Глава 2

- Это хорошо, что вы согласились на обследование, - Николай Сергеевич раскрыл историю болезни и стал что-то в ней строчить.
- Неужели я больна? Чувствую себя отменно, - соврала Наташа, массируя пальцами виски, пытаясь остановить пульсирующую боль.
- Вот это мы и собираемся выяснить… Видите ли, здоровые люди не пытаются покончить жизнь самоубийством, они живут…
- Но рано или поздно всё равно умирают, не вижу смысла…
- Хорошо, будем считать, что так. Выясним тогда один аспект, ваши отношения с родственниками, какие они? – Николай Сергеевич приготовился писать.
Наташа молчала.
- Итак, как вы относитесь к вашей матери?
- Никак, я её почти не вижу, она всё время на работе, - Наташа пожала плечами.
- Так, а с вашим отцом?
Наташа закрыла глаза: первый аспект она уже провалила, раз сказала, что отношения с предками нулевые, у здорового человека так не должно быть.
- Конечно же, у вас есть друзья, которые в трудную минуту готовы вас поддержать…
Все психиатрические аспекты были провалены. Николай Сергеевич, энергично жестикулируя, объяснял взволнованной Наташиной маме, что одной недельки госпитализации недостаточно. В итоге, срок заточения определили месяцем.
В палате, просторной и солнечной, всех было трое, считая Наташу. Странная, худенькая девушка лет 20-ти постоянно стояла у окна, бормоча себе под нос одну только фразу: «Он скоро придёт». Вторая соседка отличалась хоть какой-то нормальностью, она пыталась перерезать себе вены из-за любви, естественно. Гульнара, она была родом из Казахстана, весело что-то лопотала, часто рассказывала о Сергее, о том, как его любит, как хочет быть с ним. Гульнара была на втором месяце беременности и о том, что носит под сердцем ребёнка узнала только после своего чудесного спасения. Она была рада, она надеялась, что Сергей придёт в восторг, узнав о том, что скоро станет папой. Гульнара, твёрдо решив сохранить ребёнка, не принимала никаких лекарств, она каким-то непостижимым образом обманывала врачей. Наташа притворилась, что в лечебнице также из-за несчастной любви, пыталась отравиться, потому что любимый изменил ей. Гульнара понимающе кивала, гладила живот и затягивала казахскую колыбельную.
- Знаешь, завтра сюда придёт Сергей, он ничего не знает… Он будет счастлив, - щебетала Гульнара, порхая по палате в белой рубашке.
Наташа кивнула.
- Может и твой раскается, придёт, встанет на колени, скажет, что любит тебя… Я уверена, всё так и будет!
Гульнара видела в мире только хорошее, неизвестно как она смогла решиться уйти из идеализированного мира? Эта девушка была совсем одна, родственники отвернулись от неё, потому что по мусульманским традициям самоубийство страшный грех, который невозможно искупить. Наташа узнала, что Гульнара совсем ничего не помнит, фантазирует, порой у неё случаются приступы буйного счастья, когда она готова, размахивая руками, кружась и танцуя кричать о том, что в палату проник первый лучик солнца. Единственной правдой было то, что Гульнара действительно была беременна, от неизвестно кого, отцом был  вовсе  не Сергей, а мистер х, некогда доведший несчастную девушку до безумства и беспамятства.
Сумасшедшая №2, которая всё время проводила у окна, звалась Агнес, её настоящее имя почему-то скрывалось, как и истинная история её неуравновешенности. Агнес любила молчать, лишь ночью раздавались её сдавленные крики, её снились кошмары. Прибегала медсестра, делала инъекцию и Агнесс засыпала, а наутро снова подходила к окну, чтобы наблюдать за ним что-то неведомое, открытое только ей.
- Она помешанная, ей не место здесь, - говорила Гульнара, кивая на Агнес.
- Мы все здесь помешанные, не забывай, - отвечала Наташа с иронией в голосе.
- Нет, я здорова… Мне не место здесь, скоро придёт Сергей, и я уеду отсюда далеко, далеко… Он обещал мне, что мы будем жить в Испании, он ведь наполовину испанец…
Наташе до боли надоели бредни Гульнары, она не могла больше слышать о вымышленном Сергее, мифической и далёкой Испании, вечном счастье и любви. Наташа, сама того не замечая, привязалась к Агнес, с которой часто беседовала, хотя та упорно молчала. Приступы Гульнары случались всё чаще, она предчувствовала ветер перемен, кидалась обнимать всех подряд, душа в своих объятиях несчастных медсестёр и ошеломлённого Николая Сергеевича. Гульнаре прописали электрошок, неслыханное средство для столь либеральной клиники. Электрошок означал отказ от вынашиваемого ребёнка, которого Гульнара потеряла после первого же сеанса. Она не узнала о том, что больше не беременна, она всё так же гладила живот и пела казахские колыбельные, попросила медсестру принести сказки, чтобы читать их своему малышу. Вскоре в палату вселили девочку, рыженькую, вся в конопушках, похожую на мальчишку. Иначе как Аннушка медперсонал её не называл. Аннушка была необычайно талантливой: в свои 13 лет она писала чудесные стихи, приходящие, словно из параллельных миров, воздушные, лёгкие, невесомые, сотканные из восторгов и весеннего воздуха. Девочка сошла с ума после смерти бабушки, единственной, которая любила её в этой жизни. Родители заперли дочь на втором этаже у тела умершей. Аннушка, скованная ужасом, напуганная до смерти, двое суток провела рядом с бабушкой. Потом к Аннушке пришёл дух и заставил её писать стихи прямо на обоях… Девочка жила в своём мире, сама с собой разговаривала, стихи записывала в маленький блокнотик, в котором у неё были фотографии бабушки.
Наташа не понимала, что она делает среди этого безумного мира, где у каждого была своя фобия, только у ней одной ничего, никакого диагноза. Что из того, что однажды вечером, в начале марта, она, взяв сумку, пошла на соседнюю улицу и встала под крышей, откуда сбрасывали лёд. Огромной глыбой Наташу стукнуло сначала по голове, потом по спине, череп чуть не пробило, Скорая вовремя доставила девушку в больницу. Это даже не называется самоубийством, просто вот такой метод ухода из жизни.
Сегодня Гульнара начала готовиться к приезду Сергея. Она причесала длинные чёрные волосы, заплела их в косу, потом подвязала рубашку поясом  от халата и начала кружиться по палате в экстазе. Наташа вышла в коридор, чтобы позвать дежурную медсестру и наткнулась на высокого юношу с книгой в руке. Он был некрасив: слишком крупные черты лица, чёрные неприглаженные волосы, крупная родинка на виске. Похоже, он относился к категории мирных безумных, потому что мог спокойно разгуливать по коридорам клиники. В нём привлекал выразительный взгляд светло-карих глаз, направленных как бы сквозь тебя, далеко в будущее. Наташа, проводив взглядом незнакомца, остановилась посреди коридора в недоумении. Ей стало как-то не по себе, можно даже сказать жутковато, как будто только что она повстречалась с самим дьяволом.

                ***

Николай Сергеевич, осмотрев Гульнару, задумчиво покачал головой, что-то записал в её истории болезни и ушёл. В тот же день у несчастной случился очередной приступ, причём ужаснее, чем все предыдущие. Смеющуюся Гульнару выволокли из палаты, больше Наташа никогда не видела казахскую девушку, для которой весь мир буквально искрился сумасшедшим счастьем.
Вновь прибывшая Саша оказалась необыкновенной болтушкой. Саша была ровесницей Наташи, она сразу расположила к себе всех обитателей палаты, включая запуганную, боязливую Аннушку. Высокая, стройная девушка звонко хохотала, рассказывая о себе. Она не была сумасшедшей, она заканчивала обычную школу, вела мирную жизнь, пока её парня не решили загрести в армию. Шустрая Саша конечно же сразу подсуетилась, чтобы этого не допустить. Она находилась в родстве с Николаем Сергеевичем, он и определил Мишу на психиатрическое отделение, поставив какой-то мудрёный диагноз. На этом Саша не успокоилась, она не хотела оставлять друга в беде, поэтому стала упрашивать двоюродного дядю об очередной услуге. Он долго не соглашался, но потом, пару дней попричитав, дал добро.
- Он в двухместной палате с каким-то психом… Прикол, этот ненормальный якобы видит вещие сны о человеческих судьбах, совсем уже помешался…, - трещала Саша, угощая всех семечками.
- Его только за сны сюда определили?
- Ага. Он своей матери смерть предсказал неизбежную. Мать погибла в автокатастрофе, а отчим, обезумевший от горя, отправил пасынка сюда, чтобы навсегда сбагрить.
- Он про всех сны видит?
- Можно заказать вещий сон, запрограммировать. Он долго изучает твои руки, лицо, волосы трогает, а потом просто засыпает. Дядя говорит, что у него нарколепсия на фоне помешательства или наоборот… Дело в том, что он видит только всё плохое, что будет в твоей жизни, хорошее остаётся за кадром… И ещё, он всё время молчит, сны свои рисует на бумаге, никак их не поясняя, смысл должен разгадать ты.
- С ним можно увидеться?
- Зачем? Хочешь знать плохое? Лучше никогда не знать своего будущего, пусть оно будет скрыто от тебя, так лучше, поверь, - Саша расстелила кровать.
- Ну а Миша, он просил о сне? – Наташа заботливо погладила засыпающую Аннушку по голове.
- Просил, как раз сегодня. Готовься, завтра Михаил притащит его рисунки, будем разгадывать.
Вошла медсестра. Внимательно оглядев всех пациентов, она выключила свет, всё погрузилось в кромешную тьму.

                ***

- Блин, да он дурак полный! Знаешь, какие дикие рисунки он нарисовал? Фиг разгадаешь, что на них изображено!! Абстракция какая-то… По-моему у него обострение началось, пора переводить в палату буйных!
Наташа раскрыла глаза: на кровати Саши сидел высокий, чуть полноватый блондин с ярко выраженной ямочкой на подбородке и яркими голубыми глазами.
- Наташка проснулась! Миха примчался ко мне в семь утра, говорит, что этот псих всю ночь рисовал и вот, теперь мы должны их расшифровывать, - как обычно тараторила Саша.
Наташа молча протянула руку, Миша подозрительно на неё покосился, бросив после вопрошающий взгляд на Сашу.
- Не волнуйся, она нормальная.
- Редко встретишь в психушке нормальных…
Рисунков было всего лишь три, они поражали простотой и логичностью, несмотря на это в них была скрыта главная мысль, идея автора, которую следовало бы уловить, дабы увидеть Мишино будущее.
- Здесь всё чёрное, только две параллельные полосы, как шпалы… А здесь эти полосы пересекаются… Странно, почему через их середину на третьем рисунке проходит пунктирная линия? – Наташа внимательно осмотрела все три рисунка.
- Фуфло, не тратьте на это время, - отмахнулся Миша, - он же псих и этим всё сказано.
- Познакомь меня с ним, я должна видеть его или твоё будущее тебя не волнует?
Он сидел на полу возле железных ножек кровати и тупо смотрел в одну точку. На возникновение Наташи он не обратил ни малейшего внимания, даже не шелохнулся.
- Привет. Я Наташа, а как тебя зовут? – девушка села рядом.
Тишина. Глубокая, берущая за душу тишина психически больного человека.
- Ты не можешь говорить, ну так нарисуй мне, хотя навряд ли я что-нибудь пойму…
При этих словах он оживился: повернул свою лохматую голову, взглянул Наташе в глаза и взял её руку в свою.
- Что? – Наташа улыбнулась.
Он задумчиво провёл по линии жизни пальцем, затем по тонкой голубой вене до самого локтя.
- Что ты можешь сказать о Мише?
Он помотал головой, нахмурился.
- Как тут наш больной? – в палату вошёл Николай Сергеевич с историей болезни в руках. – Наталья?! Очень интересно, что это вы тут делаете? – Николай Сергеевич волновался.
- Пришла навестить его. Кстати, как его зовут?
- Тише! Он пугается своего имени, нельзя… Он тяжёлый больной, думаю перевести его в другое место, где умеют лечить такие недуги. Вам не следует с ним общаться, он совсем безумный, ни малейших проблесков в сознании.
- Почему он до сих пор здесь?
- Отчим не хотел строгих мер… А что это вы любопытствуете? Идите-ка в женское отделение, я вас осмотрю позже…
В палате никого не было, кроме Агнес, которая сидела на корточках у одной из кроватей, держа в руках пяльцы.
- Ты умеешь вышивать? Или… или умела раньше, тогда… в другой жизни, - Наташа опустилась на колени рядом с Агнес.
Женщина покачала головой и прижала палец к губам. Мир безумия тишина сопровождает всегда и везде, так уж заведено. Безумные общаются между собой с помощью безмолвия, зачем слова, когда их смысл непонятен?
- Ну ладно, попытаюсь по-другому…, - Наташа подошла ещё ближе к Агнес и заглянула ей в глаза.
Они были совсем ,совсем светлые, зеленоватого оттенка, почти русалочьи, загадочные, выражающие отрешённость, но в то же время заинтересованность в чём-то, едва уловимом. Ресницы Агнес, чёрные и пушистые. загнутые кверху, словно накрашенные тушью, примыкали плотно друг к другу, клонились в левую сторону, как будто дремали. Прямые шелковистые волосы цвета мёда акаций, мягкой волной ложились на плечи, худенькие, костлявые. Агнес, быть может, в её прошлой жизни была красавицей или просто симпатичной девушкой, но что-то изменило её, сделав другой, стерев отпечаток юности с её лица. Ей было лет 20, около того, хотя казалось, что она живёт на свете лет сто, не меньше.
- Агнес, ты многое знаешь, чего не знаем все мы, - вкрадчиво начала Наташа, робко касаясь пальцами руки Агнес, - но почему ты молчишь? Ты видишь меня? Узнаёшь? Или тебе всё равно?
- Она похожа на мою маму, - Аннушка щурилась, приглядываясь к Агнес. – Я видела фотографии, мама в молодости была такой же… Она такая была хорошая, пока он не ушёл к другой тёте… Я боюсь Агнес, вдруг она придёт ко мне ночью и… и задушит большой подушкой? Мама тоже так пыталась сделать…
Сбивчивая речь девочки, её дрожащее тельце, заставили сердце Наташи сжаться в комочек, ощутить боль, боль за несчастное, ни в чём неповинное существо, ещё слишком маленькое для таких больших страданий.
- Анечка, я тебе сказку почитаю, тише, только тише… Сейчас, сейчас… Агнес ничего тебе не сделает, обещаю, она добрая, она не желает тебе зла, - Наташа подхватила Аннушку на руки и перенесла её на кровать, накрыла одеялом и, поцеловав в лоб, протянула свою руку.
- Ты моя сестра? Я бы хотела, чтобы ты ей была, будешь? – Аннушка пожала руку Наташи своей ладошой.
- Умерла она
  В ответ неземная тишина
Небесная, солнцем подсвеченная…
Тень по стенке бежит
Утренний чай в раковину слит…
Мама будет ругать
Будет бить меня и себя не узнавать…
Умерла она
Вместе с нею я…
Закрыла морщинистые векм
На, на, навеки…
Последний вздох
Как жалкий всхлип
Ушёл в туннель, затих…
Умерла она
Я одна
Точнее просто нет меня
Нахожусь в реальности
Параллельной…
Нет, она не от старости
От тяги непосильной
Умерла…
Она
Умерла
Мне шепчет ветер
Передают часы морзянкой…
Нимб – яркий, он так светел
Он над седой искрится головой…

Аннушка плакала. Она никогда не читала свои стихи, она держала блокнотик под подушкой, которую обхватывала цепкими ручками, чтобы никто не лишил её последней в этом мире радости. Наташа обняла девочку, прижала к себе, чувствуя, как тяжёлые крупные слёзы скатываются за ворот халата, прожигая кожу. Детские  слёзы. Слёзы одинокой, никому ненужной девочки, безжалостно запихнутой в клинику. Да к чёрту этот мир, там за окнами! Зачем он нужен? Зачем? Здесь, в маленьком безумном мирке, столько заблудших душ, столько горя и отчаяния, столько страхов. личных катастроф, что никакая Индия, утопающая в болезнях, или Израиль, упорно враждующий с Палестиной из-за кусочка земли, не сравнятся со сложными жизнями людей, запертых наедине со своими душевными расстройствами. Пленумы, собрания, конгрессы, важные VIP персоны в чёрных костюмах обсуждают экономику, демографическую ситуацию, пусть же они сначала обсудят людей, пусть дадут им вдохнуть, тогда только будет выход, тогда только можно будет разрубить Гордиев узел, завязанный нами самими. Аннушка плакала. За что? Ну почему она здесь? Почему? Наташа хлюпала носом, она не могла ответить на эти вопросы, но ведь ещё не поздно дойти до истины… Её безумия, похоже, хватит надолго…