Город

Глава из повести "Безопорное пространство"

Катится машина по городу. Притормаживает на поворотах. Рубежи её прожитой жизни там – за окнами автомобиля. Вот он - старенький дом, где она научилась ходить. Порушенная дождями штукатурка. Обнажённая дрань. Здесь, на втором этаже, девочка впервые увидела солнце и обрадовалась, что оно такое яркое и теплое. Она протягивала ладошки к стеклу и прислонялась к нему - грелась, и сквозь крошечные пальчики мерила глазами чудесный шар. И слепла. И получала от мамы нагоняй. Стояла в углу и плакала. Но приходил с работы папа и освобождал её от повинности. Ликованию не было предела. Большой и сильный мужчина подбрасывал озорницу к потолку и ловил её на руки бережно и нежно. Девочка зажмуривалась от страха и хохотала от радости. А потом удобно усаживалась у отца на шее, трогала его за уши, и они вместе гуляли на улицам города – счастливые и гордые, отфыркивая тополиный пух, беспокоивший их розовые лица, не изрубленные ещё зигзагами морщин. Какой огромный мир, и какое далёкое детство.
Катится машина по городу. Вот уже порушенные бараки. Когда-то в одном из них была детская библиотека, и повзрослевший ребёнок - подросток, она ходила сюда за сказками. Сегодня во многих квартирах пылятся в шкафах тома классиков, прочитать которые так и не хватило времени в жизни. Барахтаешься в тине бытовых проблем – устаёшь; и только ближе к старости замечаешь, что весь этот литературный багаж остался невостребованным ни тебе, ни детям. Прессованные, со склеенными страницами книги, словно солдаты в строю замерли на полках. В кои года откроешь, бывало, с хрустом тяжёлый том - вот она законсервированная боль и мудрость, вдохнёшь типографскую краску далёких лет и с досадою вспомнишь, что очки забыты на работе. А в послевоенные годы, когда она была ещё малявой, каждую сказку зачитывали до дыр, подклеивали развеерившуюся было книжку заплатами и передавали её из рук в руки. И переживали с героями вместе их боли и радости, и желали им счастья. Дюймовочке или гадкому утёнку, заклёванному «согражданами» на птичьем дворе.
Катится машина по городу. Вот он - старый запущенный парк, где давно уже никто не гуляет ночами. Здесь когда-то стоял забор. Его кованые, декоративные решётки весело чернели на фоне бушующей зелени. Удалые деревья стояли гордо, опираясь своими подстриженными веточками на верха декоративной ограды. Уставшие прохожие отдыхали в тени - на скамейках, слушали музыку и танцевали на летней эстраде.
Давно это было. Сегодня от забора остались только полуразрушенные столбы. Шла приватизация, и денег у населения не было. За наличный расчет сдавали в металлолом произведения декоративно-прикладного искусства - художественную ковку и художественное литье. Выворачивали с корнем духовные ценности и меняли их на хлеб и на рубли. Нет уже лавочек в парке культуры. Бурьян расколол на части асфальтированные дорожки и сокрыл остатки былой цивилизации от нового поколения живущих. Могучие клёны состарились. Неухоженные никем и никем не неподстриженные и брошенные людьми, они рухнули в зияющую пустоту заборных проемов и тянутся к городу их покалеченные ветви, прося милостыню на реставрацию и на полив опустевшего сада.
Здесь прошла её юность - годы учёбы в училище, первые грёзы о счастье, первые мечты о будущем принце. Больше года они встречались с ним в этом парке, и никогда она не опаздывала на свидания. И не чаяла в нём души, потому что услышала биение его сердца. Беспокойное и доброе. Частое. Повезло ей с любимым. Однажды, молодой человек решился и предложил пожениться. И нёс её на руках от загса к машине, украшенной праздничными шарами и лентами. И мчались они, глотая воздух, в будущее, окрылённые ветром. А вот жили пешком. Небогато жили. После утомительного рабочего дня несли на саду вторую вахту, день за днём и год за годом перекидывая осторожно через неокрепшие побеги зелени старые резиновые шланги. Вода сифонила отовсюду из дыр и стреляла в лицо, и насквозь промокало рабочее платье. Старые туфли ломались, не выдерживая огородную грязь. В руках они приносили домой помидоры и огурцы. И консервировали на зиму овощи, варили компоты, перебирали картошку в погребе.
У детского садика тормозит машина. Мягко останавливается. Почти не чувствуется инерции. Слышится звонкий ребячий гомон. Покрикивают вожатые, опекающие малышей. Это дошкольники возвращаются с экскурсии на стадион. Парами, взявшись за руки, они дружно перебегают дорогу по пешеходной дорожке – «зебре», почему-то не покрашенной в этом году хозяйственниками. Более двадцати лет жизни она отдала малышам. Работала воспитательницей в этом дошкольном учреждении. Потом заведующей им. Одевала детишек и нянчила. Развлекала их и радовала, дарила им подарки на Новый год. И верили маленькие мальчишки и девчонки в сказочного деда Мороза, поющего им веселые песни. И танцевали, наряженные зайчата и медвежата вместе с нею возле праздничной ёлки.
- Мама! – громко крикнул её малыш.
И едва не сорвал новогодний утренник.
Это маленький сын после долгих сомнений уличил деда Мороза во лжи и повзрослел, и догадался, что дед Мороз не настоящий. И расстроился, но не потому, что его выпроводили вон, а потому что в душе у него созрели новые чувства: чувство неловкости перед другими детьми за чудовищный обман и чувство протеста против такого несказочного финала.
- Значит, взрослые тоже умеют обманывать?!
- Ещё как!
И не только детей. Испокон веков обманывают глупых и слабых людей и пожинают труды этого обмана в виде различного рода налогов и оброков. И рассказывают им сказки о светлом будущем со счастливым концом, и не отдельные люди, а массы, глотая восторженные слёзы мечтаний, горбатят на благо вождей, оставаясь брошенными и больными в старости.
Как легко было в детстве взлетать к потолку. Как хорошо было ей в юности на руках у любимого.
- Одеяло! – кто-то нашептывает родным. – Принесите, пожалуйста, из дома одеяло.
Этот шёпот страшнее любого крика. Четверо мужчин поднимают по лестничному маршу, безногую женщину, крепко держа за углы покрывало, на котором сидит она. Неудобно и больно. Хочется перевернуться со спины на бок, но она мужественно терпит и не плачет. И выглядывает робко наружу, виноватая перед миром, с горечью осознавая всю никчемность дальнейшей жизни. И видит потные лица носильщиков, и слышит их тяжёлое дыхание, шаркающую по бетону походку и команды, которые отдаёт им старший:
- Правее, ребята! Чуть-чуть - здесь вот почтовый ящик.
Третий раз в жизни её несут на руках в квартиру. На третий этаж. И догадывается калека, что сегодня в последний раз она увидела любимый город.