psycho. 4

Вид моей квартиры изнутри своей концептуальностью и полетом дизайнерской мысли иногда поражает даже Поли. Поли сложно чем-либо поразить, потому что у нее все обои в комнатах разрисованы художествами ее шизофренической тетки, с пятнадцати лет преследуемой инопланетянами. Тетка свято верит, что нарисованные гуашью разноцветные круги, эллипсы и не существующие ни в одном из человеческих языков иероглифы защитят ее от происков коварных «зеленых человечков». Окна она по той же причине периодически порывается забить фанерой с аналогичными рисунками. Если же не принимать во внимание этот интерьерный террор, тетка Поли вполне адекватна.
Мое жилище, напротив, очаровывает суровым обаянием минимализма. С того момента, как оно стало моим, еще не прошло года, наверное, кто-то другой успел бы сделать ремонт, а я просто добавила свои вещи в пространство, оставшееся от прежних хозяев. Первым, что я вижу, когда просыпаюсь, обыкновенно бывает надпись «ПОЛИЩУК – ТВАРЬ», начертанная фиолетовой краской из аэрозольного баллончика и распластавшаяся на весь потолок. На ободранной стене в одиночестве, точнее, в унылом окружении свисающих клочьев газет пятнадцатилетней давности висит постер с Робертом Смитом. Справа и слева из-под него выглядывают края продолговатой дырки в стене, которую постер, видимо, призван прикрывать, а на щеке лидера The Cure, немного задевая нос, записан телефон какой-то Зинаиды Валентиновны. Тот факт, что я понятия не имею, кто такой (такая?.. такое?..) Полищук и что это за Зинаида Валентиновна, телефон которой красуется у меня на стене, придает моему существованию этакий пикантный аромат абсурдности. Хотя это скорее не аромат, а душок, затхлый нафталиновый душок из какого-то забытого прошлого. Почти всю сознательную жизнь меня преследует ощущение чего-то вторичного и смутно знакомого. Только я могу переехать на новую квартиру и встретить на лестнице подругу детства, которая, оказывается, живет этажом ниже. Только я умудряюсь посреди другого города столкнуться с панками из соседнего двора. В применении ко мне мир даже не тесен, мир попросту сплющен в одну узкую плоскость, на которой физически не может не пересечься все, что пересекаться не должно. Очень может быть, что потолок с Полищуком и Роберт Смит из журнала «Ровесник» приснились мне после съеденной на ночь котлеты в возрасте лет десяти. Я не исключаю такую вероятность.
На прошлой неделе я полночи доказывала Роберту Смиту, что он должен оставить в покое мой телефон, потому что с минуты на минуту сюда придет Полищук, который не может не разозлиться, увидев, как незнакомый человек с журнального постера звонит по межгороду Зинаиде Валентиновне, а она, между прочим, живет аж в Зимбульбурге. Сомневаюсь, что на карте мира существует какой-нибудь Зимбульбург. Из моих снов вышел бы великолепный сюжет для кинохроники бреда и галлюцинаций пациентов больницы имени Кащенко. Наверное, стоит сесть за написание сценария.
Сегодня мне наконец захотелось добавить этим стенам что-то свое, оставить отпечаток моего пребывания в них. Я точно помню, что где-то в столе была баночка с красной гуашью. Действительно, гуашь нашлась в одном из ящиков. Я развожу засохшую краску кипятком и начинаю выводить буквы небольшой малярной кисточкой. Помнится, я покупала ее, честно собираясь делать ремонт. Через пятнадцать минут на стене, противоположной той, на которой разместилась дырка и Роберт Смит, красуется кривоватый, зато внушительных размеров лозунг:
СУЕЦЫТ TRUE
УБЕЙ СИБЯ
Особенно я довольна придуманным мной написанием слова «суицид» - кажется, сделать в нем три ошибки не удавалось еще никому. Наконец-то я поняла, как появляются на свет анонимные настенные художества – раньше меня сильно интересовало, с чего бы человеку вдруг хвататься за фломастер, баллончик или кисть и увековечивать мысли, по большей части далекие от гениальности.
Удивительно, но эта надпись поднимает мое настроение – возможно, потому, что начертанный мной призыв смешон в своем идиотизме. Как бы там ни было, фраза «суецыт true» заставляет меня улыбаться. И еще мне очень хочется позвать в гости кого-то, кто сможет ее оценить.
Через пару дней ко мне заезжает бывший однокурсник, смотрит на стену и сообщает, что моя фамилия – Заёббб.
- Девушка, ваша фамилия – Заёббб, сделайте пометку в паспорте.
- И тем горжусь, - невозмутимо отвечаю я, глядя на солнце через бутылку с привезенным однокурсником пивом. Мне хорошо. – Оцени шедевральность исполнения слова «суицид».
- Можно было вообще написать «суйецыт», через «и» краткую…
- Знаешь, мне кажется, это отдавало бы некой нарочитостью и искусственностью. Не вписалось бы в концепцию моей квартиры. Что нового в нашем драгоценном институте, то есть, уже не в нашем, а в безвременно мною покинутом?
- Ничего нового. Полкурса беременные ходят. Госэкзамены скоро. Тоскливо.
- Понятно. Похоже, я действительно ничего не потеряла, - наверное, мой голос все-таки дрогнул. Совсем немного – всегда трудно расставаться с тем, к чему успеваешь привыкнуть.
- Расстраиваешься?
- Расстраиваюсь? Я?! Да я до сих пор в трауре, разве не заметно? Я скорблю, я посыпаю голову пеплом, а по ночам я рыдаю и вою на луну, причем так, что соседи вызывают службу отлова бездомных собак, испугавшись эпидемии бешенства. А чего вас никого не видно и не слышно? Лузеры нынче не в моде?
- Epitaph, ты гонишь. Не помню, чтобы ты кого-то приглашала. Да еще с этими госами и дипломами… Когда у тебя аврал, тебя тоже не особенно куда-то вытащишь.
- Да ладно тебе, - я, конечно, и сама понимаю, что гоню, но не могу же я, уже начав гнать, останавливаться на полпути. Это называется «и тут Остапа понесло…», - диплом вы пишете. Ох уж мне эта человеческая склонность лизать седалища сильных мира сего и отворачиваться от изгоев и неудачников… Ром, а Ром?..
- Митинг окончен? Тогда я весь внимание.
- Вы заходите иногда. Бери с собой еще кого-нибудь с курса и заходите.
Мы молча пьем пиво. Ромка, видимо, переваривая мои излияния, я – улыбаясь своим мыслям.
- Выключи этот депрессняк, - неожиданно морщится мой несостоявшийся коллега, косясь на колонки.
- Kiss the corpse, the blessed sigh, enter the garden of the night…– кривляясь, подпеваю я вокалисту. – Ничего не депрессняк, по-моему, очень даже жизнеутверждающе.
- Охуеть, - комментирует Ромка, воздев очи горе, то есть, к потолку. – Полищук – тварь. Слушай, а кто такой Полищук?