Всматривания. Из книги рассказов quotАнекдоты и всматриванияquot

10. 06.91.

Вполне допустимо незнание автором истоков некоторых завершившихся в твор-честве актов. Но – знают, точнее, у-знаю́т об этом исследователи  откуда узнают? – вопрос, обращённый к кому-то третьему (чему-то – объективности, поддающейся анализу в процессе своего движения во времени). Что есть это нечто – покрываю-щее автора+его интерпретаторов – сверх-текст? (это – неисчерпаемо, т.е. уже не из области анализа, но – интуиции). Вероятно – свобода воли текста-произведения. Изведения – из-ведения – от-ведения к → тексту. Ведение – ведать не значит осо-знавать, но – обладать  автор обладает (свобода воли автора с неким коэффици-ентом соотносится со свободой воли текста-произведения)  1)гений и 2)злодейство – несовместимы, т.к. 1)-ое – свобода – 2)-ое: разрушение свободы (своей+объекта преступления).

Выборы Президента для многих сейчас – почти эсхатологический момент, во всяком случае – трагический. С точки зрения будущей Истории – это всего лишь очередная возможность выбора.
Может, полная свобода человека в его -ии – и есть ад?

Сюжет рассказа:
хозяин увидел в комнате громадного комара. Вспомнил, что такие переносят ма-лярию. Час гонялся – убил. На следующий день – к вечеру почувствовал укус в спину – с ужасом подумал о новом малярийном комаре – укусил, зверь!
Через день заболел – малярия. Бред. Смерть. Оказалось – комары малярию не переносят.

Политика для Ис-ва?

В некотором смысле ожидание возможного есть (редукция «вера есть…»), –
1) будущее как а) интуитивно-ощущаемое, б) аналитически умо-зримое;
2) осознание влияния а) и б), или а), или б), или их отсутствия – на теперешнее;
3) рефлексия по 2)-ому, т.е. разрыв между осознанием будущего и желанием жить настоящим (императив веры: горе́ и долу – всегда чуть разрыв  рефлексия  невозможность веры, которая есть преодоление  рефлексии, т.е. само-сознание во имя – Сознания).

Оценка читателем.
Ожидать оценки – убивать реальность.
Реальность – форма для Творчества, т.е. времени, оценка – залив раскалённой стали в форму – пленение Творчества. Но вне оценки – невозможность творчества.
Бедный Кафка! мучается, не зная отчего – это же счастье! Максимум – мазо-хизм. Т.е. – себя же любя. Мучаться – зная причину и не имея сил её изменить – это уже садизм – и к себе, и к чужому – если Кафка – ед. измерения – то здесь в 140 кафк.







13.06.91.
Депутат-писатель
…«делегировать часть своих полномочий себе» – высказывание художника.




15.06.91….
Чаадаевщина
Гений должен обладать наглостью, но наглецом может быть только глупец (хотя здесь противопоставление – личностно-исторической категории – интеллектуаль-но-казуальной)…

Пыльная в пуху Москва. Азия в летнем снегу под пятой кустодиевского больше-вика. Президент – из бывших, мы – из нынешних. Пётр Яковлевич сейчас спился бы уже к 30-и.

Бердяев пишет голыми предикатами. У него нет субъекта, нет субстанции. Им-пульсы, как у частиц, без возможности измерить их координаты.

19.06.91. …
День Рождения
…в Бродском – пишу каждое Рождество – что-то кокетливое (Я и Христос), а если – на Успение напишется? Всё-таки – личная дата – свой путь – это своё – тебя – меня –рождение. За это отвечаешь сполна.
Вообще: Бродский – и значит, не будет толку// от веры в себя да в Бога//и зна-чит, останется только//религия и дорога;
Визбор: Ты верь в дорогу (что-то там ещё – и про «старина, ей-Богу»)
Это ведь всё – 60-ые, с разницей в метафизике – в одном случае – технарям – дорога; гуманитариям – добавка, впрыскивание «религии», но без личной встречи с Богом, без узнавания Его в лицо. И трагедия, и вина, и (возможно?) спасение от не-знания (о. А. Ельчанинов).
…
«То́ка слез моих не отвратися, я же от всякого лица́ всяку сле́зу, отъе́мшаго, Де-во, Христа ро́ждшая» (песнь 9).

21.06.91.
Молитва
Молитва – правило – тяжесть. Но – не сдаваться до последнего. Это тяжесть не-ба на плечах. Лучше, чем тяжесть земли.

22.06.91. День Ангела – самый длинный день в году – начало войны.

Привычка к миру
Как прекрасно иметь жизненные привычки. По вторникам, четвергам, субботам я выхожу в киоск напротив – за «НГ», и чувствую себя в полном смысле слова семьянином. Связь с миром – прочность связи – повторяемость – это и есть семей-ственность. Семья с миром, с ближним  семья как «плоть едина» (здесь что-то от о. Булгакова) – но не София, а именно – семья (но и не Розанов: Ветхий Завет – де-калог – каркас семейственности, но плоть едина – уже из Нового: έκκλησία – со-борность-уже-как-семья; το ̀κυριακόν – семья-чтобы-стать-соборной)
В реальности – сегодня – за газетой – но нет ощущения постоянства. Нет дома.
Семья – это и связь с миром и дар от мира – дар миром (всем миром навалимся).
Странничество – постоянно – если с дерзновением «приступите»  как Сковоро-да. В других случаях – не строительство но – бегство, вынужденная мера жизни, созерцательность (всё – понемногу мои пути).
 Сон

Сон какой-то военный. Всё ждём атаки, кто-то бежит, стреляют. Я всё время те-ряю своё оружие, пистолеты, ружья и т.д. Хожу, беру у убитых. Но сам вроде нико-го не пристрелил. За кого воевал, против кого – не пойму. Надо Невзорова – в экс-перты. Вроде «пустыни», но без арабов и песка. Остановка, скорее, дворик Луспе-каева в «Белом…» – опять непустыня. Война – пустыня, а происходит – вне-пустыни, чтоб пустыню-получить.
Оказывается, цветаевское тире – костыли для ленивого.

Ницше
Прививка Ницше была необходима в ХIХ – как от оспы. Мир отказался. В ХХ – заболел.

Когда Ницше пишет в «Человеческом, слишком…» о святых, он сам не чувству-ет, как всё описывает в одной системе координат, где он сам и есть – единица из-мерения, и точка отсчёта. А если бы за единицу – кого-либо из святых? Но это уже подвиг жизни, а не умозрения только.

«Церковь не в брёвнах, а в рёбрах»!!!

Да и всё в его системе достаточно с иным знаком: не «spernere se sperne» – πλησίον σου ως σεαυτόν» (Х. 27, Лука) – и тогда, даже в той же плоскости, ницшеанское отступит в область левее 0.

23.06.91.
Плач Иова

Приехал Лёничка. Опять – о Мишке Новикове – я говорю, что у него редукция языка (страх языка, лжескромность и т.д.) – ослабляют качество вне-языковых со-ставных. Леонид Владимирович – о Набокове – вроде, язык – ух! – а вот с осталь-ным – «потеря темпа» – это их, московской школы, термин. Как и жизнь в Москве. Мне же кажется, здесь просто неполнота слуха к многообразию языка. Темп же – следствие – если ориентироваться на него – то выпадают более важные вещи.
Язык чем-то сродни времени – события протекают и в том, и в другом. Поэтому это для Бродского – две ипостаси Бога агностиков. Они осязаемы в практике – поч-ти «данные нам в ощущение».
Но событие, протекающее в душе, возможно, не выявляется ни в языке, ни во времени. Как же передать в Искусстве?
Через напряжение своего Я – плач Иова.

25.06.91.
У Бродского – ум творящий, но – не-сотворяющий.
Дневник – интеллектуальное зеркало, ах! кокетка.
Бродский просто умней других – вот и премия.
…
Догматы в Искусстве.
Говорили с Леонидом и Кубриком. Мне кажется, что всё же догматизм Кубрика или Бори – это реакция на нападения других миров, других поэтик и человеческих личностей. Догматизм как неприятие иного – в конечном итоге может обернуться потерей своей полноты.
Конечно, законы в Искусстве есть. Но они как бы постулируются не Указом свыше, а личным пере-живанием их, т.е. они проявляются через творческую лич-ность, но  вне её, как формализованные выражения-аксиомы.
Можно и чужое – средство, поэтику, художественную технику заполнить собой – победить «ячеством» себя, своего опыта, сделать их второстепенными, а можно и своё – тебе лично данное – тобой обретённое можно не прожить, выдать именно как догмат, как истину – и в результате исчерпаться.
Всё же открытость миру – это условие со-ответствия – по-длинности (т.е. по всей длине, в полноте размаха) – «дара тебе – твоего дара миру» как единого и единственного – т.е. ты – со-участник данного тебе, со-участник, со-трудник, толь-ко тогда го́лем (болванка формы), даже красивый внешне, обретает полную систе-му кровообращения и душу.
Но именно это – твоё со-участие – никак не постулируется. Оно – выявляется в каждом новом акте, каждый раз заново и по-другому.
Следование постулатам – гарантия правильного решения в умозрительных сис-темах, в Искусстве это – часто гарантия провала. Фолкнер удивительно прав в сво-ей «теории поражений» – отсчёт идёт от напряжённости твоего проживания в пе-риод творческих родов, хотя их плод может оказаться мёртворождённым, но всё равно твоё у-частие в рождении – возможная помощь в появлении живого.
Живое рождает живое.
Закон рождает суд.
Суд приговаривает оступившихся.
Художник всегда о(от)-ступившийся, отступающий.
Закон – против художника, но и – через него.
Ты отвечаешь за то, что тебе не подвластно, но в твоей власти отказаться от от-ветственности.
Слава Богу, что и Боря, и Лёша всё же – к другим прикладывая эти свои «лекала законов» (у Бори – техника, рифма; у Лёши – связь с высшей истиной, т.е. бытие в самораскрывании через язык (почти Бродский), в своём творчестве – отступаются, ошибаются. Это идёт им на пользу, хотя Боря защищается своей глухотой к «иным чем он», Лёша – подменой создаваемого – «идеалом, вечным образцом того, как должно быть создано».
16.07.91.
 В поезде: Москва – Архангельск
Искусство – м.б., единственная форма человеческого -ия, в которой потен-ция (возможность быть) – важнее того, что есть (стало быть)  Кьеркегор, не-возможность «РЕДУПЛИКАЦИИ» – ДОСТОИНСТВО, А НЕ НЕДОСТАТОК.
…
Парадокс Лотмана в «НГ» – с одной стороны – ответственность на личности, в том числе – и за слепоту; с другой – просмотреть «гения» – новое – проверит-ся и будет принято временем (социумом) – т.е. сам же ответственность и сни-мает – просмотрели – так это и есть алгоритм «недоросли, непоняли»,, а за – «недоросли, непоняли» – разве не несём ответа (ведь можно иначе – доросли – но отвернулись – тот же эффект).




18.07.91. Соловки
В Донском монастыре

Вспомнил удивительную девушку – в Донском – тихая, как бы испуганная, растерянная, смиренная, даже движения – плавнонезаконченные: не испугать бы кого, не выделиться. Чуть оттопыренные детские губы – тишина.
И – во время Крестного хода – вдруг рядом – у меня гаснет свечечка – зажи-гаю от её огонька, Спаси Боже! добрая душа – и то-оненько вдруг – мелодично – во славу Божью – и больше ни слова – а так легко, светло.
На службе часто – ощущение от неё – от места, где она – по центру или бли-же к – Донской Божьей Матери – тишины: звучащей тишины – ухожу в правый предел – весь храм за спиной – так лучше, не отвлекаться – перед глазами – мо-гила: капитан Мусiн-Пушкин
Так захотелось от её имени – «песни Агапки»,: Я глядела чуть дыша – чтобы так же – просто, испуганно – но перед Ним, а – к миру – ласково – Во славу Бо-жью!
19.07.91. Соловки.
Разговоры
После службы – общался с послушником
нач. 90-ых.
Культура и культ

Культура – практика духовной жизни. Как любая практика, она может как утверждать, так и разрушать. Гарантия созидания – не просто духовное напря-жение, но – духовное сопряжение с тем, что дало саму основу – корень прилага-тельного (очередная подсказка языка – при-лагать) – с Духом. Дух же – не абст-ракция, описывается он необходимо едиными понятиями:
1) любовь   2) смирение   3) покаяние   4) действие от покаяния к любви. Только в этом случае оправдывается, замыкаясь самое на себя, понятие духов-ности. Оно из при-лагательного становится существом, сущностью – существи-тельным.




Эстетика и лже-гриб
Опасность эстетики – похожа на лже-гриб.
Обладая всеми внешними признаками прообраза: ценностной системой ко-ординат, она вытесняет (заменяет) действительную, т.к. легче усваивается (её легче обнаружить). Следствие – отравление нашедшего её (лже-гриб) потреби-теля (грибника).

Гомосексуализм и Киплинг

Лесбиянство и гомосексуализм – снятие основных критериев самоопределе-ния личности. Пол – не только половая функция, но и осознание себя в опреде-лённых физиологических границах
Это похоже на сказку Киплинга, когда броненосец говорит, что он – утконос, а утконос – что он броненосец.
Это не может быть свободой пола, поскольку пол отсутствует. Свобода же без дополнения – кого? чего? – не более, чем грамматическая ошибка.
Если же это исходит из эстетических потребностей, то – см. Эстетику и


7.01.1996.
Сны и камни.
Сны, как камни, засыпают меня.
?
Зеркало.
Если всё время стоять перед зеркалом, то, в конце концов, начнёшь прини-мать неестественные положения, зеркалом подсказанные. Единственное спасе-ние: стоять перед неотражающей поверхностью, т. е. перед Богом.


4.05.1998.
Танец.
Екатерина Максимова – смотрел передачу о ней: как божественна, легка и одновременно наполнена внутренним светом. Подумал, что она одухотворённей Плисецкой – и проще, и сложнее одновременно, а главное, естественней, и что именно она продолжает Уланову.
Нуреев и Плисецкая – изломанные гении, мне ближе Чебукиани, Лиепа, Максимова, отчасти Барышников.
Нуреев слишком больной, слишком sophisticated and intricate. Плисецкая – вся в придыхании, а Максимова – на выдохе.


26.03.1998.
Телевизор.
Телевизор – возвращение в детство: возможность видеть во плоти вообра-жаемое. Но – детство есть активное воображение, когда мир не даётся, но бе-рётся ребёнком и преобразовывается в свой мир; через телевизор же мир дикту-ет себя сам и зритель становится как бы ребёнком без детского воображения.

13.04.98.
Сталкер.
«Сталкер» – начинается (там, где сцена в баре) Троицей: Сталкер по центру – и к нему склонённые: слева – Профессор, справа – Писатель (повторяется рису-нок прп. Андрея Рублёва)
«Рублёв» завершается Троицей.
В «Рублёве» – восхождение ко Господу, к лицезрению Троицы Живоначаль-ной через 1) предательство, 2) убийство, 3) страдания, 4) покаяние, 5) молча-ние(исихазм), 6) творчество во Имя Божье.
В «Сталкере» всё снижено, переведено в план нашего тварного мира – от Троицы – к Комнате, к отказу от надежды и веры через: огонь, воду и медные трубы, т.е.: через стихию, природу, человеческое творение.
Т.о., Рублёв – Сталкер, два пути верующего.
Сталкер – Жрец.
Зона (не называется вслух её жрецом) – Господь.


1.03.1999.
Удивление.
О, холодильник! Куб льда, тайна вечной мерзлоты – отголосок дочелове-ческих времён. В тебе присутствуют и прошлое человека – «кости и мясо», и будущее его – кристаллики льда, холодные и прозрачные (призрачные) домики беспамятства!

17.06.2000
Питьё чая.
Чай резонирует с окружающим миром. Чай пьётся в тишине – и тогда он за-думчив и малословен, чай пьётся с друзьями – и тогда он часть беседы, соучаст-ник разговора.
Чай смиренен, добродушен, он хорош для глубокой психологической прозы.


Питьё кофе.
Готов согласиться со своим «Словарём зверинца». Добавлю лишь – кофе аг-рессивен, он захватывает и человека [привычка], и окружающий мир: запах его легко распространяется вокруг.
Кофе – для нервных и стилистически изысканных эссе в лучшем случае, во-обще же – это напиток журналистов и поэтов.

17.07.2000
Вихор.
В зеркале вижу вихор, рожки чёртика. Думаю, так я вступаю в область мис-тического и мифологического. Свою внешность [которую вижу и представляю ежедневно, минутно, секундно] я неосознанным актом сознания – выношу за пределы реального и сравниваю с тем, чего никогда не видел.
Структура волос и рога у чёрта, что между ними общего?
Волосы и ногти – путь к рогам или уход от рогов?
Ногти – когти – звери – звериное в нас.
Волосы – шерсть – звери – звериное в нас.
Итак, чёрт присутствует в моём сознании и откликается на моё – звериное.

Звериное.
Моё единство с собакой. Она спит в моей комнате [сейчас ей разрешено],
бродит за мной по всем закоулкам квартиры, повторяя мои перемещения. Она созерцает меня и испытывает в этом необходимость.
Но вот что странно. Когда она где-нибудь керамит, я достаточно быстро ощущаю метафизическую разомкнутость, будто в каком-то месте моего скафан-дра возникла дыра – и моя целостность и безопасность под угрозой.
Является Звериный Зверь, валится с тяжким вздохом на пол у моих ног – и дыра тут же исчезает.
Я спокоен рядом со зверем, он – со мной. Наверное, так чувствовали себя Адам и звери в Эдемском Саду.
Пристальность.
Снова в ванной (пошёл освобождать свой нос после долгих апчхи!) – при-стальность: это предощущение боли и/или потери.

6.08.2000
Крыша.
Пью пиво за столиком в Мариинском парке. На площадке 8 столиков: 4 с зонтиками над, 4 – без. С зонтиками – все заняты, без – пустуют.
Сел за оголённый. Чувствую неловкость, словно сижу обнажённым.
«Крыша» – синоним «крова». Иметь кров  иметь крышу над головой (не стены, не пол etc.).
У него есть «крыша», т.е. защита. Итак, – отгороженность от неба в нашем сознании есть защита, есть дом.
В то же время «крыша» – ум, разум. Говорят: у него поехала «крыша» умдомзащита безумныйбездомныйбеззащитный.
Странничество – согласие на беззащитность и безумие.
Построение дома – обретение разума.

Порок.
Почему английские (american) песни так хороши для свободного расслабле-ния, почему, for example, «What can I do» – вызывает не просто тоску или раз-гульное отчаяние, но некое эротическое стремление?
Этот язык (культура) взывает к нашей раскованности («псевдосвободы»), т.е. к пороку.
Что же такое порок? Это всего лишь наведённая (как электромагнитное поле) свобода, т.е. нечто внушённое нам, родившееся вовне нас. Итак, порок  жажда свободы, выраженная в имитации оной.












13 – 14.03.98.   7-ая симфония ми мажор Брукнера, 3-я часть: лейтмотив флейты между двумя полюсами – струнным и духовым.
Симфонический оркестр – подсознание античного хора (то, что предшеству-ет самому хору – единству частных голосов, слитых во имя говорящего через них божества (народа, стихии, etc.).
З периода О.М. – негатив культурных эпох: от классицизма (Камень) через барокко (Tristia и стихи 21-25 гг.) к античной лирике (и хоровой, и монодий-ной одновременно) – в Воронежских тетрадях.




16. 06. 2001.
Валери

Следует говорить, внимая его призывам, не о точности – т.е о форме, но о це-леполагании. Итак, для чего? – познать себя, исключая из процесса познания самое Я.
Перед нами определённая аскеза. Но, в сущности, она бездуховна, так как в основе её не Дух, но уверенность в том, что Дух заменяем Разумом.
Валери – клоун на канате над площадью. Шест для равновесия – его разум.
Клоунада весьма трагичный жанр, так как ставит под сомнение серьёзность жизни.
Следовательно, Валери трагичен именно в том, что ставит под сомнение ос-мысленность самого себя. Из его отчаяния рождается восторг перед тем, что не подвластно отчаянию – перед совершенством формы.
Дух заменён Разумом, Разум – совершенной Формой.
Двойная подмена как двойной виски, только сильней пьянит.
Ничто не сводит с ума столь настойчиво, как Совершенство Ума.

28.11.01
две идейки, возникшие в гоголевском музее на докладе о Гоголе и провокации (забыл имя докладчицы):
1. культурные эпохи нужно характеризовать не как отношение человека к раз-личным топосам, например, к топосу земли или неба, но как соотнесённость топосов друг с другом с точки зрения человека, им как бы внеположного.
Так, античность есть топос земли и топос неба, исходящие из общего начала – прямой. Средневековье есть топос неба, включающий в себя как подмножество топос земли, Возрождение есть пересечение этих топосов по прямой, соотноси-мой с человеческой жизнью. Просвещение есть топос земли, включающий в се-бя как подмножество топос неба. Современный мир есть топос земли в своём одиночестве.
2. О Мёртвых душах: Чичиков – Павел, слуга – Пётр. Пётр и Павел слишком семантически окрашенные имена, чтобы не заподозрить их неслучайность у Гоголя. Павел – апостол протестантов (дух накопительства у Чичикова), Петр – апостол католиков (любовь к чтению и отсутствие интереса к содер-жанию), кто же тогда – Иоанн (Иван)? В первом томе его и не может быть, но есть Селифан – рождённый лесом?


28.11.01
Седакова:  Объект описания ↔ Его вербальный образ ↔ Восприятие этого образа (автор) ↔ Его поэтический образ ↔ Реализация (Читатель)
Между тем, что описывается и тем, как описано, множество «посредни-ков», вот идея отсутствия «я» в поэтическом высказывании.
Вместо объективации или говора бытия (по Хайдеггеру) множественно опосредованный текст, в котором высказывание безотносительно не только по отношению к авторской интуиции, но и к самому миру объектов. Вместо «про-зрачности» возникает неуловимость автора, что, неожиданно для самой Седако-вой делает её Бартовским соавтором. Автор умер.
Естественно, О. А. предполагает совсем иное: Автор – Господь, дело че-ловека вслушаться в Его голос и постараться передать его другим смиренно и не замутняя своей субъективностью, но нам совершенно неясно, какую форму Господь предпочитает для своих соавторов, соработников в эстетическом дис-курсе. Жизнь автора не есть критерий эстетический.
Бесстрастность поэтического высказывания не есть признак бесстрастно-сти душевной, тут связь также опосредована, как между прямым впечатлением от жизненного события и его передачей в конечной словесной форме. Если «я» устраняется из текста, совсем необязательно, что на пустующее место придет истинный автор мира, вполне возможны различные обманы, соблазны, подме-ны.




7.12.01
Передача «Свобода слова»: призыв в армию (Мне, от неё сбежавшему);: вопрос совести – Гайдар смеётся, когда его обвиняют том, что население России вымирало в годы его правления, встревоженный Шаманов, когда речь идёт не об его ответственности, но об армии и защите Отечества.
Шаманов – Гайдар, два подхода к жизни, два типа «совести», когда в од-ном случае (Шаманов) – я отвечаю за произошедшее и несу ответственность, и второй – отвечают другие и ответственность несут другие (Гайдар).

















10.04.98
Идея: после разговора с ... о Тютчеве: слово есть категория, понятие,
Фет: слово есть имя предмета, явления – такой способ поэтического выраже-ния (кстати, мой критерий можно распространить на  язык Искусства) связан с отношением слова и авторской рефлексии в отношении слова.
Итак: слово Фета есть слово, -ующее до авторской рефлексии это слово миру явлений, природному миру мир Фета есть именно сам мир, имена пред-метов соответствуют предметам, а эмоции от его мира вызваны как раз разры-вом между поэтическим миром и реальным миром читателя (уже испорченного рефлексией) – это как дисцилированную воду пить попеременно с минеральной.
У Тютчева слово всегда пропущено сквозь рефлексию, оно отрефлексирова-но и слово выступает в качестве большего чем своё собственное значение, оно уже есть понятие, категория.
Ещё есть общекультурная рефлексия. Когда слово пропускается через мно-жество авторских рефлексий, составляющих определённую культурную пара-дигму (например, «семантическая поэзия» основывается на такой совокупности прорефлексированных культурным сознанием слов).
 
Тютчевакмеисты



здесь слово всегда продумано, оно включает в себя помимо собст-венных значений некие надсловес-ные пласты – из общего культурно-го, интеллектуального, чувственного контекста двух уровней:
1. авторского контекста (внутри автопоэтики)
2. культурного контекста.


Фетсимволисты



слово есть слово «тот мир» (внесловесный) выражается не са-мими словами, но тем, что можно подразумевать под словами – их отображениями, т.е. символами.







 
3. 12.03
***
Мир Гандлевского однотонен и одномерен. "Пьяные слезы", – сказал Ушаков. Но наша эмоциональная система настроена так, что именно одномерные слезные вздохи привлекают ее внимание и заставляют интенсивно работать. То есть, скорее происходит явление резонанса: тоска Гандлевского накладывается на нашу и воз-никает эффект сопереживания. Возможно, поэзия так и должна работать в мире, где даже со-переживание – редкость. Но у поэзия остается еще одна неотменяемая задача – со-переживать не только человеку в мире, но и самому миру, бытию мира. И здесь и пьяных слез, и критического символизма, и кибировского всхлипа мало-вато.
С другой стороны, есть Жданов и Седакова, поэты, ориентированные на бы-тие, но о распадающемся бытии Жданова я уже написал, поэтому – несколько со-ображений о поэзии Седаковой.


***

Седакова:  Объект описания ↔ Его вербальный образ ↔ Восприятие этого образа (автор) ↔ Его поэтический образ ↔ Реализация (Читатель)
Между тем, что описывается и тем, как описано, множество «посредников», вот идея отсутствия «я» в поэтическом высказывании.
Вместо объективации или говора бытия (по Хайдеггеру) множественно опо-средованный текст, в котором высказывание безотносительно не только по отно-шению к авторской интуиции, но и к самому миру объектов. Вместо «прозрачно-сти» возникает неуловимость автора, что, неожиданно для самой Седаковой делает её Бартовским соавтором. Автор умер.
Естественно, О. А. предполагает совсем иное: Автор – Господь, дело чело-века вслушаться в Его голос и постараться передать его другим смиренно и не за-мутняя своей субъективностью, но нам совершенно неясно, какую форму Господь предпочитает для своих соавторов, соработников в эстетическом дискурсе. Жизнь автора не есть критерий эстетический.
Бесстрастность поэтического высказывания не есть признак бесстрастности душевной, тут связь также опосредована, как между прямым впечатлением от жиз-ненного события и его передачей в конечной словесной форме. Если «я» устраня-ется из текста, совсем необязательно, что на пустующее место придет истинный автор мира, вполне возможны различные обманы, соблазны, подмены.

***

Одна из главных печалей моих – нарастающий эгоцентризм поэзии. Амелин – мастер, виртуоз, но в центре его умения не бесконечность и глубина языка (как при всей замутнености, например, у Хлебникова), но: "вы только посмотрите, как я умею!.. И так умею… И так… И даже так!". Язык не исследуется на разрывы, но не в силу гармонического мировоззрения автора, а в силу все того же наступательного движения эго, забирающегося в самый ценр мелового круга, будто там можно спа-стись от колдовских чар внешнего мира.
Другой, почти агрессивный эгоцентризм у NN. "Меня ниче-го не интересует – ни люди, ни политика, ни социум (толпа), ни Россия, ни Венесуэла, только мой внутренний мир, только мое беспокоящееся и страждущее "Я". Собственно, и культура Свету не интересует в том смысле, что культурные ярлыки для нее – всего лишь кирпичики в здании для устроения удобного существования ее "Я". А ведь была же и тоска по мировой культуре. А ведь было же и "молчите, проклятые книги!"
И воитель с культурой, и ее строитель уходят в прошлое, на смену приходят эгоцентристы и говорят – вот это я возьму для своего мира, а это выброшу, это мне не нужно. Но движет ими при этом не аскетизм и духовный поиск единого на по-требу, а все то же желание ублажить свои духовные и интеллектуальные потребно-сти.
26.04.04
Услышал, что в Москве (втором после Нью-Йорка по числу городе) 26 мил-лиардеров. При той страшной нищете и бедности для большей части населения, оптовых рынках, заполненных не только стариками и старухами, но и людьми среднего достатка, – динамичными и готовыми зарабатывать, бездомными на ули-цах и замерзающих больных в метро, все это становится символом бессовестности власти и демонстрацией того, что власти нет дела до демократии как таковой. То-талитаризм политический заменен экономическим.
А потом подумал, что богатство как вирус. Кто-то заражается с детства бед-ностью, кто-то богатством. Все в руках Божьих, и так же, как Он попускает болез-ни, Он позволяет одним заразиться деньгами, а другим – их отсутствием.
Есть еще один вариант. Миллиардерами становятся те, кто заражен смер-тельно, кто, если не получит лекарство в виде своего миллиардика-двух, просто помрет. И Господь таким образом продлевает подобным людям жизнь.
Остальные же способны выжить и с меньшими суммами, или умереть в ни-щете, не столь повредив своей душе, сколько повредили бы ей миллиардеры, не имей они своих деньжат…
Вычитывал сегодня Канон под вопли малышки, а затем пришлось взять ее на руки и дочитывать, держа в одной руке книгу, в другой – дочь.
29. 02.04.
Не писал дневник два дня, зато сочинил три стишка. Два более или менее в моем духе, третье полубезумное, этакая смесь Элиота и Баратынского. В нем звук, альт, Хиндемит и Томас Манн ведут философскую беседу о законах мирозданья, музыки и взаимосвязи света и дара. Вполне возможно, что это стихотворение на-поминает мистерию графомана из набоковского "Дара".
Сегодня торжество Православие. А я вот торжествую из-за сочинительства. Вот и все мое православие.
1.03.04
Смотрел, как Гордон вручал деньгу и подумал – вот ученый делится мил-лионом евро с коллегами. А если бы премия вручалась моему брату писаке? Кто бы поделился с коллегами? Я бы точно – нет. Боюсь, что и любой.
Сочинительство растит в нас гордыню, мы не ощущаем того, что все делаем общее дело, то, что ощущают, познавая мир, ученые. Итак, рационализм дает некое ощущение общего дела, общего фундамента бытия, а сочинительство – это ощуще-ние единства мира разрушает. Как раз к теме соборности. Наука есть церковь сво-его рода, поклоняющаяся Мировым Законам. Сочинительство поклоняется всего лишь гипертрофированному Я, которое по своей природе как раз соборности про-тивоположно (Есаулов?)
С другой стороны, путь индивидуального познания мира есть путь Адама, в то время как путь псевдособорного (научного) есть путь вообще человечества (Адама и Евы).
Художник – Адам, слушающий Еву, ученый – Адам и Ева, слушающие Змия.
3.03.04
Сегодня на лекции по античной сравнивал парфении с тату (они всплыли после газетной статьи об их распаде). А вчера смотрел в Школе злословия Кушнера и вновь поразило полное отсутствие концентрации мысли в его рассуждениях. Вновь карамазовский бунт со слезинкой ребенка, правда, Кушнер говорил о земле-трясении, то есть о зле естественном, вроде бы от человека независящем. Странно, что он не способен вслед за всеми, кто приводит эти доводы, додумать, что ведь и отсутствие Бога ничуть не оправдывает смерть от стихийных бедствий, что если мы вообще хотим задавать вопросы о смысле тех или иных страданий, то ни нали-чие Бога, ни Его отсутствие не будут в равной степени ни объяснением, ни обвине-нием. Пусть Бога нет, но тогда смерть человека бессмысленна вообще и страдание человека также обессмыслены, и именно в этом случае ничего не остается, как впасть в отчаяние. Законы физического мира по отношению к человеку ни друже-ственны, ни враждебны, им вообще на человека чхать, как на обрушиваемый с го-ры камень или гонимую к берегу волну. Вопрос в другом: а есть ли что-нибудь по-мимо слепых законов природы, если надежда на то, что они могут включать чело-века в какой-то более широкий план бытия, где смысл есть сумма всех векторов возможностей, как положительных для человека, так и отрицательных. Вера есть напряжение интеллекта в сторону смысла, и непонимающие этого Кушнер или Гордон-Гинзбург при всех своих чувственно-интеллектуальных достижениях ока-зываются абсолютно неубедительны и беспомощны. Пытаясь познать мир и пред-ставить его как систему, устроенную на разумных основаниях, они как раз и попа-дают в ловушку противоречия: если мир устроен так, что он опасен для человека, то зачем человек нужен этому миру и в чем его разумность – в качестве горючего материала, что ли?
4.03.04
Сегодня полдня потратил в поездках и очередях, чтобы оформить и сдать документы на приватизацию комнаты в коммуналке и становится понятно, почему блаженны нищие духом. Как много место в душе освобождается, когда в ней от-сутствуют заботы о быте и земной жизни. С другой стороны, забота в хайдеггеров-ском духе или у Фроста приводит к метафизике и познанию бытия. Здесь одно из глубочайших различий в западной и русской метафизиках. Одна о-бытийствует быт, другая вымывает из быта бытие, то есть а-бытийствует в быту.
Хватает в день на несколько маленьких порций усилий: несколько фраз Хо-мякову, несколько – дневнику, пузырек – в роман. И совсем нет сил на затяжной рывок, на поток душевного напряжения. А иначе у меня писать не получается, хотя вроде уже рука за почти тридцать лет набита. ..
5.03.04
Сегодня Тело Бунимовича отозвалось голосом своей секретарши.
Общался с Чухонцевым, он очень интересно говорил о временах, когда по-эты забиваются в щели, и затем возникают через длительный период, а те, кто гре-мел и блистал, оказываются  забытыми. Впрочем, он предположил и возможность исчезновения как он выразился "многослойной поэзии", приведя пример великой китайской поэзии, в которой, несмотря на внешнюю простоту, скрывается множе-ство смыслов и отсылок к другим поэтам. Он сказал, что в какой-то момент эту многослойность видеть перестали, и там, где написано – корова, стали видеть ко-рову. Так в наше время и русская поэзия, та, которая многослойна, потеряла чита-теля. Он еще раз отозвался о моей книге как о книге высокой культуры, что-то ска-зал о глубине и мастерстве.
Кибиров сообщил, что он в будни на службе, часов до семи, поэтому не сможет выступить на вечере.
У Николаевой общался с автоответчиком.
Чухонцев дал мне телефон Амелина и сказал, что Амелин меня откуда-то знает.
6.03.04
Каждый день в той или иной ситуацию вспоминаю Тезу. Вот она ткнулась тяжелой ласковой башкой мне в тыльную сторону ладони, вот ее поднятый вверх как горн Роланда хвост мелькнул во дворе на фоне сугробов вот… Так же, как и память о Ры, просто утерянная часть меня самого, так и приходится жить с незажи-вающей ампутацией души.
Общался сегодня по телефону с Амелиным. Он, оказывается, купил когда-то в Гилее мою книжку и помнит меня по Литинституту, вернее, как он сказал, мою бороду. Я скаламбурил: Хомякова борода – и моя борода: очень разная еда.
11.03.04
…А затем на семинаре созерцал совершенно безумного Рейна, который поч-ти не давал говорить Кружкову и, что самое смешное, не делал то, ради чего созы-вался семинар – не обсуждал переводы студентов, которые на прошлом семинаре предложил всем сделать Кружков.
Рейн походил на советского редактора советского же журнала и члена со-ветского же союза писателей. Вместо разговора о литературе он рассказывал байки, в которых обязательно присутствовал сам, но не смысл. Сплошной симуль-кар си-мул-Я-кр симулянт.
Кружков был изящней и точней, но будто сидел на двух стульях: подыгры-вать Рейну в бессмысленном потоке речи и в то же время попытаться сделать свою работу и дать анализ студенческих переводов.
Я долго не мог понять, при чем здесь семинар, если говорят только два че-ловека, и поэтому не выдержал и волевым усилием вмешался. Более того, я попы-тался говорить действительно о вещах концептуальных и предложил такую (на-вскидку, поскольку продумать все под рейновский рык невозможно) идею.
Мы ведем начало русской школы переводов с конца 18-начала девятнадца-того века, но ведь было две мощнейших волны переводческой энергии, причем первая значительно старше и глубже. Первая: назовем ее "византийская", связана с переводами греков, святых отцов, всего корпуса толкований и проповедей, с пере-водом Нового Завета и она обращала внимание на сакральную сущность текста, делая перевод именно передачей сакрального смысла (церковнославянский язык и есть язык сакральный), то есть для перевода главным было не передать текст как литературный смысл, но заставить читателя погрузиться в тот же мир глубинного смысла, который присутствует в первоисточнике (самый яркий пример такого пе-ревода – Септуагинта и русское Добротолюбие).
Вторая волна – барочная, пришедшая в 17-18 веках через немецкую и поль-скую литературы (силлабика и силлаботоника) научила русское сознание обращать внимание на сам текст как литературное произведение, то есть сделала вопросы техники столь же, если не более, важными в деле перевода. Итак, картина мира ("модель мира", что за банальность! – воскликнул потом АИ) была заменена техни-кой передачи картины мира, то есть само изображение на холсте скрылось за тем, чем оно наносится.
Но при этом в русском подсознании (на генетическом уровне уже после де-сяти веков) византийское пробивается даже через барочное, и русский переводчик старается передать в большей степени модель мира, а не элементы, из которых она собрана.
Когда я это сказал, Кружков отреагировал странно. Он ответил, что часто сам так думает, но боится об этом сказать вслух, хотя именно это и старается де-лать в своих переводах. Рейн что-то прорычал.

Второй мой всплеск был более коротким, я пытался проанализировать два английских текста Хаусмана, те самые, которые перевели студенты, но тут меня вообще никто слушать не стал, а когда я уже после семинара подошел к Кружкову и стал ему тыкать в текст, говоря о параллелизме первой и второй строф, скреплен-ных аллитерациями, рифмой, связавшей первые стихи первой и второй строф и внутренней рифмой, связавшей человека и паром: fee – free, он сказал, что текст анализировать не получилось (а какой смысл говорить о качестве перевода, если не понято то, что надо перевести? Что за телега впереди коняги?) и убежал в кабинет проректора квасить.
А я еще собирался (и все-таки поймал Кружкова на пороге кабинета обето-ванного с коньячком и лимончиками на столе!) и сообщил ему третью свою идею: в русской поэзии пейзаж есть источник эмоций, поскольку в нашем культурном пространстве пейзаж не окультурен, он существует сам по себе и дает человеку возможность ощутить свою собственную жизнь как сопоставляемую с жизнью природы, в английской же культуре речь уже идет о ландшафте (landscape), то есть о природе, включенной во взгляд человека на мир, окультуренной, а отсюда и их метафизичность, то есть ощущение ландшафта как неких умопостигаемых катего-рий (английский холм уже холм метафизический, а русский холм есть травка и птички и купание под ним).
Кружков снова сказал, что надо подумать и побежал есть и пить, а я гордо пошел на хрен, поскольку меня никто бражничать не зазвал.
Вот так в зависти, злобе и осуждении провожу время Поста.
Кстати, еще придумал, пока Рейн трепался: почему Пушкина тяжело пере-водить. Когда авторское ядро внеположно тексту, то есть вынесено за его пределы, любой перевод может донести до читателя уже лишь оболочку. А великая объек-тивность Пушкина как раз лишает переводчиков возможности вычленить его ego и им приходится передавать его оболочку, его форму. И получается нелепость, ибо гармония, в первую очередь, в гармоничной модели мира, которая не может быть передана на языке, который не способен эту картину мира описывать.
15.03.04
Молчание нескольких дней можно оправдать несколькими же стихотворе-ниями, поездкой на голосование за бедного Глазьева (NN сегодня рассказал, что MM тоже сумел выскочить между двумя службами в Коломен-ском  и голосовал за Глазьева же), усталостью и очередными обманами кобзонови-ча.
В общем, плохому прозаику и выборы мешают.
Жирная сказала, что я себя музеефицирую.
17.03.04
Все-таки я нулевой литератор – не могу заставить себя писать роман, в го-лове нет какого-то щелчка, а в душе – силы, и не могу.
Сегодня проводил вечер NN. Он мне очень понравился, здоровый мо-лодой человек, чувствует стих и держит его в узде, хотя конечно, несколько по-верхностен. Собственно, его лозунг о звучании и перетекании речи как энергии в слушателя-читателя во многом схож с речами Бродского о первичности инерции языка.
Но зато веселый мужик и, КАЖЕТСЯ, БЕЗ МАНИИ ВЕЛИЧИЯ, КАК ГЕР Кублановский. Большими буквами – это описка, а не стиль. Слушателями были только мои дети, да некий учитель французского из другой школы. Он принес за-пись моего и Чухонцевского вечеров. Жалко, что негде посмотреть. Причем здесь бредовый институт, в котором я якобы работаю? Раздражаюсь все больше. Не лю-бят и не хотят знать литературу не только учителя литературы, но и те, кто должен этих учителей учить. Какое-то самоупоение и духовно-интеллектуальная леность в квадрате.
При просмотре Дней Турбиных…
Совершенно очевидно что антропологически мы отличны от тех, кого игра-ют басовские актеры. Благородство, чистоту можно сыграть, но жить таким обра-зом, который нехарактерен для крови, то есть генетически не присущ, – не возмож-но. Благородство как рационализируемое понятие возможно лишь в сословном об-ществе, а духовно понимаемое благородство есть духовное поражение в глазах ми-ра сего.


7.09.04
5-го звонил Солженицын и сейчас я фиксирую этот факт лишь для того, чтобы потом подумать. А сегодня у меня нет сил ни думать, ни сочинять, ни вооб-ще быть. Все, что произошло в Беслане (вышло с маленькой буквы и компьютер дал исправление), уже несколько дней делает из меня трусливое животное, которое прячется за бутылкой водки и мечтой о жертвенности.
Я знаю только одно – вот звонил NN и я сказал ему, что убивают мой народ и завоевывают мою землю, а ему сказать нечего, потому что он гость в своей дерьмовой американской гостинице. И говоря это я понял, что действительно как бы я ненавидел всю гнусностью, происходящую в моей стране, как бы я не трево-жился за жизнь ближних, я готов умереть за эту эфемерную выдуманную Русь, и что я никогда не убегу отсюда, потому что здесь я дома, что я действительно готов отдать свою жизнь за свою страну, за свой народ, который я столь часто проклинаю и называю рабским. И это осознание не есть плод моего интеллекта или знаний, не есть даже религиозное чувство, к  сожалению, столь часто театрализованное, но есть я сам, то есть моя жизнь и моя готовность умереть. И я вдруг понял, что так и было на войне, и жертва воина не меньше жертвы отшельника, хотя в ней больше романтики и красивости.
Есть ли у меня родина, если место, где я родился, стало для меня чужой страной? Что за бред, что за уловки дьявола. Есть и всегда будет, и земля, где ле-жат мои предки, и земли, в которую ложатся мои сограждане, есть абсолютно зри-мая и осязаемая моя родина, в которую лягу и я сам.
У меня нет ни одного ответа, но завтра в школе я буду говорить с детьми о смерти в Беслане, о наказании и любви.
Мне плевать на ваши деньги на вашу сытость, мне плевать на вашу радость и ваши жирные рожи. Потому что я готов умереть за свою землю, а за ваши деньги разве что фининспектор подохнет.
Пепел Беслана в моей груди.
12.09.04
Уже неделю пью и грешу в помыслах, но лишь Божьей милостью грехи мои мысленные не превращаются в реальность.
Нет в душе ни одного звука или ноты: мне нечего сказать. То, что случилось в Беслане, есть вызов самому Богу, и ответить должен Он. И фальшью звучат слова о том, что он все уже сказал. Только духовно сытый человек может так думать. Он обязан говорить сегодня и для нас, если Он действительно Спаситель, а не Педагог лишь, как там у Йеротича. Вообще, слишком сладко, друзья, слишком сладко, ко-гда двухлетний ребенок ощущает в своем тельце пули, разрывающие его неоформ-ленные органы. И мне не хочется верить в сказки о добром Боге. Слишком много зла и нечеловеческого, чтобы говорить о божественном.
Сытый Спиваков… А как хорошо исполнителю, покрылся потом, отрепети-ровал и в дорогу – чужую кровь и боль исполнять. Сыграть ноту может профессио-нал, а вот написать?
18.04
Годовщина смерти. Ровно год назад я усыпил мою собаку, ту самую, которую несколько раз спасал от смерти своими руками. Усыпил, потому что в легких у нее были метастазы и она умирала у меня на глазах. Она упала в этот день, сходя с лестницы, а затем легла на траву и отказалась двигаться. Я ждал этого дня  и решил, что приму решение в том момент, когда увижу, что она не может двигаться, то есть быть собой:  веселой, доброй, живой. И вот она, громадная, чер-ная. мягкая, теплая лежала в траве и ее голова как перископ поднималась из травы и смотрела как /// везла на коляске моего ребенка.
Мы прожили вместе 11 лет, больше, чем я прожил с любой моей женой.
Она лежала и смотрела вокруг, но встать уже не могла. Она отказывалась есть и даже пить. Наверное, она понимал, что это конец, но хотела так и отойти, среди травы и пения птиц. Но подошли два мудака и стали ее рассматривать – гро-мадную черную зверюгу. Я не мог отдать ее на поругание смерти, ее, столь совер-шенную гармонию бытия.
Я ее усыпил. Пришел врач, сделал укол. Как она агонизировала, я писать не могу. Ни писать, ни вспоминать.
 Но вот ее нет год. Я один. Убит . Умерла . Умерла . Умерли бабушка  и дедушка. Что мне делать, Господи?!
28.09.04
Христос начинается там, где заканчивается слово. Нет большего лицемерия, чем бравурное сообщение о том, что вначале было слово. Слова не было. Был Бог. А наше слово начинается, когда заканчивается совесть. Евтушенко пишет дерьмо-вые стихи о жертвах Беслана через несколько дней, КОГДА ЕЩЕ СЛЕЗЫ НЕ ВЫСОХЛИ, А Юрский читает их.
Молчание, исихийя, но и это не выход. Ибо молчания есть бегство. Финал Рублева, когда заговорил Рублев-Солоницын.
Опыт Христа не передается через слов, но лишь через деяние. Вся эта фило-логическая свора вокруг Аверинцева, да  и он сам  – паллиатив слову истинному. Будто Господь требовал от нас знания языков и герменевтических упражнений.
Под утро был сон – четкий  и реалистичный: минуя некоторые логические связки я столкнулся лицом к лицу в неком кавказском городке с масхадовым и ба-саевым. Страшное ощущение среди сна: нечеловеческий взгляд масхадова, для ко-торого убить – как дышать и ответно – ощущение моей невозможности ненавидеть и желать убить даже праведно.