Океан одиночества, 3

День третий. Джинн.
Белый песок в чаручах. Я вытрясаю их и снова иду вперед. Все забрал свирепый дух у меня, даже бурдюки с водой. Я слишком далеко от гараджа – я далеко вообще от всего, что зовется цивилизацией. Не спасет ни титул, ни кисык, полный денег. Да, кошель работает лишь если есть у кого купить, а ящерицы и змеи ничего не продают. Нет времени унывать – не унывай ни в коем случае, ты оставил привязанности за порогом богатства.
Я прикрыл глаза, разглядывая бархан, который напоминал голову. Его пологая вершина была, словно своеобразная песочная шапочка, переливавшаяся в свете солнца, до того ее усеяли шатры и снующие туда-сюда люди. Лениво перемещались по склонам отвязанные верблюды, лежали разноцветные тюки с тканями и благовониями, специями и драгоценностями.... Люди в широких халатах охраняли закупленные богатства с усердием и от ветра, и от самих себя.
Видимо, здесь остановился запоздавший караван, ожидаемый отцом несколько дней назад. Среди прочих «вещиц» в гарадж, по разговорам придворных, ехала молодая рабыня-байадера, которая танцевала, как гибкая змейка, и взлетала, подобно тропической бабочке, услаждая душу нежностью движений, а слух божественным пением. Подобно другим бесправным существам, эмир купил ее за какую-то безделицу у храма, но злился, что приходится слишком долго ждать. Сегодня я понял, что искусство танца ничто в сравнении со словом, потому что, лишь зазвучал саз, чья мелодика разливалась сладким маревом над расплавленной бескрайней долиной, узрел поистине волшебное зрелище, говорящее о красоте человеческого тела. Девушка веселила праздных караванщиков, а меня заворожила, как порой лишают воли приступы страсти... Я неосознанно замер у большого тюка, к которому привязали верблюда, и стал смотреть. Яркое солнце и лазурное небо, золотые браслеты, темная кожа плоского живота и изогнутые змеи рук, вихри песка, – все слилось, все вернуло меня в ту ночь, когда я увидел незримое глазу. Когда огонь стал проводником к каньону, из которого никто не возвращался. Мысли восстанавливали картинки, увиденные в грезах, и лишали всякой связи с существующей реальностью.
До тех пор, пока какой-то человек не окликнул меня по имени и не позвал к себе приветственным и одновременно властным жестом покалеченной руки. Он был седобород, невысок и красив лицом. Длинная широкая фараджия цвета грозы скрывала худое тело, но даже в этом платье мужчина не выглядел господином, а скорее человеком, который прошел много испытаний. Откуда он знал мое имя? Я испугался и не решался сдвинуться с места, но пристальный взгляд, чуть сдвинутые брови заставили идти навстречу строгому караванщику.
– Ты знаешь, что отец отправил к нам гонца, что он ищет тебя, бездельник? – мужчина дал мне воды, словно угадав тайное желание. – Пей, глупец, ибо ты можешь благодарить небеса, что еще жив...
Я наслаждался сладостью прохладной жидкости, что лилась в утробу, и ощущал, как время словно смещается на глазах, а увиденное превращается в нечто потустороннее.
– Что с тобой, Эрикэ? Ты побледнел? Ты не знаешь, что  происходит? – человек засмеялся тихо, со скрытым коварством, и внезапно стал прозрачной дымкой, которая вся состояла из песка, вьющегося в жарком ветре пустыни. – Слышишь, мальчишка? Слышишь ли ты, что слышат другие люди? Видишь, как красиво все привычное человеческому взгляду! А остальное? Что же делать с тем, чего не видели глаза, не слышали уши, не касались руки?
Я не мог ответить, так как горло сжигал пожар, который пылал и разрастался по всему телу: незнакомец отравил меня... Незнакомец, который был чем-то вроде тех видений, которые посещают накурившихся барша, взмахнул рукой – и вместе с ним стали превращаться в песок тюки, верблюды, люди, танцовщица. Музыка сменилась ветром...
Я закрыл веки, чтобы не упасть, и ощутил руку на плече. Рука была настолько реальной, настолько сильной, что могла бы меня по голову вдавить в бесконечные барханы и смешать с вечностью.
– Возвращайся назад, сын эмира. Не тебе идти по тому пути, по которому ты решил пробежать раньше, чем стал достоин... – голос повторил беспокойноешевеление внутри меня самого.
– Нет! – слабым голосом выдавил я и ухватился за пыльного призрака. – Я даже не уверен, что вижу то, что вижу... Я не верю никому, кроме себя! И я пойду вперед!
– Угрозы могут стать реальной опасностью... Ты ведь сам не знаешь, зачем сбежал от сытой жизни. Ты ничего не сможешь просить у ОКЕАНА. ТЫ СЛИШКОМ МАЛ! ТЕБЯ ПОГЛОТИТ ПУЧИНА. СМОТРИ!
Я посмотрел – передо мной раскинулась бездна, чернота без конца и края. Внизу вздымались клубы тумана и слышались стоны воздуха, как голоса всех умерших, плывущих по реке СМЕРТИ. Может, я стоял на самой высокой горе, может, оказался на конце вселенной, но сюда меня принес не человек. Этот незнакомец скорее всего был одним из немногих оставшихся в живых освобожденных джиннов, которые летают по свету, иногда превращаясь в людей, играя и предупреждая их об опасностях, одаривая или отбирая все без остатка. Мой охранял путь.
Он думал, что я, увидев бездну каньона, испугаюсь, что я поверну назад... Но даже когда рука достойного стража подвесила меня над пустотой, а ноги болтались, точно две тряпки, я не показал испуга и не сказал, что откажусь от своей цели...
– Глупец! – джинн внезапно появился сквозь резко сменившуюся реальность и прикусил губу. – Что же мне с тобой делать? Ты действительно не трус... Ты нравишься мне чистой душой и ясными помыслами. Но я ничего не могу сделать для тебя... Абсолютно ничего... Разве что... – воздух в пустыне стал влажным на несколько мгновений, и огнегривый валпург, шумно дыша, появился передо мной, как самая достойная награда. – Вот и все! Пожалуй...
– Спасибо! – я обнял шею молодого, сильного животного, вновь обернулся к незнакомцу. – Нет лучшей награды, чем твой конь, чем эта милость ко мне.
– Ты прав, я сегодня добр!

День четвертый. Размышления.
Думаю,  меня не посещали бы мысли о великих страданиях, будь я всего лишь простым крестьянином. Не угнетала бы несуществующая нужность этому миру. Я бы не гонялся за бестелесными фантазиями, а жил бы, как остальные, обычные люди. Но я был не просто мальчиком, который растет, мечтая в будущем получить дорогие «игрушки» и получше устроить свою судьбу – я родился путешественником, недоверчивым испытателем, которому необходимо узнать как можно больше и связать некую нить между собственной сутью и жизнью.
Я мчался, все дальше удаляясь от гараджа, от самого себя, от реальности. Я понимал, что увиденное в пустыне никогда не произойдет с людьми, живущими в больших городах,  более того, покажется им сказкой, небылицей ребенка с дурным воображением. Обыватели назовут реальность снами, миражами, но не признают своей глупости...
Но сами то вы когда-нибудь стояли против огромного неба, когда на миллионы шагов нет ни одной души, и смотрели в перевернутый ковш звезд? Вы были так одиноки, что не смели говорить даже сами с собой? А я  – ДА! Я был всей этой пустотой, смешанной с потом валпурга и бескрайней, не имеющей оправдания дорогой. Я жил своим чувством – не мыслью о наживе или величии – а великой идеей о том, что смогу узреть настоящий мир, неподдельную реальность, первозданную красоту, что в краткий миг, когда я перешагну каньон и нырну вниз, произойдет нечто, что даст мне понимание всего сущего. Это утверждение – не пафос, но желание...

День пятый. Смерть.
Закат. Я прилег и уснул, обкрутив уздцы на кисть руки. Я сильно загорел, меня обтрепал ветер. Я спал, пока не ощутил, что по ноге ползет нечто живое, нечто чудовищно опасное. Открыв глаза, приподняв голову от сооруженной из сумы подушки, я посмотрел на змею, которая примостилась греться на ноге и была уже в той неге, когда любое движение может привести ее в ярость. Разноцветная кожа играла на солнце – гадина наслаждалась. Возможно, через полчаса или час, красавица отправится охотиться... Возможно! Я содрогнулся от мысли, что обжигающий зуб вонзится в кожу, что яд вольется в кровь... Нет! Не надо! Уползай поскорей, оставь мне жизнь!
Змея чуть шевельнулась, обвив хвостом лодыжку: в глазах моих появились слезы напряжения и страха. Жизнь так хрупка, что уничтожить ее крайне легко... Что я могу? Тянуть время... Ожидать, укусит меня властительница пустыни или помилует, покинув свой живой приют и найдя более важную жертву? Минута за минутой борьбы, невидимого сведения мышц, усталости ног, что начали затекать. Какая поза для художника, подвергнувшего тяжкой пытке натурщика, пристально глядящего на безликого убийцу без совести, на убийцу, которого и упрекнуть-то не в чем!
Я посмотрел на диск садящегося солнца. Буду ли я лучом последним – лучом, по которому плачут и который вспоминают?.. Что сказал бы отец, если бы знал, как близок его сын к мечте? Не смотреть, не смотреть на смерть... Не видеть ее сладкого жала. Жизнь не стоит слез, но время стоит дождя... А какая редкость в пустыне дождь, как далек его шум... Как больно и досадно...
Я сощурился, увидев впереди вздымающиеся сливки облаков, напоминающих призраки башен и арок, балконов и лестниц. В самой голубизне рождался город. Фиолетовые переходы смещались, превращаясь в воронки и вздымаясь округлыми куполами. Розовый свет проникал сквозь окна, филигранно завитых. Белые стены вспыхивали огнем... Облако приближалось, не теряя формы, но и не оставалось однообразным, точно все формы городов и селений вместились в одном неузнанном архитектором рисунке. Снова переживания охватывали разум, потому что разум спрятал долину с каньоном.
– Ш-ш-ш-ш, – прошептал шепот змеи, – ти-ше-ше... Ти-ше-ше, маль-шик, ты сиди ти-ше-ше...
Я перевел взгляд с неба на неморгающие желтые глаза.
– Не шу-ти с ме-штами... Шутки такие смеш-ш-ные... Я уку-ш-шу тебя... Видишь ли ты то, што вишу я?
Я не ответил, потому что знал, что змея глуха, а потому кивнул утвердительно и аккуратно.
– Смотри! Смотри! Ты ещ-щ-ще в нач-шале пути... Смотри!
Я выполнил указание и стал наблюдать, как город проплывает над моей головой, подобно огромному киту. Возможно, так же боги видят наши вселенные, когда лежат и отдыхают. Я перестал бояться смерти. Есть особое наслаждение не думать о ней, никогда не думать о ней. Мы падаем в смерть моментально и должны ее не замечать, даже если станет очень больно. Очень больно...
Когда облако исчезло, растаяв в жарком воздухе, когда синева сгустилась, уползла с моей ноги и змея... Я перешагнул через суму и вспрыгнул на спокойно стоящего валпурга, подаренного джинном... Прощай, воздушный гарадж! Ночь передо мной бежит вперед по дороге вместе со звездами.

День шестой, седьмой, восьмой, девятый, десятый и одиннадцатый. Воздушный гарадж.
Пришпорив валпурга, я мчался через ночь, как птица, которая преодолевает просторы океана, стремясь к знакомым берегам, дающим кров. Я спешил так, словно боялся опоздать, не успеть исполнить предначертанное. Оставались следы на песке – исчезали следы прошлого. Упоительная свобода и истинность, раскаяние и восторг влились в один бокал. А воображение преобразило каждую секунду. Не надо было бежать, но надо было догонять ускользающий образ. Мой валпург внезапно взлетел, как будто опрокинув небо и землю, что оказалась надо мной, как огромное небо.
Я вплыл в солнечные ворота великого гараджа, который тайной пронесся прошлым вечером над головой и теперь встретил меня, как незванного гостя, прошедшего через пустыню и не испытавшего ни одной превратности, не заметившего ничего в простых вещах. Нет, здесь не были пусты улицы. Здесь жили люди, такие же люди, как и мы с вами. Только они были настоящими по эту сторону времени, тогда как я являлся лишь горстью глины, не приобретшей формы, не знавшей сути, не имеющей никакого содержания. Мальчик, простой мальчишка  с надеждой!
– Остановись, – красивая девушка одной рукой затормозила коня и подала мне руку, – Спускайся, ты грязен и устал, ты можешь отдохнуть, прежде чем двинешься дальше в путь...
– А где я? – слипающимися глазами, сквозь пелену, видел я извилистую улицу, уходящую куда-то вверх.
– В гарадже, малыш, – теплая, нежная рука взяла мое запястье и повела по белоснежной лестнице вместе с всходящим внизу солнцем в невысокий дом...
Все остальное смешалось, как сон. Пенная баня, запах  амбры, алоэ и мускуса, – все стало лишь осязанием. Тело тонуло в мягкой перине, в свежести чистой одежды, надетой женской рукой. Гребень расчесывал спутанные вымытые волосы, бывшие недавно смесью грязи, жира и песка, как нежнейший шелк. Тонкие пальцы обрабатывали мелкие трещины, образовавшиеся на коже кистей и стоп, холодной мазью. Я исчезал... Я растворялся в блаженстве, улетал в сон и не хотел возвращаться назад.
Мне снились стада животных бегущих по зеленым долинам, голубые воды, полные рыб и водорослей, пение птиц в лазоревом небе, лимонные запахи лета и снежные равнины с молчаливыми реками, мне виделись красивые люди и слышались волшебные песни богов, я летал над самыми высокими горами и спускался в кратеры вулканов, я был ветром и грозой, что поражала молниями столетние деревья, я лежал под цветущими деревьями в россыпи первоцветов и загребал ногами красные опавшие листья, я зрел великие храмы и видел кровь войн, я распадался вместе со звездами и вспыхивал, как океан голосов. Все было для меня – все меня наполняло.
– Эрикэ... – девушка погладила меня по голове, пробуждая от забвения. – Вставай, тебя ждет отец! Вставай!
– Где я?
– Ты в гарадже... Очнись, принц, уже давно утро.
Яркое солнце. Знакомые стены дворца. Комната туманна и неясна. Здесь все знакомо и незнакомо одновременно. Когда я вытянул руки и посмотрел на них, то подумал, что свет, вероятно, проникает золотистым медом сквозь кожу, что моя одежда пахнет вишнями и персиками. Я продолжал видеть сон или слился с облачным призраком?
Девушка в белом прозрачном платье распахнула темноту дверей... Указала на коридор, заполненный сиренево-синими тенями. Я прищурился, пытаясь разглядеть человека, который шел ко мне... Отец... Это мой царственный отец. В широкой, расшитой жемчугом и бисером фараджии изумрудного цвета. Золотая массивная цепь украшала шею, блестели кровавые рубины на руках, волны черных волос легли на широкие плечи, на голове красовался тарбуш с золотым рисунком и бирюзой.
Эмир перешагнул порог, и двери закрылись сами собой.
– Ты проспал почти два дня. – тяжелое мощное тело опустилось рядом на ложе. Черные глаза нежно блеснули из-под изогнутых ресниц. – Я переживал  так сильно, что не мог спать. Ты разбил отцовское сердце... Ты так огорчил меня, Эрикэ... Как ты мог бросить дом? Как ты мог уйти от своей семьи? От своих обязанностей? Разве не воля Аллаха, чтобы данное тебе положение, служило отечеству верой и правдой? Почему ты избрал бродяжничество вопреки моему велению? Ты ведь мог править вместе с братом. Ты – будущий визирь, верховный командующий всех войск господних, ты поступил, как последний трус, как глупец. Ты бежал прочь, не сказав ни слова отцу. Ты пренебрег тем, что должен быть покорным своим родителям и слушаться их во всем. Разве могу я теперь считать тебя достойным... Стыд и позор на мою голову... Я потерял в тот день сына, я потерял его навсегда!
– Это не так! – горькая боль поднялась в моей груди. Я сгорал от стыда, что мой отец так переживает, что в голове его появились седины.
– Я думал, что ты погиб, что тебя пожрали уродливые гяуры, что твое тело развеялось по бескрайней пустыне... – слеза скатилась по дряблой коже, покрытой мелкими морщинами, похожая на высушенный финик. – Как ты мог?
– Баве, разве я думал, что ты будешь так страдать?! Прости меня. Прости. – я опустился на колени и положил голову на мягкий бархат платья отца... Но даже тогда, когда величественная рука легла на мою голову, даже тогда я не ощутил прикосновения... Мир вокруг лишь повторял призрак гараджа, лишь показал мне через грань алмаза вселенной, что меня уже нет больше в живых для отца.
– Прощай, Эрикэ, прощай! – ускользающий замок потонул в ветре. Я оказался на теплой белой земле, напоминающей снежную долину: через слезы замелькали города настолько разные, что казалось, гарадж, моя родина, забываются, меняются – через тысячи призм. Я уже никогда не увижу ни братьев, на эмира, ни дворца, а лишь радугу разных вселенных. Я был так одинок, я так хотел понять, почему привязанности мои проявляются лишь в миг, когда никто, ни один человек не приходит мне на помощь. И я встал, я зашагал через алмаз, через все дороги жизни семимильными шагами.
Так прошло три дня одиночества, полубреда, полувремени, полусуществования. Сам Господь Бог, видимо, плавил из меня новую форму: истинное содержание рождалось в огне, пока лестница не возникла на пути в виде грозной пещеры, которая выходила с небес на бренную землю. Скользкая, с тысячами ступеней, слетев с которых обязательно расшибешься на смерть, она манила вниз. Нет, ничего прекраснее я не видел: зеленые вихри, синие молнии и свет, в конце тоннеля – свет.
Шаг за шагом, за шагом шаг... Музыка отражений и отражение музыки в эхо. Сказки, что когда-то рассказывали в детстве, ничто в сравнении со спуском по бегущим вертикалям времени. Отпусти меня, воздушный гарадж, дай мне дышать, как и прочим людям, пожалуйста! Я ощутил падение, точно все косточки сначала сложили, а потом раскидали по целому свету.

День двенадцатый. ОКЕАН.
Я упал в грязь лицом и стал тонуть, как будто попал в трясину, не в состоянии ни пошевелиться, ни высвободиться из власти природы... Высоко над головой, которая торчала над зловонным месивом осыпались края каньона, пар воспарял ввысь и пели где-то вдали барабаны... Что это? Я слышал барабаны кавалькады, которая могла принадлежать лишь властителю государства, лишь моему отцу... Аллах, где же я? Кто я?
Несколько валпургов приблизились и остановились. На первом, черном, будто смоль, сидел эмир в белом, рядом с ним на рыжем с белым – мой брат Марк. Уверен, что это был он, но повзрослевший, сильный юноша, со статной фигурой в темно-синем, переливающемся серебром платье. Моя семья смотрела на меня, как на предателя, как на недостойную муху.
– Видишь ли ты этого человека, отец? – спросил высокомерный голос брата. – Он называет себя Эрикэ... Как может этот мальчишка поминать имя погибшего отпрыска великих царей? Как проклятый гяур вообще посмел порочить имя его?
– Нет оправдания, – кивнул эмир, и лицо его стало холодным льдом. – Сын наш погиб. Бедный мальчик.  Распять преступника! – правитель уехал, исчезнув за пределами зрения. Мне даже показалось, что он всхлипнул... Мне показалось! Я выдохнул и опять вдохнул, понимая почему не могу шевелиться – я связан. Я теперь связан и погружен на долгую и мучительную смерть, как и многие кочевники, что охотятся в пустыне. Я уничтожен... Я умру от голода, от влаги, от зловония, от того, что не узнан. Это реальность... Это глупость! Где же я был столько времени? Прошло несколько дней, не больше двух недель.. Нет!
– Эрикэ, ты слышишь? – Марк спрыгнул на землю, глаза его ласково улыбались. – Ты умрешь, любезный брат! Теперь ты, а потом и Арес. Ты, а потом и он! Мне не надо помощников!.. Такова моя воля!
– Так ты меня узнал? – я чуть не захлебнулся, вопрос дался с огромным трудом! Грязь пропитала лицо, свела все мышцы.
– Несмотря на то, что прошло столько времени, ты мало изменился, Эрикэ. Ты, конечно, дошел до дворца, ты бы мог и войти в него, но не успел, потому что есть янычары, потому что теперь все в твоей жизни изменилось! А правление на троих меня не устраивает. Ты умрешь. Ты должен умереть!