О братьях не наших меньших

фантастический рассказ

Когда я слышу поговорку "Родителей и соседей не выбирают", то сразу вспоминаю своего неугомонного соседа, Андрея Андреевича Ясенева, человека разностороннего, эрудированного, плюс поклонника философии, и это при том, что в прошлом Андреич был простым ветеринаром. Сейчас-то он на пенсии уже, ветеринарию оставил, но в помощи братьям нашим меньшим никогда не отказывал - Петровка хоть и считается пригородом областного центра, но, вообще-то, как была в своё время деревней, так ей, родимой, и осталась: у кого КРС, у кого куры-гуси вперемешку со свинтусами и кроликами, и у всех кошки-собаки, щенята-котята, так что без дела старый ветеринар не сидел. И от философского взгляда на жизнь, её глубинные процессы, на заслуженном отдыхе тоже не отказался, было у него такое своеобразное хобби, "конёк" - эта самая философия, подкован в этой области он был здорово, ничего не скажешь.
Но вот выглядел он малоподходяще как для одного, так и другого занятия: для ветеринара, на мой взгляд, был излишне резок в движениях, грубоват и где-то даже вспыльчив, и представить его в роли добродушного, отзывчивого доктора Айболита лично у меня не доставало воображениям, а для философа, пусть и доморощенного, у него, по-моему, не та внешность: обычный мужичок с примесью цыганских кровей, эдакий смуглолицый крепыш о живыми пронзительными глазами, с чёрными, в проседь, кудрями, густыми бровями и окладистой "купеческой" бородой. Ему бы жилет из бархата с перламутровыми пуговицами и с прочерком золотой цепочки от часов-луковицы, мягкие яловые сапоги и серебряную серьгу в ухо - и всё, вылитый цыганский барон! В моём представлении философы должны выглядеть всё же иначе; например, побольше аскетизма и сухости во внешности, и поменьше чертенят в глазах.
Сегодня он меня здорово удивил, я бы даже сказал, озадачил: в полдвенадцатого ночи заглянул в открытое окошко, возле которого за столом на сон грядущий я про сматривал телепрограмму на будущую не делю, сдерживая зевоту. Дай, говорит, грелку, если есть, весьма этим обяжешь. И борода лопатой, и в глазах эти самые чертенята так и прыгают. Ну всё, приехали, подумал я. И тут Андреич меня добил окончательно:
- Там у Тузьки следующие роды начинаются... Вернее, опять, - и вздохнул - мол, не вовремя она это затеяла, а без грелки, сам понимаешь, ну никак!..
Каково, а?
Надо отдать мне должное, не стал я задавать никаких вопросов и даже воздержался от ехидных комментариев и советов типа: а не вызвать ли "скорую", одну, мол, для той самой Тузьки, а другую для тебя, с 21-го отделения психушки, с молодцами, собаку скушавшими на белой горячке? Может, так бы и сделал, если б точно не знал, что сосед мой к спиртному практически равнодушен (были и время и возможность в этом прискорбном факте убедиться). Я просто молча отложил программу в сторону (всё равно собирался, вот и повод нашёлся), молча поискал резиновое изделие чудовищного фасона ёмкостью 1,5 л., которые вскорости и нашёл в прикроватной тумбочке, где оно было благополучно похоронено под объёмистой кипой старых газет а журналов, молча же отдал в цапнувшую его руку и озадаченно смотрел вслед торопливо удаляющейся широкоплечей фигуре, пока та окончательно не растворилась в ночи. Скрипнула калитка на нашем общем подворье, и наступила тишина: ночь расправилась со всеми звуками, кроме едва различимых шумов с автострады, что вела из аэропорта в город через нашу Петровку, на окраине которой я и снимал домик в частном секторе; да неожиданно зашёлся в истерике сверчок, вспомнив вдруг про начало лета и чудесную ночь с ясным, прозрачно-звёздным небом. Я же пребывал в некотором замешательстве.
- Ну и ну, - только и сказал, - опять рожает. Кошка, что ли?
Их тут, в округе, не считано и не меряно, да все, заразы, наглые, прожорливые, любвеобильные, голосистые и всё больше гуляющие сами по себе. Короче, ничего общего с домашними Барсиками и Джессиками, одно четырехпалое, хвостатое и местами облезлое недоразумение с повадками хитрющей бестии.
Но, побродив по комнате из угла в угол, остановился, наконец, под люстрой и уставился в окно, мучительно вспоминая, что мне показалось необычным и странным в этой его просьбе одолжить грелку. Что-то было не так, что-то там прозвучало диссонансом, как фальшивая, даже неуместная нота. Я припомнил дословно, что он сказал, и тут же буквально как стукнуло - следующие роды! Это как?
Я пулей вылетел из дома и в два прыжка оказался у общей калитки (хлоп!), потом перешёл на торопливый шаг и через полминуты очутился возле крыльца соседского дома, вдруг запоздало, спохватившись, что незваный гость он сами знаете кто, что, вообще-то, ночь на дворе, уже поздно и так далее. И хоть Андреич жил один, но всё равно неудобно. Тем более свет в окнах не горел, и дом казался вымершим. Я потоптался, потоптался, для проформы заглянул в одно из окошек, ничего, естественно, не разглядел, поскрёб в затылке, махнул рукой и пошёл было восвояси, стелиться и спать, да случайно глянул в сторону сада и остановился, заинтересованный.
Сад-то у Андреича знатный, ничего не скажешь, даже в темноте угадывались шеренги застывших, как изваяния, ветвистых яблонь и груш ("И деревья, как всадники..." тут же вспомнился Есенин). Дальше, у забора, росли сливы и вишни, а по периметру участка Андреич рассадил смородину и малину. Днём сад выглядел просто впечатляюще и запросто мог претендовать на роль угодья какого-нибудь русского помещика начала, скажем, века. А когда по весне всё это великолепие ещё и цвело, то сад просто очаровывал и завораживал белоснежными хлопьями и одурманивал красотой и ароматом расцветающей жизни... Там, у последних рядов яблонь, Андреич в своё время соорудил беседку, эдакое монументальное строение с ажурным куполом. Там же, у забора, находился длинный сарай, не то бывший курятник, не то овчарня, приспособленный потом Андреичем для каких-то иных целей. Сейчас в той стороне мерцал одинокий огонёк. Ага, вот он где ночь коротает, хрен старый!..
Я бодро направился в ту сторону по узкой плиточной дорожке, сырой от вечерней росы, и тут же намочил тапочки - выскочил-то как оголтелый, в чём был. Ругнулся сквозь зубы - куда меня вообще несёт? Понадобилась человеку ночью грелка, ну и что с того? Ну, рожает там кошка ещё разок, не до конца окатилась,  мне-то что? За каким, спрашивается, иду человека беспокоить? Тем более ветеринара? Сам разберётся, без дилетантов и любопытных субъектов в моём лице.
Пыл мой угасал, и мне с каждым шагом становилось всё неудобней. Не по себе, прямо скажем, становилось. В конце концов, я остановился и рассеянно посмотрел в сторону своего дома. Ярко освещенное окно врезалось в ночь жёлтым айсбергом света и прямо-таки манило, звало - пойдём, мол, домой, хватит ерундой заниматься на ночь глядя, ныряй в кровать и спи, утро вечера мудреней, вот утречком и разберёшься,
Так-то оно, конечно, так, но...
Но, поразмыслив чуток, я всё же двинулся дальше, держа курс к сараю. Отговорки отговорками, но мой Андреич последние дни вёл себя странно, был не похож сам на себя, а в чём причина, я понять не мог. Это настораживало и слегка нервировало. Теперь эта грелка и что-то непонятное с родами. И потом, не было у моего соседа никакой кошки по имени Тузька. Короче, сплошная катавасия.
Вообще-то, я далеко не любитель подсматривать в чужие замочные скважины, но тут-то - мой сосед, хороший человек, классный мужик, славный дядька и всё такое. Да вот только с дядькой этим славным в последнее время неладное что-то творится. Возникал вполне оправданный и закономерный вопрос: в чём, собственно, дело, что с тобой, Андреич, происходит?
Странности начались с фляги, у которой он, матерясь, спиливал горловину (?). Позавчера огорошил тем, что поинтересовался, есть ли жизнь ещё где-нибудь, окромя Земли. Я ответил в том духе, что на Марсе уж точно нет, хотя и мог подробно и обстоятельно проинформировать его, что по этому поводу думают наши, и не только наши, писатели-фантасты, но зачем старого нагружать? А вчера клетку под вечер сколачивал, я ещё подумал, кроликов, что ли, на пенсии разводить собрался? И вот, пожалуйста, ночной поход за грелкой. Хорошо, никто, кроме меня, его чудачеств не видел, только мы с ним самые близкие соседи, участки наши впритык, оба дома на отшибе, остальной народ жил, не тужил поближе к автостраде. Вот ведь, похоже, не зря я отгулы взял (хотя и по другому поводу), как чувствовал, что у Андреича появится желание по ночам за грелками ходить, а днём фляги уродовать. А что ещё в голову взбредёт? Те же пенсионеры, к примеру, от скуки и не до того докумекивались. Вот почему я всё же решил глянуть, в чём там дело и заодно убедиться, что с соседом моим всё в порядке и моя помощь (тьпфу, тьпфу, тьпфу) не требуется.
Уворачиваясь от веток, я вскорости поравнялся с беседкой, глянул на неё и замер от неожиданности, ибо в беседке кто-то был. Размером примерно с бегемота, а может и больше. Кто-то массивный, тяжеловесный лежал там, на полу, чуть слышно причмокивая и сопя. Он что, лошадь в беседке поселил?!.. Ну совсем ни в какие ворота! Лошадей в беседках держать вместо конюшни - где это видано? И потом, откуда он её взял?
Я пялился в ту сторону, желая разглядеть эту тушу получше, одновременно прислушиваясь. С лошадью этой было что-то не так. И тут сообразил, что лошади вообще-то не сопят, они, кажется, всхрапывают, а эта... это... А этот бегемот натурально сопел и вдобавок причмокивал, как угомонившийся, наигравшийся и набегавшийся за день ребёнок, уснувший, наконец, праведным сном. Ну, дела! Теперь уж сам бог велел разобраться, что тут происходит, какая, теперь, к чёрту, деликатность?
И решительно направился к сараю, чтобы узнать, зачем Андреич держит лошадей в таких неприспособленных для этих целей помещениях.
А в сарае, как тут же выяснилось, тоже кое-что происходило, явно нечто таинственное и даже имеющее некий налёт мистицизма, потому что через распахнутую настежь дверь я увидел тень на противоположной стенке, и у меня при виде её ёкнуло сердце, и подкосились ноги: у этой тени наличествовали горб и рога. Я натурально обалдел - это что, дурной сон, сюрреалистический бред?..
А бред меж тем продолжался. Горбун с рогами исчез, но тут же появилась другая тень, всё там же, очертаниями - вытянутая собачья морда с острыми ушами. Псина держала в лапе какую-то штуковину, и я с изумлением понял, что это не что иное, как капельница (?). Тень собаки проглядывалась чётко, и у меня всё перемешалось в голове, когда вдруг дошло, что собака-то преспокойно стоит на задних лапах, ничуть этим фактом не смущаясь. Я тупо смотрел, как она издевается над здравым смыслом, а заодно и природой, и мыслей по поводу увиденного было ноль целых. ноль десятых, и вообще, мой разум решил взять тайм-аут и только поэтому, ни о чём не думая, с пустой головой, но с холодком в душе и с вакуумом на месте желудка я попёрся в сарай, можно сказать, на автопилоте (уж очень хотелось выяснить, что тут творится), но, боюсь, что чувственное составляющее моего поведения в данный момент многократно преобладало над его разумным содержанием. Раз эдак в сто.
То, что я увидел там, в сарае, когда вошёл, мне уж точно не забыть до конца дней своих.
Это снаружи он казался несерьёзным, внутри же как-то и удлинялся, и расширялся (между прочим, особенность почти всех деревенских построек), поселив по углам тяжёлые сгустки темноты. На поперечном брусе на тонкой нитке провода висела голая двухсотпятидесятиваттная лампочка, размазывая мрак по углам и отбрасывая на стены чёткие, рельефные стены. Прямо под ней мой Андреич, сидя на корточках, очевидно занимался чем-то очень срочным и важным, если даже головы не повернул в сторону двери, где сейчас красовалась моя обалдело-изумлённо-любопытная физиономия, на которой, в добавок ко всему перечисленному, ещё и проглядывал вот такенный знак вопроса. Зато две другие персоны находящиеся тут же, в отличие от Андреича проявили ко мне живейший интерес. Надо ли говорить, что он был обоюдным? Я во все глаза смотрел на самые необычные и странные существа, что мне приходилось когда-либо видеть в жизни, и знак вопроса на моей физиономии приобрёл вполне зримые очертания.
Первое существо, стоящее от Андреича слева, больше всего смахивало на пупырчатого варана с рогами на вытянутой змеиной голове, вдруг поднявшегося на задние лапы, да так и застрявшего в этом положении. На спине у него имелся небольшой округлый горб, отчего "варан" несколько сутулился, а вот хвост отсутствовал напрочь. Рога в свете лампочки матово отсвечивали, что твои нагуталиненные штиблеты; очень роскошные, прямо-таки шикарные рога, такие не грех и на стенку приспособить в особняке "нового русского", и желательно где-нибудь над камином - весьма бы поспособствовало авторитету хозяина.
Второе, стоящее соответственно справа от Андреича, держало капельницу (я не ошибся), но сама лапа заканчивалась совсем не по-собачьи: три длинных когтя зловещего вида и отставленный четвёртый скорее напоминали птичью лапу, нежели лапу собаки, да и всё остальное собакой тоже не пахло: туловище кожаным мешком, всё в бугристых складках и лоснящееся, будто смазанное жиром, внизу оно заканчивалось гигантскими лягушачьими лапами, позволяющими этому созданию стоять так же вертикально, и лишь вверху всё это безобразие венчала собачья морда с мощным покатым лбом сенбернара, но вытянутыми ушами немецкой овчарки. Дополняли картину уродства и безобразия омерзительные на вид длинные тонкие белесые нити, чем-то похожие на паутину, свисающие с нижней могучей челюсти - эдакий завершающий штришок в сюрреалистическом наваждении, которое я сейчас, нисколько не сомневаясь, испытывал. Существо глядело на меня умными собачьими глазами, а потом неожиданно оскалилось, показав внушительные клыки, мало чем уступающие тигриным. Или львиным, вблизи оно без ощутимой разницы. Тени на стене, рельефно обрисовывающие своих прототипов, вносили свою лепту в этот сюр, для меня переходящий в самый настоящий кошмар, который, судя по всему, и не думал заканчиваться, а наоборот, всё продолжался и продолжался. Что-либо соображать я перестал окончательно, владели мной одни лишь эмоции, сводившиеся в конечном итоге к жгучему любопытству. замешанному на страхе с элементами ужаса. Зрелище, смею уверить, того стоило.
Тут рогатому, видно, надоело меня разглядывать, и он повернулся обратно к Андреичу, но собакоголовый продолжал смотреть и скалиться, о чём-то меня недвусмысленно предупреждая, хотя это было излишне - подходить я к ним не собирался, один их вид подвергал в ступор, в котором, собственно, я сейчас и находился на грани обморока и нервного срыва. Но нервы, надо отдать им должное, оказались всё же крепкими.
Тут и Андреич соизволил, наконец, повернуть голову в мою сторону.
- Ты, Жека?
Волосы у него слиплись от пота, капли пота блестели и на лбу, он небрежно смахнул их рукавом, и я заметил, что рука вымазана какой-то оранжевой дрянью. Нижнюю часть лица закрывала хирургическая маска на резинке, а сам он был облачён в белый халат. Весь его вид говорил о том, что он находится при исполнении ветеринарских обязанностей. А я только хлопал глазами - в прострации я пребывал, да ещё в какой!
- Как вовремя, давай сюда, будешь у меня за медсестру, а то от этих никакого толку, только под ногами путаются, мать их... Да держи ты капельницу повыше, горе луковое! - горе луковое, то есть кожаный мешок с собачьей мордой, заметно дёрнулся, едва не выронил при этом капельницу и вцепился в неё, как в спасательный круг. – Сейчас, кажись, начнётся. А ты, Тузька, не волнуйся, всё будет хорошо, справились же в прошлые разы, а? Вот и сейчас осилим, я уж привыкать начал, ха-ха... Жека! Где ты там застрял? Дуй сюда, потом познакомитесь, если захочешь!.. Да! Захвати сначала скамейку, она вон там, в углу, а то ноги затекли, сил уже никаких...
Но поскольку я всё торчал столбом, не в состоянии ни двинуться, ни слова вымолвить, то он, оглянувшись через плечо, сделал страшные глаза и рявкнул так, что сразу привёл меня в чувство, вывел из ступора, вернув в невозможную реальность с персонажами, не имеющими, по моему разумению, с этой самой реальностью ничего общего.
Механически переставляя ноги, я двинулся в указанном направлении, подобрал скамейку и вернулся к опять склонившемуся над чем-то Андреичу. Но как тут же выяснилось, не над чем-то, а над кем-то. Я статуей застыл над ветеринаром, уставясь на то, что ранее скрывала его широкая спина, и сердце моё при этом стучало не хуже отбойного молотка. Или станкового пулемёта, ибо увиденное того стоило.
Сначала я подумал, что перед Андреичем лежит слонёнок, только очень маленький и "худенький", уменьшенный раз эдак в десять. Похожим на слонёнка его делал хобот и большие, именно слоновьи, уши. Но это был не слонёнок, вообще непонятно, кто это был, но человек устроен так, что во всём ищет аналогии с уже известным ранее и знакомым по сути. Не стал исключением и я, сравнивая это создание с чем-то привычным, проводя эти самые аналогии и чисто подсознательно пришёл к выводу, что в целом существо походило на розового плюшевого медвежонка с очень короткой, нежной шёрсткой, если б не этот самый хобот, уши и ещё витой коротенький рог, выходящий изо лба. Огромные глаза отрешённо смотрели куда-то в пространство, иголка от капельницы, что держало создание с собачьей головой, была введена в левую лапку. Из трёх маленьких кошмарных монстров этот казался самым привлекательным, даже симпатичным, по крайней мере, внешне не отталкивающим. Наверное, благодаря своим карим глазищам под длиннющими ресницами, которым, без преувеличения, чёрной завистью позавидовала бы любая представительница слабого пола. Независимо от возраста.
Я сглотнул и только собрался кое о чём спросить, но мне не дали, бесцеремонно вырвав скамейку из рук.
- Как хорошо-то, господи!- проговорил Андреич, с кряхтеньем усаживаясь и с удовольствием вытягивая ноги. Потом глянул на меня снизу вверх и усмехнулся (я угадал движение лицевых мускулов под маской): да, мой вид сейчас, наверное, не вызывал ничего, кроме улыбки - полное обалдение и непонимание всего тут происходящего. Но, несмотря на противоречивые чувства и полный сумбур в голове, до меня всё-таки дошло, что Андреич-то, оказывается, в родной своей стихии и более того, прекрасно себя в ней чувствует. Чего совсем не скажешь обо мне.
- Андрей Андреич, - наконец выдавил я из себя и глазами указал на маленьких монстров. - Эт-т-то... что?
- Сарай, - как ни в чём не бывало, ответил тот. - А по совместительству акушерская и кунсткамера. Больше, конечно, второе, ты не находишь?
Издевается, что ли?
- А-а...
- Эх, подымить бы, но нельзя, мало ли как табачный дым подействует на Тузьку... Да и остограммиться бы не помешало. Ты бы как, остограммался, а, Жека? По глазам вижу, ещё как! Стакан бы лукнул и не поморщился, верно?
- Ты чего несёшь?!
- Да не напрягайся ты так, бери пример с меня и будь с обстоятельствами на ты раз по-другому не выходит, способствует, знаешь ли, обоюдопониманию, - Андреич поднял руки к глазам и уставился на оранжевые ладони, а потом ловко, в два рывка, стянул тонкие хирургические перчатка и бросил их в стоящий в сторонке тазик, который я лишь сейчас заприметил. В нём находилось ещё что-то, такое же неаппетитное на вид. А вот кошмарных, невообразимых представителей чужой, неведомой фауны он будто и не замечал. Те же стояли одушевлёнными истуканами, одним своим видом опровергая всё, что думал старик Дарвин о природе вообще и её эволюционных процессах, в частности. Его бы я понял, как никто другой.
- Андрей Андреич, ты мне можешь, наконец, объяснить, что тут у тебя творится? - мне, наконец, удалось собрать мечущиеся мысли в конкретный вопрос, попутно оценив метафору одного никудышного поэта, а по совместительству ещё и поп-исполнителя с песнями на один мотив, который сравнивал эти самые мысли со своими скакунами. Как оказалось, вообще-то, не без основания.
- Что происходит?- переспросил Андреич и, как фокусник, извлёк откуда-то новую пару перчаток и быстро, профессионально (что значит практика и опыт) втянул в них ладони. Потом задумчиво повторил, подперев кулаком подбородок.     - Что происходит... Гм, вообще-то, ничего особенного, просто старый ветеринар занимается своими прямыми обязанностями, оказывает квалифицированную помощь тем, кто в ней очень нуждается. И мне, знаешь ли, без разницы, кому она сейчас необходима - бродячей кошке, одичалой дворняге или этой, хм, аномалии, ведь боль и страдания все испытывают одинаково, не так ли?
- Да, но...
Он посмотрел на меня с непонятным выражением, будто знал нечто такое, о чём пока говорить не время.
Я же переводил жадный взгляд с рогатого на "сенбернара" и обратно, мимоходом отмечая второстепенные детали в их облике: рысьи кисточки на ушах собакоголового и кошачьи усы на его морде, мелкие острые зубки и ярко-красный раздвоённый язык в треугольной пасти "варана". И ещё одну вещь отметил и окончательно растерялся, - у обоих в глазах светился если и не разум, то и не полная бестолковщина, некое понимание чего-то, чего лично я пока не разумел ввиду полного своего обалдения. Одно мне было ясно - к земным животным, братьям нашим меньшим и тварям божьим, их никоим образом причислить нельзя, ибо не было у нас таких вот братьев меньших, такими не рождались они никогда. В смысле, такими вот уродами.
Откуда, в таком случае, они взялись? Сердцем-то понимал, откуда, но вот разум за ним следовать отказывался.
В то же время меня поражал Андреич, потому что вёл себя в такой вот обстановочке совершенно естественно и непринуждённо, словно каждый день принимал у себя таких вот гостей. Даже шуточки какие-то отпускал в мой адрес и покрикивал на нерасторопных "помощников". Я ничего не анализировал, не до того, просто констатировал про себя очевидные факты, и всё. Такое его поведение, здесь и сейчас, казалось, по меньшей мере. неуместным и странным, меня оно ставило в тупик, хотя всё остальное тоже,
А с другой стороны, глядя на него и видя его полную раскрепощённость, осмелел и я, и уже не смотрел испуганно и зачарованно, чувствуя себя при этом мелким беспомощным зверьком, вдруг угодившим в лапы чудовищ; осмелел настолько, что уже во всю глазел на в высшей степени необычных визитёров, чей экзотический вид буквально с ног валил (хотя, чего там! Человек по природе своей существо "всеядное" и быстро привыкает ко всяческого рода аномалиям. Тянет его к ним, что ли? Когда и руками хочется потрогать и на зуб попробовать - интересно, кусается или как?).
Особенно меня заинтриговала особь, что лежала перед Андреичем на широком куске пластика, та, что с хоботом и рогом да со слоновьими ушами, под цвет детской мягкой игрушки и на мягкую игрушку и похожая, с огромными влажными глазами в золотистом ободке, и которую старый ветеринар называл почему-то Тузькой. А глаза её просто очаровывали - чуть печальные (сейчас она смотрела на меня), чуть испуганные, с лёгкой поволокой... Они кого-то здорово напоминали, эти глаза, да и взгляд похожий я уже где-то видел. Напряг память и... Ну конечно! Такими глазами обладала американская кинодива Джулия Робертс, и смотрит она всегда с какой-то грустинкой во взгляде, совеем как эта Тузька сейчас, даже проглядывает какая-то беззащитность вкупе с наивностью, что бывает чаще всего у детей да стариков. Да, по-моему, у всех женщин с карими глазами она присутствует (просто Джулия мне нравилась больше всех).
Пока я пялился, как тот баран, Андреич привстал со скамейки и вновь наклонился над розовым существом, расставив ноги. Халат плотно облепил спину.
- Жека, принеси-ка корзинку, она вон там, рядом с клеткой, и захвати свою грелку, она тоже где-то в том районе. Кажись, началось... Ну, помоги ещё раз, кто бы ты там ни был... Да не стой столбом, ё-моё! Давно пора очухаться! И не бойся, они не кусаются, хоть и охраняют Тузьку.
Мне вовсе не хотелось проверять, кусаются они или не кусаются, хотя, судя по внушительным клыкам того, что с капельницей, куснуть он мог ого-го! Даже не куснуть, а запросто вырвать, особо не усердствуя, приличный шмат из мягкого места потенциального обидчика. Да и у второго пасть тоже явно не семечками утыкана.
Я сомнамбулой поплёлся к очередному указанному месту и сразу наткнулся там на всякую всячину. Пока искал корзинку и грелку (чёрт, да вот же они), в голове по-прежнему была сумятица, не мысли, а их обрывки, всё никак не способные оформиться во что-то цельное и толковое. А тут ещё взгляд мой упал на отдельно стоящую клетку, и тут же то немногое, что сейчас из мыслей в голове присутствовало, бестолково там суетясь и мельтеша, как осенние листья на ветру, мгновенно улетучилось вон.
Клетка как клетка, это её сколачивал вчера Андреич на скорую руку. Выглядела она неровной, скособоченной, но не это делало её приметной и не это приковывало взгляд. Меня ошарашило то, что находилось внутри (как кипятком обдало).
Сначала никак не мог понять, что же меня так поразило и ужаснуло одновременно, а когда дошло, то мне очень захотелось выпить, причём, немедленно, и именно стакан, чтоб встряхнуть, наконец, пустую голову и заставить её, бедную, хоть как-то проясниться - иногда сорокаградусная, как ни странно, весьма способствует этому процессу.
В клетке шевелились... Даже не знаю, как их и назвать-то... Котята, щенята, ящерки, птенчики? И да, и нет. Это был какой-то попискивающий, шевелящийся клубок из всего перечисленного. С чувством брезгливости и где-то даже гадливости я наклонился поближе, чтобы получше разглядеть эту массу, но, поскольку свет заслонила моя собственная спина, то присел сбоку, приблизив лицо вплотную к рабице. Ох, ма-м-ма миа!..
Видно было так себе, на троечку? - мешал скопившийся по углам мрак, изгнанный сюда хозяйкой-лампочкой, но и одного растерянного взгляда вполне хватило, чтобы на поверхность опять всплыл насущный и небезынтересный вопрос: "Да что здесь, япона мать, происходит?! Эт-то что ?!"..
В клетке, ещё на одной грелке, полностью её покрывая, копошились маленькие создания, от одного вида на которые у зоологов с биологами волосы бы встали дыбом: щеночек с ластами вместо лап, рядом то ли цыплёнок, то ли птенчик, но с миниатюрной головкой бурёнки, между ними застряла чья-то пупырчатая задница с раздвоённым хвостом, из-под которого выглядывала куриная лапка, вся . в бородавках; ещё я заметил сморщенную мордочку обезьянки с телом котёнка, чей-то блестящий клюв, загнутый кверху, что-то ещё, такое же неудобоваримое и отталкивающее, а на самом верху, как король на именинах, возлежал крохотный бегемотик с ушами летучей мыши и павлиньим хвостиком. Все они были, словно игрушечными, казались ненастоящими, но от этого нисколько не теряли своей отталкивающей неестественности и чужеродности. И чужеродность эта так и подчёркивалась каждой деталью.
Я зажмурился. О Боже! Кунсткамера. И не просто, а в квадрате. Даже в кубе. Зрелище, достойное исключительно фильма ужасов.
Мне было нехорошо, противно, мерзко, и я опять ни черта не понимал, кроме разве что одного - для чего тут понадобилась моя грелка. Для следующих уродцев, которые, судя по поведению моего соседа-Айболита, вот-вот появятся на свет: маленькие франкенштейничики явно предпочитали тепло под своими задницами.
- Евгений!.. Иди сюда, где ты опять застрял?
Я сглотнул застрявший в горле ком, подхватил корзинку и поспешил убраться от этой клетки с кошмарным зоопарком внутри. Но его воплощение, только уже в зрелой форме, поджидало меня в четырёх шагах - "варан" и собакоголовый, которые, впрочем, после увиденного в клетке не казались такой уж и аномалией.
Я бросил корзинку под ноги Андреичу и спросил с нервным смешком:
- Слушай, что это там за зверёныши? Что за пародия на здравый смысл и природу? Может, просветишь на этот счёт? Да и обо всём остальном тоже?
- Ага, непременно... Потом. Я же советовал: будь с обстоятельствами на "ты"... Давай, держи капельницу, а то штатива у меня нету, а из этого чуда штатив никудышный, постоять спокойно не может, того и гляди иголка выскочит... А ну, брысь отсюда! Смена пришла!
Я, уже ничему не удивляясь (просто устал это делать), принял "эстафету" у чуда, попутно выяснив, что псиной от того и не пахло, несмотря на собачью морду. Держа пузырёк с прозрачной жидкостью (наверное, физраствор), я смотрел, что проделывает Андреич, стараясь выкинуть увиденное в клетке из головы. Собачья морда и рогатый встали с противоположной стороны и, тихо порыкивая, тоже внимательно следили за старым ветеринаром. А тот не обращал ни на кого внимания, сосредоточившись на розовом пациенте с очаровательными глазами. Помаячив некоторое время над ним, он снова уселся на корточки. небрежно отпихнув скамейку. вытянул вперёд руки. наклонился, крякнул и...
И вот тут время взяло быстрый старт и помчалось, как угорелое, события каким-то непонятным образом стали наслаиваться одно на другое, сменяться, как картинки в калейдоскопе, но вот я в них участвовал лишь в неблагоприятной роли пассивного статиста и стороннего наблюдателя.
Вообще, с моим сознанием произошло некое странное раздвоение: вот стою с капельницей натуральной бездумной куклой, лишь глазами хлопаю; вот, оставив её на время, приношу воду; вот по приказу Андреича (именно приказу - "Гони их в шею и не церемонься, только путаются под ногами, никакой помощи!") выпихиваю таких же статистов - рогатого и собакоголового - из сарая на свежий воздух (их я уже не боялся и не чурался, а смотрел, особенно после той клетки, как на казус, очередное чудачество природы. Чьей вот только?); вот набиваю соломой корзинку и кладу туда же свою грелку, всё ещё тёплую; вот, как часовой с ружьём, снова с капельницей и таращусь на руки Андреича - перчатки у того опять из матово-белых стали ярко-оранжевыми (кровь, очевидно, у пациента такая. И про себя я начал называть роженицу Джулией. Из-за глаз. Всё лучше, чем какая-то там Тузька); а вот Андреич уже осторожно укладывает в корзинку разнокалиберные яйца, как на пасху, все разноцветные, и фактурой не одинаковые - от голубиных до страусиных. Было даже одно чёрное, громадное и внушительное, при виде которого у меня возникли очень нехорошие ассоциации с нашумевшим в своё время блокбастером Дж. Кемерона "Чужие-II".
Всё это проделывал я первый.
А вот второе моё "я" притихло тем временем где-то в дальнем уголке подсознания и оценивало, наблюдало, анализировало и запоминало всё происходящее как бы со стороны, мотало на длинный ус и записывало всё увиденное в долговременный блокнот памяти, - потом, мол, разберёмся.
А вот я уже сижу на перевёрнутом ведре, сознания опять воссоединились в одно привычное целое, и первое, что пришло в голову, была всё та же мысль: "Что же тут, в конце концов, происходит?", которую я и озвучил глубокомысленным, как мне показал ось, "Ну?.."
Андреич сосредоточенно пересчитывал яйца. Перчатки уже скинул и тыкал в корзину указательным пальцем, жёлтым от никотина.
- Во даёт! Ровно двадцать пять штук, как в аптеке! - моё "Ну?" он проигнорировал, смотря на новоиспечённую несушку с обожанием и восторгом. - И опять у меня получилось, Тузька! Какой я, однако, молодец, и какая ты... э-э... терпеливая и целеустремлённая. Евгений, ты не представляешь, что она творит!
Вообще-то догадывался, судя по той клетке и этим яйцам. Натуральный строгальный станок, только поворачивайся!
Андреич мой прямо-таки лучился от переполнявших его эмоций. Я же, наоборот, чувствовал себя опустошённым, как то ведро, на котором сейчас сидел; ни с того ни с сего меня охватила апатия и вялость - так, наверное, ощущает себя человек, дорвавшийся, наконец, до запретного "плода" - объелся до тошноты, до икоты, даже рука не поднимается брюхо погладить, и нет сил благодетелю спасибо сказать. Андреич же, наоборот, был полон сил и энергии, подключи к нему сейчас какой-нибудь агрегат - и тот заработает, набирая обороты!
Он подхватил корзинку и отправился с ней в угол, где находилась злополучная клетка, так ужаснувшая меня своим неординарным содержимым. Я лениво наблюдал, как он бережно её устанавливает, потом аккуратно укрывает ватником, сдёрнутым с гвоздя, в каждом движении и жесте сквозила прямо-таки отеческая забота и нежность.
Ну, надо же, какой пример подрастающему поколению. Я посмотрел на Джулию, - розово-плюшевая мне определённо нравилась, было в ней что-то, помимо очаровательных глаз. Вон как ревниво следит за Андреичем, переживает, как бы чего не вышло с её драгоценными яйцами. А тот, руки в боки, уже над клеткой с маленькими уродцами и приглядывается - там есть, к чему.
- М-да, детишки... Детишечки... Лапочки-лапоньки, мальчики-девочки, новые поколения. А воспроизводство популяций - что может быть естественней для природы и в то же время является её основной задачей и функцией? И сколько возможностей за дачи такие решать! Возможности, какие нам и не снились!.. Да, друг Горацио?
- Ага, по бим-бом-брамселям, - неожиданного к месту, вспомнил я "Малыша" любимых Стругацких, пытаясь уловить, о чём это он.
- Во-во, по этим самым... И природа, друг Евгений, никогда не останавливается на достигнутом, потому что стасис для неё - это, в сущности, смерть, а смерть, по-большому, это небытие, а небытие - это не совсем то, что задумывалось природой. И ещё, Евгений, она не терпит пустоты, кроме, пожалуй, вакуума, да и то пустота там - понятие относительное, - он отошёл от клетки, снял маску, сунул в карман и подошёл поближе, встав чуть сбоку от лампочки; лицо его при этом тут же вылепилось чёрно-белым трафаретом, живыми оставались только выразительные, умные глаза; глаза эти, сощурившись, с интересом смотрели на меня. - Кстати, а что это - по бим-бум... э-э... и так далее?
Я лишь вздохнул: не рассказывать же ему, в самом деле, сюжет "Малыша" и не объяснять, в связи с чем гуляло там это "по бим-бом-брамселям"?
- Не бери в голову, просто к слову пришлось… Лучше растолкуй, что у тебя тут творится! Не сарай, а сумасшедший дом! Жду объяснений и желательно без твоей философии.
Теперь вздохнул Андреич.
- Да уж, объяснять, как вершатся чудеса - самое, по-моему, неблагодарное занятие на свете. А тут больше, чем чудо, невероятность, помноженная на невозможность! Знаешь, Ньютон, уже на излёте лет, как-то заметил, что небеса над нами могут быть заполнены существами, чья природа, возможно, будет нам совершенно непонятна, потому что кто задумается о природе жизни вообще, тот сделает вывод, что для неё нет ничего невозможного в принципе. Отсюда он сделал вывод, что иметь свободу выбора мест для заселения может быть гораздо более счастливым уделом, нежели привязанность к одной сфере обитания... Старик как в воду глядел! Я о нашем случае. Ведь пределов познания мира и Вселенной вряд ли существует, это всё же бесконечный процесс. В философии, кстати, есть такое понятие, за дословность не ручаюсь, но при мерно так: натурализация субъективного восприятия окружающей действительности можвт происходить через объективную...
- Короче, Склифосовский! - угрюмо перебил я, - ведь просил без философии, а он уже и Ньютона приплёл! Если он сейчас, в том же духе, продолжит нести словесный понос, останется только застрелиться, а это будет обидно. Во-первых, я уже как-то обвыкся и, как следствие, смирился о той чертовщиной, что здесь творится, а во-вторых, тогда ничего так и не узнаю, а это будет обидно вдвойне, потому что тайны Мадридского двора начали потихоньку открываться и кое-что прояснялось. – Короче! Завязывай ты со своей философией, Андреич, и ответь конкретно – это кто и откуда?
Я, в отсутствие остальных братьев не наших меньших, кивнул на Джулию, которая смотрела в ту сторону, куда унесли её яйца. Профиль являл умопомрачительное зрелище - хобот и рог в одном флаконе. Да плюс полукружье громадного уха, да розовая бархатистая шёрстка. Словом, живая мягкая игрушка, блин! Только вот изготовленная не у нас на Земле.
- Короче? Гм, боюсь, короче не получится, друг Евгений. Надо сперва разобраться в первопричинах, а потом уж в следствиях... Тут, знаешь ли, имеем мы крохотную толику от небывалых щедрот эволюции, - он на секунду-другую задумался, потом продолжил, понизив голос. – Конечно, это плод моих размышлений, во многом дилетантских, но в целом, думаю, я всё же рассуждаю верно. Вот послушай! Не может того быть, чтобы во Вселенной, таком громадном и во многом непостижимом образовании, не возникли очаги жизни, способные достигнуть сопоставимого с нами уровня, но нам, к сожалению, пока что известна лишь одна форма жизни. Угадай, какая?
Совсем за идиота меня держит? Я показал на себя.
- Правильно! Та, что зародилась и по сей день существует здесь, на Земле. Но за то уж тут-то она проявляется в богатейшем многообразии самых различных видов, то есть общие основы построения жизни будут проявляться в неисчислимом многообразии её форм. Но означает ли это, что невозможна иная организация живой материи, без единой основы и единого генетического кода? Раньше я считал, что да, невозможна, земная природа выработала свой ресурс и предложить ей более нечего. Но теперь!.. Тузька доказала, что возможно, что Природа может допустить полный произвол в создании новой жизни и новых видов. Даже не произвол, а беспредел! - он указал на Джулию. Я посмотрел. М-да уж, точно, природа тут постаралась на совесть, и на тех двух типчиках тоже. Розовое чудо встретило мой взгляд огромными карими глазищами. Кажется, чудо так же слушало и в отличие от меня что-то, возможно, и понимало.
- Но вот ведь какое дело, - продолжил Андреич после небольшой паузы, пока мы рассматривали это в высшей степени загадочное и уникальное существо. Чувствовалось, что он действительно о многом передумал и теперь буквально жаждал поделиться своими выводами относительно всего увиденного и пережитого. - Основы построения жизни там, где она возможна, должны быть едины, а иначе смысл эволюции просто бы терялся. Но здесь... У Тузьки сочетаются и единство, и многообразие, и это при том, что она тоже кислорододышащая, а значит, и молекулярная основа похожа и химические формы. Случай уникальный! Я до сих пор в шоке... Хотя уникальность-то для нас, а для Вселенной, скорей всего, вещь обыкновенная, рутина, - добавил он чуть грустно.
- Понятно, что она не с Земли, инопланетянка, так сказать, - будничным тоном констатировал я. Хм, а кто же ещё? И те две особи, что топтались сейчас за дверью - тоже попали сюда не из ближайшего зоопарка.
- Ты знаешь, что такое паспермия? - неожиданно спросил Андреич. Словечко что-то такое навевало, но настолько отдалённое и расплывчатое, что пришлось пожать плечами. Да и думал я о другом - шутка ли, рядом, в двух шагах, внеземное существо, да которое ещё рожает, а тут какие-то дурацкие вопросы о какой-то дурацкой паспермии. Но как выяснилось, совсем даже не дурацкой.
- Темнота... Так вот, паспермия - это, буквально, перенос жизни, а если конкретно, то так: жизнь могла быть привнесена на Землю, да и не только на Землю, не в виде спор и бактерий, а ещё и в форме "биологических" энерго-информационных полей, под воздействием которых и образуются макромолекулы и состоящие из них живые системы. Понял? Живые Системы, да плюс с симбиозом всевозможных форм. Больше скажу, тут отчасти замешана и синергетика, это когда проверяют взаимодействие нескольких составляющих во всех возможных сочетаниях. По-моему, похоже. Да, Тузька?
И ласково посмотрел на неё.
А у меня окончательно всё перемешалось в голове. Живые системы, биологические макромолекулы, симбиоз форм, синергетика - я потерял нить его рассуждений. И откуда только он всего этого набрался?
- Как же её занесло в твой огород, солнечным ветром, что ли?
- Да какая разница? Главное - кого!
- Панс... Паспермия, говоришь? Проще, семена жизни, значит.
- Во-во! - обрадовался Андреич. - Никак я, понимаешь, не мог сформулировать, а ты одним словосочетанием... Семена Жизни! И верно, и в самую суть!- он с благодарностью посмотрел на меня (кушайте на здоровье!) и продолжил. - Вот смотри: Дайсон, физик-теоретик и философ, говорил, что жизнь - это сплошное нарушение симметрии, что приводит, соответственно, к многообразию её форм. Да и во вселенском естественном отборе могли выжить только те, кто имел хоть какое-то единение формы с содержанием, потому что выживают лишь сильнейшие и приспособленные. Аксиома, как известно.
Последнее он произнёс, задумчиво оглаживая бороду, и вообще как-то посерьезнел. Возможно, экскурс в научные дебри тому способствовал или что ещё, но сейчас он стал похож на профессора, растолковывающего азы биологии зелёному первокурснику. Зеленью, естественно, был я. Да бог с этим, главное я уяснил - сии персонажи были занесены сюда неведомо каким ветром, невесть с какой целью и чёрте те откуда.
- Именно Семена жизни!- промолвил Андреич. - Как верно! Образно, конечно, но не далеко от истины. Мне всегда казалось, что во Вселенной для одного человека уж слишком много места, и наивно полагать, что вид хомо сапиенс является в ней доминантным. И вот, пожалуйста, такие доказательства. Какое счастье, что я увидел и обнаружил их первым!
- Кстати, а как это произошло? - тут же встрял я, ибо меня, как всегда, интересовала практическая сторона вопроса, о теории я предпочитал задумываться как-ни-потом, на досуге, когда с этой практикой становилось более-менее понятно.
Тут мой сосед заметно поскучнел, огляделся в поисках подходящего для седалища! предмета, вытащил откуда-то расшатанный винный ящик, осторожно уселся и заметил:
- Ты только не смейся над стариком, история их появления тоже необычна. Для меня до сих пою всё как в тумане, толком в себя не приду... Три дня назад это случилось.
Он нахмурился, припоминай, очевидно, детали.
- Уж вечер был, я в беседке, присел немного отдохнуть. А запахи из сада!.. Ух, так душу и бередят. Кругом тихо, постепенно смеркается, благодать, да и только. Ничего удивительного, что задремал чуток, но так, пару раз носом клюнул. И вдруг сердце тревожно сжалось, я сразу очнулся, не понимая, где я и что со мной. Тяжесть какая-то навалилась, а с ней усталость, будто вагоны разгружал, как в молодости когда-то. Ты не смотри, я ведь крепким мужиком был и сейчас могу день-деньской в саду ковыряться, здесь ведь работы, знаешь, не переделать - а тут слабость, даже апатия. Пойду в дом, думаю, хватит на сегодня, замаялся что-то, и вдруг вижу - прямо с неба это валится... Ты только не смейся, то ж не мои придумки... Короче, гляжу - мать моя! С неба опускается какая-то штуковина, схожая со стратостатом, натуральная гигантская сарделька. И не успел глазом моргнуть, а она уже тут, возле беседки лежит. Представляешь моё состояние? Я кое-как, на полусогнутых, из беседки и что вижу? Глаза у этой сардельки вижу, и каждый размером с колесо от "Жигулей" да с ресницами в полметра. Помнишь мультик "Паровозик из Ромашкино"? Так вот там локомотив такой же глазастый был, один в один. Ну, я и обалдел...
Я невольно улыбнулся, представив сардельку с паровоз, моргающую глазами-колёсами. Но Андреич расценил мою улыбку как насмешку над рассказом и неверие в его правдивость.
- Я же просил!
- Да я по другому поводу, не обращай внимания.
- Ладно уж... Это сейчас веселья прибавилось, а тогда мне совсем не до смеха было. Я за войну стратостатов насмотрелся, а тут, представь, с глазищами, да ещё сопит, моргает и, но это я уже потом разглядел, когда Тузька его в беседку загоняла, с маленькими ножками, как у гусеницы. Но сначала из него выдавились, другого слова и не подберу, Тузька со своим эскортом.
- А как ты узнал, что её зовут Тузька, а не скажем, э-э, Джулия?- не удержался я от давно мучавшего меня вопроса. Стратостат с глазами заинтересовал не особо, транспорт он и есть транспорт, мало ли на чём ТАМ передвигаются (у Макса Фрая, к примеру, в его "Лабиринтах Ехо", главный герой вообще рассекал между мирами на обыкновенном трамвае, и ничего, не кашлял). Да и мы, в космос уже летаем, а от гужевого транспорта до сих пор не отказались. Так что ж теперь, руками разводить да глаза закатывать? Вот именно.
- Через пару минут я о них много чего знал. Только не спрашивай, каким образом знал, и всё. Может, посредством телепатии, может, ещё как, не силён я в таких материях. А почему Тузька? На самом деле Туссия, это уж потом я её так по-русски окрестил, для удобства. Она у них там что-то вроде королевы, а те два архаровца при ней как сопровождение, охрана, ну а "стратостат" на самом деле что-то типа перевозчика с неограниченными возможностями. У меня в мозгу просто возник цельный, объёмный блок информации со всеми необходимыми данными, хоть стой, хоть падай, картинки, как в кино, и всё чётко, образно и ёмко. Когда пришло время сеять (по-нашему рожать), передала она образами, на их пути случайно оказалась наша Земля, и они вынырнули как раз возле Петровки, и меня случайно вычислили, ибо как раз и искали кого-то, кто смог бы помочь королеве, потому что Тузька совсем ослабела, а воё из-за того, что она чуть ли не последняя из Сеятелей осталась, но зато самая-самая, можно сказать, живой инкубатор, одно слово - королева!. . А вообще повезло ей, что я тут проживаю, - и быстро глянул, не лыблюсь ли? От всего услышанного? И его роли во всей этой, без преувеличения, поразительной истории?
Я не лыбился. Я молча смотрел на Джулию, то есть Туссию, она же Тузька, и был, что называется, в ауте. М-да. В фантастике, чьим поклонником я являюсь, считая её, в отличие от многих, серьёзной, пусть и развлекательной, литературой, есть масса примеров того, как инопланетная живность может появится у нас на Земле, и что потом она тут будет делать. Но вот, прямо скажем, о том, что живность эта заявится к нам рожать, или, как уверяет Андреич, сеять, я что-то не слышал, новость из разряда "обухом по голове". Й ещё, - что же конкретно подразумевается под "королевой" какой более глубокий смысл вкладывается в это понятие? Вот об этом и спросил.
- Пси-образ был такой: особа, имеющая право, возможность и способность генерировать жизнь во всём её многообразии и многогранности, - ответил Андреич, - Чем тебе не королева? А вот о самом механизме генерирования я, к сожалению, так ни черта и не понял. Какие-то обрывки, обобщения и смысловая неразбериха. А жаль! Ведь речь идёт вовсе не о потомстве, тут что-то другое, не побоюсь сказать - запредельное, инородное в самом истинном значении этого слова. Но ничего, я об этом непременно узнаю. Вот Тузька отдохнёт немного, и я кое о чём спрошу это милое, симпатичное и трогательное существо. Ведь поделишься со стариком? - старый ветеринар, чуть наклонившись, ласково прикоснулся к нежной розовой шёрстке, и та прикрыла свои изумительные глаза. Неужели в знак согласия? Откровенно говоря, я бы нисколько не удивился, окажись сие правдой.
- Странно как-то себя чувствуешь, Женя, - поделился Андреич, всё смотря на Тузьку и поглаживая её кончиками пальцев (та, по-моему, начинала потихоньку дремать) Я же, удивившись самому себе, ревниво следил за его движениями. - Рядом такое, дыхание и музыка иных сфер, зов далёких пространств, глубина и непостижимость сопредельного мира, ты уже опустошён и выжат до последней, кажется, капли, а всё продолжаешь удивляться, восторгаться и поражаться, - как такое может быть, как такое вообще возможно?! А всё потому, что случай уникальный, та самая паспермия в чистейшим виде, наглядный пример неисчерпаемых возможностей природы. Так благослови те же её, господа!..
- Но, чёрт побери, отчего они такие уродливые? - я всецело разделял чувства Андреича. но не удержался от своей интерпретации увиденного, всё пребывая под впечатлением от клетки с кошмарным зверинцем. Паспермия, говорите? От каждого понемногу, а потом это немногое в невообразимую кучу? Нет уж, ну её к лешему, эту паспермию, лучше уж по-старинке, по-дедовски, так хоть что-то путное получается, а не эта... кунсткамера.
Но Андреич был иного мнения.
- То не уродство, а как раз многообразие форм, настоящий биосимбиоз, и кто знает, как они потом разделяются на составляющие их особи и начинают развиваться дальше, жить самостоятельно? Возможно, избрав такой вот путь, природа как бы страхуется, оберегая от гибели отдельные виды? Трудно сказать. Надеюсь, завтра узнаю побольше…
Мы помолчали. Я лично переваривал всё услышанное и увиденное. Другой на моём месте, скорее всего, закатил бы истерику или что похлеще, но я относился ко всему на полном серьёзе и с полным пониманием. Наверное, тут не последнюю роль сыграло и то энное количество фантастики, прочитанное мной, скажем, за последние лет двадцать, - закалка та ещё! И для меня то, что мы не одни во Вселенной, не просто аксиома, а и непреложный факт (в свете прочитанного, разумеется), а увидев наяву представителя иной, пусть и негуманоидной жизни, я лишь перевёл дух и раскрыл глаза пошире - чтобы вбирать и вбирать. Вот Андреичу в этом плане было куда сложней. Но в нём, к счастью, не иссякло желание и вкус к жизни вообще, и философско-исследовательская жилка, в частности. Да и этика врача, когда помощь оказывать надо, а не вопросы задавать, "что да как?", тоже способствовала тому, чтобы не свихнуться на фиг от всего свалившегося прямо ему на голову как в прямом, так и переносном смысле. Ничего, кроме уважения, он в данной ситуации, конечно же, не заслуживал.
- Телепатия, говоришь? - я, как всегда, старался вычленить самое главное, копаться в причинах и следствиях не мой любимый "конёк", в отличие от Андреича. - А по чему тогда я ничего не слышу? Не чувствую их посылов?
Он улыбнулся в смоляные усы.
- Не забывай, что они обратились за помощью всё же ко мне, ты в их планы как-то не входил. Да и не входишь.
Прозвучало это несколько безаппеляционно, но по существу верно.
- Как же они тебя вычислили, такого специалиста по этой самой паспермии?- уколол и я. Рядом такое творится, а меня и в расчёт не берут. Обидно!
- Кто знает? Да мне плевать как, если честно! Завтра узнаю. Но судьбе я уже благодарен за одно то, что мне дали шанс лицезреть это чудо. Посмотри!.. Вот они, Семена жизни... Кто бы мог подумать, что природа всё-таки сумеет воплотить в реальность свой замысел? И какой замысел! Воистину, неисчерпаемы её возможности, безграничны устремления и благородны цели, и я безмерно счастлив, что убедился в этом воочию!..

Утром, едва продрав глаза (снилось чёрт те что, и не удивительно, ведь не каждый день, вернее, ночь, сталкиваешься лицом к лицу с таким), я поспешил к Андреичу и нашёл того в саду, в беседке, грустного и какого-то потерянного.
- Присаживайся, Евгений.
Я сел, покосившись на влажное обширное пятно в центре. Здесь, очевидно, и лежал тот самый таинственный перевозчик. которого ночью я сначала принял за лошадь, а потом за бегемота.
- А где?.. - я посмотрел на сарай с прикрытой дверью.
- Улетели, - вздохнул Андреич и полез за "Примой", закурил, на миг окутавшись прозрачно-синим облаком, и подпер кулаком бороду. Солнце просвечивало сквозь листву; у кого-то из ближних соседей играл магнитофон - Пугачёва вовсю распекала мадам Брошкину. Всё было как обычно, но сердце отчего-то непроизвольно сжалось.
- Улетели? Как? Когда? – не то, чтоб я не поверил, а только пришло то дурацкое чувство собственника: как же, мол, без меня? Почему не известили? Кому теперь жаловаться?
- На своём перевозчике и улетели, примерно через два часа после того, как мы разошлись, - обстоятельно, по порядку доложил Андреич, и я понял, что думает он совершенно о другом, - Клетку с детишками забрали, флягу загрузили, за помощь поблагодарили, в перевозчик просочились и... улетели. Рано утром, солнце ещё не взошло.
- Флягу? - переспросил я растерянно и тут же припомнил, как он её разделывал, матерясь. - А что в ней?
- Рыбки там были, - грустно ответил ветеринар. - Я им воду колодезную подогрел и туда, ещё в первый день, когда Тузька только рожать начала. То есть, сеять.
Ещё и рыбы?! Ох, мама!
- В общем, всё, Жека, нету их больше, дальше они полетели. Вселенная-то безгранична, а королева... - он вздохнул. - А королева одна.
Андреич подавленно замолчал, забыв про сигарету. Дым ленивой струйкой кучерявился вверх, растворяясь в утренней свежести.
Погрустнел и я. Тузька с огромными карими глазами, живая мягкая игрушка, никого бы не оставила равнодушной, что уж говорить обо мне, а тем более об Андреиче, который к тому же и в роли акушера выступал? Да и охранники её казались мне сейчас вполне милыми, симпатичными ребятами. И я остро пожалел, что, как последний кретин отправился домой спать, решив, что ничего особенного более не произойдёт, а утром продолжим. Вот и продолжил... Но кто же знал, что эти Сеятели улетят так внезапно.
- Но они мне кое-что оставили, - вдруг сказал Андреич, оживился, выбросил угасшую сигарету и поднялся, - Пошли, посмотрим!
И направился к сараю. Я, предчувствуя необычное, следом за ним. Сарай со вчерашней ночи стал для меня олицетворением ящика Пандоры.
Там ничего не изменилось, только лист пластика убран да исчез тазик с отходами. Андреич включил свет, подошёл к тому месту, где стояла клетка с "детишками", нагнувшись, что-то взял и повернулся ко мне. И я ахнул. Он держал ту самую корзинку, куда сложил яйца. А потом убрал ватник, и я ахнул ещё раз,
В корзинке лежали яйца. Некоторые светились изнутри, некоторые поблёскивали и искрились, как ёлочные украшения на свету - ничего подобного вчера не наблюдалось, а сверху лежало...
- Тузька мысленно, образами, передала, что это подарок нам, в смысле, людям. Здорово, правда?.. Знаешь, в последние часы я стал понимать её как-то... по-домашнему, так у меня с покойной женой было - с полувзгляда, с полувздоха.
Он замолчал и как-то неловко, неуклюже приобнял корзинку, затуманенным взором оглядывая её содержимое. Молчал и я. Просто вдруг подумал, кто же из этих яиц вылупится, когда придёт время?
Особенно из того, что лежало сверху. Огромного и чёрного.
КТО?

…………………………………………………………………..

Март 2005 г. Пенза