Ускользающая вечность

Георгий Андреевич был атеист. Он никогда ни во что не верил, кроме светлого будущего Коммунизма. Но как-то с годами вера эта стала давать сбой, а потом и вовсе умерла. Хотя, он поддерживал её на капельнице и на искусственном дыхании, говорил себе, дескать, задумано было всё правильно и хорошо, но люди, как всегда все исковеркали и напутали.  А посему светлого будущего не  получилось. Что получилось-то тогда? Черт знает что. Ну, это всё закулисная политика, масоны, будь они не ладны. Такую идею испохабили!
Георгий Андреевич был заслуженный человек, ветеран войны, бывший партийный работник доживал свой век на грошовую пенсию и на старости лет переживал нешуточный идеологический кризис. Он занимался тем, что на теоретическом уровне мирил утопию и жизнь. Местами у него даже получалось. Но, как правило, что-то где-то путалось. Сколько ни убеждал он себя, что всё правильно, концы с концами не сходились. Не хватало прежней веры. Он вроде верил и не верил в то, что говорил. Но где же обрести утраченную веру? Георгий Андреевич стал задумываться о религии. Религия это хорошо, решил он для народа полезно. Хоть и говорил Великий Теоретик, что религия, де, «опиум для народа», но в чем-то он, определенно заблуждался. Смирение, аскетизм, почитание старших и т д, все правильно, все по коммунистически. Конечно, ни в Бога, ни в черта, ни в св. угодников Георгий Андреевич не верил. (Но кто будет обращать внимание на подобные мелочи?) Уверовал он в Высший разум и в «истоки национальной культуры». Это как-то интеллигентней, супротив простонародного подхода к вере.
Стал захаживать он в церковь. Иногда. Идет на могилку к матери, а после в храм. А в храме свечи горят, огонь дрожит, потрескивает. Оклады мерцают, святые смотрят на тебя не то строго, не то сочувственно. Пряный дым от летящего кадила. Гармония звуков удивительная, многоголосье. Что поют, поначалу не разбирал Георгий Андреевич, вроде красиво, но непонятно. Потом какие-то слова стали до него доходить. Вроде как жизнь вечную обещают. Да только где она эта жизнь вечная?
Утопия.
Нет ничего там.
Смерть это просто глубокий сон. Закрываешь глаза, и нет ничего. Так он для себя решил. Но это умственное решение в корне расходилось с его сокровенными пожеланиями. Георгий Анд находился в том возрасте, когда воспоминания свежей и ярче окружающей его жизни и вместе с тем горько оттого, что все лучшее в жизни ушло и продолжает уходить вместе с ним безвозвратно и неотвратимо. У него росло сознание конца, и страх посмертного одиночества наваливался все сильнее и сильнее. Он боролся с этим как умел. «Как это несправедливо, - думал он, – только начинаешь что-то понимать, только приобретаешь какой-то опыт и надо уходить. Уходить неизвестно куда. В пустоту. Не может быть, что бы там совсем ничего не было. А для чего тогда жить? Добиваться чего-то в этой жизни? Решать столько сложнейших задач?» Привыкший все рационализировать и раскладывать по полочкам, он категорически не мог примириться с вечной пустотой. Имея некоторую романтическую склонность к научным утопиям, Георгий Андреевич вывел для себя теорию бесконечной повторяемости жизни. Это была своеобразная вечность. Ему казалось, там, все, что уже было, должно повториться. Но как повториться это вопрос? Определенно, что уже не так как… Ведь это же рай и ад…  Состояние души раз и навсегда запечатленное тобой в этот бездонный космос. А из чего складывается это состояние? По крупицам, по мелочам, оно вытекает из нашего прошлого. А иначе, зачем оно – прошлое?  Без него было бы гораздо легче…
Однажды, Георгий Андреевич пришел на могилу матери и долго, долго сидел на черной скамейке. На его глаза то набегали нечаянные слёзы, то он улыбался чему-то.
Время жизни прошло незаметно, остались полу выцветшие кадры живого кино. Мама, первая любовь, война…
Жаль, что это кино больше никто не сможет посмотреть…
Хотя, может быть потом… если его теория вечности верна…
В этих размышлениях и воспоминаниях прошло два часа, и Георгий Андреевич сообразил, что ужасно озяб. Он встал и пошел прочь. Ностальгия потихоньку рассеивалась.
Шуршащая, покойная осень окружала его со всех сторон. Молчаливые кладбищенские деревья застыли, храня глубокое почтение к могилам. От нечего делать Георгий Андреевич стал читать надписи на могилах. Одна, другая, третья…стоп.
Стоп!
Калейдоскоп образов. Путаница. Не может быть!
Как громом пораженный, он смотрел на самый обычный памятник. С мерцающей гранитной плиты на него смотрела женщина. Неужели это она? Сколько лет прошло?..
Только раньше все было иначе. Тогда ещё не Георгий Андреевич, а просто Жорка, украдкой смотрел на неё в окно. Она жила в доме напротив и он каждый день видел её неторопливую домашнюю жизнь в теплом пространстве оконной рамы. Она непонятным образом одновременно была ему близкой и чужой. С одной стороны, Жорка знал о ней все: когда ложится спать, когда просыпается, когда её нет дома, когда делает уроки, или разучивает гаммы, когда её ругает мама, когда она плачет или читает книгу. С другой стороны, он даже не был с ней знаком и не знал ничего. Тайком он стащил у отца бинокль, но пропажа быстро обнаружилась, и Жорке влетело.
А потом, через несколько лет их познакомили, и очарование быстро улетучилось. Во-первых, потому что звали её Танькой, а не Марианной, как он её, сам для себя назвал. Во-вторых, она оказалась заурядной дурочкой, и говорить с ней было решительно не о чем.
Первая нелепая детская любовь, первое разочарование.

Сколько воды утекло с тех пор. А теперь она смотрит на него. Круг замкнулся. Встреча через столько лет, кто бы мог подумать?
Все повторилось, но не так. В голове у Георгия Александровича теперь мелькали лишь обрывки мыслей. Он был взволнован как никогда.
«Повторилось? Вот оно как всё… вот оно что…»
Его внезапно бросило в жар. Он снял шапку и расстегнул пальто.
Георгий Андреевич ещё не мог понять что это, но ему уже казалось, что он уже что-то нащупал…
Так все и будет.
Вряд ли Георгий Андреевич смог бы в тот момент разумно объяснись что, как и где это будет. Но это переживание настолько захватило его, что он был просто уверен, и у него не было никаких сомнений в своей правоте. Никакие логические выкладки, никакие школьные философские определения Вечности ему не могли бы помочь. Он почувствовал её, ухватил за хвост, один раз увидел. И она вновь ускользнула из этого времени – пространства.
До поры.

Осень 2004 года