Клер

  Клер 

 Я полюбил её серым январским утром, когда ничто не предвещало любви. Я знал её тысячу лет, но именно этот день решил, что мне настала пора потерять сердце. Она стояла одна на пустынном мосту и бездумно смотрела на замёрзшую реку.
     – Привет, Клер! – сказал я и почувствовал себя неуютно. Её взгляд скользнул по мне, словно конёк фигуристки по льду. После чего Клер отвернулась.
     Мне захотелось тут же оскорбить её, и я брякнул, не думая:
     – Как она?
     – Нормально, – не приняла подтекста Клер и повела плечом, давая знать, что я здесь лишний.
     – А как сама? – не мог уняться я.
     – А кто была «она»? – Клер спокойно поймала мой взгляд и уже не выпускала его, пока я не занервничал под её пристальным тёмно-серым вниманием.
     – Ты всё ещё Калерия? – не сдался я.
     – А ты по-прежнему Иван? – парировала она.
     Порыв ветра толкнул меня в спину и сорвал с неё изысканную шляпку. Светлые волосы, спрятанные под чёрный фетр, рассыпались по плечам, контрастируя с густо-серым лайковым плащом. Для зимы – даже такой мягкой, как эта – Клер была одета слишком легко. Мне захотелось прижать её к сердцу, поделиться теплом своего чувства, вспыхнувшего так же внезапно, как появляются новые звёзды в ночи.
     – Ладно... Я сморозил глупость. Что ты делаешь здесь одна в такую рань? – спросил я, возвращая ей шляпку.
     – Хм... В такую рань – такая дрянь... – Клер усмехнулась, перефразировав Высоцкого, но на вопрос не ответила.
     – Ты, часом, не прыгать собралась? – на всякий случай поинтересовался я, ни на секунду не допуская подобной мысли.
     – А что – похоже?
     Я растерялся:
     – Да нет. Просто. Ты здесь... Одна. Так рано.
     – И что же?
     – Да нет, ничего. Так я – очередную глупость сморозил!
     Клер отвернулась. Я неуверенно потоптался на месте. Неловко похлопал себя по бокам. Сгрёб с невысоких перил горсть застекленевшего снега и – нет, не слепил – просто скомкал в руках, чтобы было, что бросить с моста. Так, нечто вроде снежка.
     Стремительно летящий вниз, в падении рассыпающийся на сотни снежинок – неуверенный в своей силе комок. Я проводил его взглядом. И отпрянул. Клер падала так же стремительно и беззвучно, как и только что сброшенный мною снежок.
     – Кле!!!р-р... – рванулся я и сам едва не перемахнул через перила. Я не знал, что делать...
     – Кле-е-эр!!!
     Не удержал, не остановил, не предвидел...
     – Клер... Зачем же так?!
     О Боже... Клер... О Боже! Клер! Клер... Клер!!! Когда же кончится этот мост?! ... Калерия! А-а-а-а! Будь всё проклято!!!
     КЛЕР!

     Я замолчал. Марина тут же дёрнула меня за рукав и нетерпеливо спросила:
     – А дальше?! Что было дальше?
     Дальше? Дальше...

     ...Летом не писалось. Мысли плавились и превращались в пекло. Горячий воздух дрожал, нагнетая цельсии, и гнал по пыльным улицам прозрачные волны жара. В начале третьего тысячелетия конец июля ознаменовался внезапным путешествием тропиков в умеренный климат провинциального города Р.
     В два часа дня Сергей Николаевич вяло перелистал небрежно исписанную тетрадь. Записи, сделанные вдоль и поперёк, перемежались задумчивыми рисунками нелепых рожиц, плавно перетекающих в легко узнаваемые карикатуры. Карикатуры были втиснуты в жирные-прежирные рамочки, некоторые из которых напоминали домики с крышами. Из крыши могло расти дерево... А на дереве – висеть глупая рожа. С огрооомными ушами! Или вот с таким носом!
     Сергей Николаевич с отвращением отодвинул от себя тетрадь: всё говорило о том, что он устал и ему нужно освежиться: как минимум – махнуть пивка. Холодного! Пенного. Из ледяной бутылки... Да прям из горла! Сергей Николаевич представил, как он пьёт пиво ив горла: «Жигулёвское»... Нет, какое, к черту, «Жигулёвское»?! «Балтику»! Или лучше – баночное. «Баварию», например. Вскрываешь такую баночку, а там – пена наивкуснейшая... чуть-чуть. Сергей Николаевич любил пенное пиво, вернее, он любил пивную пену, а пиво воспринимал как вкусовую добавку к пузырястому, быстро оседающему смаку. Так вот, «Бавария» баночная получает отставку по причине малой пены...
     Сергей Николаевич придвинул тетрадь. Хватит мечтать, писатель! Рукопись ждут в редакции завтра, в крайнем случае – к вечеру. Это значит – сиди и печатай двумя пальцами весь остаток дня и ночь до рассвета. А иначе...
     – А-а-а! Пошло всё! Хочу пива!
     Сергей Николаевич отбросил стул, схватил со стола очки-хамелеоны, с вешалки – кепку, больше смахивающую на детскую панаму, и, не оглядываясь, чтоб не передумать, выскочил за дверь. Замок щёлкнул ехидно и со злорадством. Ключи вместе с бумажником остались на тумбочке в прихожей. Сергей, который вообще-то предпочитал обходиться без отчества, в недоумении похлопал себя по карманам, подёргал и потолкал дверь («...а ломать – значит, остаться без пива!»), зачем-то позвонил в пустую квартиру, выслушал все трели и переливы музыкального звонка, в растерянности метавшегося там и, сплюнув с досады, отправился на улицу.
     Тревога подкралась незаметно: сжала сердце, наполнила кровью лицо, отчего уши загорелись исподволь, постепенно, а щёки вспыхнули тотчас же. Ноги, наоборот, похолодели, и холодок этот распространился по телу с быстротой стремнины, несущей воды спокойной реки прямиком к водопаду. Беспричинная волна страха накрыла с головой: сердце заколотилось, перехватило дыхание, – и Сергей подумал, что кто-то, наверное, умер... Вдруг появилась острая необходимость немедленно покинуть дом. Сергей не стал задавать себе лишние вопросы и почти бегом – да что там – лётом! – бросился прочь от подъезда. Дальнейшее случилось в секунды. Реальность многих людей в тот момент смешалась с вымыслом, и жизнь стала порциями выдавать информацию. Сергей увидел под собой ржавое небо со всполохами, на самом дне которого дымилась груда битых кирпичей вперемешку с чем-то. Он узнал в летящем рядом с ним предмете голову соседа по лестничной площадке и понял, что остался жив благодаря предчувствию. Взрыв в одноподъездной девятиэтажке не оставил находящимся там жильцам ни единого шанса. Спаслись лишь те, кто был на пляже или по другим делам вне дома.
     Сергей Николаевич, ударной волной отброшенный далеко вперёд, несколько раз перевернулся в воздухе и упал, потеряв сознание, на мягкие кусты нестриженной акации...

     – Ну?!
     – Что?
     – Чего молчишь?! Давай дальше!
     – Когда я очнулся, почему-то была уже зима, и утро походило на рваный матрац, из которого лохмотьями вываливалась вата. А на улице было такое небо!
     – Какое?
     – С наплывами скрытых слёз...

     Он стоял перед ней – внезапный и необъяснимый, словно торнадо. Они были вдвоём на пустынном мосту и бездумно смотрели на замёрзшую реку.
     – Привет, Клер! – сказал он и почувствовал себя неуютно. Её взгляд скользнул по нему, как конёк фигуристки по льду. Она промолчала.
     Ему захотелось тут же оскорбить её, и он брякнул, не думая:
     – А ты постарела.
Она не ответила и повела плечом, давая знать, что он здесь лишний.
     – И выглядишь ужасно! – не мог уняться он.
Клер спокойно поймала его взгляд и уже не выпускала, пока он не занервничал под её пристальным тёмно-серым вниманием.
     – Ты всё ещё Калерия? – решил съехидничать Сергей.
     Порыв ветра сорвал с неё шляпку. Светлые волосы, спрятанные под чёрный фетр, рассыпались по плечам, контрастируя с густо-серым лайковым плащом. Для зимы Клер одета была слишком легко. Ему вдруг захотелось прижать её к сердцу, отдать тепло своего тела, но он лишь сказал, возвращая ей шляпку:
     – Ладно... Забудь. Очередная глупость. Что ты делаешь здесь одна?
Клер усмехнулась, но на вопрос не ответила.
     – Ты, часом, не прыгать собралась? – Сергей поинтересовался, уже готовый к её ответу, но она отвернулась.
     Он неуверенно потоптался на месте. Неловко похлопал в ладоши... Мысленно себя проклиная, сгрёб со злосчастных перил горсть застекленевшего снега и нервно скомкал его в руках, чтобы было что бросить с моста. Стремительно летящий вниз... В падении рассыпающийся на сотни снежинок... Он проводил его взглядом... – Чёрт! – ...и схватил её за руку:
     – Клер!
     Она рванулась – он удержал.
     – Ты не имеешь права! – крикнули её глаза.
     – Я тебя создал! Значит – могу.
     – Уже нет. Взрыв утвердил финальную сцену.
     – Я люблю тебя, Клер! Ты будешь жива!
     – До завтра ты не успеешь ничего изменить… – Клер осторожно высвободила руку, собрала с перил немного снега и, сформировав небрежный комок, задумчиво разжала пальцы.
     – Боже мой! Нет!
     Сергей падал с моста стремительно и беззвучно, обгоняя только что сброшенный ею снежок...

     – Вот это да-а! Кошмар какой-то! Но ничего ж не ясно!
     – Потерпи немного. Скоро всё поймёшь. Ты помнишь нашу первую встречу?
     – Ха! Очки «а-ля Базилио»?!
     – Да-да...
     – Конечно, помню! Ты здорово напугал меня тогда! И что же?
     – Ты сохранила в памяти слова, которые я крикнул тебе вслед?
     – Что? Слова? А что ты крикнул?
     – Вспоминай! Но – попробуй, как я: отстранённо, со стороны.

     ...Чёрные, а-ля «Базилио», очки; длинное коричневое пальто на подкладке из красного шёлка, уляпанного огромными жёлтыми цветами; отворот рукава, выставляющего напоказ нелепость вкуса. Пыльные ботинки смутно-рыжего цвета... Марина отвернулась. И это пугало должно сделать её счастливой! Кошмар! Кто тянул её за язык?! «Да! Да, я согласна с вами встретиться! Вы меня заинтриговали. Нет, ну что вы! Как можно? Если я сказала, что выйду за вас замуж, значит, так и сделаю. Но помните – вы обещали меня осчастливить!»
     – Н-да-а... Вот ведь счастье привалило мне в одной из лотерей! – не удержалась от сарказма разочарованная «невеста».
     – Вы считаете, что то, к чему веками стремятся люди, заключено во внешности избранника?
     Марина вздрогнула: голос незнакомца был ещё более неприятен, чем его вид. С удивлением поймав себя на мысли о нарастающей тревоге, она осторожно ответила:
     – Нет, конечно, но... Первое впечатление самое сильное, и если...
     – То есть вы хотите сказать, – перебил её поразительный тип, – что встречают по одёжке, а лишь провожают по уму?
     – Д-да,– растерянно пробормотала Марина, всё более пугаясь своего состояния – не к добру всё это! – Признайте, вы очень странно, если не сказать, нелепо, выглядите! Я не могу видеть ваших глаз, а ведь именно они – пресловутое зеркало души! Человек, приходящий на первое – первое! – свидание с малознакомой...
     –...а точнее, совсем незнакомой!
     –...да... девушкой... И почему вы всё время меня перебиваете?! Я, конечно, стараюсь никогда не нарушать своих обещаний, но в данном случае мне, видимо, придётся сделать исключение. Вы неприятны мне, и я не хочу не только выходить за вас замуж, но даже и находиться рядом с вами! Извините!
     Марина сердито закинула на плечо сумочку, резко и неуловимо освободила из плена резинки тяжёлые светлые волосы и, тряхнув ими в знак абсолютного неприятия ситуации, решительно развернулась в обратную сторону.
     – Спроси у своих родителей, сколько лет тебе было, когда ты родилась! – молодой человек неприятной наружности качнулся на каблуках запылённых туфель, медленно снял очки и внимательно всмотрелся обожжёнными глазами в стремительно удаляющийся серый плащ сбежавшей «невесты». – До встречи, Калерия. До скорой встречи! На мосту...

     Мы стояли вдвоём на пустынном мосту. Она смотрела на меня огромными серыми глазами, в которых плескалось такое изумление, что становилось страшно.
     – Я... спросила. А они испугались. Почему?
     – …
     – Ты... ты что? Хочешь сказать, что я... Ой, да ну, какая чушь! – она рассмеялась.
     – Клер...
     – Меня зовут Марина!
     – Клер!
     – Ты бредишь! Тебя не долечили!
     – Возможно. Но ты согласна с тем, что я – Сергей? Ведь я – Сергей. И только в рассказе звался Иваном.
     – Всё это – бред.
     – Нет! Что-то случилось с реальностью в момент взрыва... Моя рукопись, незаконченная, бросила информацию в настоящую жизнь. Я долго лежал в больнице: говорили – был беспокоен, всё звал какую-то Клер. Я переделал концовку, заменив тебя собой! Я звал тебя.
     – И я пришла?!
     – Да. После странного телефонного разговора, которого… не было. Не было на яву! Я звал тебя, обещал осчастливить и даже назначил место и день свидания, но – мысленно. Ты понимаешь? Мысленно! И ты пришла. Я понял, кто ты. Потому и не оставлял без присмотра до этого дня. Я знал, что ты придёшь сюда – рано или поздно. Либо ты... Либо я. А так хотелось бы быть вместе!
     Она помолчала. Задумчиво провела пальцами по заснеженным перилам моста... Я с тревогой за ней наблюдал, готовый удержать её в этой жизни ценой своего пребывания на земле. Но она вдруг лукаво улыбнулась и спрятала руки у меня на груди:
     – Можно. Главное – не бросаться снежками! В этом всё дело. Нам нужно вечное лето!

     ...Зимой мои мысли превращаются в снег. И тогда мы с Клер улетаем на юг. Нам нужно вечное лето.