Резиновая стена цикл

Резиновая стена
(цикл)   

 О доверчивости
     Серёжа был доверчивым. Мама говорила, что у него в одно ухо влетает, в другое вылетает. Серёжа верил. Когда слушал музыку, даже боялся за мамин сервиз, который стоял напротив правого уха. Накрывал фарфоровые чашки и чайник простынкой. Потом пришла повестка из военкомата. Серёже не повезло – горячая точка. Осень. Пуля. Попала в то самое правое ухо; не вылетела. Мама обманывала Серёжу.

Экзистенциальность

     Гриша нашёл экзистенциальность. Она лежала в луже, возле бордюра. Экзистенциальность была аккуратно завёрнута в газетку и перевязана белым шнурком. "Видно кто-то потерял" – решил Гриша, схватил экзистенциальность и съел. А чтобы никто не заметил, взял кирпич, завернул в экзистенциальную газетку и обвязал экзистенциальным шнурком; положил свёрток на место. Теперь в луже у бордюра – кирпич, что тоже, своего рода, искусство.

Кабуки
     У Марины было не женское лицо. Валера смеялся над Мариной и говорил: "Наверно ты война". Но Марина знала, что никакая она не война, а очень даже вполне и мирная. А мерзкое лицо тяжело свисало с головы, как оккультная маска. Или какая-нибудь японская кабуки. Но в день благодарения Марине подарили конструктор. Во что бы то ни стало, вознамерилась она сконструировать новое лицо. Однако сперва нужно было избавиться от прежнего, что Марина не преминула сделать при помощи киянки и большой эбонитовой отвёртки. С наслаждением вышвырнула рожу в окно и посмотрелась в зеркало. Без лица всё выглядело так хорошо, ничего не свисало, и глаза стали большие, выразительные, выпуклые. "Это вам не кабуки!" – радостно вскричала Марина. И, решив, что конструировать она ничего не будет, подарила конструктор Валере.

Ружьё
     На стене у Борзоева висело ружьё. Когда Борзоева избили, он обратился в милицию, но преступников так и не нашли.

Заусеница
     Третий день Костомарова мучила заусеница. Анальгин уже не помогал, кровь прилила к голове, булькала в висках. Рассудок мутился, лишь, время от времени, мелькая, как милицейская мигалка. Не работает – работает, не работает – ра…Внезапным осинением Костомарова посетила мысль. Он бросился на кухню. Там под полотняным шкафом – топор. Костомаров размахнулся и зажмурил глаза – Варвара Ивановна упала, опрокинув кресло-качалку, размозжённая голова уткнулась в половичок. Костомаров успокоился и заснул, заусеница больше не беспокоила его.

Климент
    
     Климент шёл по городу с чувством собственного достоинства. Но у других людей тоже было достоинство. И их достоинство давило климентовское, как пузо большого сумоиста сумоитёнка. Климент решил пойти на решительные меры и убил себя. Однако тщетно, бл...


Мнимость
     Когда-то Пётр пошёл на базар продавать мнимость. Сперва дело не шло - народ боялся.
Вдруг правоохранительные органы заинтересуются: зачем это добропорядочным гражданам мнимость?! Но со временем толпа раззудилась, и дело пошло. Некоторые даже стали брать на семью. К вечеру, когда мнимость исчезла, Пётр пошёл домой. По дороге он понял, что ещё одним мнимым на Земле стало меньше.

Большая конструкция
     Инженер Спиронов всегда мечтал построить большую конструкцию. Эта мысль мучила его и нагло вползала во все другие. Временами он ходил, не замечая окружающего, спотыкался о банки. И даже мог упасть, несмотря на то, что банка – это маленькое ничтожное нечто. Вот таким же маленьким Спиронов ощущал и себя. Ну, почти таким, иначе как бы он мог споткнуться обо что-то размером с себя? Таким образом, большая конструкция для Спиронова была самым большим добром в жизни. Банка – зло. Банка, она маленькая, ничтожная, а добро большое и конструктивное. Тут о Спиронова споткнулся грузовик, и большую конструкцию он не построил.


    Подозрительность
     Однажды Гоша Корневой навёл подозрительность на всю семью. Не ожидали.

 
Ноги за ноги
     Мишина бабушка всё время говорила: "ноги за ноги". Миша не мог понять, что это значит, но когда бабушка радовалась, удивлялась или, наоборот, оскорблялась, то всплёскивала печёными руками, кричала: "Ах, ты ж ноги за ноги!" Но однажды Миша видел сон. Плавая в молочном тумане, два гражданина в пиджаках и шляпах совершили change или, если хотите, бартер, они поменялись ногами. Проснувшись, Миша понял, в деле с бабушкой замешан труп!

Хлопушки
     Работник тяжёлой промышленности Крепкоступов хлопал хлопушки. Хватал толстыми огрубевшими пальцами нежное мелованное тело тетрадного листа, безжалостно скручивал умелым движением. Униженный листок становился треугольным чем-то, с воздухом внутри. Бах! И Крепкоступов нагло хохочет. Треплет кота Тимошку и приговаривает: "Ну, как оно, ёшкин кот! Ха-ха-ха! Но был морозный полувечер, когда Крепкоступов задумался над своими поступками. Стал степенным и приобщился к вере. Больше хлопушки он не хлопал.
 
Улетел!
     Поликарпов был выше своих мыслей. Они тянули его, словно камень на шее. Мрачные тяжёлые экивоки, судорожная тяга околичностей – всё это убивало в Поликарпове поэтизм. Но не мог, никак не мог слушаться этих крикливых мглистых птах. Улетел!

Резиновая стена
     Справедливый бежал вдоль стены. Тяжело дышал, опирался об неё ладонью. Стена холодная; от пятерни остаются вмятины, но медленно сглаживаются, исчезают. Резиновая стена. Справедливый остановился, тяжело дыша, посмотрел на часто вздымающуюся грудь. Рана начинала заживать, покрылась коркой. Справедливый стал безжалостно раздирать. Посыпались кусочки запёкшейся крови, тоненькие красные струйки потекли по груди, на живот, огибая пуп. Вновь засиял ярко-красный. Справедливый хотел, было бежать дальше, но взглянул на стену. Та слегка покачивалась, будто дышала. Подошёл поближе, приложил ухо. Негромкие звуки, голоса. Чуть громче. Недовольно. Громче. В ране засаднило. Но глаза сверкнули уверенностью. Отошёл на несколько шагов, повернулся, спиной продолжал отходить. Побежал, вытянув вперёд руки. Руки наполовину ушли в холодное, мягкое, махровое. В суставах хрустнуло, боль разрядом рванула грудь, воплем отдалась в висках, да так и осталась в голове, заныла в ушах. Суставы нестерпимо ломило. Вмятины равнодушно выравнивались.
     Стена плавно заворачивала, за поворотом послышались глухие удары. Из-за изгиба показался человек. В полусогнутой позе переминался с ноги на ногу, словно собирался бежать спринт. Побежал. С глухим стуком ударился в стену. Упал, не издав ни звука. Справедливый подошёл ближе. Человек лежал с закрытыми глазами, хрипел. Его лицо представляло собой кровавую маску. Справедливый глянул на стену, там тоже было красное пятно. Подошел ближе – стена здесь была не такой. Шершавая. Твёрдая. Каменная стена. Сзади послышался стон. Человек, пошатываясь, поднялся, снова начал разбегаться. Справедливый поспешил дальше. Позади вновь послышался глухой стук. Стон.
     Стена всё заворачивала, наверно, замкнётся в гигантский круг. Вдруг пустоту вспорол раздирающий вопль. Плачь навзрыд. За очередным поворотом кусок стены был завешен чёрной плёнкой, она заменяла стену. На плёночной стене, судорожно хватаясь за складки, висел полуголый старик с длинной, до колен, седой бородой. Невыносимо худ - рёбра, будто толстые пальцы гиганта, обхватившего сзади,- старик рыдал. Вяло перебирал ногами, толкаясь в плёнку, иногда приподнимался, вновь скатывался, взахлёб глотая слёзы.
     Дальше вновь стена. Стекло. С этой стороны парень с каким-то то ли посохом, то ли палицей, которой пытается разбить стену. С той – девушка; распущенные вороньи волосы; белое свободное платье; мокрые глаза, грязные разводы щёк.
     Кирпичная. Эбонитовая. Слюдяная. Хрустальная. Пластмассовая. Терновая. Деревянная. Зеркальная. Живая. Чешуйчатая. Скользкая. Грязная. Магнитная. Гранитная. Ледяная. Восковая. Бумажная. Песочная. Колокольная. Царская. Пустая. Пустотная. Китайская. Миражная. Оккультная. Мёртвая. Земляная. Саманная. Травяная. Серебряная.
Металлическая. Чёрная. Злая. Дальше идти стало сложнее. Воздух сгустился, наполнился смрадом, проталкиваясь в лёгкие скользкими комками. Голоса за стеной слились в непереносимо-рвотный гул. Адский визг миллионов слился с монотонно давящим басом тысяч. Справедливый шёл, пригибаясь к низу, шатался. Стены не касался. Чёрный монолит излучал мёртвый жар. Вдруг послышался сухой треск. Беспросветную проклятость стены облизывал невыносимо яркий костёр. Вокруг греющего огнём руки дрожало едва заметное серебристое свечение. Серая просторная одежда. Русые волосы до плеч, небольшая борода. Греющий не повернулся, кроме бороды лица не было видно. Справедливый глянул на монолит: там, где огонь остервенело бросался на стену, образовалось углубление, вверх поползли бугристые наплывы, вниз стекала чёрная лужица – Стена плавилась. Справедливый отступил на шаг. Ногтями обеих рук рванул заживающую надпись на груди, не сдержался и едва вскрикнул. Сорвалось несколько капель. Греющий повернул голову. Глаза обняли, и Пустота чуть не приняла Справедливого.
     От долгого бега лёгкие бросались на рёбра. Вой из-за стены упругой волной давил в бок. Потом он стал упругим визгом, дальше пришлось бежать, затыкая уши. Падая, скользил на коленях, обдирая кожу. Вскакивал, не теряя скорости. Из мглистой пустоты впереди возник силуэт. Горящий. Крик из-за монолита вспорол мозг. Резко не остановиться; Справедливый упал. Глаза Горящего обрушились беснующейся Пустотой. Тело вдавило вниз, а мысль раскололо " Смотри!" Горящий приблизился к Стене и приложил ладонь. Стена плавилась.