Ностальгия

Город рыдал.
Рыдал так, словно решил устроить свой собственный маленький всемирный потоп.
Город кидался под ноги прохожим, жался к промокшим кроссовкам, тёрся о забрызганные грязью джинсы и скулил, молил, уговаривал.

Люди спешили.
Они хотели скорее спрятаться в метро.
В метро всегда было сухо и прохладно. По крайней мере, людям хотелось, чтобы там всегда было прохладно и сухо. В метро просторно.

…Как? Почему просторно? Науру сидел на полу вагона, привалившись спиной к холодной двери. Сидел, прикрыв глаза, шевеля губами и отстукивая дрожащими пальцами ритм слышной только ему мелодии. Страх дышал жаром в лицо, слизывал бегущие по вискам капли пота, ласкал холодными липкими руками, окутывал плотным, влажным одеялом, что-то убаюкивающе шептал. Люди старались не смотреть друг на друга. Воображали, что им сухо и прохладно. Страх бродил по вагону, дотрагивался до пассажиров, быстро говорил им одно-два слова. Люди становились прозрачными, несколько мгновений сохраняли форму, а после обрушивались вниз потоками воды, растекаясь по полу. Воды становилось всё больше, она заполняла вагон. Науру вжался в дверь, пытаясь понять, почему её здесь так много, откуда она взялась. Науру понял, что сейчас, скорее всего, захлебнётся. Решил не сопротивляться. Просто вообразил себя большой рыбой, которая плавает в большом аквариуме. Но по-прежнему вжимался спиной в дверь. Вдруг дверь исчезла, и Науру выпал на платформу, испугав нескольких стоявших там девчонок. Из вагона выходили люди. Те самые, которые только что рассыпались каплями; проходя, они мельком смотрели на него. Удивлённо и презрительно. Науру наполовину лежал на платформе, наполовину — в вагоне. Куда исчезла дверь? Кажется, только что было и такое: «Станцыя Першамайская. Выхад на правы бок». Науру встал, отряхнулся и, спотыкаясь о собственные джинсы, стал подниматься наверх, туда где ждал…

Город ждал.
Город стоял у входа в метро, прижавшись носом к холодному стеклу.
Город ждал недостаточно долго для того, чтобы успеть состариться. Но и этого хватило для того, чтобы успеть соскучиться. Иногда, забываясь, он пытался грызть стеклянную дверь. В метро город войти не мог. У него опять не было мелочи на жетон. Да впрочем, и крупных тоже.

Город поскуливал.
Он, словно потерявшийся щенок, обнюхивал ноги людей, пытаясь найти кого-то.
Не дождавшись, выскочил на улицу, заметался, забегал, сталкиваясь с прохожими. Город всхлипывал всё громче и громче. Он был согласен на свой собственный маленький всемирный потоп.

Дождь не прекращался.
Дождь не прекращался уже целых две недели.
Город метался, заглядывая в лица прохожим, дёргая их за рукава, пытаясь сказать что-то важное, может быть, даже кому-то нужное. Люди, не глядя, высвобождались и уходили дальше, не видя и не слушая. Они спешили.

Город возненавидел зонтики.
Он возненавидел эти дурацкие зонтики, которыми люди закрывались от него.
Город вырывал их из рук прохожих, выворачивал, отбрасывал прочь. Люди их поднимали, отряхивали и шли дальше. Город тряс прохожих и кричал, пытаясь вложить в них какие-то слова. Как обычно, о чём-то вечном. Как обычно, прохожие просто хотели побыстрее попасть в свои тёплые дома, к уютному креслу, телевизору и горячему чаю. Они прятались в автобусах и скрывались в метро, громко хлопнув дверью. Вагона.

…Науру упрямо шагал вперёд. Мокрые джинсы хлопали по ногам, кроссовки были не суше. Вода доходила до щиколоток. Науру упрямо шагал вперёд. Слева была стройка, где песок, вода и глина смешались в коричневую тошнотворную жижу. Справа были машины. И проспект Притыцкого. Науру упрямо шагал вперёд. Несколько раз его щедро окатило водой из-под колёс. Науру упрямо шёл вперёд. Перебежал через перекрёсток, переплыл через Западный рынок и вышел на какую-то тихую неширокую улицу. Через 15 минут он уже был там, куда так стремился. Капли игриво пробегали вдоль позвоночника и падали на пол…

Город утирал слёзы рукавом.
Он прижимался губами к холодным мраморным стенам переходов.
Город забивался куда-то в углы, пытался спрятаться там, подвывая от безысходной тоски. Плакать он больше не мог. И сил больше не было. Потоп закончился.

А потом пришло лето.
Наконец-то в этот замёрзший, промокший город пришло лето.
Люди ходили по улицам, глотая горячий плотный воздух. Люди лежали на скамейках, глотая горячее плотное пиво. Солнце обнимало, дышало жаром, убаюкивающе что-то шептало.

…Совсем как тот Страх в вагоне метро. А сейчас «страха нет». И автобус. Науру уезжал с Института Культуры, глядя на подсветку здания Академии При. Привык, наверное. Когда на Институте Культуры приходится ждать автобус, Науру всегда смотрит на это здание. Только… Почему На Институте культуры? Ведь с Дружной уезжать гораздо удобнее?.. Ах да…

Город твёрдо решил дождаться грозы.
Первую майскую грозу город умудрился пропустить.
Было обидно. Вторую он увидит в любом случае.

Город повторял.
Город повторял: «Я в восхищении!»
Город горячо шептал: «Право слово, я в восхищении!» Он танцевал, смотря в небо, подпрыгивая и хлопая в ладоши. Город смеялся, радостно вскрикивая каждый раз, когда сверкала молния.

…Весь следующий день шёл дождь. Науру замёрз, вымок, в очередной раз заблудился и, придя домой, вылакал полбанки компота. Жизнь продолжалась…

А вечером…
А вечером…
А вечером опять светило солнце.
Потоп закончился.
Город, свернувшись калачиком на каком-то парапете, радостно улыбался во сне.