Горячий снег

               
                Горячий снег

                (новые ощущения жизни)

И падал в землю человек,
В горячий снег,
В кровавый снег…

                Слова из песни

Виктор Романович Кислородов жил в деревне Колдырёвка. Раньше его никогда в жизни не били, а сегодня это случилось. Сегодня он умудрился попасть под раздачу, где ему так накидали, что лучше об этом забыть и никогда больше не вспоминать…

Деревня Колдырёвка считалась центральной усадьбой колхоза. По размерам это была приличная такая деревня, не то, что некоторые хутора в семь домов и три доски.
Виктор Романович всю жизнь прожил в Колдырёвке, в ней он родился и вырос, отсюда его забрали в армию, здесь он дошел до парторга колхоза и буквально месяц тому назад с почестями был отправлен на пензию, на заслуженный отдых.
         Ещё с вечера Виктор Романович решил съездить в район на автобусе, оформить там пенсию, зайти к секретарю райкома и получить в торжественной обстановке медаль "За доблестный труд", а если  останется время, то заглянуть к стоматологу на предмет нового  протеза  на нижнюю челюсть.
 
         С вечера бывший парторг ворочался на печной лежанке, грел свои старые кости и долго не мог уснуть. Он думал, что приобрёл в жизни, наверное, больше, чем потерял. Ещё думал о том, что, будучи  человеком  спокойным и выдержанным, умел так справедливо и метко  говорить на колхозных собраниях, что ни слово, то золотой слиток. Наверно, поэтому и стал он парторгом, хотя ему много раз предлагали пойти в председатели. Но должности председателя он боялся, потому, что на его трудовом веку больно много их поменялось. Кои были посажены, кои свергнуты, а кои просто уволены по собственному желанию. А Виктору Романовичу хотелось, какой никакой, а стабильности, так он оставался в парторгах, так как спрос, если  что, всегда был с председателя.

В задачу парторга входили борьба с распространением идей и контроль над поражением умов,  его это устраивало, он в колхозе всегда оставался как бы вторым лицом, вторым человеком. Как-то раз по настоятельной просьбе одного председателя он даже попытался внести коррективы в устав колхоза и исправил там два параграфа на тему правоты председателя: - Председатель всегда прав -  было в  первом параграфе, а во втором: - Если же председатель не прав, то нужно было  смотреть… первый параграф. Но оба параграфа тогда не прошли, и Виктора Романовича тогда самого чуть не свергли за зажатие критики и демократии. Но это было давно и, как  говорится, неправда.

А так, любил Виктор Романович ездить в район. Любил постоять там на площади, посмотреть на утреннее скопление людей и подумать, что все они возникли не просто так, а каждый сугубо индивидуально, что каждому из них предшествовало много разных событий, таких; как любовь и прочие стечения разных жизненных обстоятельств. И  что хромосомы меняются в это самое время каждую секунду, и задержись все эти случайности, то перед ним теперь шли  совершенно другие люди, но сама жизнь  от этого бы  не изменилась.
Ещё он думал своей седой головой с щеками как у налима, как ему сохраниться среди этих всех обстоятельств и приходил к выводу, что лучше всего, это меняться вместе со временем.
С людьми заносчив был Виктор Романович, и что уж греха таить, крутоват. Не любил разгильдяйства, пьянства и особенно матершинников, таким людям делая замечания, он всей душой пытался повысить культуру поведения в обществе. Много чего он в жизни не понимал; не понимал, почему у соседа, что живёт справа, иной раз бывает побитая морда? Ладно, тот пьяницей был, но когда Виктор Романович приехал проведать племянника служившего в армии и увидел на его лице следы неуставных взаимоотношений, подумал, что всё это случайность и такое бывает только с теми людьми, которые неправильно себя повели в какой-то конкретной обстановке или же ситуации.
- Ты дал бы им сдачи…? - решительно советовал он племяннику.
- Да у меня так что-то не получилось… Сдачи им дать - потупив взгляд,  виновато оправдывался племянник, щурясь с подбитым глазом.
- А ты дай-дай, пусть они отпор-то почувствуют, тогда будут относиться к тебе, совсем по-другому… - настоятельно продолжал советовать племяннику дядя Витя.
Вообще дядя Витя думал, что «под молотки» может попасть только пьяный или же несознательный человек.

(- Ох, как же он тогда ошибался, как ошибался – качаю я головой).

На тёплой лежанке Виктор Романович ещё долго не мог уснуть, про себя рассуждая от печки: - Что, например общего между пионером и пенсионером? Наверное, то, что ни у того ни у другого нет денег... - роились полусонные мысли в его голове. А когда сон, наконец, сморил его в корень, дядя Витя не то, чтобы уснул, а так, просто забылся, находясь в прострации ещё не наступившего дня.

Утром чуть свет его разбудила жена и новоиспеченный пенсионер, заспешил по утреннему морозцу на край деревни к автобусной остановке, которая находилась на самом краю села. По дороге Виктор Романович пребывал в счастливых прелюдиях тех возможных событий, которые ожидали его сегодня с утра, он даже заранее вышел из дома, дабы не опоздать на автобус и мерил шагами то расстояние, которым ходил всю свою длинную жизнь.

Зимнее солнышко ещё не взошло, а бывший парторг уже семенил к остановке, по пути представляя себе, сколько раз он ходил по этой дороге и сколько всего передумал.


На остановке он ожидал увидеть много народа, но там не было никого. Потом подошли незнакомые два молодых человека, от которых сильно разило водкой,  судя по всему, те ещё не ложились спать. Молодые люди жадно курили и неистово  матерились, чем дико ранили тонкий слух Виктора Романовича, зацепив за прямо душу, они просто вывели его из себя. Споря, ребята всё время дёргались, ёрничали и вели себя как-то неадекватно. Пенсионеру в глубине души показалось, что у них большие проблемы, поэтому ребята и были такие нервозные.
- А нельзя ли с матом как-нибудь, скажем, полегче? А то у вас такая богатая речь… - сделал им предупредительно осуждающее замечание Виктор Романович, обведя здоровых парней разящим парторговским взглядом. - Культура поведения у вас, знаете ли, что-то хромает, исправляться вам надо товарищи, перестраиваться… - продолжил он, было, свою воспитательную мысль, но тут неожиданно наткнулся на холодные взгляды и его слова словно застыли в свежем морозном воздухе.

Молодые люди сначала виновато переглянулись, как бы осознавая своё поведение в общественном месте, чем являлась для них автобусная остановка, потом один из них боязливо оглянулся по сторонам и после секундного замешательства выдал парторгу:
- Ты чо? Самый крутой, что ли? Круче варёных яиц? - слегка дав под дых, спросил он Виктора Романовича. - Тебе чо, старче,  больше всех надо…?
- Вы что это себе позволяете, товарищи?! - от удара перегнувшись напополам, возмутился только что испеченный пенсионер, и тут понял, что его сейчас будут бить, возможно ногами, и что его вставная нижняя челюсть наверняка вылетит и сломается. А тут ещё это предательско-мандражирующее ощущение вдруг пробежало у него по всему телу, как перед тем боем, когда заранее знаешь, что будешь стороной пострадавшей  с ба-а-а-а-льшими потерями. От этих ощущений Виктора Романовича вдруг стали простреливать нехорошие мысли, он стоял и усиленно думал, как быть ему дальше:
- Попытаться трусливо бежать, но молодые сразу догонят, просить прощения, тогда, зачем он к ним лез со своею культурой? Звать на помощь, но вокруг никого не было, принять неравный бой в борьбе со сквернословами, где полная победа окажется на их стороне, но ему так не хотелось быть битым...
И тут Виктор Романович понял, что ему неизбежно предстоит экзекуция, предстоит только последнее – быть битым, и что ему теперь не поможет даже сам господь Бог... В общем, бывшему парторгу, как говорили в его деревне, кругом были одни "вилы".

- Ты чо на вилы-то лезешь? Ты чо оттопырился, старый ты павиан? Чо тянешься? - уколол его взглядом тот молодой человек, что весь был в наколках и снова так дал ему кулаком под дых, что Виктор Романович боязливо втянул голову в плечи, сразу лишившись остатков речи.
- Кистень, давай «накидаем» от вольного ему за такой скверный базар? - вдруг несовсем вежливо обратился он к своему приятелю.
И молодые люди неправильной формации, по мнению Виктора Романовича, стали «накатывать» ему просто от вольного, то есть попросту бить смертным боем. «Накидали» они ему конкретно и от души до самого верха. Сначала с толком насовали  по почкам,  потом  по больной печени, а когда сбили с ног, то вообще метелили без разбору почем попало до тех пор, пока Виктор Романович не перестал ощущать на себе глухие удары судьбы. После его подняли, прислонили к остановке и ещё долго били, превращая лицо с толстыми щеками в совершенно бесформенную массу до самого подхода автобуса. Перед  автобусом старпера занесли  за остановку и, дав пару раз с оттяжкой по заднице, сбросили пинками в кювет. Виктор Романович летел в грязный придорожный снег и в душе радовался тому, что хоть не убили. Остаться живым после боя, это было великое дело!

Подошедший автобус быстро ушел, прихватив с собой молодых людей неадекватного поведения, а Виктор Романович остался лежать в снегу,  чувствуя, как тот под ним медленно тает снег.
- Ё… твою мать! - первый раз в жизни откровенно выматерился старый идейный работник, почувствовав во рту привкус крови и отсутствие вставной челюсти. - Хули… хули… хули… хулиганы проклятые! - наконец-то еле выговорил он, когда его солнечное сплетение стало помаленечку отпускать. - Во, набросали мне, полную коробочку! И зачем  я старый дурак стал их жизни учить? - мысленно проклинал свои нравоучения Виктор Романович. - Ехал бы сейчас в автобусе за медалью и смотрел бы в окошко… - плакал он в горячий придорожный снег, в котором ещё долго лежал, остывая от неравной и несправедливой баталии.
А  когда снег под ним весь растаял, несчастный со стонами  кое-как выбрался  и  побитый поплёлся к себе домой.

Увы, нет слов, которыми можно было передать то, что чувствовал и ощущал Виктор Романович. Ему было горько, больно и очень обидно, он шел с этими ощущениями домой и туда…  дальше по жизни обратной дорогой.

- Наверное, мы не совсем правильно воспитывали новое поколение, наверное, что-то в этом  воспитании упустили и недоработали... - корил он себя.

Его тело болело, а в мыслях произошел такой страшный сбой и переворот, который был, сродни, наверное, только апокалипсису. Картина, когда он после боя летел и падал в придорожный горячий снег, всё стояла и стояла у него перед глазами.

Раньше он откровенно осуждал тех людей, которые попадали в столь пикантную ситуацию, а тут - на тебе,  у самого тоже самое получилось.
Да, судьба на этот раз широкой поступью наступила на Виктора Романовича, она забила его в дальний угол немого сознания и подпёрла своей неизбежностью, м-да, теперь он стал настоящим страдальцем. Мужчина долго плёлся домой по окраинной трассе, ему как-то стыдно было идти по деревне, и за создавшуюся ситуацию было стыдно, и за то, что племянника всё «лечил», чтоб тот своих обидчиков без сдачи не оставлял, и вообще за всё то, что с ним произошло и случилось.
Он шел  и корил себя тем, что всю жизнь неправильно мыслил. Может быть, это так, может, нет – нам неведомо. Не было ответа Виктору Романовичу на этот вопрос, воистину не было…

У дома к нему ласково бросился пёс Таран, который тут же принялся облизывать  окровавленное лицо своего пожилого хозяина.
- Наверное, у меня почки совсем  оторвались - тяжело присев на крылечко, тоскливо подумал сильно пострадавший Виктор Романович, потом заплакал и потрепал собаку по холке.

Жены дома не было и «учитель жизни», кряхтя, стал искать в карманах ключи. Войдя в дом, он еле разделся и включил телевизор, его тело ныло и страшно болело. На экране грациозно и беззаботно танцевали четыре импозантных мужчины, и Виктор Романович с ненавистью  переключил  телевизор на другой канал, где под гром песни шла фронтовая хроника.
- "И падал в землю человек, в горячий снег, в кровавый снег..." - отдавало от телевизора чем-то таким героическим.
На экране плелись раненные солдаты и Виктор Романович,  почувствовав себя солидарным с героями, принялся звонить своему другу участковому в надежде на справедливость, прикрывая рукой один глаз, чтобы  телефонный диск у него не двоился. (сотовых тогда не было и в помине).

- Да как же я справедливость-то наведу, если ты на лицо их даже не запомнил? - сочувственно успокаивал его участковый.
- Да…, запомнишь тут лица, когда меня так отметелили -  держась за бока, охал в телефонную трубку Виктор Романович.
- Ну, это просто хулиганы, ты их, наверное, сам спровоцировал - как мог, успокаивал его друг. - Хулиганы, тут  ничего не поделаешь, тебе нужно просто с этим смириться, водки выпей, может быть, на душе полегчает… - продолжал успокаивать его участковый. - И впредь с нравоучениями этими будь аккуратнее, зачем тебе  лишние проблемы на старости лет…?

Душа и тело парторга тем временем никак не хотели  мириться и жаждали справедливого возмездия и наказания. Виктор Романович сел на стул, откинул назад голову, закрыл глаза и стал представлять себя грозным судьёй,  как бы он  сурово  судил тех двух хулиганов  и сколько бы им "припаял". Как  подошел бы он к ним в гневе,  и кэ-эк дал бы им в лоб…! Увы - это были всего лишь  желания, и оттого, что они никогда не сбудутся,  на  душе старче стало только тошнее, горше, противнее и больнее.

Достав из шкапчика водку и налив полный гранёный стакан, битый парторг сразу выпил его совсем без закуски, от чего на душе у него чуть-чуть потеплело,  тело стало ныть меньше. Потом оглушил второй двухсотграммовый стакан, и, подперев руками буйную голову, пенсионер подбитым глазом задумчиво посмотрел в окно с видом на улицу. Поглядев на вмёрзший осиновый желтый листок,  старче стал придаваться глубоким размышлениям на разные темы:
- Вот, как жизнь-то устроена. Может, в бытности  сам с людьми был слегка крутоват, но в жизни всё строго уравновешенно, земля-то она кругла… - ковырял выбитым пальцем заиндевелое стекло Виктор Романович.
Тут обернувшись, он неожиданно посмотрел на себя в зеркало. Ба! Оттуда  взглянула такая физиономия, что Виктор Романович три раза перекрестился и грешным делом подумал, что лучше б его сегодня  убили.
- Племянник тут должен из армии на побывку приехать, и что я ему скажу с такой рожей? - спрашивал сам себя дядя Витя.
Он опять перевёл взор к окну, к осеннему листочку под тонким ледком на стекле и снова подумал: - Всё, что с ним сегодня произошло, наверное, и есть жизнь, и никуда ему от неё не деться…
Ведь она как этот вмёрзший листочек. Вроде бы и стоит человек крепко по жизни, а крутани его обстоятельства чуть-чуть по-другому и всё, его и не стало, как  этого листика, которому пришел час,  сорвало его с веточки  временем, и прилепило  по случаю на стекло, где он теперь и зимует. И то, что с ним сегодня так  поступили, наверное, тоже  деталь жизни… Она, эта деталь была перед ним такая, как есть, такая и более никакая. Ещё он думал о том, что день этот запомнится очень надолго, до самой смерти, а он ещё спорил с женой, уверяя супругу, что доброе людям   помнится дольше...
Ошибался, наверное, Виктор Романович, и ой как ошибался, испытав на себе новые ощущения жизни.

                Андрей Днепровский - Безбашенный.  (A.DNEPR)

                8 апреля 2005г