Диалог 1.
Я начну…
Свет неяркой жижей тек на стол в этой старой кафешки, где даже официанты были какими-то замусоленными, а за столиками рядом сидели только бичи, алкоголики и нищие.
Алла поежилась. Ей не нравилось здесь. Неуютно, просто. Холодно и одновременно душно.
- Спартак, что мы здесь делаем?
Спартак втянул в себя дым со своей сигареты и, зачем-то обернувшись на секунду, поглядел на Аллу.
- Аллочка, съемки начнутся через полторы недели. Ты читала сценарий? Главную героиню я писал с одного человека, сам он сниматься отказался. Какие-то предрассудки…Тогда на эту роль была взята ты. Но ты не сможешь сыграть, не познакомившись со своим образом вплотную. Не волнуйся. Она конечно ненормальная. Даже говорят, у психиатра лечилась. Но вообще милейший человек.
- Я знаю все это. Я даже приготовила вопросы, чтобы понять её характер. Да и еще…как мне её называть. Дар? У неё есть другое имя, настоящее?
- Не знаю. Все всегда звали её Даром. Привыкнешь.
- Надеюсь. Но все-таки, что мы здесь делаем? Это место…она ведь получает миллионные гонорары за свои книги. Зачем договариваться о встрече в Таком месте?
- Я же тебе говорил, что она странная. Её невозможно понять, я тебе даже пытаться не советую. На любой…на абсолютно любой её вопрос отвечай искренне и не пытайся думать. Так как она ты не сможешь.
- Странно это все.
- Она гений. Гениев вообще невозможно понять, ими, возможно дорожить и восхищаться…
- Но гениями обычно восхищаются после смерти.
- Что ж, тебе повезло. Тебе шанс восхититься Даром предоставляется здесь и сейчас, пока она еще не умерла и относительно молода. По моим источникам ей 31, но выглядит она еще моложе.
- Честно говоря, я немного волнуюсь.
- Почему?
- Ну…вдруг я ей не понравлюсь. Может мне себя как-то по-особому везти?
- Бесполезно. Она увидит тебя насквозь и если у тебя есть страх, любой страх, она вытащит его наружу и ткнет тебя в него носом.
Спартак снова затянулся. Видно было, что он нервничал. Эта девчонка сможет сыграть Дара, только после долгой работы. Дар слишком прямолинейна для этой дурочки. Но другие были еще хуже. Одни заикались при её знаменитой фразе, которую Дар кинула зажравшемуся министру на встрече в Большом театре. А ведь это был такой пожар, такой скандал, протест, плевок: «Ты никто, всего лишь грязь, которая улыбается…». Здесь нельзя говорить спокойно. Необходимо играть глазами, а не жестикулировать и тем более никакой агрессии. Гений думает вслух. Алла показалась ему максимально убедительной. Она походила на юную Жанну Д’Арак, перед великой инквизицией. У неё был огонек, но как его раздуть до масштабов пламя Дара? Спартак нервно кусал фильтр, пытаясь, все глубже обдумать сложившуюся ситуацию. Ничего не выходило и, от досады, он кинул окурок в свое кофе и упал лицом себе в ладони.
- В чем дело, Спартак?
Спартак не отвечать. Он лишь потер глаза кончиками пальцев и стал мучительно вглядываться в лица входивших в «ресторан» людей. Где же Дар? Что она снова задумала?
- Как она выглядит?
- Кто?
- Дар? Она красивая?
- Нет. Она обычная. Слишком обычная для своей сущности.
- Наверное, любит драгоценности? С её деньгами у неё их, наверное, много.
Спартак засмеялся. Он даже пожалел, что не докурил сигарету. Алла вздрогнула.
- Почему вы смеетесь?
- Терпеть не может. Она терпеть не может драгоценности. Особенно золото. Один очень богатый человек подарил ей на день рождение золотой браслет.
- И что?
Спартак на секунду задумался, воспроизводя нужную цитату.
- «Это всего лишь выкидыш свинца, после прикосновения великого Философского камня. Вот если бы вы принесли мне такой камень я бы поверила в вашу искренность, а эта безделушка лишь делает мой вес на несколько граммов больше. Но если в этом смысл, не проще ли носить свинец?»
- Это вы её цитируете?
- Верно.
Алла немного помолчала, прокрутив только что сказанную фразу у себя в мозгу.
- Она странная.
- Она гений.
- Вы так превозносите её.
- Даю тебе неделю и обещаю, что её глаза и выражения будут в твоей голове как застрявшая свинцовая пуля.
- Посмотрим. Мне же нужно будет её скопировать?
- Что-то вроде того. Подожди, кажется, я вижу её.
В бар вошло некое существо. Черная футболка с надписью: «I want to belive», казалась больше на несколько размеров. Джинсы с нелепыми карманами и черными полосками по бокам. На правой руке черная повязка, смыкающая запястье. Стриженные по плечи волосы были непонятного оттенка. Вроде бы русые, но, в тоже время, очень темные. Походка показалась Алле небрежной и даже слишком вульгарной для женщины в её возрасте. Существо, с этого момента именуемое Даром, подошло совсем близко. Спартак вскочил из-за стола, поторопившись пожать ей белую руку. Дар присела на стул, спиной к остальной публике сидящей в зале.
- Дар, ты немного опоздала. Все в порядке? Ничего не случилось?
- Я просто не торопилась. Ты не представишь меня?
Дар облокотилась локтями об крышку стола. Её спина была согнута в плечах, как будто вот-вот ждала удара. А широкие плечи находились в неестественном напряжение. Алла поморщилась, сама не понимая почему. Спартак засуетился.
- Прости Дар. Я глупец. Конечно же, я тебя представлю. Это Алла Ларина, она будет играть тебя.
Дар посмотрела на Аллу оценивающим взглядом. Её карие глаза казались черными при здешнем освещении. Спартак продолжал болтать, как заведенный.
- Она очень талантливая девочка. Отлично сыграла на прослушивании…
Дар вдруг перебила Спартака. Её голос был очень ровным и прямым. Глаза не отрывались от Аллы, которая от потустороннего смущения начала вдруг перебирать в руках ремешок от своей маленькой сумочки.
- Какой диалог ты исполняла на прослушивании? Может, ты читала стихи?
- Да…я читала «Письмо Татьяны» из «Евгения Онегина».
- Тебе нравится Пушкин?
- Да. Он был гением.
- И что же, ты так сильно любишь «Евгения Онегина»?
- Нет, хотя это произведение одно из моих самых любимых, но больше всего мне нравиться…
Дар не отрывалась от неё ни на секунду. Лицо не выражало ничего. Будто у немого памятника самой себе. Алла начинала теряться. Но отступить? Нет, только не сейчас, когда роль уже заявлена. Она торопливо начала цитировать Пушкина.
- Я помню чудное мгновенье…
Дар слушала не перебивая. Алла на секунду успокоилась, но это было не долго. Она заметила, как испуганно на неё смотрит Спартак. Его руки тряслись, он даже не мог достать сигарету из пачки. А Дар все так же каменно смотрела Алле в глаза, будто ощупывая каждый нерв на её лице. Наконец, Алла закончила.
- Вот это мое любимое. Вам понравилось?
- Нет.
Алла поперхнулась. Этот ответ звучал настолько сухо, будто все эмоции были высосаны из его хозяина еще при его рождение в гортани.
- Нет?
Переспросила она. В ВУЗе у неё были лучшие баллы по Пушкину. Дар томно положила спину на спинку своего стула.
- Нет. Стихотворение отвратительное. Рифма банальная, предугадать строчки можно при желании, читать легко и от этого не интересно. Чувства слишком светлые, а я не верю в светлую любовь. Пушкин? Я его терпеть не могу. Он был извращенцем, и вообще как ты писал, не оправдывает кем ты был. «Евгений Онегин» - клон «Дубровского». Произведение муторное, события банальные, концовка одна и та же. Вы говорите что читали «за Татьяну» на этом вашем кастинге? Я похожа на Татьяну? Нет, не похожа. Так вы играете Татьяну или меня? Мой вам совет, возвращайтесь в свой маленький театр на окраине своего залежного городка и играйте там себе на славу.
- Откуда вы знаете, что я из маленького городка?
- Во-первых, ваш диалект. Вы говорите пугливо и постоянно прокручиваете собственные слова у себя в голове. Во-вторых, «Евгений Онегин». Ха. Сейчас такое может прочитать только девочка, у который в преподавателях была старушка не умершая в годы расцвета СССР. А такие, как известно не уходят на пенсию ввиду отсутствия замены только в маленьких городках. И, наконец, в-третьих, вы единственная кто спросил у меня такую глупость, после того как я сказала, что он бездарен, бесталантлив и читает стихи подстать себе.
Спартак не произносил ни слова. Дар было бесполезно уговаривать, она видела насквозь. Она могла составить цепочку из твоих самых банальных привычек и вылить её на тебя. Алла замолчала. Она не знала, как поступить. Закричать? Послать? Тогда роль будет утеряна. Промолчать? Проглотить обиду? Решить себя гордости, позволить наплевать на себя.
- Спартак, ты не мог найти кого-нибудь получше? Она не прокатит за меня, даже в темноте на ощупь.
- Прекратите!
Алла не ожидала такого, но она вдруг закричала на Дар. Дар обернулась к ней, её черты все также ничего не выражали.
- Прекратите. Я знаю, что я хорошая актриса…
- Ты хорошая актриса? Посмотри на себя, ты даже свои эмоции не в состоянии сыграть, куда тебе до чужих? У тебя нет своего лица, а ты тащишь на себя еще и мою маску. Глупая. Что ты можешь? Не слушать меня? Уйти? Хлопнуть дверью? Ты выйдешь за порог неудачницей. Без гордости, без роли, без работы. А я останусь навсегда со своим мнением, и оно всегда будет при мне. За порогом, за границей, после смерти. А что же останется у тебя? И что ты докажешь? Глупая. Ты никто…
- …грязь, которая улыбается…Простите, вырвалось…
Дар ухмыльнулась и встала из-за стола.
- Завтра в три, вы приволочете себя к пристани. В девять вечера вы должны быть там. Я приду, когда придут звезды. До встречи, грязь в моей маске.
Дар ушла. Растворилась в неосязаемой темноте. Алла сидела на месте, не шевелясь, её будто кто-то очень сильно ударил. В поисках опоры она обернулась на Спартака. Он улыбался.
- Ты ей понравилась.
- Понравилась? Она назвала меня бездарностью, бес талантливой дурой. Грязью.
- Если бы ты ей не понравилась она бы тут же встала и ушла. Это была проверка. Если бы ты сломалась. Не осознала, что она права, не призналась бы ей, оттолкнула – ты бы перестала существовать, Дар бы не назначила тебе встречу, но пообещала бы позвонить. Она так часто делает. Я знаю человека, который уже год ждет её звонка, а она забыла его имя в тот же день.
- Что ж…
Алла задумалась на секунду. Ей было лестно, и в тоже время обидно. Она не ожидала такой проверки и неизвестно что задумала Дар на завтра. Спартак встал со стола и кинул окурок куда-то за своё же кресло.
- Пойдем, больше ждать некого.
Диалог 2.
Три женщины и ничего о них
Алла стояла на пристани. На часах минуло девять вот уже пять минут назад.
- Эта Дар постоянно опаздывает. Ах да! Она же не торопится.
Алла беспрестанно бурчала что-то себе под нос. Тем временем все ближе подкрадывалась ночь, кутая своим покрывалом небеса. Темнело. Неосязаемое полотно закружило весь город. Алла достала из сумки большой блокнот, где были написаны вопросы предназначенные Дару. Пробежавшись еще раз по ним глазами, она достала ручку и сунула её себе за ухо.
- Ларина Алла.
Алла вздрогнула. На высоком «бордюре» отделяющем Реку от суши, сидела Дар, по-турецки прижав ноги. Её взгляд смотрел куда-то в сторону, поверх земли, далеко вперед.
- Дар? Я уж думала, вы не придете.
- Я пришла со звездами, они не умеют пользоваться секундомером. Прости, я не люблю дневной свет, предпочитаю ночные прогулки.
Алла кинула взгляд на свой блокнот.
- Мне хотелось бы задать вам несколько вопросов…чтобы лучше понять ваш характер.
- Тогда условие. Я отвечаю на твой вопрос правдиво и искренне, но и ты ответишь на мой.
- Но вам это зачем?
- Я отдаю тебе свою маску, но и ты должна отдать мне что-то взамен.
- Например?
- Я хочу твою сущность.
- Мою сущность?
- Да. Все что наполняет тебя, каждый твой нерв отныне будет принадлежать мне.
- Я не понимаю…
- Это ерунда. Понимание – это лишь субъективное правило, которое можно переустановить на свой лад. Ты отдаешь мне себя?
- Я…
- Ты боишься?
- Я не понимаю...
- Просто игра: вопрос за вопрос.
- Хорошо. Ответьте мне…по вашему мнению, какой ваш самый большой недостаток?
- Я не умею ненавидеть.
- Это недостаток?
- Да. Он принес мне много боли, но не озлобил меня.
- Значит, Вы считаете себя добрым человеком?
- Я считаю себя человеком, а человек не может быть добрым или злым. Я искренний человек, об остальном судите сами.
- Но тогда…
- Стоп. Моя очередь.
Дар вдохнула в грудь терпкий воздух. Пасмурный вечер, холодный закат – вольность природы. Но вопрос…
- Что для тебя счастье?
- Счастье?
Алла опешила. В голове всплыли любимые и близкие люди, ворох радостных событий, но точного определения не было. Дар снова вцепилась в её лицо своими черными сильными глазами.
- Счастье – это…это когда тебя любят.
- У тебя есть муж?
- Нет.
- Дети?
- Нет.
- И кто же тебя любит?
- Мои родственники и друзья.
- И в чем же здесь счастье?
- Мне кажется, ты хочешь вогнать меня в тупик.
- Нет. Ты желала понимания, ну так вот тебе пища для него. Ты не способна понять даже часть собственной жизни, куда тебе понимать меня, ведь я-то этой частью не являюсь.
- Но ведь ты и не счастье.
- Почему же?
Алла онемела. Она не знала, как ответить. Счастье? Нет, Дар не являлась её счастьем.
- Ты не мое счастье.
- Почему?
- Потому что я тебя не знаю и не люблю.
- И что же? Ты думаешь счастье и любовь – это одно и тоже.
- Они связанны.
- Нет. Их не существует. Они – это ты. Ты счастье. Ты любовь. А для кого-то ты целая жизнь. Счастье – это условность. И даже я могу быть твоим счастьем. Если ты сейчас вдруг умрешь, ты поймешь, что каждая секунду разговора со мной – являлась твоим маленьким счастьем. Твой следующий вопрос…
- Да…
Алла, будто бы очнувшись, помотала головой. Мыслей было слишком много. Она не могла понять что происходит, зачем Дар грузит её, но переборов себя прочла:
- Вы помните свою первую любовь?
В точку. Алла даже сама не осознала как кстати сейчас этот вопрос. Дар вдруг поникла. Глаза потухли и даже на секунду скрылись за пленкой кожи.
- Да помню.
- Как его звали?
- Мне надоела эта игра.
Дар спрыгнула с бортика и пошла по асфальту куда-то в сторону. Было прохладно. Немного поразмыслив, Алла отправилась за ней.
- Хорошо, Дар. Я поняла правила твоей игры. Я отвечу на любой твой вопрос, искренне, подумав и поняв. Вне очереди. Но в таком случае тебе придется рассказать мне о своей любви.
Дар остановилась на месте. Подняв глаза к небу, она тяжело вдохнула. Ей нравилась инициатива этой девочки, но рамки вечного одиночества заставляли её с раздражением воспринимать подобные вопросы.
- Вот тебе загадка о любви. Меня любили три женщины. Одна любила мое тело и поэтому при встречах завязывала мне рот и глаза. Другая любила мое имя и положение, поэтому никогда не ходила со мной к причалу просто посмотреть на звезды. Игнорировала мои стихи. А третья любила меня. Слушала мои стихи, восхищалась и с удовольствием гуляла со мной по ночам. Но боялась до меня дотронуться, боялась моих прикосновений Они погибли в один день. Кого по твоему мне стоит жалеть?
Алла пробежалась глазами по неровным, напряженным плечам Дара, не желающим поворачиваться к ней. Загадка? К чему ей это сейчас? Дар помешана на философии. «Но я еще в трезвой памяти».
- Конечно же, третью. Она любила тебя…
- Нет…
- Как же нет?
- Жалеть нужно меня, ибо я не нужен целиком никому. Меня растаскивают по частям, но я не вижу любви и не знаю где она.
- Ты говоришь, что тебя любили женщины. Ты…
- Лесбиянка? Нет.
- Но тогда…
- Не верь глазам своим, ибо их можно завязать.
- Ты говоришь загадками.
- Я играю с тобой, правила сегодня такие.
- Кто устанавливает эти правила?
- А кто установил правило, что ночью нужно спать, а днем бодрствовать?
- Организм…
- Организм подчиняется тебе. Это условность.
- Значит, я могу нарушить и твои правила?
- Нет. Эти правила у нас на двоих, а организм принадлежит лишь тебе. Твоя жизнь, она твоя и Бога, ты не имеешь право её ломать. Ты взяла её напрокат у Создателя. И когда ты прибудешь в иной мир, ты предъявишь ему список правил? Нет. Ты вскроешь вены и покажешь, сколько литров крови ты подарила, а сколько отняла…
Алла встряхнула голову.
- Ты никогда не говоришь как нормальный человек?
- Кто сказал, что я нормальный человек? Мы с разной фабрики. Создатель делает таких как я единично, а вас много…пожалуй, слишком.
Алла устала от этого. Она снова постаралась углубиться в свой блокнот. Дар прошептала куда-то в небо:
- Ты слышишь, но не слушаешь.
Дар достала из кармана пачку сигарет и закурила. Огонек замелькал в темноте. Алла уже почти не разбирала надписей в блокноте. Дар присела на ступеньки, ведущие наверх, в город. Казалось её тело отдельно от разума было пьяно и постоянно искало место для ночлега, но не могло уснуть без разума.
- Я слушаю, - вздохнула Алла.
- И как ты считаешь, сможешь ты сыграть меня?
- Думаю да.
- Какое самомнение.
- Вы считаете, себя настолько гениальным человеком, что вас невозможно будет даже банально скопировать?
Дар негромко засмеялась. Сигаретный дым мягко и горько смазывал легкие.
- Я считаю себя эгоистичным ребенком с частичным аутизмом. Алла, если бы у вас сейчас появилась бы возможность попросить меня о чем угодно, что бы вы пожелали?
- …
- Алла, страх – это лишь слово. Страх перед собственным словом – это нецензурное слово. Гоните его прочь. Он лишь часть правил…
- Я бы попросила…
- Просите. Требуйте. Я ребенок, повторяю. Я самый большой эгоист, которого вы когда-либо видели. Отнимите у меня игрушку, она вам нужнее.
В глазах Дара появился странный азартный огонек. Она жадно ждала ответа. Как детектор лжи. Её черные глаза пили Аллу. Будто космос в эту секунду встал на плечи Дара и потребовал уважения и искреннего отношения к своему сознанию. Вообще на протяжении всего вечера Алле казалось, что Дар не одна, что к ней веревками (цепями, якорями) привязан еще кто-то, с кем она шепталась глубоко в своих путаных мыслях.
- Я бы попросила…вашу маску. Я желаю ваше лицо, хочу чтобы вы были мной, а я вами. Желаю понять кто вы?
- Я проститутка?
- Проститутка?
- Да. Хотя нет, я еще хуже. Я торгую своими детьми, своими творениями с людьми, а некоторым отдаюсь даром. Я вырезаю ножом куски сердца и вплетаю их в книги, а люди посмотрев на них, изучив, бросают…оставляют дрожать одних на полках, рвут, смеются над ними. Они уродуют мое тело и душу каждый день, а я каждый день им продаюсь. Я моральный урод. Я проститутка морали.
- Это не так. Некоторые люди читают ваши книги, и они им помогают.
- Да, но таких не много. Единицы.
- Нет. В каждом человеке есть что-то хорошее.
- И что-то плохое.
- Я не понимаю вас. Вы возносите себя до уникального творения Самого Бога и в тоже время клеймите себя проституткой, уродом?
- Да. Потому что есть те, кто ненавидят меня. Призирают мою внешность. Часами обсуждают мои грязные волосы, стоптанные кроссовки и ужасные вещи. А есть те, кто беззаветно любят меня и просят жить…Они имеют меня каждый день…кусками, растаскивают меня, но…они никогда не смогут дотронуться до меня…так же как и третья женщина. В чем же здесь любовь и, причем тут я…вы сами превознесли меня и убили в жесточайших пытках.
- Это уже не правила?
- Да. Это истина. Я дарю её тебе, издевайся над ней как желаешь.
- И что же…мне жалеть вас?
- А вот это уже правило. Сломай его. Не я диктую тебе кого тебе жалеть, а кого нет.
- Я почти привыкла…
- Думать странно? Да, к этому можно привыкнуть, но никогда втянуться. Нужно родиться с химической зависимостью от этого чувства.
- Спасибо…
- За что?
- Не знаю, но чувствую, что что-то в этот вечер вы успели мне продать.
- Что ж, повторюсь…эта игрушка тебе нужнее. Закончим, пожалуй. Выход в город по лестнице вверх. Не пытайтесь больше со мной говорить.
- До свидания…
- Без формальностей и еще…зови меня на ты. Ты и я – теперь одна маска. Ведь так?
- Вы…ты сегодня очень много сказали…
- Не бойся. Со мной трудно только в первый день, далее нет.
Они разошлись. Алла поняла, что не время для вопросов, да и вопросы не те. По дороге она выкинула свой блокнот и ручку…
Монолог 1.3.
«Я пытаюсь справиться с обрушившемся небом…».
(с)Zемфира
На часах пропищало пол третьего дня. В квартире темно благодаря жалюзям и темным плотным шторам. Кровать теплая. Её всегда согревает одеяло, белое как снег и прямое как лист фанеры. Плечи все равно мерзнут. Им все равно никогда недостаточно тепла. Тихо. Я запрещаю вам говорить. Я ваш хозяин. Я запрещаю вам жить за меня, и за меня принимать решения, когда вам плакать, вы мои плечи! Так встать. Подъем. Нужно чем-то заняться. Да, почитать. У меня ведь так много книг. И я за всю свою жизнь читала лишь те, которые мне давали на прокат. В чем же проблема? В нехватке времени? Нет, времени полно. Просто лень. Только берешься за книгу и говоришь: «Ну и ерунда». А когда тебе её хвалят, ссылаешься на собственный вкус. Но, нужно все-таки встать.
Автоответчик перегружен. Нажатие кнопки. 12 сообщений? Да, здесь без ста граммов не разберешься. Где холодильник? В доме был ремонт, а я не знала? А вот он. Как всегда. Сок, пиво, минералка и зелень. Когда я уже съем эту проклятую зелень? Щелчок.
- Привет Дар, это Струна. У меня к тебе предложение. В субботу в нашем кабаке будет литературный вечер. Приходи. Прочти что-нибудь. Будем ждать. Пока…
Ну да. Очередной вечер. И что? Что мне там читать. Кстати вот и занятие. Перерою тетрадки, найду че-нить. Щелчок.
- Здорово гений. Мы тут в воскресенье в парк собираемся. Давай с нами. Весело будет. Напьемся, песни поорем.
Нет спасибо. Вы не с моей галактики. Вам не больно по ночам касаться звезд. А это проклятое вдохновение? Они считают это Даром, они даже прозвали меня так. А это не так. Это как удар. Бьет тупой болью сначала в мозг, потом катиться по плечам, а потом пальцы сами выливают на бумагу слова. Ерунда. Ваше пиво, песни, компания. Чего ради? Я никого там не знаю, а они знают только мое имя. У меня в ушах какая-то странная медленная музыка. Я сошла с ума еще в 16, и до…знак бесконечность. Щелчок.
- Дар? Где тебя черти носят в два часа дня? Опять пьем? Нет, я, конечно, слышала, что юные гении спиваются, но обычно от неудач. Я тут была в книжном «Пилигрим», так там твоя книга «Укрощая ветер» бьет рекорд. Кстати. Тут тебе за хорошую плату предлагают сегодняшний вечер провести со своими читателями. Ну, там поговоришь с ними…да ты пудрить мозги умеешь. Не мне тебя учить. Короче сегодня в 19:00 чтоб как штык. Публику я сама на входе на фейсконтроль проверю. Давай собирайся. Время тик-такает.
Хм. Тик-такает? Да, Таня никогда не отличалась знаниями русского языка. Фейсконтроль? Зачем, мне плевать на лица. Но я все-таки приду. Меня редко показывают по телевизору, мое лицо никто не узнает. Воспользуюсь этим и пробегусь по этому самому магазину прямо сейчас. Так сказать в тылу врага. Щелчок.
- Алле. Дар? Это Алла. Когда ты будешь свободна. Позвони мне.
Отличная возможность.
Диалог 4.
- Здравствуйте. Мы ищем книгу «Укрощая ветер» – Дар облокотилась на стол и заглянула в глаза продавщицы.
- И вы тоже, - буркнула та.
- Да, я слышала, что эта книга шедевр.
- Да. Она хорошая, вот только не понятная. Я её перечитывала три раз, так только тогда поняла о чем вообще речь. Такое внимание к деталям. Вплоть до каждой капельки расы. Но вот эти бесконечные сравнения со смертью. Хотя чего удивляться. Автор этой книги психически не здоров.
- Хм.
Алла улыбнулась. Эта продавщица понятия не имела, с кем вела диалог. Дар же осталась абсолютно равнодушной снаружи. На её лицо не выполз не один намек на раздражение, злобу или смех.
- А вы плохо относитесь к смерти?
- А есть те, кто хорошо относится к смерти?
- «Боюсь не смерти я. О нет! Боюсь исчезнуть совершенно…»
- Да, я вижу, вы просто помешаны на её книжках.
- С чего вы решили?
- С того, что вы говорите как в них.
- Что ж, можно и так сказать.
- Тогда приходите сегодня вечером. Какая-то девушка представилась менеджером и сказала, что устроит сегодня в 7 с ней встречу.
- Интересно.
Подошла еще ода продавщица. Молодая, с бейджиком на груди: «Виктория».
- Что вы ищите?
- Да еще одна пришла за «Ветром».
Дар, лукаво ухмыльнувшись, впилась глазами в Викторию. Алла с любопытством наблюдала за этим.
- Виктория. Вам тоже не понравилась эта книга?
- Нет, мне очень даже понравилась. Очень мягкая. Такая теплая. Вот только одно огорчает. В каждой книге Дара, главный герой обязательно умирает в конце.
- Отлично. Обещайте мне Виктория, что этот вопрос вы непременно зададите сегодня вечером.
- Да, обязательно.
- Алла. Не спим. Пойдем посмотрим книги.
- Пойдем. Я люблю книги по домоводству.
- Нет, ты никогда меня не сыграешь. Вчера у меня в доме умер последний кактус. Какие там книги по домоводству? Я люблю Харука Мураками.
- А как же…
Продавщица схватила Дар за локоть.
- Как же «Укрощая ветер»?
- Да.
- Подождет.
- Подождет?
- Верно. До свидания Виктория.
Дар проводила кончиками пальцев по красочным переплетам. Ей вовсе не хотелось ничего покупать. Она читала названия. «Яркое небо», «Золотой закат», «Небо в решетку», «Забытый барабан», «Украсть у времени» (старая классика). Алла постоянно оглядывалась. Она все ждала когда их разоблачат. Когда поймут что говорили вовсе не с фанаткой Дара, а с…
- Они тебя не узнали.
- Они бы и Иисуса не узнали, вошедшего купить библию.
- Почему?
- Потому что они знают цену маленьким детям, умеющим говорить, но постоянно молчащим. Они с успехом продают их и не задумываются об их судьбе с новыми родителями. Пойдем. Мне нужно в раздел поэзии.
- Какой твой любимый автор?
- Иосиф Бродский. Он гений. А что касается твоего Пушкина…банальность – все, что в нем есть. Он никогда не желал быть ни как все. Писатель масс, вот за что вы его любите.
- У тебя очень стойкая ненависть к нему.
- Я ребенок, я имею право не любить, не обозначая почему. А уровень эмоций, здравый смысл здесь лишний, ведь я еще не умею читать.
- Тебе ведь 31 год!
- Мне? Ах да. Когда в 20 лет я меняла фамилию, мой друг в паспортном столе прибавил мне несколько лет. На самом деле мне 26.
- Но зачем…
- За тем, чтобы быть ребенком на официальных правах. Ребенка воспримут всерьез лишь, если он оденет фрак и бабочку.
- Это не правда.
- Но ведь и ты до сегодняшнего дня считала меня взрослой.
- Ты лжешь.
- Возможно. Я просто не следую правилам. Я их устанавливаю.
- В таком случае вся твоя жизнь иллюзия.
- Да. И каждый день мою иллюзию и сумасшествие возносят на уровень таланта, дара и искусства. Зачем быть взрослой и работать на каком-нибудь заводе. Если можно быть ребенком и всю жизнь только мечтать?
- Твои слова решены смысла.
- Твоя жизнь решена смысла. Зачем ты живешь? Ты не имеешь мужа и детей, чтобы продолжать род. Ты надела мою маску, но моя жизнь тебе велика в плечах.
- Смысл моей жизни в…
Слова вдруг будто выпали из самого горла. В чем? Дар задавала слишком странные вопросы. Зачем ей это сейчас?
- Знаешь…
Дар вздохнула и, повернувшись к Алле лицом, слегка прикрыла глаза.
- Когда мне было 13 и по сей день…больше всего на свете я боялась…умереть и ничего после себя не оставить. В 15 меня болезненно интересовал вопрос: «А что я унесу туда с собой? Что предъявлю Богу?».
- Теперь ты знаешь что?
- Да. Теперь за меня будут говорить мои книги. Я никогда не оправдывала злобу, зависть и тем более безразличие. Я не нарушала заповедей, я никогда не преступала принципами.
- Ты говорила о детях. Ты хочешь детей?
- Нет. Когда я пишу книги – я рождаю ребенка, и он похож на меня, живет всегда со мной и по моим правилам. У него мой характер. А ребенок-человек измениться. Да у него на обложке тоже будет моё имя, но внутри…
- Дети рождаются похожими на своих родителей.
- Бред. Только самая приземленная, нудная и бесцельная семья, которая никогда не интересовалась проблемами смысла жизни и тем, что будет после похорон. Семья пошлая, развязная, грязная, не имеющая традиций, принципов, истории – только такая семья способна породить и воспитать гения. Малая доля гениев известных истории рождена в нормальной семье.
Взгляд Дара был очень спокойным, но до такой степени пронизывающий, что невозможно было долго смотреть в его глубину. Глаза резало, а душа ежилась и переворачивалась прямо в груди.
- Я никогда не смогу породить существо похожее на меня. А в богемных семьях (как на фабриках) рождаются самые обычные, скучные дети. И лишь родители ослепленные любовью к ним считают их совершенными. А из них вырастают рабочие, маньяки и педерасты. Хотя маньяки – это тоже своеобразные гении, не нашедшие дороги к Богу.
- Это…я не знаю, как к этому относиться.
- Наконец-то, ты перестала отрицать и стала искренне говорить. Я не требую от тебя понимания себя, просто отдай мне себя. Люди всю жизнь лепят из близких свою копию чтобы не быть одинокими, а ты сама хочешь быть копией меня.
Дар ухмыльнулась и, медленно отвернувшись, взяла с полки сборник стихов Иосифа Бродского.
Диалог 5.
Вопрос «Зачем?»
Вечер. Дар всегда чувствовала его приход. Даже с закрытыми глазами, в закрытом пространстве, казалось, она бы четко смогла бы осознать, когда он приходит в этот мир. Приятная прохлада разливалась по её венам в такие минуты. Так же, наверное, как по улочкам и проспектам разливался полумрак.
- Здорова.
Таня как всегда в короткой юбке и топике. Загорелая и вечно улыбающаяся. Она аккуратно толкнула Дар в плечо и замахала у неё перед носом рукой.
- Ну, что готова? Надо начинать. Я людей вон уже по чуть-чуть собрала. Пришлось, правда, штуку за рекламу на радио отдать, но это окупиться. По сотни с носа и все нармуль. Жбан?
- Жбан.
- Дар, давай уже растрясай фибры души и ноги в руки.
- Я хотела представить тебя. Это Алла, она будет у Спартака меня играть.
- Приятно. Очаровательно. Взаимно. Хватит. Вперед.
Таня пожала руку Алле и быстро скрылась между полок.
- Я не люблю нормальных людей.
Подскочила Виктория.
- Скоро уже начнется! Я так волнуюсь. Интересно как выглядит Дар?
Дар обернулась и, ухмыльнувшись, сказала:
- Я похожа на Бога?
- Нет. Вы…это богохульство.
- А на гения?
- Тоже нет.
- Отлично.
- Знаете, если вы читаете книжки такого гения как Дар, вы еще не гений. Мы все их читаем. Вы одна из нас.
- Вы клянетесь, что не станете называть меня Богом?
- Что за глупости. – Виктория завиляла головой. - С первого взгляда вы показались нормальной. Вам лечиться надо. Вы не гений и не Бог. Я никогда не стану вас так называть. Может хоть Дар сегодня вам сможет это объяснить.
Алла засмеялась. Да, она почти чувствовала, что хочет Дар. Хочет, чтобы она не была одной из трех женщин из её загадки.
- Да и ваша спутница тоже двинутая.
- Она – это я. А я – это она.
- Вы обе сумасшедшие. Я пошла отсюда.
Виктория, бесконечно оборачиваясь, ушла в читальный зал, где уже в ряд стояли стулья перед большим столом.
- Дар, ты уникальная птица.
- Иди в зал. Я тебя догоню.
Люди. Их было много. Почти у каждого в руках было по книжке. Продавщицы и директор в первом ряду. Алла лишь разобрала в толпе Таню и подошла к ней. Они стояли, облокотившись спинами к стене, когда к ним примкнула Виктория.
- Татьяна, а где же Дар?
- Хм – Алла покачала головой.
- Господи, Татьяна, Вы знакомы с этой сумасшедшей?
- Я?! – Таня ярко жестикулировала, - нет. Она с даром пришла. Они знакомы. Ну, че этот марсианин выбрал уже себе книжку? Дар!?
- Это была…
- Виктория, вы все-таки…
- Хватит, хватит. Дар, давай подваливай. Шевели штанинами!
Дар вышла из-за полок и положила ладонь на плечо к Тане.
- Да иду. Таня ты из буйных.
- Да мне плевать! Тут такие бабки, чтоб все психи так жили.
- Я готова.
- Хорошо. Я тебя щас представлю. Зря что ль пять лет штаны в театральном протирала.
Таня встала рядом с большим столом, предназначенным Дару, и стала что-то пафосно и долго рассказывать. Алла тоже вышла в зал и села на второй ряд, рядом с какой-то толстой сентиментальной старухой.
- Все в порядке Виктория. Вы не первая кто меня не узнает. Все в порядке, правда.
- Дар, простите меня. Я…я даже не знаю. Ну, конечно же, кто еще мог задавать такие вопросы. Так говорить. Простите меня.
- Мне нужно идти. Вы не забыли свой вопрос? Я готова на него ответить.
Дар села за стол. Стакан с минералкой, книги с черными обозначениями: «ДАР». Да, все как всегда. Все затихли и с нескончаемым интересом смотрели на это странное нездешнее существо. Дар не хотела их разочаровывать. Они пришли посмотреть на Дар, пусть смотрят на свой дар.
- Здравствуйте. Я намереваюсь весь вечер хочу провести с вами. Сегодня просто хочу поговорить, ответить на ваши вопросы. В конце раздам автографы, кому это будет интересно. Можем начинать, я думаю.
Девушка в больших очках и клетчатой серой юбке подняла свою худую белую руку.
- Да.
- Моя любимая книга: «Между космонавтом и балериной»…Расскажите о вашем отношение к ней.
- Мое отношение? Герой – маленький мальчик. Он великолепно играет на скрипке. Он виртуоз, но он очень стеснительной, закомплексованный. Он плохо учиться в своей школе, не понимает алгебру, физику…Ему это не дано. Его мама переживает за него, но она не умеет любить. И однажды происходит очередной скандал и очередном некоем припадке злобы мама говорит, что он и играть толком не умеет. Мальчик ломает скрипку, рвет ноты. Он начинает учиться. Он становиться хорошистом, но на третьем курсе инженерного института умирает от передоза наркотика.
Сентиментальная старушка не выдержала:
- Но почему, ведь он правильно выбрал путь? Он не нуждался бы.
- Да, но смысл его жизни, все его принципы, вера в то, что он лучший, что он уникальный – она сломана вместе со скрипкой. И не заметно, вместе с ней, в ведре оказалась и вся его жизнь.
Еще чей-то голос:
- А почему название: «Между космонавтом и балериной».
- В детстве принято считать мальчик мечтает стать космонавтом, а девочка – балериной. И главного героя жизнь тоже абстрактно требует выбрать что-то одно, а он желает собственной дороги. Господа! Не в коем случае не унижайте талантливых людей, они слабы и бесхарактерны. Они умирают как верные сенбернары – от горя и тоски без хозяина своей жизни (таланта).
Девушка сняла большие очки и вытерла слезу с глаз:
- Спасибо вам Дар. Вы меня не разочаровали в себе.
- Приятно слышать.
Пронырливый парнишка запищал с последнего ряда.
- А как ваше настоящее имя?
- Это важно для тебя?
- Да.
- Зачем? Ты читаешь мои книги. Они рассказывают обо мне все, что тебе нужно знать.
- Но все-таки.
- Я не ассоциирую себя со своим именем. Оно не мое, оно принадлежит моим родителям. А я Дар.
Высокая женщина, в розовой кофте:
- А вы собираетесь замуж?
- Нет.
- Почему?
- А зачем? Скажите мне, зачем выходить замуж?
- Вы не хотите детей?
- Мои дети – это мои книги.
Опять тот же пронырливый парнишка запищал с последнего ряда:
- Вы вообще, какой ориентации?
Дар подняла глаза к потолку и вздохнула:
- Господи, какие глупые вопросы. Зачем вам это? Разве это раскроет для вас мои книги, мой смысл, изменит вашу жизнь? Что вам объяснит это признание? Если я скажу «Да» – вы будете считать меня извращенной, но на самом деле это совсем не отразиться на моих книгах. А если я скажу «Нет» - многие из вас предпочтут поверить какой-нибудь глянцевой газетенке либо вы просто забудете, что вообще задавали мне этот вопрос. Дорогие мои, мы вряд ли когда-нибудь еще встретимся, моя личная жизнь никогда вас не затронет. Так что давайте все-таки по творчеству.
- Какой ваш любимый писатель?
- Иосиф Бродский.
- А из прозаических книг? Ваша любимая какая?
- Виктор Гюго «Отверженные», Пауло Коэльо «Алхимик».
- А из ваших собственных?
- У меня нет любимой. Моя последняя «Укрощая ветер» – пока что находится в моем сердце еще свежими эмоциями, так что она мне сейчас более всего близка.
- Почему вы так редко показываетесь по телевизору?
- Потому что я не люблю лишних и не личных разговоров. Предпочитаю живой диалог.
- У вас есть свой сайт?
- Есть.
- Вы бываете на нем?
- Очень часто. Почти каждый день. Днем.
- Ваши фанаты вас не донимают?
- Нет. Мои книги не для импульсивных маленьких детей, они требуют мыслить и все мои поклонники в основном умные сдержанные люди, не решенные романтики и любви…
Пронырливый парнишка снова подал голос:
- Как вы вообще относитесь к любви?
Потом быстро запнулся, в голове родилась новая формулировка:
- Что для вас любовь?
- Я процитирую вам Тургенева, хотя точно его я передать, пожалуй, не смогу, но основу я до вас донесу. «Любовь – это не чувство. Любовь – это болезнь. Как душа может рождать любовь? Как может любить тело? Нет, это болезнь. Человек заражается ею, а потом либо выздоравливает, либо умирает от неё, либо живет с ней считая её симптомы за благословение».
- А вы любите кого-нибудь?
- Нет.
Девушка в больших очках подпрыгнула на месте:
- Неужели вы можете жить без любви?
- Я живу прошлыми вирусами.
- Но, ведь это же так больно…жить прошлыми разочарованиями.
- У меня нет выбора. Если меня кто-нибудь по настоящему полюбит, я в одно мгновение могу решиться всего, что у меня есть.
- ???
- Бог дает выбор. Любовь либо признание. Преданность либо повиновение. Искренность либо лицемерие. Ты либо другой. Все иметь – не дано никому. Я выбрала свой путь и довольна им. Я не хочу иного…пока не хочу…
Были еще вопросы, но они отчего-то забывались сразу после ответа. В зале царило ощущение, что люди пришли на японское кино, без перевода, но с яркими чувствами, слезами, любовью…Алла внимательно смотрела на Дара. Старалась уловить мимику, но её не было. Дар играла глазами. Лишь они – то угасали, то, уставши, «пролетали» по залу, то, вдруг одичав, вцеплялись в жертву. Еще скулы. Они бесконечно напрягались, и казались шрамами на щеках. Тем не менее, ничего в лице или в руках в эти секунды больше не двигалось. Не было никакой реакции…
P.S. Виктория исчезла еще перед началом.
Монолог 2.6.
…
Вечер прошел быстро. А за ним и ночь. Духота дня будит отчаянно. Но все вроде бы в порядке. Ты все еще в этом мире. Телефон, черный как уголек. Через восьмерку:
- Алле, это Дар. Сегодня в три в музее на Победе. Ты придешь? Думаю да. Отличная выставка, художник – мой хороший друг. Билеты на халяву. Все. Доброго утра с левой ноги…
Отключение. Плевать, кто чего не успел сказать. Сказано основное. Парадокс: когда умеешь говорить красиво, писать признания, объясняться в любви просто трогать за сердце – так ведь некого. Некому тебя слушать! Ох, уж этот несовершенный мир!
Диалог 7.
Света и ладони.
- Пришла? В общем-то, я знала, что ты придешь.
- Дар, ты хочешь мне что-нибудь сказать?
- Нет.
На Даре был одет мужской черный костюм в полоску. Алла отметила, что Дару очень идет белая рубашка. Особенно почему-то привлекал воротник, и пуговичка, закрывающая шею. Дар обернулась к ней.
- Здесь есть картина, которую придумала я, а Лена нарисовала.
- Где?
- Идем.
Они прошли пару залов. Вперед. Дар подвела Аллу к одной из картин. На ней был нарисован человек. Очень бледный, без лица, без морщин на теле, даже самых банальных. Он висел в воздухе, обхватив руками колени и прижав к ним подбородок. За спиной у человека были огромные крылья. Мягкие, пушистые и кипельно белые, казалось, они светились. Вокруг брызги. Внизу океан и по нему расходятся круги, как при падения камня…или при восстание камня.
- Прекрасно…
Алла даже сама не заметила, как сказала это. Слова сами собой вытекли из горла.
- Лена очень талантливая художница. Ты постой здесь. Осмотрись. А я пойду найду её и поздороваюсь.
- Ага…
Алла осталась стоять перед картиной. А потом резко обернулась…что? На неё с прямо противоположной картины смотрели до боли знакомые черные глаза. Да. Это был портрет Дара. Её скулы, волосы, вечно виснущие на лицо, неровно стриженные, грязные. Белая рубашка. Расстегнутая пуговица на шее. Дар сидела на стуле и смотрела вперед. В её руке, небрежно лежащей на колене, тлела сигарета. Ноги расставлены в стороны, тело чуть наклонено вперед. На конце рубашка раздваивалась на два ровных уголка хаотично лежащих на бедрах.
- Нравиться?
Алла вздрогнула. Перед ней стояла девушка с фарфоровым лицом. Очень черные волосы (пожалуй, «очень» это даже мягко сказано), подстриженные под мальчика. Девственно розовые губы вытягивались в тонкую улыбку.
- Я Лена Акарцева.
- Вы нарисовали эти картины?
- Да. А вам нравится этот портрет? О! Это портрет самого замечательного человека в моей жизни. Вы, наверное, слышали о ней.
- Дар?
- Верно. Я удивлена. Редко кто её узнает.
- Я пришла с ней.
- Правда? Где же этот марсианин?
- Она пошла, искать вас.
- Щас…
Лена вынула из кармана сотовый и набрала номер.
- Алле, Дар? Я тут беседую с твоей спутницей. Приходи в зал, к своему портрету.
Телефон погрузился обратно в карман.
- Сейчас она придет. А вы собственно кто и откуда знаете Дара? Вы умеете играть на скрипки?
- Это имеет значение?
- Да. Дар очень любит девушек, которые играют на скрипке. Но не думайте. Не в плане секса. Просто…просто Дар у нас особенная.
- Нет. Я не играю на скрипке.
- Жаль.
- Я актриса. Скоро будут снимать фильм, где я буду играть Дара. Меня зовут Алла…Алла Ларина.
- Оч приятно.
Незаметно выплыла, будто из-под пола, Дар. Она уже сняла свой черный пиджак, и теперь её рубашка как у дворового мальчишки мятым очарованием висела на теле.
- Вы уже познакомились? Отлично.
- Знаешь, Дар. У меня такое светлое чувство. Так отчего-то легко.
- Да, Лен. Сегодня, в самом деле, хороший день.
- Дай мне свою руку.
Дар протянула руку вперед. Лена как гадалка начала рассматривать чужую ладонь, будто изучая линии.
- Мне нравятся твои ладони. Они очень правильные и мягкие. Хотя рука у тебя сильная и пальцы в мозолях от ручки. Но у тебя очень мягкая и горячая кожа.
Дар молчала. Она только смотрела. Смотрела, не отрывая своих черных глаз. Алла вдруг почувствовала некую ревность. Глаза Дара были мягкими. Совсем не такими как всегда.
- Давай я покажу тебе свою последнюю картину.
- Пойдем.
Лена не отпускала горячей руки Дара. Она вела её вперед. Через все залы. В свою мастерскую.
- Я еще не выставляла её. Она не готова к этому. Она еще боится света. Я так и назвала её…Света.
- Света?
- Да. Пойдем скорей. Я хочу чтобы ты первая мне сказала…
Мастерская была темной. Лишь в стенах свечи. Да. Эта Лена тоже не совсем нормальная. Из подгруппы иных…гениев. Разве ж их поймешь? Они не из этой галактике…
- Вот.
Лена сняла с притворенной к стене картины чехол. Фарфоровая кукла лежащая в луже. Её ровное лицо все в дожде…или в слезах. Её красное шелковое платье с белыми кружевами было грязным. Она лежала одна, на сером асфальте…
Дар подняла глаза на Лену:
- Брошенная кукла? (Д)
- Да.
- Дети вырастают.
- Только не наши.
- Да, наши всегда с нами.
- Всегда.
- Они точно нас переживут.
- Если мы умрем, они будут помнить нас. Наши дети идеальны.
- Да. Они прекрасны и всегда похожи на нас.
Алла боялась вымолвить слово. Нет, она, безусловно, была частью этого безумия, этих разговоров, жестов, кристалликом этих глаз, но она не знала какая именно часть владеет её сущностью.
- Леночка, ты великолепно пишешь.
- Спасибо. Но ты все-таки главный Дар моей жизни.
- Неправда.
Дар резко отвернулась и опустила голову. Лена поторопилась подойти к ней вплотную и положила свою фарфоровую ладонь к ней на плечо.
- Правда.
Лена встала к Дару лицом и обняла её вечно скованные плечи.
- Меня никто никогда не понимал. Никто кроме тебя. Помнишь? Ты продала свою книгу чужому автору за большие деньги и купила мне этот маленький домик.
Дар улыбнулась краешком губ.
- Послушай, Лен. Все это…абсолютно все…твое. Ты мне ничего не должна.
- Не я должна. Должна слабая, вечно плачущая девочка, которую ты нашла когда-то. Она должна тебе каждую капельку своей жизни.
Дар вдруг вздрогнула и отошла на шаг назад.
- Никогда не говори так. Мне никто ничего не должен. Я марсианин, какое мне дело до людей.
- Я хочу тебя…хочу нарисовать еще один твой портрет.
- Не в этот раз, Лен.
- Мы торопимся.
Алла сама не ожидала, что скажет это. Но Дар, обернувшись, лишь улыбнулась.
- Алла права. Нам нужно идти.
Дар сделала жест рукой, и Алла вышла из мастерской.
- Да. В субботу в кабаке «Синдром Ассоль» будет литературный вечер. Ты будешь там?
- Да.
- Я приду тоже.
- Отлично.
С этими словами Дар вышла за Аллой в зал, а позже и на улицу.
- Мне понравилось здесь. Девочка любит тебя. Ты её кумир.
- Кумир? Нет. Я её любимая картина, которая висит на стене и пока не портится и не порывается плесенью остается в эталонах искусства.
- Хочешь сказать, что она не любит тебя, а любит твое творчество…твои слова и образы?
- Ты молодец. Уже почти научилась понимать мои слова. Осталось научиться быть мной.
- Ты была права…непонятно только первый день.
Диалог 8.
Возможно так, что правды нет.
На улице было душно. Ветер дул, но очень сухо и безлично.
- Дар…
- Пойдем присядем, у меня болят ноги.
- Пойдем.
Лавка была очень яркой. Будто её красил клоун. Алла провела рукой по её крышке. Все нормально. Неслышно села.
- Лена хорошая девочка. Вот только она не может любить. Она слишком талантлива.
- Талантливые люди не умеют любить?
- Умеют. Вот только те, кого любят они…никогда их не полюбят. Никогда.
- Почему?
- Плюс и минус любят, но предают. Минус и минус ненавидят. Плюс и плюс оберегают, но не любят.
- Да. Этот мир полон условностей.
- Нет, этот мир предельно прост. Просто у каждого своя правда. Каждый понимает его по-своему.
- Твоя правда уникальна.
- Моя правда у меня в душе. Она не может думать иначе. Я приведу тебе пример. Когда-то я сказала одному мудрецу, что главное в жизни – деньги и любовь. Он добавил к списку еще и здоровье. Тогда я ответила: что если у меня будут, и деньги и любовь, мне будет наплевать на здоровье, пусть я умру даже завтра. А он ответил, – но если у тебя будет все, о чем ты мечтаешь, разве не захочется тебе пожить подольше». И кто из нас был прав?
Алла не хотела строить догадок. Сейчас это был лишь факт. «У каждого свои правила и своя правда». Дар вдруг прервала её размышления своим несколько приглушенным голосом:
- Какое голубое сегодня небо. Как, наверное, хорошо Богам жить там.
- Ты веришь в Бога?
- Да. Человек, не верящий в Бога, не наделен нравственностью. Это низший человек. Убийца высшего в самом себе. А самоубийство – это худший из грехов. Впрочем…
Дар опустила глаза на Аллу.
- …дело вовсе не в этом. В том, что небо действительно прекрасно. Наверное, Бог похож на птицу. Большую синюю птицу. Которая никогда не спускается на землю. Она живет в небесах, спит на облаках и сверху наш мир ей кажется маленьким и ничтожным.
- Возможно
- Возможно все. То, что невозможно – это дорожная пыль.
- Но ведь есть что-то невозможное?
- Есть, но оно, возможно, все равно. Невозможно прожить много жизней до конца и снова снова воскресать наяву. Но я делаю это в каждой свое книге. Ведь тех, кого я описываю, не существует и, тем не менее я умираю в каждой из написанных мною жизней, но продолжаю жить здесь.
- То есть ничего невозможного, и вправду, нет?
- Да. Возможны любые чудеса, если ты создаешь их, а не ждешь их от других.
- Ты очень умная…
- Умная?
Дар улыбнулась такой наивности.
- «Умная» говорят девочке подростку учителя. «Мудрая» говорят старикам перед смертью. Так кто же я? Я всего лишь заставляю тебя верить. Ведь ты не опровергаешь меня. А ведь возможно, что каждое мое слово – это моя же собственная иллюзия, заблуждение.
- Да…но…
Алла замолчала. А что здесь собственно можно было сказать?
- Где ты живешь?
- Я?
Алла растерялась. Слишком простой вопрос на фоне других.
- Возле парка.
- Там красиво. Люди…влюбленных пар много.
- Тебе нравится смотреть на пары?
- Нет.
- Почему?
- Понятия не имею. В чем вообще радость от чужого счастья, если ты в нем не участвуешь?
- Наверное.
- Ты никогда не о чем не говоришь. Только кидаешь фразы. Это неправильно.
- Я пытаюсь научиться думать как ты.
- Не получиться.
- Хотя бы приблизительно.
- И даже лента кинофильма меня переживет. Пожалуйста, сыграй меня сильной, чтобы потомки никогда не считали меня маленькой личностью. Чтобы мой отец мной гордился. Чтобы когда мы встретимся, он мог сказать мне: «Я вырастил тебя правильным человеком. Настоящим героем».
- Я обещаю.
Они помолчали. Вечер приближался. Дар радовалась ему как любимому гостю. Она расстегнула еще пару пуговиц на шее и закатила рукава. Облокотившись на спинку лавки шеей, Дар, запрокинув голову, закрыла глаза. Будто впала в кому, даже кровь, казалось, остановилась в её теле.
Алла стала изучать чужие руки, небрежно разбросанные на цветные доски лавки. Правая рука голая по локоть была совсем рядом. На золотистой от загара коже был достаточно большой шрам и прямо над ним родинка как маленькое пятнышко. На венах и запястьях тоненькие царапины. Белые и очевидно уже в возрасте. Тонкие и непропорционально длинные пальцы украшали широкую ладонь с синими венами на краях. Ногти неухоженные дико покусанные. Впечатлительная и нервная ладонь. Средний пале в мозолях от ручки. Казалось, один взгляд на эту ладонь мог сказать об этом человеке все…описать каждую страницу разукрашенную этой ладонью
- У тебя и вправду красивые руки.
Тут Дар будто бы пробудилась.
- Пора. Мне пора. Идем, я провожу тебя на остановку.
- Домой?
- Да. Домой. Мне нужно работать.
Монологи и диалоги 3.9.
Пачка сигарет.
- Не упади.
- Не упаду.
- Смотри здесь высоко.
- И что с того?
- Ты нервная сегодня какая-то. Дар, тебя, что кто-то обидел?
- Нет. Просто…просто мир упал мне на печи.
- Депрессия?
- Что-то вроде того.
- Ты всегда сидишь на балконе и куришь, когда тебе хочется подумать. Твои сигареты отравили воздух в этой комнаты. На улице дождь. Ты не вылазиешь на крышу, только поэтому? А в комнате уже не продохнуть.
- А ты покури со мной, и воздух станет снова чистым.
- Дар, за то время, сколько я тебя знаю, я ни разу не видел, чтобы ты бросала курить. У тебя даже желания такого не возникало.
- В юношестве я всегда считала, что курить это плохо. И даже в своей компании, когда все курили я отказывалась.
- А потом?
- А потом была она…
- Она?
- Любовь. Разочарование…и пачки сигарет…много алкоголя. И всякий раз, когда я беру в руку сигареты я вспоминаю предательство, которым меня наградили ни за что…и понимаю, что моя жизнь изменилась, и я больше не могу ошибаться. Не могу позволить себе быть кем-то иным. Я Дар.
Воцарилась тишина. Высокий мужской силуэт в белом костюме присел на балкон. Закурил. Дым двумя ровными струями поднимался в воздухе.
- Он был красивым?
- Кто?
- Тот, кого ты любила.
- Нет. Он был обычным…молчаливым…но кто-то был нахальнее меня. А мы были только друзьями. Всегда только друзьями. И казалось это здорово. Мы друзья. Мы можем говорить обо всем. И только когда теряешь,…понимаешь, что у тебя в руках осталась только мятая пачка сигарет…ты осознаешь, что ты не правильно вел себя…что ты ошибся…что ты повел себя глупо…а глупости нет оправдания.
- Ты боишься показаться глупой?
- Я боюсь быть глупой. Чтобы умереть и думать, что так ничего и не постиг, ни о чем не думал. Только желания…а где же все остальное? Зачем же тебе был дан разум? Красота так предсказуема, Иосиф.
- Да. Но ты красива изнутри.
- И что? Люди бояться меня. Так уж заведено. Глупая – дура, умнее других – тем более дура. А против народа не попрешь. Это такой единый зверь, где мы лишь сломанные хрящики, неверные механизмы.
- Думаешь, нас когда-нибудь ампутируют?
- Возможно все…
Ночь тиха
Ночь нежна
За рекой
Тихо светит луна…
Диалог 10.
Маленький Злобный Наполеон.
Сегодня пятница. Пятница – это вообще очень страшный день. Во-первых, уже почти выходные, а нужно работать. Во-вторых, никто никого не замечает отчасти именно из-за того, что они почти на выходных. А говорят понедельник тяжелый день. Заблуждение. Нужно бояться пятниц.
- Привет. Знаешь мне так интересно, куда мы сегодня пойдем. Ты такая непредсказуемая.
Дар по-собачьи неаккуратно почесала ухо. Алла в своем рыжем пальто была похожа на кожу от апельсина. Да. Как будто она повисла на ветки, и ветер разносит её края в разные стороны.
- Сегодня? Сегодня мы навестим вначале одну мою подругу. Не люблю это слово…друг. Друг не должно делиться на унизительные склонения.
- А куда…
- Я покажу. Идем.
Зазвенел телефон. Дар достала из кармана черный маленький мобильный и приложила к уху.
- Да?
Несколько пустых непонятных фраз и Дар спрятала телефон обратно в карман.
- Планы поменялись.
Через несколько минут подъехало такси.
- Садись. Алла, все-таки мы рабы чужих проблем.
Маленькое здание. Всего два этажа. На двери была аккуратная позолоченная табличка: «Театральная школа имени Земфиры J». Оригинально. Дар открыла дверь и пропустила Аллу вперед.
- Наверх. На второй.
Алла кивнула и, держась за перила, стала медленно подниматься. Дар шла сзади постоянно оглядываясь. Ей будто казалось, что кто-то за ними следит. Её черные глаза метались по сторонам, но она не решалась подтолкнуть Аллу вперед.
На втором этаже был небольшой актовый зал. Огромные окна с прозрачными белыми занавесками. Дар вышла, вперед огибая стулья зрительного зала. Прямо к сцене.
- Малыш!
Из-за декораций выплыл высокий мужской силуэт в синем костюме Ромео и беретиком с пером на макушке.
- Привет Радимир.
Дар ухмыльнулась. Радимир обнял её за плечи и слегка приподняв над землей потряс в воздухе.
- Малыш. Я так рад, что ты пришла. У меня тут такая проблема.
- Какая?
- Не с кем поговорить. Скучно.
- О чем?
- О высоком…небосолнцеоблака.
- Отличная тема.
- Да. А кто это?
Радимир был уже достаточно пожилым человеком. Его седые волосы, маленькая бородка, никак не сочетались с мальчишечьи голубыми глазами бегающими как заведенные.
- Это Алла. Слышал, Спартак фильм собирается снимать? Там будет мой образ, так вот она будет играть меня.
- Серьезно?
- Нет. Прикалываюсь.
- Она на тебя не похожа. Малыш, а почему ты сама собственно себя не играешь.
- Нет спасибо. Я в этом случае очень суеверна.
- Ладно, малыш. Садитесь здесь, а я щас за пивом сбегаю. Малыш, чур не курить. У меня тут дети занимаются.
- Ладно тебе, Радимир. Не буду.
Алла присела на стул напротив огромного дубового стола, где очевидно обычно сидят жюри или почетные гости.
- Он называет тебя – малышом?
- Да. Он очень умный, а я со своими глобальными идеями и вечным делением мира на темное и светлое – кажусь ему малышом. Я не злюсь. Он действительно старше и мудрее меня.
- Как вы познакомились.
- Он вел у нас историю в институте.
Радимир подкрался очень тихо.
- Никогда не забуду те годы. И теорию вот этого малыша. Я до сих пор помню её слово в слово: «Каждый великий диктатор, который пытался завоевать мир стопорился на России. Мы всегда всем мешали быть лучшими. Так раз нас невозможно победить чёб этим не воспользоваться и не захватить, наконец, этот мир». Я её еще спросил: «А в диктаторы пойдешь ты?». А она без тени иронии, как блеснет на меня своим взглядом: «Возможно». Ну, Наполеон, не иначе. Прямо какое-то переселение душ. А эти её доклады на тему войн, революций, и еще любимая тема: «Почему Гитлер не объединился со Сталиным, ведь они оба не любили евреев». И ведь не придерешься. Дар наш…
Дар как-то смущенно заулыбалась. Радимир открыл стеклянную бутылку с пивом и поставил её перед своим Наполеоном.
- А я правда в детстве хотела захватить мир. И властвовать. Мне даже как-то гадалка сказала, что я буду великим человеком.
- Ты великий человек, малыш. Уже сейчас великий. Сдался тебе этот мир? На этих вечных конгрессах и пива не попьешь. Я тут, кстати, прочел твою последнюю книгу…»Укрощая ветер». Мне понравилось. Ты не изменила своему стилю.
- Да. Но Наполеоном или Гитлером я так и не стала.
- Малыш. Зачем тебе это? Мы с тобой люди искусства. А политики – они слишком замкнутые и нам не ровня.
- Возможно.
- Опять это твое «возможно».
Они оба глотнули пива.
- А твоя эта девушка…Алла…всегда молчит?
- Она пытается уловить мои манеры.
- Не получиться. Такие как Дар рождаются в единственном экземпляре раз в сто лет. А люди бегают по своим улицам и не догадываются, какие Великие Наполеоны сидят здесь и пьют пиво.
Дар ухмыльнулась:
- Он еще сумасшедшее меня.
- Я заметила.
- Аллочка. Так вы нашли у малыша характерные черты?
- Да. Во-первых, я заметила, что Дар никогда не смеется.
- Это правда. Она может казаться сколь угодно веселой, но даже я её смеха никогда почти не слышал.
- Во-вторых, Дар любит вводить людей в заблуждение.
- Вот тут ты не права. Дар любит вводить в заблуждение Себя. Она всегда говорит, то, что думает, а пишет то, что анализирует. Это и едино и по-разному.
- Радимир закончил на психолога.
- Понятно.
- Еще я тебе скажу, что Дар умеет любить и больше всего на свете этого боится.
- «Я сижу у окна, за окном осина.
Я любил немногих, однако сильно»
(с) Иосиф Бродский.
- Вот именно. Но это уже её личные комплексы.
- Интересно.
- Еще бы. Гении они вообще все сумасшедшие и наш Дар здесь не исключение.
Еще пару глотков провалились внутрь тела Дара.
- Кстати, малыш. Сейчас мои детишки прибегут. Останься посмотреть. Они такой спектакль классный придумали.
- Сказка?
- Да. Муха Цокотуха. Мюзикл.
- Что-то новенькое?
- Думаю, вам понравится.
- Алла ты как? Никуда сегодня не спешишь?
- Нет. Можем остаться. Я люблю детские спектакли.
- Отлично. Радимир, созывать своих детей.
Диалог 11.
Дети Солнца и Луны.
Алла вышла из театра первой. На улице было уже темно и прохладно. Дар, перепрыгнув через порог (откуда у неё столько энергии), оказалась рядом с Аллой. Звезды светили ярко. И луна была почти полной. Она набирала силы чтобы всего несколько дней светить ярко на зависть солнцу. Дар подняла глаза к небу:
- Знаешь, Алла, луна всегда ревнует солнце к земле. Хотя луна ближе к ней, но Земля всегда любит солнце больше. Солнце любит на расстоянии, оно не касается земли, иначе она рискует погубить свою любовь. Они вечно смотрят друг на друга. Солнце по настроению светит ярче и бережнее, а земля распускает для Солнца цветы. И так будет вечно.
- Мы дети Солнца и Земли.
- Да. Но я в отличие от большинства людей воспитана Луной как приемная дочь от любимого создания. Луна не обижает, не требует, но она всегда рядом. Ближе чем обжигающее Солнце.
- Но у Луны много детей…Звезд.
- А людей мало. Лишь несколько. Земля любит цветы, Солнце любит оптимистов, а Луна любит нас.
- Интересная версия. Можешь написать новую книгу.
- Нет. «Укрощения ветра» вышла совсем недавно. Я не хочу сейчас писать. Мне необходимо набраться впечатлений. Это как бедный художник, сначала копит на краски…на желтую, потом синюю и красную…потом карандашом выводит рисунок и лишь в конце рождает картину. Единственное, чем я от него отличаюсь – я люблю спонтанность и ломаю простой карандаш.
- Хм.
Дар опустила глаза на Аллу. Странно, но при свете луны они вдруг посветлели и стали очень синими. Как вода у самого дна. Дар ухмыльнулась:
- Ты почти, что начала думать как я.
- Это хорошо?
- Возможно…
- Домой?
Дар замолчала на минуту.
- Не хотела бы ты побывать у меня в гостях? У меня отличный дом.
- Кажется, я пьяна с вашего пива.
- Так все-таки?
- Да. Конечно, мне интересно.
- Отлично. Но придется вызвать такси.
Диалог 12.
Маленькое преданное существо.
- Тебе удобно?
- Я не ожидала, что мы будем сидеть в таком месте.
- Ты не любишь крыши? Крыши – это самое романтичное и прекрасное место на свете.
- Шифер холодный.
- У меня есть плед.
Дар накрыла Аллу пушистой клетчатой материей. Несколько минут назад, когда Алла только вошла в чужую квартиру Дар тут же сказала, что в помещение ей задерживаться не стоит. И они поднялись на крышу. Дар за руку вытащила девушку за собой. И сейчас уже было непонятно, что происходит вообще.
- Спасибо тебе, Дар. Правда. Спасибо тебе.
- За что? Ты скрасила мое одиночество. Позволила поговорить с самим собой, заглянуть в себя без помощи психологов.
- Здесь и вправду красиво.
- Эта квартира стоила мне больших денег, но цель оправдывает средства.
Под крышей стелилась река, освещенная маленькими огоньками. И улочка заасфальтированная серым неровным камнем, с разноцветными фонарями между низких деревьев.
- Здесь очень красивый вид. А еще пришлось долго выпрашивать квартиру на верхнем этаже и делать лестницу на крышу. Думаешь, глупо было тратить на это деньги?
- В твоем случае Дар, я уже ничему не удивляюсь. Куда же уходит все твои гонорары?
- Что-то на рекламу, что-то родственникам. Каждый раз, продав очередную книгу…удачно продав…я покупаю подарки своим сестренке и брату.
- Родным?
- Нет. Двоюродным. Но они меня очень любят. У меня нет родных детей и вряд ли когда-нибудь будут. А они сейчас еще достаточно маленькие. Да и братик хочет себе мопед, зачем мне эти деньги…они будут лежать у меня на шкафе и ждать пока я их не проем или не спущу на какую-нибудь очередную глупость. А еще типографические расходы…но их Танюша оформляет.
- Интересно.
- Смотри…
Дар указала рукой на проплывающий мимо теплоход. С него доносились голоса и музыка. Песня что-то вроде: «Сердце, тебе не хочется покоя…». Люди в разноцветных нарядах кружились в ритмах.
- Ты любишь корабли?
На самом деле Алла и не смотрела на теплоход. Её внимание было приковано к синим, полным интереса и детского восторга, глазам Дара.
- Нет. Не люблю. Я боюсь воды. В детстве дети бегали на речку зимой кататься на коньках. А мне, стоило только посмотреть под лед, меня хватала паника и я не могла двигаться. Ну, Радимир же тебе сказал, что я была ненормальным ребенком.
- Да.
Алла засмеялась. Дар прикрыла лицо ладонями и легла спиной на шифер.
- Все в детстве ведут себя странно.
- Но ты наверняка не хотела в детстве покорить мир?
Пауза. Воздух становился теплее.
- Можно задать тебе вопрос?
- Возможно…
- Зачем ты сегодня позвала меня сюда?
- Не знаю.
- Неужели есть то, чего ты не знаешь?
- Есть.
- И что же это?
- Мои эмоции. Их иногда можно удерживать разумом, а иногда они выходят наружу и просят считаться с ними.
Дар приподнялась, облокотившись на локоть, и посмотрев на Аллу ухмыльнулась.
- Считай это очередной игрой. Вот только в игре точно известно, сколько нужно чтобы выиграть, а здесь невозможно.
- Интересная версия.
- Ты уже ничему не удивляешься?
- Я уже просто слушаю.
На крышу впрыгнула рыжий огромный перс, похожий на медвежонка. Он быстро обогнул Аллу и, легко подпрыгнув, нагло залез на грудь Дара.
- Привет Робеспьер.
- Его зовут Робеспьер?
- Да. Ну не Мурзик же. Все-таки он не просто кот тети Вали, он кот Дара. Видишь, какой он гордый.
Дар гладила своего любимца по широкому мохнатому лбу. Робеспьер мурлыкал, поднимая скошенную морду все выше, к ладони.
- Обычно люди предпочитают собак.
- Собак?
Дар и кот резко вздрогнули и оглянулись на Аллу. Ей даже стало неловко. Особенно под пристальным, недоверчивым взглядом кота.
- Собаки. Я не люблю собак. Они лают, бегают. Самостоятельно гулять не могут. Они не самостоятельны и не умны.
- Научно доказано что собаки умнее кошек.
- Неправда. Посмотри на Робеспьешу. Разве с ним может сравниться тявкающий слон, вроде соседской овчарки? Нет. Робеспьеша сам гуляет, и сам всегда возвращается.
- Короче ты – кошатница.
Кот, окончательно почувствовав себя единоличным хозяином своего человека, лег на грудь к Дару, закрепив свои мохнатые рыжие лапы у неё на шее.
Алла улыбнулась. Это было трогательно. Очень трогательно. Пальцы Дара аккуратно пробегали по рыжей шерстке на спине медвежонка.
- Иногда я выношу сюда матрас и одеяло и ночую прямо под небом. Здесь очень красиво. В самом деле красиво. Вон и Робеспьеша доволен.
- Да.
Алла снова засмеялось. Было очень тихо. Будто Дар позвала её на самые небеса смотреть на людей с позиции Богов.
- Ладно, уже поздно. Тебе будет страшно возвращаться домой. Пойдем.
- Дар…мне было приятно с тобой…
- Очень мило, но все-таки пойдем.
Они спустились по лестнице вниз, в квартиру к Дару.
- У тебя очень много китайских статуэток. Зачем тебе они?
- Это моя слабость. Люблю безделушки со смыслом. А эти китайские вообще моя любовь. Особенно вон та, в виде крысы. Она отпугивает злых духов.
- Ты в это веришь?
- Не знаю, Алл. Но мне нравится. Есть или нет, пусть стоит.
- На всякий случай?
- Ну да. Типа того.
Дар аккуратно посадила Робеспьера на кресло перед телевизором и погладила по широкому лбу. Кот тут же уселся на мягкую ткань и протяжно замурлыкал.
- Сейчас. Я достану из шкафа его любимую подушку.
Дар полезла в обшарпанный шкаф-антресоль и среди цветных покрывальц выудила небольшую оранжевую подушку с пятном от кофе на уголке. Кот прыгнул на подлокотник кресла, позволяя положить на него свою вещицу.
- Это его любимая подушечка. Он её очень любит. Я всегда ложу её на это кресло для него. Ты уйдешь, и мы будем смотреть какой-нибудь фильм. Робеспьеша любит фантастику. Это его кресло, я на него никогда не сажусь.
- Ты его очень любишь.
- Да. Он единственный кто никогда кроме подушки и ласки ничего от меня не требовал. А еще он предан, и это лучшее, что есть в живых существах. Жаль что большинство людей не наделены этим качеством.
Кот нагло разлегся на подушке, слегка цепляясь коготками за кончики материи. Дар еще раз провела ладонью по его пушистому тельцу и обернулась к Алле.
- Пойдем. Я вызову для тебя такси внизу.
- Пойдем.
Диалог 13.
…рядом…
Суббота. На улицах утром всегда пусто. Все спали до двенадцати ото и до часа. Восстанавливали силы после трудной недели. Дар ровно в десять часов вылезла на крышу завтракать. Робеспьер тоже сидел рядом и рассматривал птиц. До них было, конечно же, не дотянуться, но инстинкты безжалостно били в маленькую пушистую голову. Сейчас он был очень горд тем, что сидит здесь и охраняет своего человека от всяких вредных мелких пташек, так и норовящих пролететь рядом и либо напакостить, либо украсть что-нибудь из тарелки.
- Робеспьеша, съешь кусочек мяска. Ты отощал.
Человек протянул ладонь с зажатым между пальцев кусочком мяса и положил его в рот к Робеспьеру. Мясо было соленым, но сочным. Опять этот ресторанчик, еду из которой Человек заказывал каждую субботу. Они сыпали слишком много овощей в заказ, лучше бы клали больше мяса. Впрочем. Человек всегда заказывал две порции, чтобы Робеспьер тоже поел. А овощи съедал, либо отдавал этим глупым птицам. Их слишком много и они всегда голодные.
Человек положил в рот Робеспьеру еще один кусочек мяса. Кот жевал его не отрывая глаз от горизонта. Даже не нагибаясь. Что-то сегодня отвлекало Робеспьера от обычных разговоров и игр с его Человеком. Что-то горькое. Будто бы клещ пролез через шерсть и пьет тот самый маленький комочек, постоянно стучащий между передних лап. Кот упирался спиной в руку человек, которой он облокачивался об крышу. Рука была горячей, как всегда. И очень знакомой. Она пахла бумагой и мясом. Человек почти не пользовался этой рукой, она была слабой и годилась только для того, чтобы ей как палкой опираться об крышу. Робеспьер боялся сегодня потерять эту руку и даже не знал почему, но всякий раз как рука уходила за очередным кусочком мяса для него, он вздрагивал, а подушечки лап неприятно холодели. Но рука возвращалась. И становилось спокойнее. И он опять жевал эти соленые куски, а спина напряженно будто поглощала руку.
- Робеспьеша, ты не заболел? Ты какой-то напряженный сегодня. Смотри, какое солнце сегодня далекое. И совсем не жарко. Разве не здорово? Робеспьеша, может тебя к врачу отвезти?
Кот молчал, и все смотрел вперед. Будто пытаясь прочесть что-то на горизонте. Но горизонт онемел, лишь посылая какие-то толчки его маленькому гибкому тельцу. Человек засуетился.
- Робеспьеша, хороший мой. Ну, хочешь, я схожу и куплю тебе сгущенки? Хочешь? Будем пить сгущенку из дырочек в банке.
Задор Человека напоролся на стену безразличия. Обычно Робеспьер начинал мурлыкать при слове «сгущенка», а тут никакой реакции. Он боялся пошевелиться. Боялся спугнуть руку…
Проклятая игрушка Человека начала жужжать в кармане его старых, пахнущих пылью из Дома брюк.
- Алле. Это Дар. Да.
Человек долго о чем-то разговаривал с этим маленьким вечно жужжащим угольком. Как-то Робеспьер уже сбрасывал его со стола на пол, чтобы не приставал к его Человеку. А Человек подобрал уголек и сказал что Робеспьер глупый и неаккуратный. Робеспьер тогда обиделся, и целый час сидел на кресле отвернувшись к стене мордой. И только когда Человек извинился и налил ему сгущенки, только тогда он его простил. Человеки, что с них возьмешь? Они ничего не понимают.
- Извини Робеспьеша, Таня что-то нашла. Мне нужно уходить. Я приду вечером и принесу тебе сгущенки и какой-нибудь фильм про роботов. Посмотрим вместе. Только ты не грусти.
Рука ушла, а за ней и человек. Только Робеспьер так и остался сидеть на крыше глядя на горизонт. Глупые птицы беззаботно летали. Они не чувствовали…а он чувствовал. Чувствовал, но не мог сказать. Не мог уцепиться за эту руку. А она уходила все дальше и дальше. Лишь на последок потрепав его рыжую голову. А потом нагнувшись, поцеловав в коротенькую шерстку на бровях. И улыбнувшись. Так по-обычному просто…
Диалог 14.
Ни о чем.
- Что случилось Таня?
- Тут такая проблема. Сегодня вечер ну в кабаке «Синдром Ассоль». Так ты выбрала, что будешь читать?
- Ты меня за этим сюда вызвала?
- Ну да.
- Да. Я взяла тексты с собой.
- Прочти мне сейчас.
- Нет.
- Почему?
- Иначе на вечере ты будешь меня постоянно перебивать и цитировать.
- Да ладно. Я такая интеллигентная.
- Сама скромность.
- Да ну тебя, Дар.
- Чем будешь заниматься до вечера?
- Не знаю. А как там твоя ученица?
- Хорошо.
- Как думаешь, она сможет сыграть тебя?
- Возможно.
- Возможно что?
- Возможно все.
Таня приподняла левую бровь. Хотя, что взять с этого марсианина?
- Пойду я закупать бухло на вечер.
- Только без экстази.
- Ладно. Я знаю, что Дар против расслабухи.
- Это ерунда.
- Да ладно. Это же не наркотик.
- Не важно. Иди уже. Купи мне холодного пива.
- Помню дни, когда мы с тобой пили неделями напролет.
- Да весело было. Но сейчас мне нужно сосредоточиться.
- Нужно – сосредоточишься. Бывай…жбан
- Жбан.
Диалог 15.
Я расскажу вам о цветах.
- Привет. Как вчера доехала?
- Хорошо. Дар, мне очень нравится образ твоей жизни. Ты свободна.
- Я укрощаю ветер.
- Хм.
Алла улыбнулась. Дар достала из кармана пачку сигарет и закурила. Дым ровной линией выходил из легких и развевался по воздуху.
- Ты читала «Укрощая ветер»?
- Нет еще. А что?
- Я вплела в эту книгу отрывок из моей жизни. Я писала его не для книги…для человека, которого любила. Я прочту тебе его…
Алла уселась поудобнее и Дар раскрыла небольшую книжку с цветной обложкой.
- Отрывок назывался «Цвета мира». Я рисовала цвета словами…слушай:
* * *
«На неестественно зеленой траве играют дети. На неестественно зеленую траву смотрит небо, обнявшись с солнцем в трогательном прощание перед ночью. Неестественно зеленой траве завидует асфальт и потухшие фонари. На неестественно зеленой траве растут живые цветы, покалеченные пьяными кроссовками и ударами окурков по щекам…вижу красный.
Смутились лица, опустилась ночь. Редкость встреч = часто наедине. Ничего не значит когда мосты горят, ничего не значит эта белая луна, но только не с тобой. Все иначе. Все будто заставляет о себе думать, а звезды царапая плечи, оставляют шрамы на случай если у нас вдруг вырастут крылья. Звезды всегда видят будущее, порой, не глядя на нас, на наше столь мелкое по сравнению со вселенной настоящее. Они ведь выше, и своими руками могут поздороваться хоть с самим богом, а мы…Мы Боги здесь. И я чувствую, как ветер свищет мне в уши какие-то советы, впрочем…взгляд серебра.
Рассвет. Облил небесным светом провода из тонкого металла. И вороны проснувшись, разлетелись прочь. Минула ночь, а ночь она всегда короче отчего-то. Утро оно всегда будто подползает и, резко накинув оковы своей вечной суеты, разлучает. Разлучает с каждой мелочью, с каждым углом своего мира, заставляя вновь выходить наружу в поисках всеобщего восхищения. Впрочем, как без этого? Никак. Есть ведь несчастные, у которых один мир и тот снаружи. Бросим монетку, выпадет решка, похоже, судьба на меня злится. Из-за вчерашних обломков её планов относительно тебя. Ведь ты не в моей галактике рожденный организм, и при этом все равно смеешься над моими историями и радуешься моим вспышкам словесных мечтаний, которыми я порой вслух перебрасываюсь с существом по имени «я». Сегодня такое нежное утро. Голубой напал на розовый и смешался.
День пахнет пылью. Тебе нравится карта моя? Тогда продолжим…идем туда где никогда не цветет папоротник (спустись, я имею ввиду подоконник). Кстати, почему он не цветет? Я его поливаю…честно. Смеешься. Приятно. Пойдем выпьем кофе. Я знаю, который нравится тебе. И официантка здесь меня знает. Да нет, старая история. Как-то посмеялись с ней над одним клиентом. Немного теории Станиславского и всегда можно расшевелиться. Зачем? Глупый вопрос. «Зачем?» - это по-западному. По-нашему «Просто так» «для души». Почему молчишь. Не знаешь что сказать? Я шокирую? У меня нет логики? А мне казалось, я думаю очень логично. На днях прочла книжку Тургенева. Не знаю, болела, делать было нечего. Грустный человечек. А мы с ним не были знакомы. Знаешь порой грустно, что нельзя поздороваться за руку со столькими людьми, лишь из-за мелочи вроде времени. Не будем об этом слишком глубоко думать. Допивай кофе. В парке жарко, но здесь оставаться не вариант. Слишком бледный цвет.
Борзые гонят зайца на ружье. Бегом, бегом, быстрее, громче. А заяц, убегая от врагов на самом деле мчится…выстрел, точно, браво мастер. Это был всего лишь заяц. Таких полно в этом лесу….
За ним поплачет дождь, природы полной горя. А человек он всегда выше, он всегда герой. Остановка на темно-зеленом. Не спрашивай зачем.
У меня так мало времени. Я вот-вот сойду с ума. Слишком много всего вижу. Будто кристаллики в моих глазах сломаны. Придешь ко мне в психушку? Не смешно? А кто смеется? Нет, иного я не хочу. Еще в глубокой юности (12-13) я поняла, что есть путь математика и литератора. В сущности, весь мир делиться на это. Математикам не получилось, да и не мое это. Теперь бьюсь об стену с этими листочками. Твое имя? Конечно, оно всегда будет стаять рядом со мной. Пойдем вверх. Медленно и люди, увидев нас, еще долго будут говорить, что стояли рядом с нами. Целый день какие-то глобальные мысли лезут в череп. Светло? Да. Но этот парк. Эта проклятая трава. Зачем её здесь нарастили? Лучше бы просто не вырубали деревья. Слишком прост? Садись здесь. Я так хочу остановиться и поймать тишину. Она такая потертая, но белая как снег, как рубаха ангела. Ты знаешь хоть одного ангела? Нет? Тогда тебе просто необходимо найти на улице потрепанную кошку и заглянуть ей в глаза. Глупо? Почему же, не глупее чем растить траву на неплодородной, стоптанной земле. Белокаменный…закрой глаза.
Мне нравится, как ты рисуешь. Зачем тебе мои глаза? Они слишком серые. А что делать, здесь дело в наследственности. Нравится? Ну, рисуй. Куда смотреть? Так хорошо. Не ежься, я же говорю, мои глаза не поддаются даже мне. Лучше посмотри на небо. Птицы цепляются кончиками крыльев облаков…но не падают же. Им там так тепло, ведь там солнце. Оно босиком бегает там, и смотрит, как я сейчас пытаюсь смотреть на него без очков. И, наверное, улыбается нам. Не думаешь об этом? Зря. О чем еще думать? О земле? Когда я в неё лягу, у меня будет столько времени на общение с ней. А там, когда мы уйдем, а уйдем мы точно (ничто не вечно), при нас будет лишь это небо, лишь наши (пусть даже серые глаза) и мысли, мысли, мысли…и кто ты будешь там, если всю жизнь живешь на земле. Взлететь? Я умею летать. Знаешь, я летаю во сне. Немного тяжело, но воздух мне помогает. Крылья? Нет, крылья – это лишь обман. Летают вовсе не с крыльями, а с ветром. Но я все равно парю только рядом с деревьями. В случае падения я могу уцепиться за ветку. Опять абсурд? Рисуй, рисуй мой рыжий цвет. Стучи в грудную клетку изнутри.
Господь, отмени день, ночь и утро. Дай мне жить только вечерами. Только их темно-синим совершенством…
* * *
- Красиво.
Алла заслушалась. Это было как разговор из чужого измерения. «Стучи в грудную клетку изнутри».
- Хорошо, что тебе понравилось.
- Да. Мне понравилось. Это…это иначе.
- Если бы я писала как все, я бы вряд ли добилась бы всего, что сейчас у меня есть.
- Да. У тебя своеобразный стиль.
- Возможно…Просто люди никогда не поют те песни, которые звучат у них в душе вслух.
- А я могу этому научиться?
- Когда-нибудь.
Диалог 16.
Дар очень долго гуляла по улицам города, слушая музыку в своих наушниках. По радио люди передавали приветы друг другу, просили поставить любимую музыку. Кругом распускались чудеса. То кора дерева похожая на очертания лица, то чьи-то следы. Котята, валяющие друг друга в грязи. Дар любила эти впечатления. Любила эту девственно молчаливую красоту, вечно прячущуюся от людей.
Вечер. В душном кабаке уже собрались люди. Небольшая серая вывеска: «Синдром Ассоль». Помнится это название, еще до переезда за границу придумал Ванька – старый друг, забывший адрес своего друга. Хотя Дар никогда на него не обижалась. Она знала, у него есть на это причины. А если и нет, то, что же, злиться? Зачем? Разве это что-то изменит? Нет.
- Дар! Я так рада видеть Вас. Я так мечтала с вами познакомиться.
Юная девушка с розовыми губами и наивно распахнутыми глазами в восторге жала руку своему кумиру. Дар мягко улыбнулась ей. Нельзя ругать детей! Ими нужно восхищаться. Неопытность – это прекрасно. Лишь неопытный маленький человечек может так вот запросто пожать руку едва знакомому человеку. А ведь сейчас она чувствует себя особенной. Самым лучшим другом для Дара.
- Как тебя зовут, девочка моя?
- Юлия Свет.
- Я запомню твое имя.
Дар обошла девочку и прошла вглубь зала. Там, за большим столом уже сидела Лена в красном беретике и шарфике, Радимир при галстуке и в строгом костюме, Танюшка – как всегда обычная супер модель. И Алла. Она красила глаза и не видела Дара.
- Малыш! Как добралась?
- Хорошо.
- Эй, Дар садись со мной рядом. Скоро сюда привалят молодые дарования. Они хотят прочесть именно тебе свои миниатюры.
- Спасибо, Лена. Думаю, и художники здесь тоже будут.
- Надеюсь, надеюсь.
Дар присела рядом с Леной, которая, пользуясь случаем, прикоснулась губами к её напряженным скулам. Алла подняла на Дар свои прозрачные в дымке вечера глаза.
- Здравствуй.
- Да. Здравствуй.
- Дар, я думала ты опять опоздаешь.
- Не в этот раз.
Лена вдруг начала стаскивать с Дара её пиджак, под предлогом: «Я люблю смотреть на тебя в твоей рубашке». Дар не сопротивлялась.
- Как там Света?
- Хорошо. Завтра будет большая выставка. Я представлю её на суд людской :) Ты придешь?
- Обязательно.
- Хорошо, что не «возможно».
Лена засмеялась. Но тут на сцену вышел Радимир:
- Внимание. Сейчас перед вами выступит юное дарование. Будущий поэт и просто очаровательная девушка Юлия Свет. Аплодисменты.
Девочка часто запиналась, но читала хорошо. Искренне. Она постоянно натыкалась глазами на Дар и начинала читать медленнее. Дар грызла фисташки со своим обычным, лишенным эмоций лицом. Лена то и дело хватала её за руку. Прислонялась к плечу голой щекой. Дару было неприятно. Это была фальшь, которой по её мнению гении обладать не должны. Они должны быть сдержанными и подавать пример тем, что они не живут на этой земле. Они как бы приходят изредка погостить. Не более того.
Вечер подходил к концу. Дар записала на маленькой салфетке несколько фамилий понравившихся ей авторов. Радимир поднялся на сцену:
- Дорогие друзья. Наш вечер почти окончен. И на последок я хочу позвать на эту сцену моего друга и просто хорошего человека…я думаю, вам не стоит представлять её, вы все её прекрасно знаете. Дар, прочти нам что-нибудь.
Дар встала из-за стола. Алла отметила, что даже под черные строгие брюки и белую рубашку Дар надела обычные стоптанные кроссовки.
- Что ж…сегодня многие читали стихи. Я стихи, к сожалению, писать не умею. Не умею я, и писать музыку. Еще мой учитель, в школе, пытаясь обучить меня играть на пианино говорил, что в моем случае ему страшно подумать, что сделал со мной медведь.
Все дружно посмеялись. Стоя у микрофона, Дар положила левую ненужную руку в карман и от этого казалась неуклюже-элегантной.
- С тех пор я играю только на нервах. Сегодня вы услышите немного прозы. Естественно я не стану зачитывать вам свои книги, вы их и сами сможете прочесть. Лишь маленькие зарисовки которые я дарю вам…безвозмездно и навсегда. Первую зарисовку, я посвятила своей бабушке и назвал «САД»:
«Я жил так долго, что другим не советую. Слишком много смотрел на то, что было не для меня. И стал совсем не собой. Проклял себя и поклялся на распятии жить проклятым. Я говорил с дождем и дождь мне отвечал. Я спал со звездами и звезды забывали меня. Мне было больно, но никто не оборачивал меня в бинты. Впрочем, дело не в том, кто прав, а кто был только с кулаками. Дело в жизни, открою вам секрет, она уходит, и порою слишком быстро. А что есть у меня? Пару билетов на тот свет? И птицы, радужные птицы.
Я в детстве полюбил свой сад. Во дворике, в деревне у бабули. Там трава по пояс и там мягко было смотреть (не щурясь) в небеса. Где птицы от чего-то казалось, вылетели из страничек сказки, которую мне на ночь читала бабушка. Но сад отцвел и летом я хоронил тебя в закрытом гробу. Она ушла и я признаюсь, злился на это. Она не попрощалась, не звала меня во сне. А ведь уверен я что знала, что умирает. Но не позвала. Я помню грусть которая повисла меж стен в саду, который больше я не посещал. Мне просто было больно. Я трус?! Да трус, наверное. Ведь больше нет, а я с тех пор…боюсь смотреть на проходящих птиц, лишь потому, что чудится мне сад и этот гроб. А в гробе тот, кто так любил…что вряд ли кто-то повторит. Что вряд ли кто-то будет так боготворить. Она была мне больше чем цветы для солнца, но солнце забрало именно её, хотя она ведь мой цветок. Где логика? Её не будет. Она была в гробу, её закрыли там. А дом продали, не спросили никого. По саду ныне кто-то иной гуляет. И, наверное, тоже видит птиц, хотя не понимает что с ними улетело мое сердце и любовь. И каждый раз, рождая строки, которые читают те, кто может чем-то на тебя похож. Я вспоминаю дом и старенький телевизор, где ты ждала когда я, нагулявшись, приду помочь тебе с какой-нибудь безделицей. А я сижу в саду и не спешу к тебе. Наверное, ты ждешь и ныне. И радуешься, что я тебя не забываю. Мой сад живет во мне и там нет места более гробам. Дождись меня, и будем вместе мы читать об «алых парусах»».
Строки были на удивление ломанные. Не отточенные. И было не понятно: радоваться этому или над этим смеяться. Впрочем, молодые аплодировали. Кто они такие, чтобы смеяться над гением? Никто.
Дар перевела дыхание.
- Спасибо. Это был отрывок из меня. Из моей жизни. У каждого наверняка был человек, которого не хотелось терять…да и не хотелось думать, что потеряешь. Говорят, что плачут даже палачи. Я верю что это правда. Но давайте продолжим. Следующая зарисовка на тему…
Дар не успела договорить. В зал ворвались люди в синих камуфляжных костюмах. Все происходило очень быстро. Мелькало перед глазами. Дар успела заметить бегущего не неё человека в синей куртке и маске с автоматом на перевес. Далее свет будто отключился. Все поплыло перед глазами, а из рассеченной брови брызнула кровь. В бреду еще слышались голоса, и люди с маленькими фонариками на автоматах. Думать больше не было сил. Сознание отключилось…
Диалог 17.
«Я не желал, я был чужой…»
(с) Лермонтов
Дар очнулась. Она лежала на маленькой белой кровати в очень темном помещение. И только сквозь маленькое окно с решеткой подглядывала за ней Луна. Дар поднялась и села на простыне.
- Где я?
- О! Проснулась новенькая.
С кровати сверху на пол перед Даром спрыгнула полная женщина в оранжевом замусоленном спальном костюме. Она подергала рубашку Дара за воротник и рассмеялась.
- Ты только погляди. Какой у нас интеллигентный вид.
- Кто вы?
- Я? Да ты совсем я вижу оборзела. На зону попала, а кто я не знаешь?
- На зону?
- А зону, милая. Так я тебе скажу, я тут главная, ну как это твоей интеллигентной роже объяснить?
Она снова засмеялась. В углу послышался еще чей-то визгливый смех.
- Короче, меня Манькой кличат. Будешь слушаться меня, и ни че с тобой не случиться, усекла?
- Да ладно тебе, Мань. Она не соображает еще. Видала, как ей по башке-то дали.
- Ниче. Надо будет, сообразит.
- Мань, ночь еще. Три часа. Давай спать.
- Не, эта … мне должна ответить. Ты поняла кого надо слушаться?
Дар провела ладонью по лицу. Запекшаяся кровь тугой линией шла из брови. Впрочем, не болела. Кажется, сотрясений тоже не было. Нужно было начать соображать.
- Это ошибка. Я не должна тут сидеть.
Оба голоса засмеялись.
- Да. Мы тут все невиновные. Эй, Непруха. Глянь еще одна мать Тереза.
Их смех начинал раздражать только что очнувшийся мозг.
- Забей на неё, Манька. Ложись спать.
- Нет. Я выспалась. Меня этот убитый жалостью суслик прикалывает. Как звать тебя?
- Меня?
- Нет блин, стену. Тебя, тебя. Ну, погримуха у тебя есть?
- Спроси, она раньше сидела.
- Заткнись там, Непруха.
- Меня…я Дар.
- Дар? Че еще за погримуха?
- Это кличка, её мне дали друзья, когда я еще только начинала писать…
- Писать? Ты че бредишь?
Манька наклонилась к самому лицу Дара. Но тут из угла вышел худощавый женский силуэт.
- Ты че Манька? Это ж Дар! Ну недавно наша эта искусстница нам её книгу приносила. Она еще как-то блин называлась. Что-то про сигареты.
Манька отшатнулась от Дара. Дрожащими губами она прошептала:
- «Не тлеющие сигареты».
- Точняк. Манька, какая у тебя память.
В голове, наконец, просветлело. Дар спокойно посмотрела на собравшуюся вокруг себя компанию.
- «Не тлеющие сигареты» – это произведение о том, что любовь – это как зависимость от сигарет. Она губит, сладко призывая и даря спокойствие и мысль, что ты-то точно будешь жить вечно.
Непруха запрыгала на месте. Манька села на корточки перед Даром и завертела головой, будто не веря себе.
- Ого. Но если ты и вправду Дар…что ты делаешь здесь.
- Я не знаю. Был вечер. Собрались авторы. Я читала одну из своих зарисовок…и тут ворвались люди, ударили меня в бровь и вот я здесь.
- Манька, я так чувствую процесс будет громким. Сама подумай, Дар не с того не с сего, за решетку. Прикольно. Завтра журналюг понаедет.
- Не понаедет
Дар потерла голову и легла на свою синюю жесткую подушку.
- Все в порядке. Это наверняка просто ошибка. Здесь можно вызвать врача?
- Врача?
Манюня засмеялась.
- Знаешь в прошлом месяце одна идиотка порезала себе вены, так она умерла через три дня от потери крови, ей даже обезболивающего не дали.
- Не Манюнь. Сейчас у нас какая-то молоденькая врачиха есть. Ну, её направили к нам. Она по ходу даже клизму не знает куда вставлять. Нищая, недавно институт еле закончила. Куда ей? Только к нам.
- Так что если ты загнешься. Она напишет в карточке: «Вскрытие показало, что больной умер от вскрытия».
Два грубых голоса снова засмеялись. А потом все решили лечь спать. Дар не могла уснуть. Её мучили вопросы. Где Алла? Лена? Радимир? Их тоже схватили? Где они в таком случае? Или может эти ребята в камуфляже пришли только за ней? Мыслей для анализа было много. Но голова болела. И не хотелось углубляться её сердцевину и вынимать информацию силой.
- Эй, Дар. Ты спишь?
Голос из-за угла звучал тихо и осторожно.
- Нет. А что?
- Ты ведь писательница?
- Я писатель, это не склоняется.
- Расскажи мне какую-нибудь историю…ты не думай…я просто подумала, когда еще такая возможность будет…я тут сижу уже второй год. Расскажи мне, пожалуйста, что-нибудь светлое и доброе.
- Дай мне подумать, и я обязательно тебе что-нибудь расскажу.
Тишина. Дар отчетливо перебирала что-то в своей голове.
- Когда-то в маленьком городке жили две сироты. Две девочки-подростка. Мать отказалась от них еще в род доме и им больше всего на свете хотелось найти свою семью.
- И что же?
- Они отправились на поиски. Искали очень долго. Шли через лес, где их чуть не съели голодные волки. Их хотели убить разбойники. Но они прошли лес благодаря тому, что они были очень дружными. Они вышли в большой город. А там их схватила милиция за попрошайничество…
- Да, менты они такие…они могут…сволочи.
- Как бы то ни было, их вскоре отпустили. Отдали в один из детских домов этого города. А там дети жестокие, злые. Девочкам снова пришлось сбежать. Они искали свою семью. Спрашивали о них везде, где только можно. И так они искали несколько лет, пока не поняли...
Дар, как искусный раскасщик на этом месте замолчала. Дыхание в углу участилось. Да, Дар правильно выбрала историю. Обычно она рассказывала её детям, но и тут она попала в самое яблочко. Непруха задергалась.
- Ну…что они поняли…кто был их семьей?
- Их семьей были они сами. Они обе были семьей друг друга и в другой семье не нуждались.
Молчание. Дар прикрыла глаза. Она чувствовала, как человек в углу заворожен своими же мыслями. Наверное, Непруха сейчас вспомнила свою семью. Вздох.
- У меня тоже были дети. Знаешь, Дар, я села сюда не по своей воле. Из-за мужа. Он алкаш несчастный хранил у нас наркотики. А разве его выгонишь. Он же здоровый как шкаф. А мы на первом жили…разве же закроешься. Придет и окна повыбивает. А детей у меня забрали. Девочек. Они сейчас тоже подростки. Старшая приходила в прошлом году, да и что ей сейчас до меня. А младшая и не придет. Я ведь тоже выпить любила. Они наверняка тоже сейчас с какими-нибудь алкашами живут и посудомойками работают. Ты ведь знаешь, как это бывает.
- Знаю. Сколько тебе еще сидеть?
- Год.
- Вернешься к детям.
- А они меня примут.
- Примут.
- А где же мы жить будем.
- Я вам квартирку найду…только условие – ты пить завязываешь.
- Ты добрый человек.
- Обещай, что больше пить не будешь.
- Обещаю.
- Вот и все. А дети твои хорошими людьми вырастут.
- Если ты с ними поговоришь…
- Если успею…
- А ты можешь не успеть.
- Видишь ли, – я сломанный нерв общего зверя и пришло время операции.
- Мудрено говоришь.
- Возможно…спи.
- Покойной ночи, Дар.
- Да…Отче наш, ежеси на небеси…
Диалог 18.
- Вы не можете её посадить.
Алла истерически билась об решетки за которыми со все тем ж каменным лицом сидел толстый мент прикрывающий свою вечную лысину маленькой фуражечкой.
- Послушайте, девушка…у нас полно доказательств. Ваш этот гений нарушил закон и серьезно нарушил.
- Ваши доказательства липа.
- Доказательства пришли от высшего начальства.
- Господи, неужели вы верите в этот бред. Зачем Дару брать взятки…ладно брать взятки…зачем ей убивать эту женщину?
- Ну, не знаю. У нас таких маньяков за день по несколько штук бывает, и они тоже не стремятся объяснить «зачем» убивали.
- Но это бред.
- Не зря про неё такие слухи ходили…
- Какие еще слухи?
- Что она сумасшедшая.
- Она не сумасшедшая. Это весь ваш мир сошел с ума.
- Шли бы вы отсюдова.
- Я не уйду, пока не повидаюсь с Даром.
- Часы приема в понедельник с часу до шести.
Мент закрыл маленькое оконце в решетке, демонстрируя полное не желание продолжать разговор.
- Я найму адвоката.
Никто не ответил. Алла топнула ногой и вышла вон из участка.
Диалог 19.
Сломанная скрипка.
Из крана шла ржавая вода. Кругом толпились огромные тетки. С татуировками, бритые под ноль, в одинаковых костюмах. Дар выделялась среди них своей уже грязной рубашке и строгих брюках.
- Постаранись.
Какая-то женщина вытолкнула её на мокрый кафельный пол. И все засмеялись.
- Ну что, можорка. Не сладко тебе.
Дар поднялась с пола и подошла к крану. Нужно было смыть вчерашнюю кровь с лица.
- Эй, ты.
Дар обернулась. Рыжеволосая полноватая женщина с сигаретой в зубах окруженная шестерками. Отлично. День начался хорошо.
- Я тут главная. Меня Кукла зовут. Ты здесь новенькая? Так вот, правила такие.
- Я не подчиняюсь твоим правилам.
Дар отмахнулась и повернулась обратно к крану. Кукла подошла к ней в плотную и, схватив за воротник, силой повернула к себе.
- Слушай ты, можорка. Здесь моя территория. И ты будешь меня слушать. А кто меня не слушать, тому ой как не сладко бывает. Ты меня поняла?
- Послушай…Кукла. Я тут не задержусь. Мне проблемы не нужны.
Все засмеялись.
- Вы гляньте на неё. Она здесь не задержится. Родная, кто сюда попадает, тот выходит минимум через год. Просто так сюда никого не тащат.
- Послушай, меня зовут дар. Я известный писатель. Мой арест не останется незамеченным. Просто оставь меня в покое.
- Ух, ты. Вы гляньте девочки. Сумасшедшая. Она возомнила себя писателем. А я Наполеон.
- Наполеон был мужчиной.
- Ты что же, смеяться надо мной вздумала.
Чрез несколько секунд, ничего не разбирая, Кукла набросилась на Дар и стала бить её в ребра. Дар упала, тогда уже несколько человек сильными ударами ног решали её чувств. Она прикрыла лицо руками, но это не помогало.
Вбежали женщины в форме.
- Эй, что тут происходит? Отойдите.
Диалог 20.
- Ну, что? Первый день у нас, а уже дисциплин нарушаем. Отличное начало.
Подтянутый мужской силуэт ходил в зад и вперед. Дар скомкалась на стуле в позицию эмбриона. Болели кости, нижние ребра, похоже, сломаны. Она никогда не отличалась хорошим здоровьем, а тут вообще…сдохнуть не долго.
- К чему этот тон, Рафик? Мы давно друг друга знаем.
- Хорошо, что ты меня узнала. Как я долго ждал нашей встречи.
- Ты все еще злишься из-за того контракта?
- Они должны были заключить его со мной. Я был старше тебя и писал о жизни. А тебе еще и 17 не было, но они почему-то выбрали именно твою книгу.
- Рафик, твоя книга была грязной и кровавой. А издатель хотел чего-нибудь нового.
- Посмотри.
Сильная рука сцепилась у дара на лице.
- Посмотри! Из-за тебя и твоего долбанного дара я высиживаю здесь уже много лет. По уши в дерьме. Но теперь я тебе отомщу. Ты у меня получишь. Знаешь, там, на верху, кому-то ты здорово не нравишься, и мне разрешили делать с тобой что захочу.
Дар попыталась выпрямиться.
- И что же ты сделаешь?
- Я сломаю твою жизнь, так же как ты когда-то сломала мою.
Силуэт достал из-за пазухи большой нож. Он схватил Дар за правую руку и с силой ударил им по ладони. Боль с неожиданной силой влилась в мозг. Дар закричала, но здесь было не кому ей помочь. Большой и указательный палец упали со стола.
- Теперь ты больше никогда не сможешь писать.
Дар упала на пол. В кабинет вбежала молоденькая девочка в белом халате.
- Что здесь происходит?
- Не твое дело. Иди перебинтуй ей руку, не зверь же я какой-нибудь.
Диалог 21.
- Не туго?
- По-твоему я сейчас могу думать об этом?
- Мне просто хотелось узнать, не жмет ли тебе повязка.
Дар сжимала левой рукой запястье.
- Почему ты плачешь? Тебе больно?
- Они сломали мою скрипку. Кто я теперь без неё? Никто. Я грязь…грязь.
- Послушай. Я видела, как люди и без пальцев спокойно находили себе работу.
- Дурочка. Я не смогу писать, а значит не смогу и просто жить…
- Писать? Научишься писать левой рукой.
- В детстве я перенесла сложную операцию. У меня частичный паралич левой руки. Я ей даже ложку держать не могу.
- Выход найдется. Дай я посмотрю твои ребра.
Девочка нажала кончиком пальцев на живот Дара.
- Тут больно?
- Я ничего не чувствую…ничего.
- Эй! Эй?! Очнись. Черт ты бредишь.
- Ничего не чувствую.
Все кажется таким серым и промученным. И время, как будто кем-то загнанно в угол…и убито.
Диалог 22.
Кому это интересно?
Дар сидела на подоконнике в маленьком помещение оборудованном под изолятор для больных. Рядом на кровати лежал слепой худощавый парень из соседней мужской колонии. Он играл на гитаре…играл в слепую. А Дар все держалась за свое запястье. Бессмысленный, бесцельный взгляд лежал на изуродованной руке, перетянутой желтыми от вечной здешней сырости бинтами. Слепой знал Дара, он подошел к ней и попросил потрогать её лицо. Дару было все равно. Органы чувств онемели. Слепой был хорошим человеком, он пытался её успокоить. Сыграл ей что-то, но она уже не слышала. Надвигался вечер. Сегодня очень ранний и холодный.
- Слепой…
Прошептала она.
- Да?
- Подыграй мне. Я хочу спеть. Слушайте, я спою вам песню. Люди слушайте! Раньше я не понимала её, а теперь понимаю. Понимаю, что это траурный марш по моему времени.
- Какая песня?
- Галанин. Знаешь такого?
- Конечно…
- Подхватывай.
Дар отпустила, наконец, свое запястье и, запрокинув голову, прикрыла глаза.
«Он долго бродил по холодной земле
Искал любовь холодной зимой
Искал наугад в полной темноте
Мы смеялись над ним
Мы кричали чужой».
Голос Дара дрогнул. Горячие слезы катились по щекам. Неконтролируемые, уставшие прятаться.
«Он каждое утро солнце встречал
Поливая цветы те, что в поле растут
А ночью по звездам…небо читал
Шептался с луной, ждал, когда позовут.
Ему средь нас не место
Ему средь нами тесно!
Он смотрит в небо,
Он верит ему.
Кому это интересно?»
Слепой подхватил на припеве, своим тонким протяжным голосом:
«Капли дождя,
Слезы дождя,
Падают точно на тело.
Капли любви
Слезы добра.
Кому есть до этого дело?»
Слепой играл ритм, между куплетами. Голос дара становился тверже. Злее.
«Он крылья купил,
Он решил улететь.
Он взял гитару и книгу про все.
В ней несколько слов за жизнь и за смерть.
А крылья Дурак делал с умным лицом.
Дурак знал про то, что тесно
Дурак нашел ему место…
И он крылья одел.
Он прыгнул с горы.
Кому это интересно?»
Дар посмотрела еще раз на гипс. «Никому до этого дела нет. Все как жиль так и живут». Слепой сдернул разом повязку с лица. Из невидящих глаз тоже потекли слезы. Говорят слепые не плачут. Говорят, что есть выход. Значит все возможно…или нет. Кому сейчас это интересно?
«Капли дождя,
Слезы дождя,
Падают точно на тело.
Капли любви
Слезы добра.
Кому есть до этого дело?»
Дар спрыгнула с подоконника и присела рядом со слепым. Он обнял её своими холодными, как лед, руками и тихонько пропел на ухо:
«Он упал на дно…
долины глаз».
И тут Дар заметила как все люди, изувеченные, побитые привстали на кроватях и с пытливой надеждой смотрели в её сторону. Смотрели как на спасителя, как на икону. Дар обернулась к слепому. Его глаза забинтованы в непонятную повязку. Кончиками пальцев он ощупывал её скулы, стирал горячие слезы. Черные глаза бегали по сторонам, но не натыкались на безразличие, на злость. Убийцы, насильники, воры, наркоманы смотрели на неё как на свой собственный дар. Как на счастье. На последнее счастье своей жизни. Дар аккуратно провела ладонью по лицу Слепого. По его дрожащим губам. Было спокойно…и тихо…очень тихо. Дар положила голову к Слепому на колени и закрыла глаза. Его чувствительные пальцы пробегали по жестким волосам, по щекам, по рассеченной брови. Сладкий дурман охватил её мозг. Разум отказался сопротивляться. Слепой аккуратно положил замотанную руку рядом с её лицом…было очень светло. Очень светло…
Диалог 24.
Птицы.
Алла оббегала тысячи инстанций, пока не выбила пропуск внутрь колонии. Понедельник утром она была уже на пороге у главного…
- Я ищу Дар?
- Кого?
- Дар.
Подтянутый мужской силуэт заулыбался. Его форма была пыльной, а на брюках еле виднелись мелкие капельки крови. От этого всего у Алла почувствовала просто мороз по коже.
- А вам-то она зачем? Часы посещения…
- Да я знаю с часу и т.д. У меня пропуск…я имею право с ней повидаться.
- А Дар. Это та сумасшедшая? Так она здорово поранилась. Упала в туалете, ударилась об раковину. Ну, еще об пару предметов…а еще руку себе сильно поранила. Неуклюжая. Под кайфом, что ли, была? Наверное в мед. изоляторе сейчас. Да вот только вам туда нельзя. Сейчас сон час. Больные спят. Да и подхватите еще какую-нибудь дрянь…вам оно надо?
Алла со злостью схватила мужчину за куртку:
- Слушай ты…ты грязь…ты жалок и еще смеешь не пускать меня.
Тут она, осознав что сказала, отпрыгнула в сторону. «Проклятье, я говорю…как Дар. В точности. С её интонацией, её выражениями. Как странно».
- Вы тут девушка не выражайтесь. Желаете её увидеть. Сейчас. Диана?! Ко мне! Живо.
В кабинет вбежала молоденькая девушка в белом халате.
- Проводишь эту истеричку в мед. изолятор.
Алла шла за девушкой через темные коридоры, где слышались прокуренные грубые голоса. А из мрака камер на неё смотрели хмурые пары глаз.
Мед. изолятор оказался маленьким домиком покрашенным в зеленый цвет и с алым крестом на двери.
- Проходите.
Девушка открыла перед ней дверь. Из помещения пахло лекарствами и свежей кровью. Вокруг по пастелям лежали люди. А точнее сидели. Они сидели на постелях и все как один что-то бормоча, смотрели в одну точку. Кто-то плакал. Кто-то молча закрывал ладонями лицо.
- Что здесь случилось?
- Не знаю я. Я сюда не захожу. Мне тут делать нече.
- Но ведь вы же…мед. сестра.
- Ну и что с того? Эти маньяки, то где упадут, то побьют друг друга, а мне их откачивай. На них как на собаках заживает. А вы собственно, кого ищите.
- Девушку. На ней была белая рубашка и брюки.
- Эта? Как же её? Писательница?
- Да.
Алла обрадовалась.
- Так вы опоздали уже. Ночью она концы отдала. Все че-то пела, да рассказывала здешним. А потом заснула и преставилась.
- Что?
- Померла она. Внутреннее кровотечение. Вон там. Видите кровать у окна. Там слепой с ней сидит…за уши этого идиота не оттащишь. Все плачет. Ну, больной не иначе. Так она там и лежит. Все, короче. Сегодня чуть позже будем выносить. Нече мертвым среди живых делать.
Алла не верила ушам. Глаза налились слезами. Ноги подкашивали…она прошла несколько рядов с кроватями. У окна сидел худой парень с глубокими шрамами вместо глаз, а на руках у него будто спала Дар. Он почувствовал её присутствие и поднял голову. Из глаз его ровными нитями текли слезы. Он покачал шеей, сожалея. Его рука гладила спокойно лежащее на коленях тело по голове. Слепой тихо прошептал:
- Она сказала, что в океане есть такой обычай. Если одна волна догоняет другую, большая из них должна непременно погибнуть…
- Она…
- Умерла? Да. Она больше никогда ни с кем не заговорит. А ты…Алла?
- Да.
- Она просила тебе кое-что передать.
Слепой зашарил ладонями под подушкой. Алла не могла поверить. Эти посиневшие губы, бледное лицо…совсем недавно читало ей о том, как можно раскрасить мир…а теперь. Слепой протянул ей лист бумаги, вырванный из какой-то книги.
«Иосиф Бродский. Натюрморт. Стр 130.
10
Мать говорит Христу:
- Ты мой сын или мой
Бог? Ты прибит к кресту.
Как я пойду домой?
Как ступлю за порог,
Не поняв, не решив:
Ты мой сын или Бог?
То есть, мертв или жив? –
Он говорит в ответ:
- Мертвый или живой,
Разницы, жено, нет.
Сын или Бог я твой.
1971»
Разницы сейчас действительно не было. Умер ли человек или Бог. Больше нет…больше нет и все. Точка.
25.
Алла поднялась по крутой лестнице наверх. Открыла дверь в квартиру, где была совсем недавно. Маленькие китайские статуэтки и бутылка пива рядом с автоответчиком. Она старалась не плакать. Сегодня было очень много слез. А впереди еще похороны. Нет, не думать. Она пришла сюда, чтобы забрать вещи, в которых Дара будут хоронить.
Истошный крик донесся из соседней комнаты. Алла вбежала туда. На кресле сидел Робеспьер и кричал. Кричал так громко, что у Аллы холодело сердце. Увидев, её кот со вниманием посмотрел ей в глаза. С надеждой. Горькой, но сильной.
- Все кончено, Робеспьер. Её больше нет. Она не придет. Не жди.
Робеспьер помялся на подушке. Где его Человек? Он обещал придти еще вчера вечером. Он ждал. Ждал сначала на крыше, потом здесь, а человек не пришел. Не принес сгущенки, не почесал за ухом…Человек исчез. Он чувствовал это. Он чувствовал, что в квартире больше никого кроме него нет. Исчез даже запах. Даже на самых любимых человеком вещах.
- Робеспьер. Я сейчас насыплю тебе поесть.
Алла открыла холодильник и достала из него консервы с кошачьей едой. Но когда она обернулась, кота уже не было. И только дверь на крышу неприятно щелкнула.
Сегодня на крыше было холодно. Мороз пробирался по жилам, раздвигал рыжую шерсть. Лез в самое сердце.
Робеспьер сел на свое обычное место. Освободил место слева. Но там никого не было. И только проклятые птахи все летали. Им было наплевать. Наплевать на его Человека. На то, что он больше не придет. На то, что он больше никогда не будет сидеть на этой крыше со своими бумажками и ручкой, или со своим мясом из глупой, тоже безразличной, субботней кафешки где слишком много овощей. И эти глупые птахи будут летать здесь и завтра и после завтра. Они даже не знали этого Человека, а он, быть может, был лучшим человеком на этой земле. Лучше всех других человеков.
А этот мир такой большой без него. Слишком большой для одного маленького глупого кота, в свое время не уцепившемуся за своего Человека…
Диалог 26.
Птицы.
Пришло много народу. Бабульки в красных платочках, что-то пели на старорусском языке. Что-то жалостливое, совсем похоронное. Сентиментальные старухи рыдали. Мужчины, как это негласно принято в их рядах, просто стояли, опустив глаза. Мужчины не плачут. Мужчины жалеют.
Зал светлый и очень большой. Посреди гроб, открытый. Люди по одному подходили к нему чтобы поцеловать руки умершему гению. Дар спала очень тихо, её глаза были закрыты, а плечи, вечно сведенные напряжением, расслаблены на белой кружевной подушке. Правую руку перебинтовали в чистый бинт, и положили на грудь следом за левой. Её белая рубашка с этой ничем не знаменательной пуговицей на шее.
Алла стояла рядом с мэром этого города. Он постоянно переминался с ноги на ногу глядя на Дар. Справа стоял Радимир.
- Вот и умер наш светоч. Убит глупыми, жадными людьми. Алла за что? Зачем им было убивать малыша?
- Я не знаю.
Мер вмешался:
- Все обвинения с Дара были сняты. Это просто чья-то досадная ошибка.
- Ошибка? Ошибка – это когда слово мер пишут через «э». А то, что произошло здесь – это не ошибка. Умер человек, которому найти замену невозможно. Возможно, нам придется ждать тысячелетия, чтобы она повторилась. А сегодня вы похоронили её. Просто вкопаете в землю и напишите в книжках. Но её больше не будет…и это точка. А вы…вы никто.
- Я распорядился поставить на улице где она жила памятник.
Алла обернулась. Её глаза были в слезах и она лишь горько усмехнулась:
- Памятник – это всего лишь камень. Камню никогда не стать человеком, ем более даром.
Мер повернул голову. Радимир тоже растворился в толпе.
- Так. Хватит. Выносите труп на улицу. Пусть там все допрощаются и будем хоронить. Ото, он скоро начнет портиться. Я не хочу чтобы весь зал пропахся трупной дрянью.
Несколько мужчин во фраках взяли гроб на плечи и понесли на улицу. За ними толпился народ. На большой площади стояли офицеры в красивых праздничных мундирах. Они оттеснили народ назад, подальше от роба.
- Что это, Радимир?
- Панихида. Наш мер решил проводить Дара так, чтобы никто не смел сказать, что это он нет, доглядел за тем, что убили гения.
- Ясно. А зачем столько офицеров?
- Будут давать траурный залп. Три раза в небо.
Алла взяла под руку.
- Мне не верится. Не вериться, что её больше нет.
- Смирись. Она в лучшем мире я думаю. В любом случае ей там будет лучше чем здесь.
- Что там бормочет мер?
- Речь. Будто он сожалеет о том, что она умерла. Да ему никогда дела до неё не было.
- Не горячись, Радимир. Все хорошо. Он жалок даже на фоне её мертвой.
- Ты права. И…ты говоришь почти как она.
Алла улыбнулась и уткнулась лицом в плечо Радимира. Объявили минуту молчания. На площади воцарилась тишина. Алла прошептала:
- Мертвый или живой, разницы, жено, нет – сын или Бог я твой.
Тишина окутывала. Холодная, молчаливая. Как будто на гробу пирует сама смерть со своими вассалами. Такая веселая и холодная. И Дар у неё в руках. Сидит рядом с ней за столом и молча смотрит на людей. Смотрит своими черными как уголь глазами. Может даже ищет её…
- Смотрите! Смотрите!
Закричал человек в нижнем ряду.
- Смотрите! Птицы прилетели.
Белые большие птицы приземлились на середину площади рядом с гробом.
- Смотрите! Чудеса. Чудеса.
Алла подняла глаза:
«Возможны любые чудеса, если ты сама делаешь их, а не ждешь их от других»…
И только мер стоя на своем пьедестале кричал:
- Стреляйте в птиц! Стреляйте…
Не важно как ты умер, важно кем ты был.
Спасибо за внимание.
Замечание от автора: не стоит воспринимать слишком буквально и постоянно анализировать каждое слово в этом рассказе. Это всего лишь чудеса...
Пусть в вашей жизни их будет больше. Я хотела доказать,что мир все таки прекрасен и светел несмотря ни на что!
Стреляйте в птиц!
© Copyright: Дарья Муранова, 2005
Свидетельство о публикации №205060600122
Свидетельство о публикации №205060600122
Рецензии