Письмо. La lettre

Pour ma mere

  Я смотрел на нее сквозь стекло служебной двери. И мне казалось, что я чувствую ее дыхание и то, как на каждый поворот прочитанного листа приходится дрожание ее хрупкого подбородка. Она была вся в черном – или почти так, эта женщина, которая привлекла в эти минуты мое внимание. Она не из тех, кто привлекает в толпе, и не из тех, кто будет праздно сидеть за стойкой бара. Почему? Я так чувствовал. У нее пальцы – такие же хрупкие, как и матово-бледный подбородок, словно в такт бегающим по строчкам глазам…
вверх-вниз, они жили, они ощущали боль или радость, или еще что-то, что было скрыто в письме…
   Я следил за ней еще неотрывнее, еще пристальнее – то крылья носа вздрагивали, то она подносила к замершим губам кисти руки – каждое ежесекундное движение выдавало в этом человеке внутренний трепет.
Она жила вместе с письмом.
  …А мимо проходили люди, много мужчин и женщин. Кто-то спешил, а кто-то едва передвигал ноги. У всех были дела.
  Я думал о том, сколько еще времени понадобится ей на чтение письма. Оно ведь могло быть коротким, интервал в пять минут – важно какая мысль была в нем, и какое значение эта темноволосая хрупкая женщина придавала написанным словам.
  …Часы пробили восемь вечера. Через час служащие почтамта закончат свой рабочий день.
  А я смотрел на нее – она жила своим миром. Не мирком, а именно миром. И ни единый шорох шаркающих ступней, ни единый шелест бумаги не смел вторгнуться в созданный ею мир.
  Я подумал о том, что через каких-то полчаса подойду к ней и мягко попрошу покинуть помещение. Ведь она должна знать распорядок. Внутренне я весь подтянулся. Услышит ли она мое приближение? Мешать ей я не хотел… Когда я приблизился к ней, она уже закрывала дрожащими пальцами сумочку. Кашлянул. На звук ее плечи вздрогнули; приподнялись слегка и сразу же опустились. И тут впервые я увидел глаза – она обернулась ко мне и пристально посмотрела, и я увидел какие серые у нее глаза в обрамлении черных ресниц.
 Однажды из разговора я услышал, что в самые солнечные дни серые глаза становятся ярко-голубыми. Я поймал ее взгляд, а она неслышно промолвила: «Да-да. Я не хочу Вас задерживать. Простите. Да». А я смотрел на нее, и меня охватывало мучительное любопытство. Внимая каждому ее жесту, я старался понять, что же было в письме… Что отозвалось такой дрожью всего ее существа. Но она уже поднялась со скамьи, едва коснулась рукой складок одежды и направилась к выходу.
 Я был очарован этой женщиной с самого ее появления в зале и теперь стоял словно фигура Берендея в лесу: деревян снаружи, и, пожалуй, такой же внутри.
 Мимо мелькали мои сослуживцы, они кивали мне, а я выглядел чурбаном. Я проводил ее взглядом до самых дверей: она скрылась так же незаметно, как и появилась.
Я уловил кончиком носа лишь легкий аромат ее духов.
Легкий, летний, теплый.
Такими были ее глаза, когда я впервые заглянул в них…

Лето 1999 г.

* фото из интернета