Шкаф

Наяда Климентьевна, при всём своём просвещенном разуме, страсть как любила разные мистификации. Ёе жизнь была полна добрыми и недобрыми предзнаменованиями, а мир населён невидимыми существами, не всегда безобидными. Мысли, облеченные в сверхтонкие тела безвозвратно уносились в космос, души нераскаявшихся грешников уныло скитались по земле среди живых людей.
Частенько они с Гликерией Кирилловной беседовали о Тайном, Божественном и Сверхъестественном. Они не видели особой разницы в мистике христианской и мистике оккультной. Во времена их молодости любая мистика была под запретом. Поэтому их одинаково завораживали  как мироточивые иконы и чудесные исцеления от св. мощей, так и теософские писания Блаватской с романтическим бредом о Шамбале, астрал, в который можно уйти, а также гадания на кофейной гуще.
Когда мистический информационный поток иссякал, Наяда Климентьевна создавала свои собственные эксклюзивные мистификации. Вот одна из них.

Был у Наяды Климентьевны шкаф. Красивый старинный шкаф красного дерева с изящной резьбой, с большим венецианским зеркалом. Его кованые ручки то и дело отрывались, а нижний ящик открывался с огромным трудом. Полки были маленькие и глубокие, а нутро не таким высоким, как хотелось бы. Громоздкий, неудобный для хранения одежды, он занимал слишком много места. Но он был особенно дорог Викентию Палычу, как память о маме. Впрочем, Викентию Палычу была дорога всякая вещь, которая попадалось ему на глаза. Поэтому вещи в этом доме хранились всю жизнь и никогда не выбрасывались. Это очень угнетало Наяду Климентьевну, но спорить с Викентием Палычем было сложно, можно сказать, что невозможно совсем.

Шкаф стоял рядом с кроватью Наяды Клименьтьевны и день за днём беспристрастно отражал, как заспанная хозяйка тяжело поднимается с постели, или, уставшая, на негнущихся ногах доползает до кровати и падает в подушки. Первые десять или пятнадцать лет это не имело никакого значения. Затем что-то приключилось с зеркалом, потому как Наяда Климентьевна перестала в нём себя узнавать. Смотрит на себя – вроде она, а вроде и нет. Наяду Климентьевну это страшно раздражало.

Со шкафом соседствовал старинный комод красного дерева. На стенах висели полувыцветшие дореволюционные фотографии в потёртых рамках, резное католическое распятие. Это не смотрелось дорогим антиквариатом, скорее обломками прежнего мира, с которым хозяева так и не сумели расстаться.

И всё было бы хорошо, если бы не дурная энергетика, исходящая от шкафа. Однако проявилось это качество не сразу, а с течением времени.
В один прекрасный день Наяда Климентьевна услышала треск и с тех пор стала слышать его постоянно.
- Дерево рассыхается, - прокоментировал прозаичный Викентий Палыч.
Но Викентий Палыч ошибся.
Шкаф трещал, вклиниваясь в мысли Наяды Климентьевны, и отзывался неприятным холодком в её чувствительной психике. Это, в конце концов, подозрительно! Трещать можно сколько угодно, но зачем же вклиниваться в размышления?
Чуть позднее выяснилось, что когда Наяда Климентьевна ложиться спать, тёмный угол шкафа обращен прямо на неё и никак не даёт ей расслабиться.
Знающие люди ей растолковали, что он т. е. угол, ночью вторгается  в её ауру и высасывает чакры, лишая организм притока положительной энергии. Каждое следующее утро Наяда Климентьевна вставала всё более разбитой и опустошенной. Видя супругу в таком состоянии, Викентий Палыч предложил простой вариант – поменяться местами, так и сделали. Наяда Климентьевна вздохнула с облегчением и две ночи проспала спокойно.
Но радость её была преждевременна.
Шкаф продолжал трещать и будил Наяду Климентьевну по ночам. Тускло отражался свет фонаря в старинном дымчатом стекле, и ей казалось, что зеркало отражает не совсем то, что она видит в действительности. Было там какое-то, не то ли мерцание, не то ли движение то, что так трудно уловить и дать название. Медленно тянулась напряженная бессонница. Наяда Климентьевна закрывала глаза и думала, «Ну, вот сейчас опять треснет». Но шкаф выжидающе молчал. Минуту, другую, третью стояла мучительная тишина. Но стоило Наяде Климентьевне подумать о том, что она завтра оденет на работу, шкаф издавал оглушительный треск, который пронизывал Наяду Климентьевну буквально до мозга костей.
«Он читает мои мысли?» - с ужасом подумала Наяда Климентьевна -  «Это знак, но какой? Может это чья-то душа, не нашедшая  дорогу в другой мир? А вдруг она ищет тело?..» Наяда Климентьевна похолодела и совсем запуталась.
В сердцах, она пожаловалась своей задушевной подруге Гликерии Кирилловне.
- Извёл меня совсем, спать не могу! У меня такое ощущение, что кто-то невидимый всё время за мной наблюдает.
Гликерия Кирилловна покачала головой и от души посочувствовала подруге.
- Думаешь, ты одна такая? – философски заметила она, разминая длинными пальцами уже посеревший хлебный мякиш. - Да это сплошь и рядом. Поселяется в доме барабашка, и житья от него нет.
- Неужели барабашка?..
- А кто же ещё?
Посудачив ещё немного, перемыв кости всем знакомым барабашкам и их хозяевам, дамы пришли к выводу, что всё же лучше обратиться к специалистам.
- Они очень помогли одной моей знакомой, о которой я тебе сейчас рассказывала, – продолжала рассказ Гликерия Кирилловна.
Наяду Климентьевну не пришлось долго уговаривать, она уже была готова пригласить кого угодно, лишь бы избавиться от навязчивого треска в шкафу.

Специалистами оказались группа экстрасенсов, пожинающих обильные плоды на полях отечественного суеверия и оккультизма. Хотя, справедливости ради, надо сказать, что они были энтузиастами своего дела и искренне верили в то, что делали.
К Наяде Климентьевне специалисты по барабашкам заявились дружной, сплоченной командой и бодро взялись за дело. Возглавлял группу маленький рыжий человечек с аккуратно подстриженной бородкой. Его почти не было видно за рослыми спинами благоговейно склоненных сподвижников и сподвижниц. Собственно дама среди них была одна. Высокая, спортивная блондинка с огромной копной вьющихся, пшеничных волос.
Экстрасенсы сосредоточенно расселись подле шкафа, поставив перед собой, убогий потрёпанный касетник. Когда приготовления были завершены, раздался щелчок, и из хрипучего динамика полилась «музыка сфер». Экстрасенсы, подавшись вперёд, закрыв глаза, что-то синхронно забубнили. Вскоре Наяда Климентьевна поняла, что бубнили они не что-то, а самые что ни на есть православные молитвы: Отче наш, Богородицу, Иисусову молитву. Читали бессистемно, как придётся.
«Как хорошо», - подумала Наяда Климентьевна, - «что экстрасенсы попались православные, а не какие-нибудь буддисты. Всё ближе к нашим корням».
Но самое сильное впечатление произвела на неё «музыка сфер». Собственно музыкой это трудно было назвать. В касетнике что-то жужжало, скрежетало, булькало, падало. Раздавались и повисали в воздухе отдельные, не связанные между собой звуки. Подчас, музыку слушать было просто невозможно, но экстрасенсов это не смущало и они, как ни в чем, ни бывало, продолжали работу.
- Главное, чтобы барабашку выгнали, а там, хоть какая угодно музыка, – рассуждала Наяда Климентьевна.
Но барабашку они так и не выгнали. После их ухода шкаф продолжал трещать и нервировать Наяду Климентьевну с новой силой. Можно подумать, что он не слышал «музыки сфер», не разобрал читаемых над ним молитв.
- Безобразие! – возмутилась Наяда Климентьевна и ... вызвала экстрасенсов ещё раз. – Пусть доделывают дело до конца!
Доки по барабашкам явились в увеличенном составе. Для верности они прихватили с собой одну пышнотелую и  громкоголосую даму из Магадана. Она считалась ясновидящей. Это была смуглая женщина с крупными чертами лица и большими  тёмными глазами. Из-под платка змеились черные, вьющиеся пряди. Она напоминала гоголевскую Солоху. Посередине сеанса Солоха стала что-то громко выкликать и шумно ходить по комнате. Сеанс на этот раз проходил за закрытыми дверями и поэтому гости Наяды Климентьевны столпились у дверей, пытаясь понять, что там происходит, но тщетно. Все с нетерпением ждали завершения процедуры. Ждать пришлось долго.
Наконец, двери распахнулись, и раскрасневшиеся «специалисты» толпой вывалились из комнаты.
- Мы его выгнали! – торжествующе заявила кудрявая блондинка. Но маленький рыжий человечек жестом остановил её, и она всё поняла без слов.
- Да, да, конечно, пусть обо всём расскажет Эльдарина.
А Эльдарина, между тем, поведала гостям удивительную историю. Оказывается, в шкафу жил мужчина среднего возраста, лет сорока, сорока двух. То есть не сам, конечно, мужчина, а его дух. Среднего роста, темноволос невзрачен. Откуда она знает? Она его видела и беседовала с ним. Приехал он сюда из Омска в письме несколько лет тому назад и поселился в шкафу. Ему здесь нравится, уходить не хочет. Но Эльдарина начала его стыдить: как тебе, дескать, не стыдно ёрзаешь в шкафу, шебаршишься, честным людям спать мешаешь. Так она его стыдила, пока он, наконец, не согласился выйти из шкафа. Сначала он постоял немного у комода, повздыхал. Так ему уходить не хотелось, но делать было нечего. Экстрасенсы всё больше и больше напирали на него «музыкой сфер» и молитвенным,  прости, Господи, бормотанием. Под конец, мужчина средних лет сдался и улетел в окно. А затем Эльдарина увидела в том же окне Иисуса Христа в полный рост, но к нашему делу это уже не имеет никакого отношения.
Обрадованная и успокоенная хозяйка пригласила всех за стол откушать ароматного чайку с тёплой шарлоткой. Ну, выпили, конечно, надо же такое дело обмыть.
- Кстати, а было ли письмо? – спросил кто-то из гостей.
- Какое письмо?
- То самое из Омска, в котором мужчина средних лет сюда приехал.
Тут Эльдарина приподнялась и энергично вмешалась разговор.
- Он сказал, что письмо лежит в письменном столе, во втором ящике сверху.
При этом она встала и открыла и резким движением выдвинула указанный ящик. Письмо и впрямь оказалось там.
- Его нужно сжечь – повелела Эльдарина,– тогда он не сможет вернуться назад.
Что это было за письмо, Наяда Климентьевна, хоть убей, не могла припомнить. Но разве это важно? Главное, что конверт был предан огню, и мужчина средних лет навсегда лишился видов на жительство.
Ночь Наяда Климентьевна проспала спокойно.
Зато на вторую ночь началось! Что пережила Наяда Климентьевна трудно описать словами. Такого треску она не слышала ещё никогда! А экстрасенсы-то хороши! Работнички! И уже не страх, а злость обуяла Наяду Климентьевну. Она встала среди ночи и, подбирая на ходу длиннополую ночнушку, подошла к шкафу и стукнула со всей силой по нему кулаком. Нет, не по зеркалу, конечно, а по боковушке красного дерева. Да так стукнула, что чуткий Викентий Палыч проснулся.
- Ты что стучишь, мусечка?
- Да вот, сволочь, трещит и трещит, - особенно не церемонясь, ответила ему супруга.
- Так, ведь осень же, отопительный сезон начался, как же ему не трещать, - робко завёл сонный Викентий Палыч. Но Наяда Климентьевна его уже не слушала, а пошла на кухню, делать себе бутерброд с огурцом.
Экстрасенсы были приглашены и в третий раз. На этот раз они отнюдь не выглядели бодрыми.
- Бог троицу любит, - пряча взор, пробормотал маленький рыжий человечек.
Прекрасной ясновидящей Солохи с ними не было, и ситуация у них явно выходила из-под контроля.
Работали они час или полтора, и вышли из комнаты понурыми и деморализованными. Наглый, распоясавшийся дух, никак не хотел покидать своего убежища.
- Но, как же так, - развела руками Наяда Климентьевна, - в прошлый раз вы же его выгнали.
- Выгнали, - компетентно подтвердили экстрасенсы, - а сегодня он уже не один. Он вернулся и привёл ещё семерых. Вот мы и не справились.
- Да что же мне теперь делать? – в отчаянии воскликнула Наяда Климентьевна, - Я с одним-то плохо уживалась, а семерых точно не вынесу.
Экстрасенсы выдержали многозначительную паузу, давая возможность Наяде Климентьевне осознать всю глубину постигшего её горя. После этого, деликатно покашляв,  маленький рыжий человечек задушевно пропел.
- Ну, уж, если Вам очень мешает этот шкаф, Вы ведь можете его продать?
Трудно было ожидать от столь возвышенных личностей, столь прозаичного совета. Но и здесь Наяда Климентьевна не усмотрела подвоха. Она не стала рассуждать, а стала искать покупателей.
Но тут в дело неожиданно вмешалась дочь Наяды Климентьевны Анфиса, которая доселе ни в чём не принимала участия.
Никто уже не помнил её настоящего имени, потому что она настоятельно просила называть себя только Анфисой. Это имя она получила в крещении несколько лет тому назад и особенно им дорожила. А как на самом деле её звали Аглая или Виолетта - кто теперь разберёт?
Анфиса, держась в стороне от «приспешников дьявола» – так она называла экстрасенсов – вдруг пожалела старый бабушкин шкаф красного дерева, с изящной резьбой, с венецианским стеклом. Шкаф-то, в конце концов, не виноват, что люди вокруг него с ума сходят. Да и не честно это по отношению  к шкафу. Сколько лет прослужил и ещё столько же прослужит! И стала Анфиса упрашивать матушку поставить шкаф в её комнату. Наяда Климентьевна с сомнением посмотрела на дочь.
- Он будет тебе мешать, - по-дружески предупредила она.
Анфиса решила не спорить.
- Ничего, мама, я его крестным знамением.
На том и порешили.
Здесь история со шкафом заканчивается.
Анфиса сложила туда свои вещи и с трудом претворила скрипучую дверцу. Она окинула себя беглым взором, и осталась собой довольна. Длиннополая черная юбка, закрытая светлая кофточка полностью скрывали её аккуратную фигурку. Волосы стянуты в тугой пучок на затылке и никаких излишеств. Точно также смотрела с фотографии её прабабушка. Анфиса увидела себя как в патине времени, и ей это понравилось. 
В дальнейшем они со шкафом прекрасно сжились. Неприхотливая Анфиса думала только о своей душе, и шкаф удовлетворял её скромные запросы по хранению немногочисленного гардероба.
Только в бесшумные ночные часы, стоя на молитве и проваливаясь, то и дело в нежелательный сон или случайные размышления, она вздрагивала от резкого неприятного звука. Шкаф возвращал её в реальность, в её комнату, на старый паркетный пол. Анфиса осеняла себя крестным знамением, мысленно благодарила и продолжала прерванную молитву.

Август – сентябрь 2003 год