Какая?

По лужам - круги. По асфальту - цокот разбивающихся капель.

Видимо кто-то на небесах сливает застоявшуюся воду.
Или солят там огурцы (ведь на небесах, наверное, всегда лето - огурцы, зеленые с пупырышками, растут круглый год), а рассол лишний выливают на наши головы ни в чем не повинные. Все равно им видимо, беспечно живут там, на небесах.
Или кто-то из обитателей поднебесья подстелил себе покрывало из слоистых облаков и, уткнувшись в подушки, горько плачет по причине нам, конечно, неизвестной, а вода из просоленных ветром глаз не впитывается в покрывало, а стекает и опять же на головы наши кап, кап, цок, цок - капает. Поэтому, наверное, дождь этот слабый и иногда прекращается, как будто тот огорченный одумывается на минутку, застигнутый озарением утешения, а потом, отметая все доводы, вновь в подушке лицом прячется.

Много можно выдумать и про дождь, и про небо это совершенно гладкое, которое видимо и было когда-то выкрашено в белую-белую эмаль, да со временем выцвело и пожелтело. Да и не важно это совсем.
И почему-то, несмотря на мокрость всего происходящего там, за стенами этой каменной коробки, хочется шлепать по лужам, зонт упругий щитом ставя против капель застоявшейся воды, или рассола, или слез кого-то мне неизвестного.
Или, прильнув к стеклу контрастно холодному на улице и до приторности теплому дома, рассматривать струйки воды этой святейшей и выдумывать что-то очень простое, совсем негениальное, или мечтать о грозе и гневе небес с дальнейшей их милостью, а потом зачем вдруг вспоминать строчки "...плавлю лбом стекло окошечное", и, долго сдерживаясь внутри, продолжить цитировать кому-то, а может и тому, кто на небесах слезами заливается: "Будет любовь или нет? Какая - большая или крошечная?". И зачем-то отвечать совершенно серьезно: "Будет, будет, обязательно будет, разве ты не видишь, как я играю ею бликами в своих глазах. И ты так сможешь. Не плачь".