Океан одиночества, 2

2

Гарадж – белоснежное облако со сливочными и золотистыми всплесками в куполах крыш, лабиринт арок и балконов в лазурном, расплавленном воздухе. Зеленые сады наполнены плеском фонтанов, громким смехом. Этот дворец самый красивый во всем мире, сравнение ему практически невозможно, если только сказочники не придумают еще что-либо более совершенное и безумное по содержанию. Окруженный высокими стенами, он все-таки виден издалека, если забраться на пологий холм и приложить к глазам подзорную трубу. Фигурные башенки венчают шапочки остроконечных крыш, длинные балконы, перемешанные с бесчисленными лестницами, создают бесконечный ряд лабиринтов, которые оплетены зелеными цветущими джунглями. Резные окна второго этажа рельефно украшены сценами любви, а третий и четвертый – держат в своих руках диковинные существа, напоминающие драконов и птиц одновременно. Статуи словно вот-вот готовы сорваться с места и взмыть в небо.
И хоть простым путникам не видна лестница, что спускается в нижний сад, где мраморные дорожки становятся обычной насыпью из песка и гальки, именно здесь обычно играли королевские отпрыски, когда освобождались от учебы. У великого эмира, или императора Аскарана, было трое сыновей. Старший, Марк, обычно находился под охраной и потому не покидал пределов верхнего дворца, остальные же дети были свободны в выборе досуга, а потому любили уединяться со слугами-мальчишками подальше от бдительного ока родителей. Средний брат, Эрикэ, обычно сидел под каким-нибудь деревом, так чтобы тень скрывала его полностью, словно сову, и читал книжки, пока ребятня носилась среди природы. То и дело в густой высокой траве мелькала рыжая голова младшего Ареса, который издавал громкий клич, появляясь то на ветвях древних махагони, то выпрыгивая на воображаемых врагов из кудрявых кустарников, покрытых мелкими розовыми цветами. Эрикэ не смотрел по сторонам. Чтение полностью поглощало мальчишеский разум, и принцу уже казалось, что он сам находится где-то вдали от дворца, где-то в волшебных путешествиях, в магических описаниях. Миры, созданные воображением или существующие на самом деле? Этот вопрос когда-то задал верховный хранитель отцовских библиотек. Но отличить вымысел от фантазии – не простое дело. Эрикэ не видел смысла не верить книгам, не мог не верить, потому что сам узрел недавно нечто такое, что перевернуло сознание и заставило усомниться в истинности создателя. Создано было все, кроме настоящего – этакий суррогат, повторяющий сокрытую где-то сущность бытия. Вот это сумасшествие! Вот вам выдумка, которая перекрывает прочие фантазии. Мальчик завороженно смотрел на голубые радуги фонтана, журчащего за акварелью ярко-желтых цветов, и уносился туда, где его не догнали бы даже самые быстрые валпурги: в бескрайнюю пустыню, что лежала далеко за гараджем, с его невысокими белыми домиками, бесчисленными улочками и шумными ярмарками, в пустыню без конца и края, от которой веет жаром и насыщенностью близкого, но недосягаемого океана, словно росчерком пера пробежавшего от края до края и разделившего горизонт на две части. Лишь небо, огромное небо могло бы их связать в магическую картину единения... Но разве не эта волнистая даль из барханов и пыльных бурь всего призывнее звала в путь? Эрикэ сквозь пелену фата-моргана зрел быстро сменяющиеся картинки миражей, что создавали все более причудливые формы и придавали воспоминаниям о проведенных зимних днях в стенах древнего города, который почти наполовину ушел в пески и становился год от года меньше, сладкую тоску. Желтые и красные краски давно выцвели, лестницы усыпало кружево белой пыли, в храмах царило запустение... Здесь не шли дожди, но по ночам, когда учитель  школы медресе, готовившей служителей культа, приводил своего царственного ученика внутрь и зажигал свет, здание оживало, как испускающие последнее дыхание внутренности живого существа. Старик рассказывал, а мальчик смотрел в узкие окна, в которые вливался божественный свет двух голубых или сиреневых лун, менявших цвет в зависимости от погоды, и уплывал в неизвестность. Казалось, что древняя мечеть перестает существовать, что вокруг слышны звуки божественного пения, что ярок свет, на котором держится душа, что ни один меч не способен срубить ветвь жизни. Это пришло великое прозрение! И хоть мир, до того казавшийся воплощением идеальности, существовал по-прежнему, был и другой, не менее прекрасный. Он являлся каждый раз, когда Эрикэ пытался убежать от своей тоски по гараджу и по отцу. Красные всполохи костра – вот как выглядел цвет фантазии, музыка шептания – так говорил новый мир. Если бы не прозаичность дней, мальчик бы подумал, что только лишается рассудка, но старик ответил и на последний вопрос перед отъездом юного принца. Черные глаза сузились, белая борода заискрилась от поглаживания костлявой руки.
– Ты видел то, что не способен узреть простой человек... Ты видел то, что ищут все, но не находят. Он бесконечен и неосязаем, но он рядом, он существует для верующих и лежит за холмами долины, исполняя желания и чаяния, огромный, как вечность. Он зовет в путь и забирает жизни у смертных... Никто не возвращается! Никто... Книги говорят, что лишь отчаявшиеся или отчаянные приходят к его берегам, чтобы просить или созерцать. Он помогает или дарит целую вселенную, забирая взамен жизнь, потому что в нем заключены все пути времени и пространства, души и сроки, возможности и сила, энергия и красота. Он – само одиночество. Маги шепчут его заклинания, а ведь они первые поклонники огня тоже не знают его...
– Кто? Кто он? – Эрикэ затаил дыхание, не желая пропустить ни слова.
– ОКЕАН, бесконечный океан...
– Тот, что раскинулся за гараджем?
– Нет, мой маленький принц, тот, что лежит на поверхности, но скрыт от глаз людей. Он – легенда! Призрак! Фата-моргана...
– Моргана? – не понял мальчик.
– Быстро изменяющийся образ, который может увести за пределы мира и запутать в бесконечном лабиринте... Высшее, но неустойчивое нечто...
...Снова плеск фонтана – и Эрикэ посмотрел на детей. Книга красным веером лежала на острых коленях, изображая кровавый бой двух божеств, которые проткнули друг друга молниями и падали на землю, как фонтаны огня. Голубые глаза принца среди теней стали чувственно синего оттенка: на смуглом личике эти две ледышки были яркими и прекрасными отражениями вдумчивой и отнюдь не кроткой души, стремящейся к познанию. Он слушал веселый смех, внезапно понимая, что в фата-моргане учителя все выглядело бы иначе – более ярко, более сочно. Неужели лишь он понимает это? Даже великий эмир Аскаран сказал, что старый колдун просто пошутил, чтобы разыграть буйное воображение мальчишки, что мысли, посещающие голову Эрикэ, недостойны человека, который займет в будущем высокий пост и встанет плечом к плечу с эмиром Марком. Нет, не такой судьбы жаждал принц себе... Возможно, это простая зависть? Когда Эрикэ задавал себе этот вопрос, то не мог ответить однозначно: старший брат – правитель и по характеру, и по значению в судьбе. Его будущее заранее определено, но для второго сына однозначность потеряна, даже если получаешь хорошее образование, знаешь не меньше брата. Тебя связывает невидимая нить со свободой. А если есть свобода, то можно познать легенду о тайной власти океана без конца.
Так иногда  мечтают дети о путешествии на корабле пиратов. Так принц грезил увидеть свою недоступную никому выдумку.

– Ты, правда, сбежишь? – в душную весеннюю ночь окна преправратились в огнедышащие пасти, а голос Марка – в тонкую струну удивления. Он сидел на кровати напротив Эрикэ, сложив ноги в позу лотоса, и с любопытством рассматривал карту пустыни, которую брат взял из покоев отца без всякого на то позволения. Две ночные лампы чадили, привлекая насекомых, которые то и дело сгорали, издавая шипящий, жалостный звук и испуская дух прямо над двумя заговорщиками,  высматривающими в разноцветных линиях и волнах ответ, что же находится за пустыней?
– Здесь на моем пути стоит древний город, – тонкий палец Эрикэ указал на красный шестиугольник, в некотором отдалении от голубого пятна океана и белого многоугольника гараджа. – Я не стану останавливаться, иначе отец найдет меня и вернет домой...
– Он накажет тебя! – Марк утер лоб от пота и пригладил черно-синие волосы, которые лезли в глаза. В белой расшитой рубашке до пят, тощий, длинный и неказистый, брат уже теперь, в пятнадцать лет, был очень высоким. Благородное лицо, почти что лицо отца, наполнилось беспокойством. – Ты очень неразумно поступаешь. В пустыне полно опасностей. Эмир говорит, что страна, которая лежит по ту сторону, враждебна, дика и пустынна. Там нет людей! Она населена гяурами, которые даже имя господа не знают. Они безумны и пьют кровь... – красивый, чеканный профиль с полными губами покосился на плотно притворенные двери с резными птицами.
– Глупости, просто отец не знает, что там находится! – возразил Эрикэ, махнув рукой. – Мне необходимо увидеть правду.
– Боюсь, затея подобного сорта лишь смущает твой разум, брат. Ты не знаешь, что говоришь. Я видел, как в темницах и ямах сидят эти звери. Они не похожи на людей! Они жаждут лишь смерти других и по ночам воют, словно звери. Когда янычары приводят их после объезда границ, то рассказывают о чудовищах. Те кидаются на путников и пытаются разодрать зубами.
– Я все равно пойду...
– Ради чего, Эрикэ? – Марк коснулся плеча упрямца, одетого в белую рубаху, поверх которой горел пламенем красный жилет, и шаровары, закатанные до колен.
– Меня гложет мысль о том, что я могу оказаться прав!
– Ты не боишься смерти... Ты и вправду глуп! – Марк пружинисто встал и направился к окну подышать. – Если бы я не дал тебе обещания молчать, то уже бы все сейчас сказал отцу. Верная смерть ждет тебя за стенами гараджа. Ты не только отчаянный, но еще и смешной...
– Значит, помощи не ждать?
– Я не уверен, что... – Марк явно не думал уступать, в нем боролось любопытство и строгость, привитые воспитанием отца. Задумка брата казалась сумасшедшей, интригующей, опасной. Задумка его просто затягивала, но следовало отказать. – Нет, Эрикэ, я не собираюсь даже знать подробностей, ты должен одуматься... – неуверенно пробормотал наследник.
– Ни за что! – мальчик быстро свернул карту и зашагал к двери. – Надеюсь, что ты станешь молчать... – он тоже не думал сворачивать назад. А, может, просто чувствовал, что должен покинуть дом.

День первый. Кровь джейрана.
Восход был быстрым и стройным, как мысли. Бесконечная даль горела, словно озарение. Холмы, нежно-сливочные и сиренево-голубые, раскрыли на несколько славных минут блеклые ковры цветов, что живут лишь несколько счастливых дней. На лицо мое осела роса, короткая, как нить жизни. Крепкая  шелковая нить оборвалась, и гарадж оказался далеко позади: там же сгорели без следа умирающие башни старого города, хранившего свои никому не нужные и поблекшие тайны. Я наконец вдохнул воздух сладкий, сильный – запах возрождения и любви, что указывал мне путь к фата-моргане. В груди томилось волнение, алевшее на щеках флагами  чистоты и силы. Я не боялся гяуров и абреков, кочевавших по барханам и разбивавших здесь лагеря, не боялся спешить навстречу неизвестности. Валпург, украденный из военного отряда, молодой и мускулистый, пересек последний рубеж, связывавший меня с родиной, – грязный ручей, который бил из-под земли, – и громко заржав, помчался по пустынной местности, окрыленный свободой и ветром, который бился змеями в жесткой, белой гриве. Вслед за мечтой так может мчаться лишь юнец, доверчивый герой без страха и упрека. Целый день без остановки.
К вечеру я засыпал прямо в седле, не в состоянии смотреть вперед и не собираясь сдаваться. Скакать быстрее – значило оторваться от погони отца, а он обязательно будет меня искать. Если я сейчас не дойду до мечты, если сегодня остановлюсь, рухнет все. Пустыня еще не наполнилась жаром, который сжег бы меня, а значит я с легкостью преодолею многие преграды, которые опасны для неопытного путника, что отваживается на долгое путешествие в одиночестве. Несколько славных дней впереди еще готовы подарить жизни минуты высшего наслаждения, в которые безлюдная земля родиться и умрет на долгие одиннадцать с лишним отрезков времени, чтобы однажды вновь зацвести самыми яркими всплесками.
Я, видимо, закрыл глаза и ненадолго погрузился в забвение, когда мне приснился чудесный сон, где душа парила в лазурных облачках навстречу призрачному миражу, напоминающему оазис с зелеными пальмами и голубыми ручьями. Только храп валпурга напоминал, что стрелки часов все также идут по задуманному богом вперед, а не в сторону, куда уносило меня подсознание.
Громкое улюлюканье раздалось настолько внезапно, что практически оглушило и даже заставило вздрогнуть изнеможенное, затекшее в погоне за призраком тело. Я открыл глаза. Я оглянулся на пыль, вившуюся  где-то вдали.
Если янычары догнали меня? Если отец все-таки умудрился достать блудного сына? Нет, скорее всего нет! Я прищурился, пытаясь разглядеть, какую опасность представляют для меня эти клубы, выбивавшиеся из под копыт неожиданно встреченных всадников. Да, я видел: стадо быстроногих джейранов спасалось бегством от кавалькады охотников, которые скорее походили на простых крестьян, чем на разбойников-абреков. Трое из них заходили с боку, пятеро других отстали и изо всех сил стремились догнать остальных. Сердце ушло в пятки, когда я увидел среди ночи странное, завораживающее действо: сильный мужчина спрыгнул на шею животному, которое метнулось прочь, и всадил ему в шею по рукоять длинный, блеснувший в свете бледных лун клинок. Нож нанес ужасную рану, но джейран не собирался сдаваться. Он метался, как сумасшедший, потому что именно теперь все силы бросил на спасение. Пытаясь сбросить убийцу, животное приподняло заднюю часть, пытаясь лягнуться, но в следующее мгновенье рухнуло с тяжелым вздохом. Охотники спрыгивали с валпургов. Охотники радовались... А я видел, как кровь стекает на песок горячим ручьем. Боже мой! Я узнал этих неверных, этих гяуров, но не мог сдвинуться с места, завороженный их быстротой, их силой и уверенностью.
– Базэрган, базэрган! – закричал тот, что прискакал последним и указал на меня, сидящего на валпурге с остекленелым видом. – Вот базэрган!
Гяуры, которые намеревались разделывать тушу и набивать мешки, оглянулись: глаза их пробежали от низа бархана к самому верху. И хоть лиц из-за намотанных на лицо тайлесанов, видно не было, стало  ясно –  жители пустыни очень удивлены. Самый видный, мускулистый, помахал мне рукой почти приветливо, почти по-дружески. Я кивнул головой, так как уже слышал слово «базэрган», означавшее на диалекте многих кочевых аилов «караван». Вероятнее всего, охотники приняли меня за разведчика... Но нет, они не могли так думать о каком-то мальчишке...
– Ты отстал? – вопрос прозвучал сносно для понимания. Тот же незнакомец снял с лица защиту от ветра и песка. – Я не таю зла... Мы готовы тебе помочь, малыш... Ночь длиннее дня, костер лучше холодной тьмы одиночества...
Если бы теперь меня спросили, почему я спустился и доверился им, я не ответил бы, но мне действительно хотелось есть, хотелось мяса, хотелось понять, кто такие неверные?
Молодые охотники – а им стукнуло не более двадцати – с интересом рассматривали мою поклажу и одежду, когда главарь разжигал костер и насаживал на длинный стержень свежие куски мяса.
– Вы всегда проезжаете этим путем, везете ткани... – осторожно положив на искусно созданное укрепление свою стряпню, он встал и загородил свет лун, напоминая тень какой-то большой хищной птицы. – Странные люди!
– Я не вожу тканей, я иду совсем в другую сторону...
– Гарадж не так уж далеко, его границы видны с высоты полета.
– Мне не туда! – я с любопытством прислушивался к звукам ночи и шипению сочных кусочков, которые дымились и покрывались золотистой корочкой. – Гарадж остался позади, и мой путь иной...
– Так значит ты не в караване? – главарь протянул мне мясо, еще не совсем прожаренное, несоленое, с запекшейся кровью и сладким вкусом. – Таких, как ты, встречаешь редко, но всегда они плохо кончают... Лежат лишь черепки за каньоном, который всякий раз несчастные по своим диким заблуждениям пытаются переплыть... Мертвая вода умерщвляет всякую жизнь.
– А вам-то самим не страшно кочевать такими малыми группками? – я храбро задавал вопросы, так как, по моему мнению, был героем и выстоял целый день. – Что вы вообще делаете здесь, вдали от источников, вдали от садов?.. От настоящей жизни?
– Глупенький... Всегда найдется дело для свободного человека, который не верит всяким там божествам. Мы – суть природы, мы свободны от предрассудков и страхов перед смертью. Прощаемся и встречаемся, расстаемся и любим. Спи лучше, удача не каждый день посещает юнцов.
– А где же тот каньон... Где? – я лег на импровизированную подушку из плаща и моментально уснул, согретый едой и теплом костра. Я так устал! Сон, глубокий и все же беспокойный,  поглотил настоящее. Он словно выплывал из черных вод безумия... Кто-то толкнул меня в плечо, но я не мог отомкнуть век...
– Слышишь, мальчишка?.. Слышишь? – голос вожака звучал грубым и низким басом... – Мы уходим... Будь осторожен! И знай, ты узнан нами! Но мы, принц, оставили тебя в живых, несмотря на все зло, что сотворил эмир... Ты разделил с нами кровь человека, которого вкусил этим вечером... – тихий смех отдавался в ушах. – Спи, младенец, да не забудь хурджин... В нем лежат части тела... Послушай меня, возьми! Они спасут твою жизнь в будущем, так как путь предстоит тебе долгий.

День второй. Фата-моргана.
Всходящее солнце иногда так громко просыпается. Так, как будто каждая живая тварь чувствует его и пытается перекричать свет.
Я открыл глаза. Пустыня уже ожила. Хотелось пить и писать. Зола костра еще теплилась, но моих вчерашних путников и след простыл. Лишь седогривый валпург стоял, глядя на светлеющий горизонт, куда, по-видимому, умчались охотники. А вкруг недавней стоянки горела шерстяная нить, охранявшая наш покой от нашествия ядовитых насекомых.
Значит, не лгал старик. Значит, существует некое место, где лежат воины и мудрецы, храбрецы и глупцы, пытавшиеся обуздать стихию. Рассказать бы сейчас брату, что ночью, когда сон был неглубок, таинственные путники говорили с мной, что они не просто звери, а поедающие людей чудовища, что каждый житель пустыни знает, где лежит странное место фата-моргана. Главарь указывал куда-то на северо-запад. Вот туда я и отправлюсь! Я посмотрел на суму из шерсти, валявшуюся на песке у костра, наполненную чем-то мягким и сочащимся, немного помялся на месте, а потом привесил к остальным бурдюкам к боку послушного животного... Мне не было страшно!
Да, все ничего, но день не предвещал радости, так как ветер усиливался, а значит приближалась песчаная буря. Я помнил ее приметы по рассказам отца, который, конечно, убил бы меня сейчас за безрассудство. Душа на мгновенье сжалась – а вдруг и я не вернусь, вдруг то, что я думаю, лишь блажь и самонадеянность? И я никакой не избранник, а обыкновенный сумасшедший? Возвращайся, – говорил какой-то бес внутри. – Нечего искушать судьбу! – Но я не отступал, никогда раньше не отступал. Так что вперед, повыше натянув тайлесан, который бы спас лицо от песка.
Знаете ли вы, что такое мчаться вместе с ураганом, лететь и не видеть ничего кроме серой пыли вокруг? Знаете ли вы, как глубоко может быть запрятано ваше истинная сущность? Я не знал, я даже не представлял, что окажусь один, вдали от шикарного дворца, и сражусь со смертью, не выбирая дороги, а идя напролом. Час показался целой вечностью. Меня болтало вместе с валпургом в неизвестности. Невозможно было определить направления. Я даже не представлял, где окажусь, если останусь живым.
А потом серая стена расступилась пропустила меня, то есть позади осталась буря, которая была зримой, но не двигалась, удерживаемая невидимой стеной.
Голубое небо – яркое пятно ослепления, и зеленые пальмы прямо на золотом песке. Оазис или мираж? Я двинулся навстречу самому красивому месту, которое когда-либо видел после гараджа. Я даже услышал журчание воды сквозь густые заросли. Волшебное место, конечно, не могло не привлечь утомленного и невнимательного, но скрывалось в нем что-то уж больно странное. Валпург охотно наклонился к воде и начал пить, а я все оглядывался вокруг.
– Кто здесь? – шорох, который пронесся по ветвям, мурашками прокатился по спине. – Кто здесь?! – я медленно достал из-за зуннара длинный нож, спрыгнул на шуршащую разноцветную гальку дорожки.
В ответ отозвалась тишина. Но тишина не покоя и мира. Кто-то или что-то играло в прятки. Оно не было так уж безобидно, потому что сердце стучало очень громко – а оно никогда не лжет. Смех. Легкий бриз из-за цветущих кустов нежным перезвоном бубенчиков долетел до слуха.
– Я не хотела тебя пугать. Я испугалась сама! – чернобровая красавица, кутаясь в изар из тонкого шелка, что разноцветными складками искрился вокруг ее тонкого стана и округлых бедер, вышла мне навстречу и улыбнулась. – Здесь небезопасно... Он мог еще не улететь!
– Кто? – все еще стоя спиной к валпургу, я чувствовал себя в сомнительной безопасности.
– Джинн, седобородый Арьтарох, украл меня у родителей и скрывает здесь от человеческих глаз. Ты первый, кто вошел в мой сад за столько месяцев одиночества. – незнакомка взмахнула руками и закрыла лицо. Я моргнул: то ли я попал в одну из восточных сказок, то ли что-то здесь не так. – Милый мальчик, можешь ли ты мне помочь?
– Чем же? – я не сводил глаз с медленно идущей ко мне пленницы и весь дрожал, но не от страха, а от странного, пронизывающего холода.
– Я так проголодалась... Я не уступала злобному старику, но он наказал меня и не дает вот уже несколько дней ни крошки. – тонкие пальчики мелькнули почти перед моим лицом, принеся запах дурмана и сна. – Спи, дитя, спи... – прошептали красные уста, что томно коснулись моих губ. Я ощутил, как проваливаюсь в пустоту – лишь звезды вспыхнули в сознании, как продолжение оазиса и его неземной красоты. Сквозь пелену передо мной мелькнули огромные крылья, которые широко распахнулись и закрыли полнеба... Когтистые лапы сдавили грудь, парализовали руки, что беспомощно выронили оружие. Зловонное дыхание коснулось лица и холод стал просто невыносимым.
– Человечишка, – грубый бас шел точно из центра земли, – ты думал воевать со мной этим маленьким когтем, этим подобием оружия? Я сожру тебя и обглодаю твои кости... Я так голоден, что даже не собираюсь ждать, что ты скажешь мне...
Туман в глазах внезапно сменился ясностью: безобразный гуль, злой дух пустыни, и вправду держал меня, подобно трещащему по шву орешку. Из глаз сыпались слезы напряжения, но я и теперь не боялся... Там, в суме, на боку валпурга, висело мое спасение, оставленное безбожниками, которые... (нет, у меня не оставалось времени размышлять над причиной поступка главаря, который оставил на песке страшную ношу, как будто знал, кого я встречу...)
– Эй! – я завопил что есть мочи и дернул рукой. – Слышишь, ты, великий гуль! Есть у меня мясо! Откуплюсь, откуплюсь от тебя! В серой суме, дай только показать... Я тоже голоден и сух, как пустыня, ты не насытишься мной, а мясо человека, убитого человека, куда приятнее...
– Ты меня пытаешься обмануть?.. Не так уж я тебе верю! – красные глаза приблизились и заглянули в самую душу. – Показывай, если не боишься, что я уличу тебя в обмане... Далеко ты не убежишь!
Он поставил меня на землю, а сам наблюдал, как я отцепляю мешок от седла.
– Видишь, моя жертва тебе велика! – подняв над головой сочившуюся кровью поклажу, я бросил ту на песок. – Держи!
Гуль втянул воздух вывернутым носом.
– Ты не обманул меня! – он схватил подарок и исчез также внезапно, как и появился в виде девушки.
– Посмотрим, посмотрим, – слышалось откуда-то из пустоты, – на что годится... Ну, что же, ты знатный охотник, малыш, ты очень знатный охотник, и я, пожалуй, тебя не съем... Можешь просить какую-нибудь вещь, только обдумай свое желание хорошенько, достаточно для того, чтобы она пригодилась тебе в будущем...
– Небеса, просто отпусти меня, – я оглядывался по сторонам, – оставь меня в живых!
– Что же, жизнь куда лучше богатств, которые вечно требуют люди! Иди!