Геродот, Лола и Новиков

Москва – дай! Питер – дай! Новосибирск – дай!
 Представьте себе молодого провинциала, приехавшего с установкой: Мегаполис, на, возьми все, чем я богат, – не можете!?  Да и мне трудно. В основном в столицы едут не за этим. Большой город для многих – это котлован, набитый тысячами новых для них вещей, исполинский аттракцион, Колизей двадцать первого века, освещенный жертвенными неоновыми огнями.  Обрядоверие – вот что главное в многомиллионной метрополии.
 Золотой телец жив и он хранится в каком-то из центральных банков и ежедневно ему приносят жертвы толпы людей, которые вереницами идут к алтарю.   
Мегаполис жил, неон горел не менее эффектно, чем факелы во время далеких античных
ночей, машины, будто кони шли на водопой к бензозаправочным станциям, казино засасывали героев поколения внутрь и топили в бездне алкоголя.
Молох перемалывал в своих жерновах всех. Форматировал мозги, говоря что, ты свободен. Кормил людей  с витрин всех магазинов. Окольцовывал дорогами маршруты
миллионов людей. Провинциалы ехали в его чрево и попадали в руки секты, которая сама не знала о том, что она существует, все как всегда, чем не античность?
Геродот сидел в центре всего и смотрел на мегаполис с крыши самого высокого здания.
В его глазах было пусто. Внизу суетились машины и выстраивались в колонны.
Взлетно-посадочные огни горели и графикой света соперничали с Пикассо.
А древнегреческий философ все сидел, подперев рукой подбородок, и молча глядел вдаль.
Он жил на страницах книг, спал в этих переплетах, смотрел с миллионов картин и просыпался в глазах многих людей. Они, то есть люди, в которых был Геродот, смотрели на мир теперь другими глазами. Глазами, в которых была память. 
Лола проснулась рано утром и вышла на улицу. В это же время встал Новиков.
Их маршруты, виляя по паркам, должны были пересечься ровно в одиннадцать часов.
Мегаполис об этом знал, и поэтому стелил дорогу запахами весны. Леденец неба крошил облаками. Голуби слетались в центре зеленого парка и танцевали под симфонии Грига.
Их мегаполис не имел ничего общего с городом Геродота. Их мир был склеен из неба,
которым был обернут дом напротив. Лавочки флиртовали с травой и выпячивались белыми силуэтами на фоне балюстрад. Метафора – ощущение, метафора - мысль, метафора - прием композиционного единства шагала по улицам в черном пиджаке. Настало одиннадцать часов. И именно в момент, когда секундная стрелка переползла с отметки десять на очередную на графу они оказались на очень близком расстоянии друг от друга. Настолько близко, что они не могли не познакомиться. И тогда, когда они узнали имена, он ее, а она его, возник новый мир и он уже не имел ничего общего ни  с миром Геродота ни с их персональными вселенными.
Вот такая вот история.