В апреле

                «Полюби меня, ты же можешь!»
                1.
…Апрельский теплый вечер. Иду-гуляю по дворам и площадям петроградской. Влюблен, весел, счастлив. Счастлив настолько, что кажется, что, если мне сейчас невзрачный прохожий сломает ногу, то я только удивленно улыбнусь, спрашивая невольно:
― Зачем?
Погуляв немного, иду домой, таща за собой весну. Проходя по своему двору к двери, замечаю пару, пишущую что-то на гараже. Прохожу мимо, привлекая их внимание громким шуршанием ДЦПшных ног об мороженый грунт двора. Засмеялись – нормально. Вернее, улыбнулись.
Эти улыбки и смех по отношению к искривленности моего тела вызывали обыкновенно во мне такой негатив, что с теми, кто улыбался мне вслед, я не только не имел ни малейшего желания знакомиться или общаться, но и даже презирал их. Ведь урод – не тот, кто уродлив, а тот, кто уродует, кто считает другого уродом, кто делит свой примитивный мир на уродов и неуродов да и вообще судит о человеке, не зная о нем ничего. Мне теперь кажется, что целью жизни человеческой является превознесение в этот достаточно мрачный мир чего-то красивого от своего внутреннего мира, из него, и дальнейшее развитие этой красоты. Но при этом так трудно не нагадить в другом месте!
Подхожу к двери, звоню в домофон, надеясь на успех. Но нет. Ранее мне было сказано:
― Если никого дома не будет – гуляй.
Обернулся – улыбки не сходят с места, низко присев на металлический поручень, окаймляющий грунт двора, и говорят обо мне что-то свое, как мне всегда казалось, гадкое и мерзкое.
Пошел на Карповку в арку. По ее гладкой поверхности параллельным курсом плавали утка и селезень. В их органичном танце было что-то мистическое, таинственное, будто сама весна решилась пуститься в угарный пляс. В изгибе реки, между домов садилось приветливое апрельское солнце, размыто освещая купол монастыря, и блестяще отражаясь от водной глади. На деревьях, посажанных в ряд вдоль речушки, наливались солнечным светом почки, уже почти готовые взорваться яркой зеленью. Становилось прохладно.
Возвращаясь с этой прогулки обратно во двор, я ни о чем не думал вообще. Так бывает в апреле, и только. А наша пара продолжала тусоваться, уже оценивая меня.
― Неплохо выглядит. ― улыбалась она. ― Штаны такие, куртка. Ничего. Давай познакомимся с ним?
Он колебался.
…Обычно я проходил мимо вот таких знакомств. Я боялся их, я был отвергнут обществом, причем я сам желал быть отвергнутым, так как считал… А что же я считал? Нет, ничего я не считал и не считаю да и не в праве я что-то считать. Просто так было заведено в моем необщительном нутре, и я знал, что оно – нутро – мне когда-нибудь сполна отомстит. Так в итоге и случилось, но все по порядку…
Я подошел к ним. Уже одно это заставило предать все свои интересы, правила, нормы. Я в миг изменился, изменив себе с самим собой. Да, влюблен, да, весел, да, счастлив, но без банального «Привет.» не обошлось.
― Привет. ― ответил парень, сам немного смущаясь. Это его смущение повергло меня в шок, так как раньше видеть такое мне не то, что не приходилось: я даже не подозревал, что человек может вот так просто смутиться от моего ДЦП. И пошли вопросы-ответы:
― Как тебя зовут?
― Никита.
― Виталий. А это – моя девушка, Наташа.
― Привет. ― я.
― Сколько лет?
― Двадцать три.
― Двадцать три? ― не без удивления сказал он.
― А ты думал меньше?
― Да. Где ты живешь?
― Вон мои три окна.
― Третий этаж?
― Да.
― Стеклопакет. ― сосчитала умная девушка.
― А у тебя девушка есть? ― неожиданно спросил Виталий.
Я задумался. Правда, я задумывался после каждого вопроса, пытаясь как-то фильтровать информацию, но тут перед тем, как сказать «Да», Виталий произнес свое:
― Ну, если не хочешь, не говори.
― Нет, я скажу.
― Нет девушки? ― переспросил он.
― Нет, девушка есть. ― ясно дал понять ему я, а в продолжении еще про себя подумал в шутку. ― Совести нет.
― Как зовут?
― Наська. ― гордо заявил я.

                2.
Через несколько дней (два или три – точно не помню) была суббота. Я давно все решил. Решил, как казалось, не для себя, а для нас. В этом и была моя гениальная ошибка. Вернее, никаких ошибок и не было. Просто иногда мое подсознательное бьет мое сознательное; просто-таки избивает, делая из него несознательное. Эти манипуляции происходят внутри меня, и мне больно, больнее от удара к удару. Но в этот раз стало больно не только мне.
Наське я неосознанно делал больно и до этого. Когда в письме другой девушке, которую знал по стишкам, наивным, но небессодержательным, я вдруг выдвинул версию, что наська – нимфоманка, я этого не знал, не думал об этом, не думал о том, да и вообще то, о чем я думал, было самое искреннее, самое доброе и чистое, и потому со временем забылось. В мои слова я не закладывал ничего такого, что могло ее так унизить, как это случилось. Я в эти слова закладывал свою любовь, не имея никаких жестоких намерений, а уж тем более я никак не думал обижать того, кого любил и люблю. Быть может, потому я сейчас страдаю, но, уверен, страдаю иначе, чем моя любовь.
…Я решил рассказать ей про моих новых знакомых. Но рассказать не просто, а с изюминкой, выпендриться перед всеми включая себя. У меня было чертовски веселое настроение, азарт; озорное чувство весны плескалось и било ключом, его было трудно сдержать. Да и зачем сдерживаться, когда ты уверен, что тебя любит не просто другой человек, а другой мир, пускай не весь, но тебе хватает? – в корне неверное утверждение, теперь я знаю, а тогда. Тогда это был конец, был конец моей иллюзии, был конец ее иллюзии, но, верю, еще верю, не конец нашей любви. Напротив, все нижеизложенное – начало. Начало света, такого естественного, манящего; тот же, который я отрубил, был тускл и мрачен, и потому не стало темно, так как начался новый день, новый свет без искусственных примочек. Ибо только сейчас мы поняли друг друга. Ссорятся все, некоторые говорят, что только после ссоры, только под угрозой понимаешь, что вот оно, это, вот что оно значило, вот что случилось. А что же все-таки случилось? Я думаю так…

                3.
― Я тебе должен кое в чем признаться.
― В чем?
― В четверг… Или в среду?.. Короче, познакомился с ребятами во дворе. Парой.
― И чего?
― Ну, они начали спрашивать «как тебя зовут?» да «сколько тебе лет?». Я отвечал. А потом этот парень, Виталий, и спрашивает «а у тебя девушка есть»…
― Ну.
― Ну, я и ответил, что нет.
Я хотел было продолжить «…нет, девушка есть». Но очень нервничал, так, что на пять-десять секунд просто забыл продолжение. Вот и пришлось его видоизменить. Да и после такого страшного вступительного оборота «должен кое в чем признаться» она бы мне поверила? Вероятно. Вероятно, она б это восприняла, как, пусть злую, но шутку. Я так и задумывал все, как шутку.
Ошибкой было продолжать:
― А они сказали: «Хочешь познакомиться со своей девушкой? Щас, она выйдет!».
На самом деле, после того, как я назвал ее имя, Виталий сказал примерно так:
― Супер! Поздравляю. Молодец… А хочешь познакомиться с нашей общей подругой. Ее зовут Рита. Щас, она выйдет. ― и громко крикнул в одно из окон это имя…
Вот так все и было. Все это случилось как-то странно, странно тем, что непроизвольно. Я банально забыл, что точно говорили мы тогда, и решил над этим (вместо этого) подшутить. Шутка удалась: я немного подыграл. Я теперь эту шутку всю жизнь помнить буду. Никогда себе этого не прощу!
Потом – по накатанной.
 
                4.
Небыль? – быль.
Обман ли? А если и так, то во имя чего? – нет.
Стремление ударить ее? Понимал же, что после последует такая реакция? – тоже нет.
Что же? Эгоцентризм? – им я никогда особо не страдал. Пока его уничтожали, он сражался, как мог. А как кончили, так и сам он кончился. Не весь, но почти весь.
И еще тысячи таких «нет». Но «да» - редкость, большая редкость. Мне отвечали «да» гораздо реже, чем «нет». Возможно, я неосознанно мщу. Осознанно мстить не умею, не умею так же, как и причинять боль.
А она? Что чувствует? О чем думает? Ей, вероятно, больнее. Больно просыпаться с тем, кто причиняет тебе боль. Больно стричь ему ногти, зная, что завтра он может случайно предать. Невыносимо больно слышать оправдания, тем более, когда ими не помочь. Жить больно; ей; со мной. Оправдания, две страницы в попытках оправдания. Но я не хочу оправдываться – моему поступку оправдания нет. Я хочу любить и быть любимым, и люблю, и мне больше ничего не надо. Это-то и красиво, это-то и ужасно. Но чего хочет она? «Полюби меня, ты же можешь!» Это ее ноябрьские слова. Я смог. Но теперь моя очередь просить. Все слова верну. Я бы согласился, не смотря на боль. Хорошо не смотреть, не чувствуя? – да. Но я чувствую. Раньше не чувствовал: я попросту забыл, каким был до нее. Минутная слабость. Но сейчас я вспомнил и не понравился. Не понравился таким, и никогда не нравился. Не себя я жалею – ее. Не ее виню – себя. Просто иногда эти понятия неделимы, иногда путаются, подменяя одно другим.
Я люблю ее! Я люблю наську! Я готов это доказать, раз доказал обратное. Только она вряд ли уже услышит, примет это. Она страдает, ей больно. Был козел! Но таким не останусь. С ней или без нее. Лучше с ней, шутник ты апрельский!
В любом случае, я хочу поблагодарить ее, поблагодарить за то, что она есть, такая красивая! Спасибо!


25 апреля 2005 г.