Das Opfer Жертва. - О терпимости и войне

В проломе кирпичной стены Кристиан увидел небо. В последние дни чистое небо было в Берлине диковинкой. Вместо неба над городом висел густой дым и грязно-алые разрывы. Вместо красочных кафе и магазинов на Унтер-ден-Линден возвышались горы развалин. Вместо дорогого парфюма, кофе и весенних цветов пахло гарью, порохом и кровью.
«Русские идут» – пугал в своё время министр пропаганды Йозеф Геббельс и обещал, что вот сейчас они непременно будут остановлены. И вот – нет уже самого Геббельса, а русские в Берлине, в столице Тысячелетнего Рейха. Теперь Германии не поможет даже чудо.
Кристиану – 14 лет, но он уже дрался с русскими и даже награждён Железным крестом. Эту свою первую награду Гн получил всего два месяца назад – в начале марта. И сам Геббельс пожал Кристиану руку. Кристиан состоял в гитлерюгенде. Он родился только за два года до прихода к власти Гитлера и не знает, как можно жить по-другому. Он искренне верит, что только истинные арийцы имеют право на жизнь, искренне ненавидит евреев, цыган, коммунистов, не будучи уверенным, что же такого плохого все  они сделали для его горячо любимой страны. Он не знает жизни без нацизма, не помнит её. А теперь… Все его идеалы сломаны, фюрер мёртв, и русские – эти Untermenschen! – в Берлине. Город похож на ад, конца взрывам порою не видно. Дом, в котором Кристиан раньше жил, разрушен бомбой, там, внизу, под грудой обломков, остались навсегда его мать, бабушка и младшая сестрёнка. Отец пропал без вести на фронте, мамин брат убит под Сталинградом. Сам Кристиан прячется теперь в руинах на Унтер-ден-Линден. Его друзья, с которыми он учился и с которыми получал Железный крест, все – все до одного погибли. Кристиан остался совсем один. Со своей ненавистью к русским и любовью к Рейху. Он не такой слабый, как фюрер. Он не намерен сдаваться. Великая Германия не может вот так проиграть, разгромно и позорно, каким-то недочеловекам.
Он не знает о тех ужасах, которые творили его соотечественники в концлагерях, в оккупированных странах. А то, о чём знает, считает естественным. Но сейчас он об этом не думает – он поглощён катастрофой Германии, раздавлен ею, полностью потерян. Он с трудом воспринимает реальность, его цель одна: драться с русскими, изгнать их из Германии, перебить всех до одного. Крайнее ожесточение ослепило этого 14-летнего берлинского мальчишку, уничтожило в нём всё человеческое, если таковое оставалось в создании, которому с раннего детства внушали, что убивать не всегда плохо, а иногда даже очень хорошо, чуть ли не свято – если жертва – еврей, цыган, славянин, и всем полноценным людям станет легче жить от этой смерти.
Кристиан удивлённо глядел на эту необыкновенную синеву, даже подошёл поближе к пролому. Недолгое затишье придавало картине волшебную красоту. А может, это уже закончилась война? Нет, ещё рано. Кристиан подумал, что много ещё таких решительных и упрямых, как он, прячется в таких же руинах, с ненавистью сжимая в руках оружие. И Кристиан знает, что он не один. Это придаёт ему силы. Да, он потерял всех родственников, но не потерял всех соотечественников. И всех единоверцев – если верой можно назвать нацизм. Не все немцы ещё потеряли эту веру, несмотря на то, что главное божество уже лежало в воронке от бомбы в саду рейхсканцелярии.
Грязь, пыль, взрывы – вот какой была та весна в Берлине. И вдруг – небо… Чистое, без единого облачка. Такое тихое и равнодушное ко всему, что происходит на Земле. На этой обезумевшей Земле, где шесть лет подряд люди убивают друг друга, и уже счёт потерян убитым.
Глядя на небо, Кристиан вдруг почувствовал аромат дорогого парфюма, кофе и весенних цветов. В памяти возникла довоенная, блистательная Унтер-ден-Линден, и он, маленький, в синих шортиках, за руку с мамой идёт по солнечной стороне и щурится от яркого света. Кристиан обернулся. В его убежище царил мрак, свет сюда обыкновенно проникал лишь от разрывов через пролом. Окна были засыпаны кирпичами, и кроме пролома какие-либо отверстия здесь отсутствовали. Глаза Кристиана привыкли к этому мраку. Наверное, отчасти потому таким ослепительным казалось светлое небо. А может, русские ушли, и теперь настанет мир, и Германия сделается ещё могущественной, чем когда-либо была…
Кристиан сам не заметил, как уснул. Мысли о мире успокоили его, ведь больше некому было успокоить это юное потерявшееся существо, обманутое всеми и почитающее обман этот как высшее благо.
А в это время по Унтер-ден-Линден шла девушка. Она была ненамного старше Кристиана, всего на 5 лет. Это была русская переводчица, в свои 19 лет она многое успела повидать. Будучи в Польше, она работала в лагере для военнопленных, в виду своей профессии часто присутствовала на допросах. С немцами в лагере особо не церемонились, бивали частенько. Душа у девушки была добрая, сердце разрывалось при виде этих жалких, оборванных людей, которых били порою нешуточно. И сколько ни пытались ей другие сотрудники доказать, что эти звери заслуживают подобного обращения, а иного и не заслужили, неустанно повторяла, что это не звери, а люди. И что зверей как раз меньше бьют, чем пленных. Никакие убеждения не помогали, при том что девушка сама чуть не погибла во время блокады, потеряла всех своих родственников, даже брат, который был старше её на год, едва был призван в 1943 году, погиб под Смоленском. И всё равно она жалела пленных, говоря, что они тоже люди и были просто обмануты Гитлером, что они могут исправиться, если с ними обращаться по-человечески. Сослуживцы не соглашались с этим, утверждая, что с собаками и обращаются по-собачьи, и что никто не заставлял их верить Гитлеру.
Однажды в лагерном госпитале девушка увидела худенького, едва живого парнишку, с огромными карими глазами и пушистыми чёрными ресницами. Оказалось, он был младше её на год или на два, то есть почти ровесник. Она стала тайком навещать его и делилась своим пайком. Уж больно он был худой и забитый. Поначалу он боялся её, не брал угощение, но потом привык. Он рассказал ей, что жил до войны в Берлине, на Унтер-ден-Линден, его отец был богатым торговцем, имел свой магазин на первом этаже дома, в котором они жили. Мальчик хотел было гордо сказать, что отец был знаком с самим фюрером, но осёкся и замолчал… Потом он рассказал, как его призвали на фронт и как он был ранен и попал в плен, даже не доехав до фронта. Девушка ему рассказала про свою судьбу и свои скитания после прорыва блокады.
Она часто приходила к нему и успела привязаться. Над ней все смеялись, но ей было не до смеха. Мальчик влюбился в неё, она понимала это, видела, как он на неё смотрел, как пытался что-то сказать по-русски, чтобы  развеселить её, с каким трепетом жал ей руку, когда благодарил её за угощение. И поэтому она не удивилась, когда однажды он признался ей во всём. Это было так трогательно: он так волновался, так искренне ей всё говорил, а сам не мог подняться с постели и находился в плену, где ничего хорошего его не ждало. Но он был, по сути, ещё ребёнком, наивным и жизнерадостным. Девушка подумала, что он ехал на фронт… Убивать. Поляков, русских, украинцев. Людей.
– Ты думаешь, я предам ради тебя Родину? – строго спросила она. Он был младше её, и она относилась к нему почти как к младшему брату, насколько это было возможно по отношению к врагу.
– Ты враг моей страны, а значит, и мой тоже.
Наверное, она просто испугалась. Испугалась, что и она сможет его полюбить. И как-то позабыла своё утверждение, что все люди равны и немцы просто обмануты Гитлером.
А тут как раз подоспело и назначение её переводчиком в штаб части, шедшей на запад.
Несчастный пленник расстроился, но не показал виду, только попросил девушку, если она окажется в Берлине, найти его маму и передать ей письмо.
И вот, девушка шагала по Унтер-ден-Линден, воспользовавшись затишьем, и размышляла, что на этой мёртвой улице едва ли возможно будет кого-либо живого.
Она не знала, что тот, чьё письмо она старательно прятала вот уже два месяца, так и не встал с койки…
Пробираясь тут и там по грудам обломков, кирпичей и камней, девушка наконец нашла нужный дом. И наткнулась на спящего Кристиана.
Он лежал возле пролома, свернувшись калачиком и обеими руками вцепившись в винтовку.
Девушка осторожно вытащила у него оружие, отчего Кристиан сразу проснулся. Он был уже не в себе – он увидел только русскую форму и знал, что у него отняли оружие. Значит, и он проиграл. И как глупо, по-детски! А считал себя давно взрослым. Со слезами и криками он накинулся на русского и стал отнимать винтовку обратно, оба упали и продолжали борьбу лёжа.
– Дурак! Я ничего тебе не сделаю! – кричала девушка, – Я принесла тебе письмо от брата!
Она решила, что Кристиан – брат того немца, который полюбил её в лагере, хотя тот не рассказывал о брате. Но эти слова были первыми, что пришли на ум. И бесполезными. Кристиан не слышал её и не понимал, хотя говорила она по-немецки. Он видел только советскую форму и свою винтовку с двумя патронами.
Поняв, что ребёнок её не воспринимает, девушка оттолкнула его и отбежала в сторону. Она испугалась. А думала, что видела всё на войне. Но этот безумный подросток сумел внушить ей страх. Она взобралась на кучу кирпичей и стала вновь пытаться воздействовать на мальчишку словами:
– Ты слышишь, что я говорю, глупый? Я ничего тебе не сделаю!
Кристиан стал кидаться в неё кирпичами.
– Прекрати! Ты же…
Взрыв оглушил обоих, и земля затряслась, и кирпичи посыпались со всех сторон. Девушка кинула винтовку и бросилась к упавшему мальчику. Осколок камня попал ему в голову, но он был ещё жив, и девушка потащила его к пролому. Но в это время дом окончательно обрушился, похоронив обоих – бесконечно милую, добросердечную девушку, прошедшую к этой смерти пол-Европы, и обезумевшего немецкого мальчишку, несчастную жертву Гитлера. Свирепая война не делает различий и не выбирает, кого убить, а кого помиловать. Она только знает, что все люди смертны и потому подвластны ей.
Следующим вечером был подписан акт о безоговорочной капитуляции Германии.
Девушку ждал только Ленинград. Кристиана – никто не ждал. Но оба они стали жертвами – одними из последних жертв той страшной и беспощадной войны.