Охота цикл

Погоня
     Трое в чёрном укрывались от красного за парапетом. Но с позиции красного всё очень хорошо просматривалось, и он их засёк. Неуловимо плавным движением красный совершил бросок сверху, накрыв телом всю банду. Трое в чёрном воспользовались этим и скрылись в неизвестном направлении.

Матриархат
     В семье Ивановых царил матриархат. Отец с двумя сыновьями были недовольны. Мамы у них не было, а бабушка умерла ещё в прошлом году. И некому Ивановым было пожаловаться – мужская семья.

Мудрость Сфинксов
     Бекмамбетов думал, что он мудрость Сфинксов. При этом ухитрялся оставаться психически абсолютно нормальным человеком. Но считал, кому же и являться этой самой мудростью, если не ему – Владиславу Зелимхановичу Бекмамбетову. Сидел целыми днями посреди комнаты в позе лилии и складывал неказистые пирамидки из ворованного песка. Однако мудрость мудростью, а за квартиру платить надо; и Бекмамбетова выселили.

Эликсир
     Настоянный на сушёных яблоках чай казался Мерзлоеву эликсиром живой силы. Настояв чая в трёх зелёных бутылках, Мерзлоев одну выпил, другой вымыл голову, третья же послужила распаркой для ног. Нарядившись в лучший вельветовый костюм – тот самый с проплавленной подкладкой, - отправился на набережную. По возвращении стало понятно – настой не удался.

Электра
     Феклистова очень любила электричество. Своё имя она изменила на Электру и вот уже который день подумывала над подходящей фамилией. Электра – очень красивое эротичное имя и так запросто созвучную фамилию не придумаешь. Время шло, но в голову не приходило ничего подходящего. В сердцах Электра отказалась от фамилии и стала жить просто под именем. Но и это не помогло. Пришлось вернуть старое имя, однако оно не могло иметь прежний статус. Теперь это была Электра по кличке  Валентина Феклистова.

Мотоциклист
     Володя шибко любил фразу "ещё не то-то, но уже то-то". И будучи личностью творческой, часто, бродя по вечернему городу, компилировал новые версии. Тёплый вечер. Ещё не тёплый, но уже вечер. Продуктовый магазин. Ещё не продуктовый, но уже магазин. Безлюдный проспект. Ещё не безлюдный, но уже проспект. Шоссейный мост. Ещё не шоссейный, но уже мост. Пьяный мотоциклист. Ещё не пьяный, но уже мотоциклист. По неосторожности пьяный мотоциклист сбил Володю. Володя – труп. Ещё не Володя, но уже труп.

Кунаки
     Кунаки! Кунаки! Свежие кунаки! – кричал Андрюша. Он не знал, что такое кунаки, но зато был очень находчивым. Ведь, ясное дело, гораздо выгодней торговать свежими кунаками, а не пресловутыми пирожками с капустой. И единственное, за что Андрюша благодарил судьбу в конце каждого рабочего дня – это, что никто не подошёл и не объяснил, что же такое кунаки.


Аппликации
     Борисов любил делать аппликации. В сущности аппликации были его второй жизнью; основной. Цветные бумажные картинки, наклеенные на блестящую поверхность – это маленькие миры, составляющие один большой Мир, а Борисов их Бог. Но однажды в магазин канцтоваров не завезли цветную бумагу и клей. Бог остался без своего Мира.


Охота
     Ветки рвут одежду, волосы. Треск. Ещё одна прорезь на джинсах, красная линия на коже. Под ногами листья, – скользкие – мох – пружинистый. Голову резко не вскидывать – ветка выбьет глаза, раскроит щёку. Под ногами скрытые листвой коряги. Удар. Носок немеет, потом боль, кажется, ноготь большого пальца чуть сдвинулся в обратную сторону, вонзился в плоть. Три шага хромать. Дальше вновь ровный бег.
     Кучка листьев…нет засыпанный овражек! В животе короткое ощущение полёта. Нога подворачивается, хруст сустава. Игла. Выползти из впадины. Хромать. Хромать. Медленный бег. Бежать.
     Светлана не может останавливаться. Охота. Выставляя ладони, отбрасывать ветки. Кожа на ладонях изодрана, щиплет, чешется, но глаза дороже. Волосы из белокурых – серые. На макушке и затылке что-то колючее и цепкое впилось в кожу. Не теряя скорости, вырвать вместе с клочками волос. Длинные волосы наловят ещё. Конец леса? Рощи? Просто – деревьев. Железнодорожная насыпь. Замедлить бег. Встать. Тяжёлое дыхание; и удивлённые глаза на троих у насыпи.
     Небо серое, не облака, их нет, серое небо. Такие же серые трое с охотничьими ружьями. Один стоит, широко расставив ноги, вскинул помпу на плечо. Его глаза, впивающиеся, как колючки в волосах, злые. Серые телогрейки, грязно-серые тельняшки, охотничьи сапоги. Шапки ушанки – одно ухо торчит вверх, другое прилажено – у злоглазого нет. У других. Один стоит за плечом злоглазого с двустволкой наперевес, ухмыляется. Третий выше, раскинув руки, балансирует на рельсе, и вовсе, как бы, здесь не причём; ружьё за спиной.
     Резко сорваться с места.  Злоглазлый вскидывает, прицеливается. Второй отступает на полшага вбок, мешкает. Третий поворачивает голову, шатается, падает на пути, чертыхается. Вперёд. Выстрел. Взлететь. Сальто. Удар ноги опрокидывает злоглазого на гравий. Разворот, нога прямая, удар пяткой. Второй откидывается, следом шлейф красных капель, ружьё в другую сторону, падает, голова о рельсу, затихает. Схватить оружие. Третий пятится, пригнувшись, разворачивается, пытается бежать. Прыжок вперёд, тело принимает вертикальное положение, на излёте дуло упирается в затылок собравшегося бежать. Выстрел. Какой-то утробный треск – так лопнула голова.
     Удар о шпалы отдаётся тупой болью в груди, резкой в коленях. Встать. Ружьё бросить за пределы полотна. Бежать по шпалам. Быстрее. Быстрее. Ступни бьются с деревянным стуком, охвачены жаром. Земля дрожит. Из-за плавного широчайшего поворота показывается поезд. Гудок резкий, противный. Хочется вздрогнуть, но быстрый бег не позволяет. Стук громче. Ближе. Совсем близко. В глазах машиниста паника. Вот и полметра. Оттолкнуться вперёд и вверх очень сильно. Горячие ступни касаются зелёного металла, стекла, треск, больше похожий на всхлип, появляется трещина-паутина. Взлететь высоко над крышей. Так высоко, что локомотив успел проехать. Тяжёлое падение на первый вагон. Кувырок, не останавливаться, бежать, перепрыгивая на следующий вагон.
     Конец поезда. Прыжок ввысь. Долгий полёт. Взгляд вниз – вместо железной дороги непроглядная тьма! Паника! Вверху…тьма! Крик. Долгий, надрывный, с кашлем; хочется вырвать.
    - Заткнись, сука! С сильным ударом по голове глаза сами собой открылись, и взгляд упёрся в жёлтый потолок с шрамовидной трещиной. Перед собой Светлана увидела багровое искажённое яростью лицо, а на сальные чёрные волосы натянут белый чепчик. От неожиданности, что Светлана так резко затихла, санитар тоже какое-то время молча пялился на неё. За эти мгновения попробовала пошевелить руками и ногами, только те, почему-то, не двигались. Медленно повернула голову вправо и увидела широкий коричневый ремень, охватывающий запястье. Ремень вдет в металлическую дужку, которая приварена к кровати. – Ну, вот, заткнулась и молодец. – Санитар как-то противно гыгыкнул. – Ведь можешь быть хорошей девочкой, когда захочешь – Он приблизился и присел на край кровати. На толстое лицо наползла липкая улыбка. Один край тонких губ приподнялся выше другого, губы выпятились. Глаза тоже выпучились и маслянисто заблестели. Светлана молчала, думала, если освободить руку, можно резким движением указательным и большим пальцем вырвать глаз. – Ну-у-у, что ты, не напрягайся – Санитар провёл жирной рукой поверх её тела, затем запустил лапу под смирительную рубашку. Светлана напряглась и задрожала. Санитар довольно хрюкнул и стал наклоняться. В это время ремень на правой руке лопнул…
     Вещий сон.