Печальная история одного стула

* * *
Предисловие.

Наверно стоит начать это незамысловатое произведение со слов «Жил-был на свете стул» или «Жило-было когда-то на свете дерево»… Нет, не то! Не подходит! Не буду как та свинья из всем известной детской сказки «вот это стул - на нем едят!», скажу сразу «Вот это стул – на нем…сидят!» И я сижу, и они сидят, и вы будете сидеть… Предмет, стоящий на четырех ножках, имеющий пару перекладин… Казалось бы, как все просто! Но какая значимость! На него даже если посмотреть повнимательней можно заметить насколько он величественен! Его прямая осанка, твердость и простота склада указывают на единственно верную цель существования стула в нашей с вами жизни.
С самого младенчества мы что с вами делаем? Правильно! Прежде, чем научиться ходить, мы учимся сидеть! А сидим на чем? На всевозможных стульях! Еще бы этот предмет мебели не возомнил себя столь важным!..
А люди!.. Люди, которые восседают на этом царственном  «троне», сразу же начинают возомнять из себя властителями всех и вся. Смешно… Однако так правдоподобно!
Вот и этот стул… Стул, на котором сижу я… не только, конечно, я одна, но в данный момент на нем восседает именно моя персона. Что если разобраться в природе стула, в его непосредственном «я»?
Не хочу быть рабом вещей, но, берясь за эту проблему, волей неволей вынуждена проникнуть вглубь… так сказать в суть бытия стула…

Неровными линиями они стоят за партами  учебной аудитории. Вокруг четыре стены, два окна и испачканная мелом доска. Братья-близнецы, отличающиеся лишь номером на обратной стороне, отдыхают. В университете тишина и спокойствие… В Москве ночь…
Стулья еще молоды, но души их уже так покалечены. Неяркий блеск, иногда прерываемый глубокими царапинами, придает их внешнему виду еще большую усталость. Глупые дети-студенты не ведают, что творят. Пинают, кидают, ломают… Вот смотрю на этот стул. Одного винтика не хватает… Жалко! Слова матерные написаны… Обидно! А под сиденьем как всегда… Что? Правильно, продукт, тщательно пережеванный, жвачка!.. Противно! Как же можно так с этим предметом? Столь важным и нужным?..












Печальная история одного стула.


Потихоньку, я начинаю привыкать к новой обстановке. Здесь, в этой комнате, очень светло и чисто. Меня окружают четыре зеленые стены, на одной из которых висит темно-зеленая, почти болотная, доска, постоянно испачканная мелом. Окна, выходящие во внутренний двор, очень приветливы со мной и часто одаривают ярким дневным светом. Иногда, в минуты покоя, мы все молчим, переваривая услышанную информацию за день. Но сегодня, все в этой комнате в негодовании. Столы стоят в беспорядке, чуть ли не друг на друге, мои братья-близнецы разбросаны по разным углам, в лучшем случае, а то и просто валяются без дела. Я в стороне ото всех. Рядом с главным… Ножки трясутся и вот-вот подломятся. Хоть я такой прочный, не могу выдержать этого стресса. Сегодня был настоящий шабаш! Страшный, непонятный и многолюдный! Как будто сотни ведьм и дьяволов слетелись в нашу спокойную обитель для того, чтобы сломать весь этот мирок. Потом нас всех вынесли в коридор, покидали и забыли, а затем, абсолютно не подумав о том, что мы тоже любим порядок и чистоту (хотя «тоже» здесь вовсе неуместно, Они, похоже, и не слышали о таком понятии) забросали нас обратно в комнату. Главный был в ярости. Его не тронули, но все мы теперь оказались вне его контроля. Наша упорядоченная система расположения сломалась, а вдобавок ко всему на оборотной стороне наших тел появились загадочные шифры, отделяющие нас друг от друга несколькими цифрами. Стало очень не по себе… Я стоял и боялся… Словно мальчишка. Словно не проходил всех испытаний, которые мне пришлось пройти. Но тут Главный сказал, что начинается новый учебный год и нашему маленькому мирку, нашей славной комнатке придется пустить к себе вновь прибывших студентов. Его речь отнюдь не была одобряющей, он с грустью вздохнул… Мы еще не знали, что это… Не ведали наши молодые души, что есть существовать ради единственно верной цели твоего появления здесь…

Я полюбил всех студентов, которые были моими! Благо я  занимал место не в первом и не в последнем ряду, а в самой сердцевинке комнаты, в эпицентре событий! Из-за большого количества лака, нанесенного на мое тело, я, к счастью, не мог выдавать своей красноты, когда в мою власть отдавались хорошенькие девушки. Но все же случались такие моменты (при виде особенной красоты), что покорный слуга студентов начинал трепетать и буквально верещать… 
Друзья-соседи всегда мне завидовали! Благодаря своим посетителям (а точнее сказать посетительницам), я был на высоте и в отдельных кругах пользовался авторитетом. Даже Главный смотрел на меня с некой завистью и долей грусти в глазах. Конечно, несмотря на то, что он как никак был Главным, его лидерство потихоньку сбавляло обороты, так как народ требовал новых историй и баек от моей персоны. А этого у меня в запасе было предостаточно. Я знал все сплетни и слухи, которые ходили по университету и даже за его пределами. Я знал все о личной жизни каждой хорошенькой студентки-первокурсницы, а также об их избранниках-второкурсниках. Даже стены не ведали о той информации, которой располагал я.
Но, так как эта история называется печальной, то позвольте мне, приоткрыть вам занавес, ведущий на сцену, где развернулась огромная трагедия. Глядя и впитывая ежечасно и ежедневно, из недели в неделю, из месяца в месяц, из семестра в семестр безупречную и дивную красоту изящных зрелых тел, я, будучи на 7-ом небе (хотя, что такое небо?) от счастья в связи с растущим авторитетом среди коллег, забыл обо всем на свете, пропускал важные собрания, но зато успел влюбиться… Вы, скорей всего, меня понять не сможете, но, прошу, попытайтесь. Эти ароматы и легкие движения-соприкосновения не сравнимы с остальными. Это тело, а точнее его нижняя часть создана для меня. Легкими касаниями она не садится, а будто ложится на меня, нежно и в то же время так небрежно, почти, что плюхается в мягкое сиденье. О ее появлении в моей Судьбе я поведал всем не сразу. Мои братья-близнецы сами завели об этом разговор. Однажды поздним вечером, когда на улице горел одинокий фонарь и мела тихая вьюга, ко мне обратился мой сосед слева: «Что за прекрасное создание посетило тебя сегодня с утра! Ах, ее запах как будто до сих пор летает по этой комнате! Ты, наверняка, понял, о ком я говорю, иначе не изменился бы тогда твой неизменный стан. Она стоит того, чтобы тебе начать ценить свое единственно верное предназначение в этом мире.» Больше сосед не сказал ни слова. Только тоскливо вздохнул… А я в тот самый момент понял, что он чертовски прав.  Захотел его поблагодарить, но, взглянув на его мрачный корпус, передумал.
Теперь наступила новая глава в моей истории.
Теперь я не переживал о порядковом номере на оборотной стороне своего девственно-чистого тела, о бесконечных выговорах Главного, а так же не переживал о том, что случится потом, когда я стану непригоден и покину этот  райский уголок. Осознавая свою значимость и чрезмерную важность, влюбленное деревянное седалище вознесло себя  до небес. Я научился жить одним днем, постоянно ожидая ее прихода. Я рассказывал долгие истории о том, каков ее изумительный аромат и какова ее красота. Повествовал о том, как она умна и аккуратна, что я испытываю, когда моя «прекрасная ученица» (я дал себе волю называть ее именно так) закидывала ножку на ножку. Иногда давал свободу чувствам и смел привирать, как иногда, сама того не замечая, она прикасается ко мне, нежно, тонкими гладкими пальчиками. Такие моменты случались редко… ну а если случались, то рассказов о них хватало на неделю! Друзья начали от меня отдаляться, так как уставали слушать одно и тоже. Главный постоянно упрекал меня в том, что я говорю только о ней и ни о чем больше, что не собираю нужный объем новостей и сплетней… В глубине души я догадывался, что дело вовсе не в этом, а в том, что они все завидовали мне, потому что не сумели полюбить так, как сумел я.
Все винтики на мне были целы, дощечки не поцарапаны, а лоск, придаваемый нанесенными слоями лака, стал более блестящим из-за вечного душевного сияния. В моей жизни наступила белая полоса, но, где же здесь трагедия, спросите вы, да вот она, уже почти перед вашим носом!
Однажды, начался уже второй учебный семестр, а точнее, и он уже подходил к концу, к нам в комнатку как всегда зашли студенты. В  тот самый солнечный, но еще не совсем жаркий день, я ожидал ее прихода… Когда началось занятие, и все заняли свои места, все мои коллеги вместе со мной поняли, что моей маленькой дивной красавицы здесь нет. К тому же ее место занял какой-то взмыленный и постоянно зевавший молодой человек. Моему страданию не было предела. К тому времени я успел возненавидеть всех, кто сидел на моих блестящих дощечках, кто смел хоть как-то докоснуться до всех прелестей моего тела, которые отдавались только ей… Страх, что она больше не вернется, заставил меня серьезно понервничать, но я успокоился, когда сосед справа умиротворенно сказал: «Не волнуйся, мой славный друг! Она обязательно вернется и вновь погладит твои встрепенувшиеся от страха телеса.» Тогда я сумел вытерпеть этот час ада в компании неотесанного юнца. Время моих мучений вот-вот должно было подойти к концу, как случилась первая из страшных историй, явившаяся началом жуткой трагедии, которая состояла из целой цепи таких вот событий. Это чавкающее животное, которое царски восседало на мне, жевало… жевало долго и громко… жевало так противно, что сосед слева, и без того сломанный и постаревший за текущий семестр стул, просто-напросто потерял всякие вкусовые и осязательные чувства. Как это смог вытерпеть я, до сих пор не понимаю, но начало трагедии еще впереди. Это животное, этот отвратительного вида и телосложения юнец, после того, как преподаватель сделал ему замечание насчет жевания на уроке, демонстративно вынул изо рта его содержимое и… прилепил к нижней части моего безупречного лоснящегося деревянного тела… я упал в обморок…
Под смех окружающих коллег, теперь уже далеко не пример безукоризненной чистоплотности и красоты, пришел в себя. Смеялись все: стены, столы, стулья, окна, подоконники, но громче всех смеялся Главный… В этой вакханалии, казалось, смеялся и я сам… А в душе текли громадные слезы, в десятки тысяч раз превышавшие размер  причины этих самых слез. Теперь я начал осознавать то, что должно произойти. Она не будет моей никогда… И к тому же утратиться столь выгодный и упрочнившийся авторитет среди своих. Эту историю не могли забыть еще очень долго (пока не случилась следующая). Теперь у меня не было врагов и завистников… А те, кто ими был когда-то, после этого страшного происшествия успокоились, ведь теперь и на мне был тот самый постыдный знак – жвачка.
Она продолжала меня посещать, конечно, ведь это ее законное место. Но я не мог уже воспринимать ее так, как воспринимал раньше. Всему причиной был страх. Я вновь превратился в того нерешительного, стыдящегося мальчишку с трясущимися коленями. Ничто не могло дать мне уверенности в себе. Когда она садилась и начинала бить своей маленькой ангельской ножкой по нижней части моего тела, я уже не чувствовал того возбуждения и прилива сил, а чувствовал лишь излишнее напряжение и злобу. Корить себя в этом было бесполезно… Сосед слева заметил все это и сказал: «Неужели какая-то мельчайшая жвачка способна убить в тебе те осязательные чувства, которые ты с такой нежностью испытывал к этому милому цветочку?» «Конечно нет!» - не задумываясь ответил я. Но сам прекрасно понимал, что это неправда и что мое существование стоит на границе трагедии.
Наступил май. Начались дожди. Долгие, проливные и скучные. Многие студенты дожидались их окончания сидя в аудиториях и просто валяя дурака. И вот это «ничего-не-делание» привело к следующей трагедии. Однажды в один из таких тоскливых дней, в наш   мирок забежали двое…
  Последнее, что я сумел запомнить – это испуганный вид Главного. Такое ощущение, что он готов был выпрыгнуть в окно или сделать еще какой-нибудь сумасшедший поступок, лишь бы избежать всего этого ужаса и не видеть этой животрепещущей картины.
Двое сцепились в ожесточенной схватке. Началась драка… Мы переполошились, так как были задеты и без того «убитые» столы, а нам, ох, как не хотелось оказаться на их месте, но… от Судьбы не уйдешь! Я сломал верхнюю перекладину… Теперь она отрешенно болталась в стороне… Я был ужасен, словно квазимодо! Слезы внутри меня лились ручьями. Мой сосед слева лишился двух болтов и теперь его главная часть тела постоянно отрывалась от ножек, как крышка от унитаза. Соседу слева посчастливилось оказаться просто в другом месте… Он беспечно валялся, такой одинокий и брошенный всеми, почти в самом углу комнаты. Теперь у него будут другие посетители, или же их больше вообще не будет… Я потерял осязание и обоняние… Но это неважно… Важно, что я потерял веру… и надежду…и любовь…
Она стремительно ворвалась в аудиторию, громко хлопнув  дверью, от чего моя складская коллега содрогнулась и испустила сиплый вопль, услышанный лишь нами…
Они кричали… Долго… Отрывистые фразы долетали до меня… Я плакал… Она сказала, что не может так больше жить, что это выше ее сил. Она плакала… Слезы лились ручьем из ее больших глаз…Мои слезы… Тушь растеклась, нос покраснел… Но она не замечала ничего, просто говорила и говорила… Ее слова врезались в мою память, словно тысячи маленьких иголочек. Они предвещали большую беду. Я чувствовал это…
Он подошел к ней и захотел обнять. Холод и дрожь пробежали по ее телу… «Я не могу любить вас обоих! Я должна сделать выбор! Раз и навсегда!» - твердил истеричный голосок… «Но вы оба не достойны меня! Вы оба бессердечны! Низкие существа, опустились до такой мерзости… Мне вас жаль…обоих!» Она кричала, кричала громко и надрывно… Они слушали… Мы все слушали… Я хотел вмешаться, но не мог! Что сделает страшный, сломанный стул? Чем он может помочь? Ведь его единственно верная цель пребывания здесь, в этой аудитории, чтобы на нем всего лишь сидели! Ха! Как смешно! Даже самому смешно! О том ли мечтало то самое дерево, которое впоследствии дало жизнь мне? Уверен, что нет… Стул! Он важен! Он нужен! Да, чтобы примостить свой зад вот таким вот нелюдям, которые разбивают сердца и плюют в душу! Которые научили ее грустить, заставили лить горькие слезы!.. Да лучше уж сразу на помойку! Пусть другие мучаются… А я не хочу… Да… Почувствовал важность, да был авторитетом… И что? Жвачки и сломанной перекладины хватило, чтобы все это исчезло в один миг! Мои друзья-коллеги только и делали, что смотрели на внешнюю оболочку, их интересовало лишь мое умение ярко и красочно рассказывать все сплетни, которые я слушал, принимая различные задницы различных студентов. Мое внутреннее «Я» им было до лампочки… А я верил, что действительно могу быть кому-то нужен и полезен, интересен и, быть может, даже любим кем-то… Какой дурак…
Вдруг, резко закончив плакать, твердым голосом она произнесла: «Да в этом стуле больше души, чем в вас обоих!»… и ткнула пальцем в меня… Все насторожились… А я ждал конца… Ее прикосновение было жестким я тихонечко ойкнул, мой сосед сзади неодобряюще вздохнул… Стены перешептывались… Ох уж, эти сплетницы! Все ждали конца… Трое молчаливо стояли и выжидающе смотрели друг на  друга…



«Убейте меня!» - вдруг резко оборвала она.
«Убейте»… Пробежала та же мысль и у меня. Избавьте от страданий видеть ее страдания. Избавьте от глупой немощности и тупой надежды, что все будет хорошо… Да ничего не будет! Ничего…
Дождь перестал лить свои огромные мокрые капли на подоконники. Окна успокоились… Лучик солнца попытался проникнуть в аудиторию. Все было безмолвно… Тишина убивала… Тишина в комнатке, в этих четырех стенах-сплетницах, но не в сердцах этих троих… Внутри у них происходила буря… Ураган слов, мыслей, ненависти и любви…
«Да в этом стуле больше души, чем в вас обоих»… эхом проносилось по моему искалеченному и изувеченному древесному телу. Ради этого, наверно, я пришел сюда… Но все же…
«Убейте меня…»
Она села возле стены и тоненькие струйки соленой жидкости потекли из ее глаз… Глупцы! Они не могли ничего сделать! Так же как и я! Они просто сидели и думали… Смотрели на то, как она мучается… Изверги… И я вместе с ними… Моя «прекрасная ученица» напевала какую-то грустную мелодию, совсем тихо-тихо, будто знала, что за спиной вездесущие уши стен. Ее лицо просветлело, на какое-то мгновение его озарила необычайная улыбка, улыбка ребенка, чистого и нежного. Ребенка, который дарит этому миру все тепло, что есть у него, не прося ничего взамен… Ребенка, у которого было столько ран на сердце…
Я чувствовал биение ее сердца… Я чувствовал ее боль… Я знал, о чем сейчас она думает… Я знал, что больше всего на свете ей сейчас хотелось увидеть папу…
Она резко встала и крикнула: «Убейте! Убейте меня! Так будет легче всем троим! Черт возьми, убейте сразу, не по чуть-чуть, а сразу! Это невыносимо, поймите же вы, наконец!» Их глаза наполнились слезами… «Вы знаете, что я не могу сделать это сама, как сделал когда мой отец! Знаете! И продолжаете издеваться! Помогите мне! Вот так!» Она подошла ко мне… Я не боялся ничего… Я просто был зрителем, как все стулья, столы, стены, окна, подоконники, дверь и Главный… Все были зрителями. Она взяла меня за ножку цепкой хваткой волчицы. Резко открыла окно и сказала «Как я помогаю этому стулу! Что ему здесь делать? Он сломан и испачкан! Его убивали… Медленно и аккуратно… День ото дня наносили все новые и новые порезы... Пусть он идет к черту! Пусть и я пойду к черту! Мою светлую ангельскую душу не пустят в рай, этому стулу тоже там не бывать! Уверена, за ним много грешков! Ха!» Громко смеясь и упиваясь горькими слезами, она со всей силой, что была в ее маленьком теле, швырнула меня в окно…
Теперь я мертв… Она помогла мне… Так пусть и ей поможет… Но только не черт, а Бог… Я попрошу Его об этом… за нее!
 …Последнее, что я видел – это глаза, полные смелости и решимости, глаза, которые не забуду никогда. Глаза ребенка, тихонько кричащие и желающее одного… встретиться с папой…