Пегас в бегах

МОЕМУ ДЕДУ, ИГРОКУ...

А кони, кони!
Видно, черт их на землю принес...

                С.ЕСЕНИН


Азарт, риск, ослепленная уверенность - удел благородных личностей. Бог знает, как тесен им этот заболоченный мир спокойствия, как мелковат океан - великий "барахольщик" комфорта.
Мы же, смертные, сидим у камина, наслаждаемся брызжущим от поленец теплом, "сказками" лижущего их огня, попивая зеленый чай или "Пльзенское", покуриваем "Captain Black" ,и с трепетом, восхищением недоумеваем:
- Что зовет этих искателей нехоженных троп к новым вершинам, почему, именно в одиночку они хотят достичь полюса, обогнуть землю, пройти пустыни или дебри Амазонки? Что ищут, что толкает их навстречу вящим объятиям Демиурга, что зовет их вперед, на кулички, не меряя преград?
А пассионарии, сильные и слабые, молодые и зрелые, идут, летят, плывут, доказывая "длинную волю" и мужественнность рода человеческого! И делают это с достоинством, бросая честный вызов судьбе и случаю. Cудья - природа заинтересованно наблюдает, ждет: "вынернет" ею избранная паства из столь глубоких "погружений", возьмет препятствия, близкие к критическим, одолеет себя?
Нет? Потерпел поражение? Жестоко! Занесет в райский архив, в светлый ладанный склеп, чтобы помнили вечно.
Победил? Браво! Одарит "призом" - ступенькой в эволюции развития и познания, нетленной записью в истории, чтобы потомкам было сподручнее.
Жизнь теряет содержательность, интерес, становится пустой и пресной, когда по выражению З.Фрейда "из жизненной борьбы исключена наивысшая ставка - жизнь!"
И постоянно вопрошают века красотами и тайнами неизведанных кладовых земли:
- Кто на новенького?
Безусловно, столь отчаянные деяния, удел не многих. Важно иное: любые продуманные траты физических и нервных сил (любые!) требуют от каждого из нас усилий, с вящей, непреодолимой надеждой побороть ленность, инерцию, увидеть звездную поступь Человека на удивительном и неповторимом празднике жизни!
Где же стоит ИГРА в этой череде вожделенных претензий, корыстных помыслов и всепоглощающих желаний?
Не в лидерах, естественно! Но ей не откажешь в близком родстве Человеку - победителю.
Игра стара, как мир, в своей ипостаси она пьянит, учит, одаривает, соединяет, зовет... Человек "светится" в игре, раскрывается душой, характером, страстно плывет на волнах желаний, бравируя своей огненостью и серостью. И платит! Чаще падением, раскаиванием, отступлением, чтобы через дни, ночами, раздувая пламя надежды, снова нырнуть в нее бездумно. И уверяю вас, игра неотвратимо поглощает время и мир еще содрогнется от нашествия игральных автоматов и казино!
А пока смущенно глядит адмирал Нельсон с высоты колонны на Трафальгарской площади в Лондоне на беснующееся веселье, фейерверк улыбок, слезы радости тысяч своих чопорных жителей, приветствующих лишь известие об Олимпийских Играх 2012 года в их родном городе, первых для хозяев в новом третьем тысячелетии...
Мой Дедушка, у которого я не один год гостил летом в Ростове-на-Дону, был крупный, высокий, физически крепкий пятидесятипятилетний мужчина, с лысой, как яйцо головой, тяжелым пронизывающим взглядом и медленным солидным говором. Много позже я узнал, что жил он всегда на "острие бритвы", как муж, как работник, как игрок. И тяжко становится мне, ибо не был любопытен, не спрашивал заинтересованно, не слышал со вниманием историю его жизни, не соприкоснулся устами Деда с родословной. Сказано в Библии: "Помышление сердца человеческого - зло от юности его!" И уже никто, никогда не наградит должной памятью Бабушек и Дедушек моих.
 После обеда он всегда укладывал меня соснуть, приговаривая :"Твори дневную сиесту - хорошее дело." А сам с газетой садился к небольшому столу в центре комнаты, покрытому зеленой суконной скатертью, за которым часто игрывал в карты.
Обычно, предупреждая меня о предстоящей игре, он тихо говорил:
- С пяти до десяти вечера не чую духа твоего, внучек!
Тогда я усаживался на мою любимую скамейку под старой раскидистой липой и высоким фонарем в нашем маленьком дворике, и ничто не мешало мне радоваться и сопереживать с героями Жюль Верна, Майн Рида... Чуть отвлекали иногда, правда, естественные шумы крыс, шаставших около помойного ведра с писком и драчливым шуршанием. Уже вечерняя темень, несмотря на свет лампы, прохлада баюкают меня. Жду, когда Дед проводит своих напарников за ворота. Появились. Наконец-то. Подбегаю к Деду, он прижимает меня к себе и что-то говорит, поглаживая мои волосы. Однажды, на мой осмелевший вопрос:
- Как?
Ответил:
- Я в порядке, а вот мужчина полноватый в шляпе... сегодня дачу проиграл. И тема закрывалась, наверно, не было необходимости что-то пояснять малому, будто облако пронеслось и исчезло за крышей дома.
А воскресных дней я ждал с особым нетерпением. Знал, Дед не пропустит бегов и обязательно возьмет меня на ипподром. Он до конца дней своих оставался большим любителем игр, и, как оказалось впоследствии, передал это качество по наследству мне.
Завтрак. Бабушка, всегда подтянутая, аккуратно и мило одетая, ставила на стол куски отварного мяса, соленую капусту, котелок каши, чаще гречневой, молоко, масло, крутые яйца, зелень и крупно наломанный черный хлеб. Она внимательным взором окидывала стол, поправляла тарелки, приборы и приглашала нас к трапезе. Ели неспешно, молча, пока Дед не прерывал тишину. Бабушка ответствовала, не раскидываясь словами. Неспешный разговор. Обычные бытовые проблемы.
В девять часов мы выходили из дома. Я и сейчас вижу, как мы подходим к ипподрому, как шумит огромное поле, по которому бродят кони и толпы людские. Сегодня рысистые испытания «благородных и разумных».
Этот конный праздник для меня, подростка, был овеян естественным мальчишеским желанием видеть схватку, соперничество, победу.
Наверное, не зря говорят, что хороший конь сердцем чувствует задачу обогнать, первым услышать звук колокола на финише. А грациозность! Яркая одежда наездников, жокеев! Они придают бегам неповторимый колорит и изысканность. Но главное для меня была борьба. И сейчас, наблюдая различные баталии, я ловлю себя на мысли, что хочу аплодировать не победителю, а побежденному. Ему мое "Спасибо" за характер, за усилия, за динамизм, за достоинство.
Вечером, под впечатлением увиденного, я, едва пожевав, хватал библиотечную книгу "о конных состязаниях" и пытался себе представить, как в глубокой древности, начинают бег квадриги на небольших колесах, запряженных четверкой рысаков в ряд, дистанция восемь стадий; как возничии после старта пытаются удержаться на своих дорожках, пройти, не задев столбов, установленных на двух противоположных концах круга. Кровь и смерть сопровождали эти состязания. Победа была единственной целью участников, только она служила олицетворением благосклонности богов. Природа наделяла победителя «венцом нетленным" из ветвей дикой оливы, сосны, лавра, даже сельдерея, судьи - сотней раскрашенных амфор с маслами, а зрители - белой, шерстяной повязкой на голову. Проигравших, травмированных забывали.
Бывая в Москве, всегда стараюсь пройтись по Красной площади, и, хотя бы несколько минут посидеть на скамье у Большого театра, разглядывая медную квадригу Апполона над его фронтоном.
А ростовский ипподром гудел. Дедушка брал меня за плечи и, чуть согнувшсь, говорил: "Играй спокойно, денег тебе - на десять ставок, встретимся у выхода после заездов".
И я играю. Пытаюсь выудить победителя из программы (по резвости коней, квалификации жокеев), поймать нужную информацию из разговоров "всезнающих" зрителей, почувствовать тренированность коня в экстерьере во время проводки.
Ты, читатель, играл в тотализатор? Тогда я не буду описывать свои эмоции: как я "поставил" свои денежки и жажду угадать победителя, как ничего от меня не зависит, а вокруг ревущая толпа, пожирающая глазами "ртутные шарики" мчавшихся вдали лошадей. Мы - игроки! Мы там, на дорожке. На несколько минут нас покидают границы социальных существ и мы рысью приближаемся к своему биологическому предку. Я играю. Делаю ставки. Высчитываю что-то. Проигрываю. Пропускаю заезды. И все время... надеюсь.
Хожу по ипподрому, грязному, забросанному бумагой, талончиками, стаканами и недокуренными сигаретами. "Да", - думаю я - "Нелегко пришлось бы Анне Карениной наблюдать за скачущим Вронским, кстати, не нашедшем взаимности со своей Фру-Фру».
Туда-сюда снуют какие-то озабоченные мужики. Сидят, курят и мирно беседуют старички. Вдруг, все срываются и уже, смотришь, толпятся у касс. Звонит колокол. Живая масса рвется к дорожке. Несколько минут и повторяются эти "людские волны". Я играю. Оттягиваю, как могу, момент, когда мои желания, уж точно, "сойдут с ума" от моих возможностей, кои я от чистого сердца оставляю на конюшне.
Все. Проиграл.
И остается мне смотреть на этих верных и умных животных, покоряющих мое сердце гармонией, мощью, красотой бега. Финиш очередного заезда. Я впервые вижу, как закончив дистанцию, падает на дорожку лошадь, отдав все силы. Влажный в пене круп, вздымающиеся, как кузнечные меха, бока, и глаза, широкораспахнутые, еще горящие огнем схватки и, кажется, удивленные случившимся.
Как тут не вспомнить царицу Савскую. Протягивая Соломону великолепный многоцветный кубок из резного сардоникса, она молвила:
"Кубок будет твоим, царь, если ты наполнишь его влагой, взятой ни с земли, ни с неба." И Соломон наполнил сосуд! Набрал в него пену, падавшую с утомленного коня.
- Ну что? Проигрался? - Вопрос вернул меня на землю. Поворачиваюсь,- подросток, похоже, ровесник. Лица не вижу, ибо, спросив, он покаянно (не победитель, видать) опустил голову вниз, вычерчивая что-то на песке полуботнинком и внимательно наблюдая за этим.
- Да. В пух! А, ты? - Мы мягко обстреливаем друг друга вопросами.
- Хоть раз выиграл?
- И я ни разу.- Улыбки освежают наши потные от жары мальчишеские лица.
- Ничего, в следующий раз...
- Ты знаешь, - зачастил Саша - один раз моя чуть не...- И мы сгибаемся  почти до земли от хохота - ясно, обычное мальчишеское "чуть".
- Пойдем, выпьем лимонада, - я лезу в карман, считаю копейки,- двадцать девять.
- У тебя что-нибудь осталось? - спрашиваю Сашу.
- Есть немного, - и он разжимает кулак - двадцать пять.
И тут, будто искра проскочила в наших головах. Одновременно. Одна. У нас появился шанс - хватает денег на билет! Дома напьемся.
А ипподром играет. По лицам, глазам можно определить "со щитом" или "вчерне готовые" бродят серовато одетые зрители. Жарко. Солнечно. Но нет праздничности, веселья в этом однотонном мире, здесь царит атмосфера выиграть любым путем. Многим завсегдатаям ипподрома известны "люди конюшен", которые, конечно же, играют и достаточно удачно, ибо увязаны "договорными " заездами, а следовательно, и шальными деньгами. В каждом заезде есть один-два сильных рысака. Как правило, они должны быть в лидерах, если не побеждать. А что, если они есть, и их, как бы нет. Перепоили водой, "загнали" разминкой, мало ли способов лишить животное сил?
Знают же об этом немногие и побеждает "темная" лошадка, поднимая флаг денежного вертепа.
У нас свой флажок, теплится надежда, есть попытка.
Отбегаем от касс, на ходу поглядывая на поляну, где проминают коней очередного заезда. Скорее, в укромную тень, под дерево.
Вгрызаемся в программу, как ошалевшие провидцы.
- Смотри,- тычет Саша в листок, - Самая резвая Флора...
- Но Рочев, наездник третьей категории, тебя устроит? - парирую я.
- Хорошо, тогда Горнист с Волиным или Свинг, и резвость неплохая и наездник - не мальчик, - с видом знатока рассуждает Саша.
- Звонкая и Мимоза отпадают - поддерживаю я ритм его рассуждений.
- А как тебе Бур? И наездник жаждет победы. Долго Саблин не чувствовал ее сладости.
"Русский рысак вороной масти, четырехлетка, от Урана и Богини" - читаем оба. И смотрим друг на друга. По рукам? Бежим посмотреть.
Протискиваемся сквозь толпу к самому барьеру. Смотрим. Лошади на проводке. Одна к одной - красавицы! Как выбрать из них лучшую?
Калигула "выбрал". Своего любимого коня назначил в сенат, даровав ему звание консула пожизненно. Нам сложнее. Если бы рядом был Хоттабыч... Я пристально вглядываюсь в Бура. Он ходит чуть в стороне у зеленой ограды, насторожив уши и растопырив ноздри. Мне показалось, что он, как-то по особому дрожит своим молодым мышечным телом, двигает перехваченным у самого основания хвостом.
Саша поворачивается ко мне:
- Ну, пойдем. Решили ведь.
И я прячу билет в карман.
Последние минуты перед стартом. Мы не сводим настороженных, почти умоляющих глаз с желто-красного в крупную клетку комзола и черного шлема - это цвета наездника, в чьих руках наша надежда.
Если бы эти две пары детских глаз имели силу. Они бы превратили Бура в Пегаса, который безустали мог вознестись к Зевсу на высокий Олимп, доставляя ему громы и молнии.
Звук колокола. Пошли... И через несколько секунд мимо пронеслась восьмерка лошадей , еще связанных нерастраченными силами.
- Дан старт, - возвестил громкоговоритель, - Гонку ведет Горнист, вторая Мимоза, на третьем месте в борьбе Флора и Арбалет.
- А ты говорил - Бур, - кричал рядом с нами молодой мужчина в грязно-сером пиджаке приятелю.
- Смотри - последний. Говорил же, будет пыль глотать!
- Кто потерялся на старте? - верещала пожилая женщина, стоящая в полуметре от нас.
- Первая четверть дистанции пройдена за 32,3 сек. Впереди, попрежнему, Горнист, рядом Мимоза...
Динамик замолк. Пыльно. Трибуны шумят, слаженно меняя тональность, вскрикивают, вскакивают с места, тянут шеи зрители.
- Прибавил Бур, обощел Звонкую, - продолжаю я приятную нам информацию, - Уже не последний!
Жаркое безветрие повисло над ипподромом. Караван лошадей растянулся метров на двадцать. Он сейчас на дальней от зрителей прямой и не слышно шумно-фыркающего дыхания, не видно, как сухие сильные ноги несущихся коней, играючи отбивают такт, едва касаясь земли, как перекатываются по их телам мышечные озера.
- Легко идет, - подбадривает меня, да и себя, Саша.- Смотри! Смотри! Взял еще одну! - выкрикивает он, подпрыгивая.
- Давай, Мимоза!- ревело около нас.
- Давай, Бур! - закричали мы, да так громко и слитно, что заставили оглянуться и даже улыбнуться любителей Мимозы.
- Вторая четверть дистанции пройдена за 33,9 сек, - поведал динамик - впереди Мимоза, чуть сзади Горнист, третья Флора, далее в борьбе Веста, Арбалет и Бур. Свинг и Звонкая отстают.
Кавалькада приближалась к повороту. "Подлец, ты гляди, что делает?"- громко сказала молодая дама, непонятно о ком и к кому обращаясь.
Где наша? Бур! Давай, Бур!
- Разрыв от лидера два - три корпуса,- азартно шипел мне почти в ухо Саша - Не сдается, борется!
- Пройдена третья четверть, - включилось радио - Впереди Мимоза, рядом в борьбе Веста и, взявший Горниста, Бур, далее Арбалет и Флора, отпали Свинг и Звонкая.
- Смотри! - кричу я - Бур пошел по внутренней. Прорывается! Какой длинный размашистый ход. Давай!
- Финишная прямая, - бесстрастно сообщил динамик - Лидирует Мимоза, рядом Бур на шею опережает слабеющую Весту, остальные лошади за флагом.
- Бур! - кричим мы, - Бур! - По-моему, можно было прикуривать от наших жарких, обалдевших лиц.
Подобно ядру, выпущенному из катапульты, лошадь на последней прямой - само отчаянное стремление ускользнуть, улизнуть от погони. Так и "голосит" в ней жизнь ее далеких предков в солнечных прериях и саваннах, приказывая ей уйти, убежать от напасти, не быть опрокинутой и схваченной хищником.
Эти секунды удивительного родства животного с существом разумным. Все мы немножко лошади, только каждый по-своему! И нет времени думать, рассчитывать, размышлять - все поглощает, захватывает движение, нарастающая тяжесть и боль в конечностях. А мозг? Мозг всецело отдан во власть мыщц, настроен на них, озабочен: не мешать, но информировать, не сдерживать, а помогать, предупреждая.
И не мигают жаркие раскосые глаза, "пожирающие" дорожку, лишь колышится грива да вздрагивают в такт бега губы, обнажая рот и зубы с желтизной. Ноздри расширяются часто-пречасто - насколько это возможно, жадно хватая так необходимый мышцам кислород.
Я так "впился" глазами в Бура, что кажется мне, будто он не бежит, а "расстилается" по земле, выкидывая ноги далеко вперед, и измеряя ими дорожку, как циркулем.
А вокруг неслось со всех сторон: «Мимоза! Бур!»
- Не остановишь! - вдруг завопил Сашка.
И мы вцепились друг в друга. Две лошади ноздря в ноздрю рвались к финишу. Бур или Мимоза? Мимоза или Бур? Ипподром гудит, ревет, как грозовой ветер в трубах. Лошадиные силы, безостановочно взбадриваемые криками, поводьями, хлыстами, воистину, кажется, пылают огнем желанной победы. Сердца их, шумное дыхание, кипенный круп будто кричат нам:
- Смотите! Мы очень стараемся, отдаем все...
Финиш! По инерции кони продолжают бег постепенно переходя от размашки до трота (медленная рысь). Услышан сигнал колокола. Значит прошли. Дело сделано. Эти мысли должны, наверное, пронестись в головах уставших коней, еще несколько минут назад охваченных "огненным духом бега".
Трудно сразу отойти от эмоциональной бури, только что сжимавшей людскую массу, а теперь оставившей ее в недоумении и нетерпеливом ожидании.
Шум огромного пчелиного роя в солнечный день повис над ипподромом.
Молчит динамик. Мы с Сашей смотрим на поле, где только что кони "рвали" в рыси узду, где наездники отчаянно пытались прочувствовать "пейс"*, где все это было и будет снова.
- Ты знаешь, - повернулся ко мне Саша, - Мечтаю хорошенько покататься, поскакать на лошади, хочу быть с ней рядом, люблю их и все!
- Ты сможешь,- пытаюсь я вселить в него уверенность - Получится. На Дону столько конезаводов.
Саша благодарно улыбнулся:
- Я надеюсь! А пока угадай ,- и глаза его заблестели - Кто дома ждет меня?
- Из зверушек?
- Да. Не угадаешь! Морские коньки! Слышал?
- Никогда не видел, - я впервые за эти минуты внимательно оглядел его, ибо видел уже не просто остроносого, большеглазого, светловолосого мальчишку, бесшабашного и азартного, как я, а интересного, увлекающегося паренька, определенно дающего мне фору.
- Папа у меня боцман на большегрузе. Привез из теплых морей шесть граций. Как я их выхаживаю... Не представляешь. Хочешь, расскажу о них? - И Саша, не дожидаясь моего ответа, встал в позу ритора, развернул плечи, приосанился, запылали его глаза:
- Раньше, в далекие-далекие века морских коньков выдавали за детенышей огнедышащего дракона. Вот! А на самом деле - это настоящие костные рыбы. Правда. Я читал! - и я почувствовал, что он уже видит не меня, а своих любимцев.
- Покачиваясь в воде, они бесподобны и очень похожи на хрустальных лошадок. Ведь голова-то у них прямо лошадиная, хвост, правда, похож на обезьяний. Но это ничего. Красоты не портит.
- Хорошо, - остановил я Сашу, а чем же ты их кормишь?
- О, это суматошная работа, - засмеялся Саша - Ведь целый день их надо подкармливать, в основном, маленькими креветками. Интересно! Представляешь? Коньки настоящие хамелеоны, любят и здорово умеют сливаться с окружением, причем, так искусно меняют цвет, что я их иногда подолгу разыскиваю. Я даже два каменных грота им сделал. Забавные существа. Однолюбы, кстати**. А, как танцуют..., - Саша даже зажмурился, видимо, от удовольствия.
- Утром встану и - к ним, и взгляд-то не оторвать, представляешь? - Саша широко раскрыл глаза и взял меня за локоть - особенно, когда в кураже Рой и Рая. Мечтаю, - закатил он глаза - Получить потомство. Уж больно хочется посмотреть, как отец выхаживает икринки в своей сумке.
- А, как же ты их различаешь? - почти заикаясь спрашиваю я, пораженный его удивительным рассказом, и пытаясь представить этих пляшущих коньков.
- Легко! Ведь у них все разное: и размеры, и длина хвоста, даже поведение, наверное, как у настоящих лошадей - поучительно и серьезно закончил Саша - Ты бы видел - толкнул он меня в грудь снова, - Как Дан в танце носом задирает Дину, а та крутится и так игриво...
В это мгновение затрещал динамик: Внимание! - Тишина упала на ипподром!
- Первым, как показал фотофиниш, гонку закончил... Бур!
Все! Остальное мы уже не слышали, не интересно. Мы обнимаем друг друга, толкаем, смеемся - льется обычная детская радость...
Что было дальше? Необычный мальчишеский пир, ведь выиграно 34 рубля, а сильные положительные эмоции требуют хлеба. Шашлыки, капуста и лимонад. И не помню, владел ли я когда-нибудь потом в жизни более вкусной трапезой, сопровождаемой такой естественной, свободной и, главное, созвучной, понимаемой сотрапезником на лету, беседой.
Больше мы не играли - победителями покидали ипподром.
Саша задумался и тогда я решил " блеснуть".
- Скоро праздник Великой Победы, а знаешь ли ты, Саш,- попытался я скопировать его ораторские приемы - Ведь в историю вошли и две лошади: Жукова - Полюс и Рокоссовского - Кумир. Оба красавца, белый и гнедой. Правда, слышал я, что Полюс был светло-серой масти и пришлось его отбеливать березой.
- Лошадь - это удивительные создания и, кажется мне, - прервал меня Саша -
Немногого достиг бы человек, не имея такого друга.
- Ты прав! - захватил я снова инициативу - Знаешь, Наполеона часто в сражениях выручал Маренго, тоже белый арабский конь, очень спокойный, выдержанный. Он погиб в битве под Ватерлоо. А у адмирала Нельсона был конь - Ватерлоо, интересно, правда? - и тут меня понесло.
-Саша, а ты знаешь родоначальника Орловской породы? Граф Орлов заплатил за Сметанку, светло-серого с золотистым оттенком арабского скакуна такую огромную сумму, что жеребца домой повели пешком через несколько стран: Турцию, Венгрию!?
И мы оба замолчали, эмоции, наверное, опустошили нас, и через некоторое время мы расстались.
 Игры... Лошади... Все мы иногда поигрываем, но, тем не менее, продолжаем жить, любить и, главное, в каком-то смысле, помогаем друг-другу...
 Мужчины, будем откровенны, и рождаются, чтобы поиграть: в карты, в увлечения, в любовь, войну, политику... И у каждого, я надеюсь, будет или была Игра, яркой звездочкой, дарящая душевный, теплый, маячный свет в лабиринтах житейского плавания.

 * - момент финишного посыла лошади вперед.
** - однако, сейчас знаменитая верность морских коньков доказательно оспорена британскими ихтиологами.