыбнулась:
- Как хорошо! И праздник будет, - тихо добавила она.
- А всё-таки, какой у нас сегодня праздник? - спросил он, не услышав её последние слова, но вспомнив утренний разговор.
- Сегодня - праздник свободы, праздник окончания школы, если хочешь. Я так долго этого ждала!
- Почему? Ты так не любишь школу? Мне наоборот жаль, что всё закончилось. Я даже хотел бы, чтоб время немного возвратилось назад…
- Не то чтобы я не люблю школу - мне нравилось учиться, но… да, мне не за что было любить её… - девушка вздохнула и задумалась.
- Когда я закончила пятый класс, мы переехали жить в деревню, и я пошла в местную школу. Ты слышал, наверное, что дети бывают жестоки. Теперь я сама это знаю. Они не приняли меня, они меня ненавидели…
- Почему так?
- Я была городской, я жила в большом городе и знала его жизнь, после школы я снова должна была вернуться сюда, в город. А они - нет. Они росли в деревне, дальше они должны были получить в наследство от родителей их хозяйство, ухаживать за огородом, коровами и многочисленной домашней птицей - вот и весь мир, который у них был. Они с детства привыкали к нему, готовясь жить так же, как и их родители, потому что не видели возможности что-либо изменить. Они ненавидели город за то, что никогда не попадут туда. И ненавидели меня за то, что я была ²оттуда².
Первые дни они просто игнорировали меня, по негласному соглашению объявив мне бойкот, потом стали задираться, дергать за волосы, прятать портфель… но если бы только это! Вскоре им этого показалось мало - они начали меня бить. Подстерегали на улице, обступали целой оравой и били. Кто чем попадал - сумками, портфелями, кулаками и ногами…
Им было всё равно, куда ударить - по ноге, в живот, по груди или по лицу, главное -  ударить. С каким-то странным наслаждением проделывали они этот ²ритуал² - я не могла защититься, только старалась закрыть лицо. Я сжималась в комочек и ждала, пока это закончится. Не плакала. Да это было бесполезно - слёзы не могли их разжалобить, только подзадоривали. А я не хотела доставлять им удовольствие смеяться надо мной. Знаешь, мне кажется, что они били даже не столько меня, сколько город во мне…
- О, Боже! - выдохнул Миша, задыхаясь от бессильной ярости, - как они могли? - и, повинуясь внезапному порыву, вдруг обнял её, словно закрывая собой, и крепко-крепко прижал к себе, как бы говоря: ²Никому не отдам! Никому больше не позволю к тебе прикоснутся! Не оставлю…²
- Дети жестоки, - повторила Ника. - Я была не такой, как они, слишком не такой…
- Неужели родители не замечали?
Она неопределенно пожала плечами:
- Видели, конечно - те синяки невозможно было скрыть, как я ни старалась. Тогда я говорила, что просто упала и ударилась.
- И они верили?! - изумился он.
- Не знаю, - снова пожала она плечами. - Мне кажется, они просто очень хотели верить - и потому только верили, понимаешь? Они боялись другого объяснения - и от этого ещё больше хотели мне верить.
- А вы не могли переехать?
- Вначале я тоже думала об этом. Я плакала и просила родителей вернуться в город, но нельзя было. Мама была больна, и ей просто необходимо было жить в деревне… Поэтому я терпела, только мечтала, чтобы это быстрее закончилось. Чтоб хотя бы не били! - он почувствовал, как она задрожала, словно вновь переживала тот детский ужас…
- Только в восьмом классе они понемногу перестали меня бить, в девятом вроде даже начали уважать - но всё равно я чувствовала, как они меня ненавидят.
Они сидели молча, и Мишка слегка укачивал подругу, успокаивая, пока она не затихла и не перестала дрожать.
- Теперь ты понимаешь, почему я не любила школу и не жалею, что закончила её? У меня там не осталось ничего, ничего, кроме…
- Да, хорошая, тише, тише!
Он смотрел на неё и не мог понять, как она, его хрупкая девочка, нашла в себе силы шесть лет жить в этом кошмаре - потому что маме нужна была деревенская жизнь - жить совсем одной, и не сломаться. Она снова заговорила, словно услышав его мысли.
- Было очень трудно, мне пришлось изменить всю себя. Я закрылась от них, словно черепашка в своем панцире. Я стала другой. Мне пришлось сломать в себе всё, весь свой мир - и построить его заново. Другой. Вот это было самым трудным: мне не нравилась эта новая ²я², но я должна была оставаться такой. И сейчас я тоже не совсем такая, как раньше, ещё до того - но это уже нельзя изменить, слишком долго я была другой.
Я когда-нибудь покажу тебе свои рисунки - я рисую абстракцию. Не знаю, поймёшь ли ты меня… Я не могу  рисовать, как другие, пейзажи там всякие, портреты, натюрморты - я вижу мир совсем по-другому. Даже когда я иду по улице, то не замечаю её. Нет, не то чтобы я ничего не вижу - я вижу всё, но как бы отгораживаюсь от всего этого. Понимаешь? - она заглянула ему в глаза и грустно вздохнула, - нет, я вижу, что не понимаешь.
- Вот смотри: получается, что я иду по улице и знаю, что вон в том доме,    во-он за теми окошками меня ждут, меня любят - и я вижу только их, не обращая внимания на всё остальное. У тебя когда-нибудь было такое?
- Да, - тихо сказал он, зарываясь лицом в её модно подстриженные волосы и осыпая их поцелуями. Теперь он любил её, кажется, ещё больше, и словно боялся выпустить из своих объятий.
- Да, я тебя понимаю, я всегда, всегда пойму тебя…
- Спасибо, Мишаня, - шепнула она, а по щеке скатилась, оставляя за собой мокрый след, маленькая капелька, хотя Ника давно уже разучилась плакать…
 
                21 сентября 2001 г.