Ожидание

Всем своим любимым  женщинам
посвящаю.

В.Ю. Карпенко
Ожидание.

1.
Над тайгой разносились глухие удары мяча. Это начальник Тоджинской партии Дима Шапкин играл сам с собою в волейбол. Нескончаемо медленно тянулось время до обеда. По рации передали, что, возможно, будет борт. «Возможно» означало, что, скорее всего, его не будет. Но ждать нужно все равно. Если вертолет прилетит, и его никто не встретит, то, вертолетчики сами продукты разгружать не будут. Определенность наступала всегда к обеду, когда Кызыл1 давал уже точные сведения. Теперь же было еще десять тридцать утра. Трудно объяснить, как Диме удавалось играть самому с собой. По вечерам для волейбола подтягивался еще народ, но сейчас все разошлись в маршруты, либо копать канавы.
У крыльца избушки, где жили канавщики, стоял кисловато - приторный запах. Источником его служили полбидона браги, которые Дима нашел вчера у канавщиков и демонстративно вылил на землю. Теперь от браги осталась лишь россыпь изюма на траве и мокрые куски хлеба. Накануне работяги опробовали свой продукт, а в финале схватились за ружья. Это и вынудило Диму на столь крайние меры.
А вокруг на сотни километров простиралась тайга. Партия наша находилась в самом центре Тоджинской котловины2, раскинувшейся в междуречье Большого и Малого Енисея. Шел уже третий месяц, как я пребывал здесь в качестве студента-практиканта. Но мое время подошло к концу и сегодняшним вертолетом я должен буду улететь в Кызыл, а оттуда уже в Москву, на учебу. И вот уже неделю каждое утро я собирал свои вещи, подтаскивал рюкзак к вертолетной площадке и принимал готовность номер один. Внезапно Дима прервал свою игру и прислушался. Это был, конечно, явный синдром ожидания вертолета. Когда ждешь, то каждый звук трансформируется нашим слухом в желанный гул. Но этот был слишком явным. Из деревянной пристройки выбежала Николаевна – одна из старейших геологинь Тувинской экспедиции, квалификации редкостной. О стратиграфии Тувы она могла рассказывать часами. Говорят, по молодости, она ходила в маршруты чуть ли не в туфлях, зато по скорости с ней не могли сравняться даже довольно крепкие ребята. Николаевна наклонила голову и прислушалась.
-Дима, вертолет,- с дрожью в голосе сказала она. Если Николаевна тоже услышала вертолет, то значит, это не обман слуха.  Николаевна тоже ждала вертолет. Нужно было успеть пропихнуть пробы в дробилку, пока она не была забита материалом других партий. Кроме того,  в первый класс нужно было вести своего первого внука – сентябрь был уже не за горами.
 Дима всматривался в долину. Гул действительно был слышен отчетливо, но вертолета не было видно. Все участники этой массовой слуховой галлюцинации, словно подсолнухи, медленно повернули голову в сторону звука. И расхохотались нервно-паралитическим смехом. Источником такого, на редкость идентичного с гулом вертолета звука, была труба кухонной печки, которую одноглазый повар Семеныч раскочегарил так, что оттуда вырывались аж снопы искр. Сходство столь потрясающим, что даже Николаевна купилась на это.
-Семеныч, твою за ногу. Чего так раскочегарил? И так дров мало, чуть не через день народ отряжаю на рубку, - в сердцах крикнул Дима в раскрытую дверь кухни.
Семеныч готовил свой знаменитый шукрут – так он называл похлебку из непременно семнадцати компонентов. Непосвященным новичкам он обязательно перечислял их поименно. Туда входили: картошка, крупа, вермишель, соль, перец, лавровый лист, лук, чеснок и так далее вплоть до венчающего список семнадцатого компонента, коим значилась кипяченная вода. В общем, ничего особенного, хотя вкус у этого блюда был отменный. Но сегодня имелся еще восемнадцатый компонент, который бывал не всегда. Это свежая оленина.
Мясо появилось вчера. На фоне надвигаюшегося на базу дефицита продуктов это было как ниспослание небес. Рабочий-тувинец Валера Кан-оол пришел вечером в лагерь и сообщил Диме, что подстрелил оленя. Тотчас был снаряжен народ, чтобы принести тушу. В лагере, внимательно осмотрев оленя, Дима спросил:
- Валера, а где же уши?
- Уши резал, бросал, отдавал тайге, положено так.- Валера смотрел на Диму наивными святыми глазами. То, что уши были клейменные, можно было догадаться сразу по Валериному взгляду.
-Смотри, Валера, если что, сам будешь выяснять отношения с пастухами.
Дело в том, что по тайге кочевали тувинцы со своими стадами. Какие-то олени отбивались и могли месяцами бродить в одиночестве, пока на них не наткнутся опять все те же пастухи, либо же волки, либо геологи. Успокаивало одно – в ближайшей округе никаких стойбищ не было. Олень был разделан и перетащен в ледниковый погреб.

2.
-Ну, что, Вовчик, сходим, что-ли, канаву посмотрим у Генки? Вертак сегодня отменяется окончательно. Определимся, рыть ему дальше или еще нет? Эппку с собой возьмем.– сказал Дима после очередного выхода на связь. Эпп была студенткой Университета Тарту из Эстонии. Ее пухлое круглое лицо, утопающее в океане белокурых волос, словно олицетворяло беззаботную скандинавско - прибалтийскую жизнь, так отличную от нашей. Никто из нас даже не предполагал, что этот год будет последним, когда студенты из Эстонии ездят на практику в Россию.
До участка было что-то около часа ходьбы по тайге. Здесь расстояние меряется не километрами, а часами. Тропа приятная, если идешь по ней без груза,  лучшего отдыха и не найти. Впереди, беззаботной, подпрыгивающей походкой, шагала толстопопая Эппка. На тропе валялась почти нетронутая кедровкой шишка. Нынче в тайге урожайный год и кедрового ореха хватает всем. Я поднял шишку, стал ее на ходу шелушить и погрузился в свои мысли. Я думал о Тане, которая осталась в далекой Москве. За день до вылета я притащил ей охапку роз, и, набравшись смелости, сделал первое в своей жизни предложение. Танюшка ничто не ответила, а только весело рассмеялась. Такой она и оставалась в моей памяти в течение всего лета – растрепанная челка, курносый смеющийся нос. Сюда она присылала мне письма. Письма были очень хорошие, но там о моем предложении не было ни слова. Как будто она водила меня за нос. И вот, идя по тропе, я посекундно растягивал в своем воображении процесс возвращение, представлял как я позвоню в заветную дверь, как она мне откроет, закутанная в махровый халат, как я уткнусь губами в эту челку и в этот милый курносый нос. Поэтому я, как никто другой, ждал этого вертолета. И очень расстроился, когда прозвучал отбой. Теперь же, идя по тропе, я, улыбаясь про себя, уже в сотый раз, наверное, прокручивал картину возвращения и встречи с моим светло-русым созданием.
Я и не заметил, как мы пришли на участок. Канава Гены Поливаева была самой ближней. Здесь дымил неизменный костер из нескольких коряг, над которым висел чифир-бачок – продолговатая банка из-под китайской тушенки, к которой была приделана проволочная дужка. В бачке кипел крепкий чай. Дым слегка усмирял ненасытную комариную братию, а так же создавал комфорт и некоторое ощущение домашней обстановки. В зеленой камуфляжной куртке, с красным беретом на голове, крепкого сложения  Гена сидел на бревне и пил чифир. Гена был из породы людей, которых называют бичами. Летом они подряжаются на сезонные работы, а зимой перебиваются в городе. В этом году Гене повезло – он зимовал здесь, в партии, в качестве сторожа. Гена был бичом с творческим подходом к работе. Прежде чем рыть канаву, он сто раз расспросит Диму о том, какую геологическую идею он хочет этой канавой подтвердить. Ибо в каждой канаве должен быть свой смысл, и Гена не будет рыть до тех пор, пока этот самый смысл не постигнет. Дойдя до коренных пород, Гена советовал, как изменить направление канавы и эти советы часто оказывались верными. Вот и сейчас, увидев нас, Гена обрадовался. Сперва пригласил пить чай. Мы достали свой сахар и сухари. Потом  повел на до блеска выметенную пихтовым веником канаву.
-Я вам, ребята, конечно не советчик, но разлом, думаю, так падает,- и он прочертил ладонью в воздухе воображаемую плоскость.
-Вон, у Мишки в канаве сиониты пошли. – Гена по - народному перефразировал название сиенитов1, горных пород, которые слагают здешний массив и махнул в сторону, откуда доносился истошный мат и лай собаки. Мишка Истомин – рязанский парень богатырского сложения, неизвестными путями попавший в Туву, обладал голосом, перед которым трубы Иерихона2 казались бы свирелью. Похоже, он натравливал свою собаку на белку.
- А я, вот что еще нашел, криволит - Гена опять переиначил название минерала и потянулся к камням, разложенным у костра. Он показал кусок породы с красивым коричневым, словно льдистым, прожилком.
Гена, воистину, был самым эрудированным бичом из тех, с которыми мне когда-либо пришлось встречаться. Криолит3 не самый редкий камень. В Гренландии, к примеру, эскимосы делают из него грузила. Мало того, что он мягок, он еще абсолютно невидим в воде. Здесь же криолит был редок. Но даже и его разглядел Гена.
Обсудив с Геной дальнейший план, Дима ушел на канаву к Мишке Истомину, я же остался отбирать пробы. Эпп пошла собирать ягоды.
- Кедровка, твою мать, эта Эпка ваша. - Гена сплюнул с презрением в ее сторону остатки чайной шелухи.
Я поднял голову.
- Почему кедровка?
- Болтает много. Ты вот по тайге идешь, а кедровка на километр вперед летит и всем растреплет про тебя. Про брагу нашу Димке-то она сказала. А теперь поди, найди дрожжи в тайге. Их и в Кызыле то не сыщешь сейчас. Разве что у Рыжей Бороды поменять.
Гена стал размечать на склоне продолжение канавы, чтобы подсечь контакт, созданный его пытливым воображением.

3.
Прошла еще неделя. Каждое утро я наблюдал, как по заросшему тайгой склону горы медленно, но неумолимо спускается вниз фронт желтеющей лиственницы. Я мысленно прочертил середину склона. Сегодня осень перешла в окончательное наступление, пройдя серединный рубеж. Каждый день с начала ожидания вертолета я писал Тане письмо и запечатывал его в конверт. Четырнадцать писем уже лежали маленькой стопкой в боковом кармане рюкзака. Сейчас я написал пятнадцатое. Эту стопку в любую минуту я был готов присовокупить к общей почте – ведь вертолет мог и не взять никого, такое тоже бывает, но для почты место всегда будет. Зато Таня их получит все сразу. Как минимум пятнадцать писем. Вертолет опять не прилетел. Я отпросился у Димы сходить по ягоды. В сорока минутах ходьбы от базы находился жирный, почти никем не тронутый черничник. «Сделаю,- думаю,- Татьяне Витальевне таежный подарок». Да и самому попастись. Оленье мясо стало уже надоедать. Дима, слегка поколебавшись, дал мне ружье, заряженное пулей.
- На вот, на всякий случай. Только стреляй без промаха, или лучше вообще не стреляй, если не уверен. Раненый медведь во сто крат хуже, всех нас потом поодиночке передерет.
Я легкомысленно бросил ружье на тропе и пошел собирать ягоду.. Примерно через час раздался какой-то шелест и треск сучьев. Я поднял голову. Двое медвежат, словно как в сказке, чесали через черничник, не замечая меня. Немного выждав, я прокрался за ними, ибо выдался редкий случай понаблюдать за диким зверем в природе. Несмотря на свою неуклюжесть, у медведей удивительная способность стремительно передвигаться по лесу, плавно перекатываясь через бурелом и валежник. За медвежатами, я конечно не угнался. Через пол-часа те же самые медвежата прочесали обратно. Я опять бросил чернику и побежал за ними. Ружье так и лежало у тропы. И тут, наконец, благоразумие посетило меня. Я понял, что развернись медвежата на меня, то меня они нагнали бы с такой же скоростью, с какой теперь уходили от меня. Я бросил эту затею, и тогда почувствовал на себе пристальный взгляд медведицы. От этого взгляда, я думаю, протрезвел бы и смертельно пьяный. Медведицу я не видел и не слышал, но взгляд ее чувствовал. Я тихо-тихо ретировался назад, дошел до ружья и быстро пошел в лагерь.
За ужином я рассказал всем про медвежат и про то, как я бегал за ними. На кухню зашел Дима и прислушался к моему рассказу. Потом я не сразу сообразил, что произошло. Дима размахнулся и наотмашь меня ударил по лицу, затем молча развернулся и вышел.
Через час Дима заглянул в мою палатку. У него была заветная фляга с коньяком, которую он доставал в особых случаях.
- Ладно, Вовчик, ты не обижайся. Сорвался, извини. Но и меня, как начальника пойми тоже. А если б что случилось?
И Дима рассказал, что пока я ходил за черникой, по рации пришло экстренное сообщение: в одной из северных тувинских партий медведь средь бела дня разодрал геолога. Начальникам партий было приказано провести дополнительный инструктаж. Вот Дима и провел. Позвали Эппку и Гришу Александрова - еще одного геолога. Николаевна уже спала. У нее был свой, годами выработанный режим. Эпп, хлебнув чуть-чуть коньяку, сказала с характерным эстонским акцентом:
- У меня штаны ест ь поломатые, ничего, я чинить и слушать?
- Я на севере когда работал, - стал рассказывать Гриша, - то белый медведь однажды наш продуктовый склад разворошил. Так он знаете как сгущенку доставал? Сдавливал банку обеими лапами, она  лопалась и он ее вылизывал. Все очень просто.

4.
Если характеризовать Гришу, то для него бы наиболее подошло одно слово – хозяйчик. Именно не хозяин, а хозяйчик. Это придает оттенок личной заинтересованности во всем. В 20 - годы прошлого века Гриша однозначно стал бы нэпманом в городе, либо кулаком в деревне. Когда прошло несколько лет с момента описываемых событий, уже в Москве я узнал совершенно случайно фантастическую историю, связанную с Гришей. В пробах, которые мы отобрали в этом сезоне, Гриша обнаружил алмазы. Не какие-нибудь микроскопические зерна, хотя даже из-за них поднимается переполох в целых министерствах, а довольно крупные, миллиметровые зерна в протолочке сиенитовой породы. Что обычно делают в таких случаях? С истошным воплем бегут по коридору камералки1, без разбора открывая все двери. Качание на руках коллег является лучшей наградой для первооткрывателя. Но, друзья мои, не следует забывать, что времена были уже не те. Гриша затаился. Об алмазах он не сказал никому – ни Диме, ни Николаевне. Он проверил разными способами, алмазы ли это, оценил примерное содержание их в породе. Перелистал всю имеющуюся литературу по алмазам. Алмазы находили где угодно, но только не в сиенитах. Гриша не стал заниматься теоретическими построениями их происхождения. Его интересовала практика. На крупномасштабной карте участка Гриша уже нарисовал границы будущего горного отвода, который собирался оформить на себя. На фоне наступающих стремительным образом перемен в стране это выглядело вполне нормальным. Но тут то опытный Гриша сделал промашку. Уже с неделю вынашивал он планы разведки алмазоносного участка, как решил проверить дубликаты проб. В дублях алмазов не было. Ни крупицы. Тогда Гриша кинулся в дробилку, выпросил журнал и стал внимательно изучать пробы своих предшественников. Судя по записям, до того было раздроблено с десяток килограммов каких-то известняков. Алмазов в известняках не должно было быть ни при каком раскладе. Значит, проба с алмазами была "левая". Но кому понадобилось и для чего дробить алмазы, да еще в таком  количестве, словно это была обогащенная порода из Кимберли2? Так это и осталось навеки геологической загадкой и тайной. Но суть этого отступления не в алмазах, а в Гришином подходе к делу.
После очередного отбоя с вертолетом, Дима отрядил Гришу и меня в маршрут к южной оконечности озера Ак-Холь, ближний конец которого лежал в полутора часах ходьбы от базы. Озеро это было узким и длинным, а по глубине, говорят,  не многим мельче Байкала. Маршрутом на Ак-Холь мы убивали сразу двух зайцев. Во-первых, на геологической карте южнее озера было нарисовано пятно амазонитовых пегматитов3, которые не давали Диме покоя. Во-вторых, на озере рыба водилась в неограниченном количестве. Даже такой неистовый браконьер, как Рыжая Борода, живущий в избе на западном берегу озера, не был способен опорожнить эти запасы. Пара рюкзаков рыбы, которую мы должны были принести из маршрута, пополнят пищевой рацион нашей партии.
По пути Гриша внезапно вскинул ружье и выстрелил. Реакция у него была мгновенная. С дерева свалился убитый рябчик. Рассказывали, что года два назад к Грише  в тайгу на пару недель приехала жена. Как-то Гриша стал приманивать рябчика. На звук  манка и вправду вылетел рябчик и сел прямо на голову жены. Гриша вскинул ружье, но стрелять конечно же не посмел, хотя никто не сомневался, что он не промахнется.  С минуту жена стояла остолбенелая, хлопая глазами. Гриша стоял со вскинутым ружьем. Рябчик сидел на голове у жены. Через минуту рябчик улетел.
Пару часов спустя мы сели на привал. Пока я разжигал костер и кипятил воду, Гриша за пять минут собрал кружку черники и тут же сделал варенье  «на скорую руку». Это был все тот же узнаваемый стиль Гриши-хозяйчика. Мы дошли до амазонитового пятна. Коренные выходы, заросшие кустами с продолговатыми ягодами жимолости были действительно сложены какой-то зеленой породой, но амазонитами здесь и не пахло. Мы отобрали пробы, нанесли эту точку на карту и теперь пошли по западному берегу, в сторону избушки Рыжей Бороды.

5.
Про Рыжую Бороду я много раз слышал, но никогда еще не видел его. Знал, что он обитает в избе на Ак-Холе, ловит рыбу, потом отправляет ее в Кызыл.. Попутно занимается охотой. Борода не понравился мне сразу. Похоже, вся его сущность жаждала крови и смерти. Рыбалка, охота – это был его род занятий, причем в масштабах, сродни массовому умервщлению моржей  в середине восемнадцатого века на острове Сейбл1 близ Ньюфаундленда. Рыжая Борода взахлеб рассказывал, как он собственноручно один на один подстрелил двадцать медведей. Возле избушки стояло множество бочек с рыбой, заготовленнных им. Поглощение нами животной пищи есть неизменная философия природы. Мы тоже боремся за жизнь и никто не виноват, что многие пищевые природные цепочки замыкаются именно на нас?  Но у Рыжей Бороды убийство всего живого стало религией.
Мы сварили того самого рябчика. Гриша выпросил у Бороды волос для мошки на хариуса – приманки, привязываемой к рыболовному крючку. Волосы он срезает не с собственно бороды, а с интимного места. Все в партии считали почему-то, что именно на такую приманку хариус берет лучше всего.
Переночевали в избушке, а поутру отправились рыбачить.  В одном месте в озеро вливался довольно бурный ручей. Здесь-то на сливе и любит гулять  хариус. Мошку, которую мы закидываем на середину потока, вливающегося бурной, пенистой струей в озеро, хариус принимает за резвящихся над водой насекомых и хватает приманку. Я сам не любитель рыбалки, но здесь вошел в азарт. За каких – нибудь полчаса у меня уже было с десятка пол - тора крупных килограммовых хариусов. Здоровых рыб приходилось подтаскивать по воде к самому берегу, а потом уже выдергивать.
Потом мы подсолили две рыбины, и тут же сырыми их съели, запив разбавленным спиртом.
-А ничего из Бороды волос мошка получилась. Вон сколько наловили, - сказал Гриша, поджаривая на палочке кусок хариуса. Потом мы ели горячего хариуса и наблюдали за Бородой. Его лодка качалась поодаль в заросшей камышами протоке. Он рыбачил по - крупному, высвобождая одну за другой сети, которые за утро утонули от тяжести попавшей в них рыбы.

 6.
Двадцать пятое письмо, адресованное Тане, было дописано, аккуратно заклеено и присовокуплено к изрядно пополневшей пачке предыдущих писем. В ожидании вертолета, я помогал Грише развести коптильню, где предполагалось прокоптить часть наловленной нами рыбы. К нам присоединились Валера Кан-оол  и Эппка, которым нужно было уже улетать и они тоже были среди ожидающих. Наши вещи, собранные, стояли вблизи вертолетной площадки, и, по первому же стрекоту, мы готовы  были  мчаться к вертолету. Делать все равно было нечего, поэтому, образовав небольшую интернациональную группу, они стали наламывать ивняк. Лучшего топлива для холодного копчения и не найти. Мы же с Гришей развешивали на веревках коптильни хариусов. Коптильня представляла собой стоящее у крутого речного берега примитивное сооружение из четырех вертикальных столбов с перекладинами, со всех сторон и сверху закрытое брезентом. У берега была размещена небольшая железная печурка, от которой по склону к коптильне тянулась труба длиной в несколько метров. Ивняк давал терпкий, но в тоже время ароматный дым, и выползал клубами из щелей брезентовой коптильни. Чтобы дым был холодным, я постоянно лил воду на трубу, ведущую к коптильне. Эппка возилась у печки, а Валера пошел за новой порцией ивняка.
…Вертолет толстой оранжевой стрекозой завис над поляной. Мы бросили тотчас коптильню с рыбой, которую уже никогда не попробуем, и, не веря  нашему счастью, помчались к своим вещам. Для каждого из нас этот отрезок пути был не просто пробежкой. Валера мчался к своей жене, которая вот-вот должна была родить, Эпп  к своему родному Тарту, я – к Татьяне Витальевне, встреча с которой сулила мне щемящую под сердцем неизвестность. Из пристройки к площадке бежала Николаевна, словно ей было на четыре десятка лет меньше. Но вертолет так и не приземлился. В проеме приоткрывшейся боковой двери вертолета показался Рыжая Борода. Он выбросил нам небольшой брезентовый мешок и помахал рукой. Дверь захлопнулась. Вертолет, медленно раскачиваясь и пробиваясь сквозь толщу воздуха, поднялся, наклонился вперед, как-будто задумался на секунду и ринулся вперед. Через пять минут он уже маячил вдалеке маленькой мухой. Через десять минут от него осталось только сходящее на нет стрекотание.
В мешке, сброшенном с вертолета, была лишь почта. Так же к нему была привязана записка, написанная корявым почерком: «Улетаю. До встречи в Кызыле. Рыжая Борода». Мы стояли, опешив от такого издевательства. Дима, прочитав записку, смачно выругался. Николаевна тут же кинулась к рации. Она попросила самого начальника экспедиции и продублировала ему Димину речь, добавив еще импровизацию от себя. Ситуация была проста, как божий день. Вертолетчики с Бороды должны были получить натуральный продукт в виде мешка рыбы, поэтому его везти выгодней, чем геологов с пробами. Непонятно, что это был за рейс, но нам они удосужились сбросить лишь почту.
Там было письмо от Тани. Она опять изъяснялась загадками, сообщив, между прочим, что у нее есть сюрприз для меня. Про мое предложение опять там не было ни слова…

7.
Вслед за оранжево-желтым фронтом наступающей лиственницы с вершины горы вниз начал продвигаться белый. Теперь по утрам вертолетная площадка была покрыта инеем. В карман рюкзака сегодня было убрано тридцать третье письмо. Ругань с начальником экспедиции, похоже, дала мало результатов. Покуда не будут вывезены все рыбаки и вертолетные мафиози не поимеют с них положенную мзду, до геологов, похоже, им не будет дела. Вертолет свалился неожиданно, нарушив прозрачную тишину сентябрьского утра. Еще спустя пять минут, после разгрузочно-погрузочной беготни под нами уже проплывало узкое и длинное озеро Ак-Холь, ставшее каким-то игрушечным и нереальным. На его берегу, словно спичечный коробок, приютилась избушка Бороды.
А еще спустя два часа я наблюдал из иллюминатора самолета за удаляющимися дикими сопками,  окружающими центр Азии1 Кызыл.
Перевоплощение осознаешь с трудом. Жизнь, такая  медленная и размеренная в горно-таежной Тодже, вдруг стремительно развернулась со скоростью пружины. Ежась от заползающего в спальник утреннего сентябрьского холода, я не мог предположить, что уже вечером буду звонить в заветную дверь, а в рюкзаке у меня при этом будет полуторакилограммовый малосольный хариус, которого я еще утром вытащил на мошку недалеко от лагеря. Из аэропорта я позвонил Тане и тут же на такси помчался к ней домой. Когда она открыла дверь, я сразу понял, что Таня беременна. При этом она ничуть не смущалась, а смотрела на меня все с такой же загадкой, которая пронизывала все ее письма. Я быстро взял себя в руки. Это, что ли, она называла сюрпризом? Во - первых, я совершенно точно знал, что причиной беременности являюсь не я. Во-вторых, я сразу заявил, что все равно ее люблю и мне совершенно безразлично, от кого этот ребенок и я его приму как своего. С этими словами я потянулся погладить ее живот и тут моя рука уперлась в …. мягкую подушку. Татьяну словно прорвало, она расхохоталась. Истерично расхохотался и я. Чтобы снять психологическое напряжение, я схватил эту самую подушку и стал лупить Таньку. В шутку, конечно. Потом она рассказала, что хотела проверить меня таким образом, люблю ли я ее по настоящему. Я сказал, что можно было обойтись и без таких экспериментов и вручил ей тридцать три письма.  А ребенок все же у нас родился. Через девять месяцев.
И хотя теперь нашей дочке уже идет пятнадцатый год, письма эти Таня перечитывает до сих пор.

Март-май, 2005
Москва


Примечания:
К гл. 1
Кызыл1 – столица Тувы (в советском прошлом –Тувинская  АССР, сейчас – Республика Тыва)
Тоджинская котловина2 – горно-таежная впадина в центре Тувы.

К гл.2
сиениты1– щелочные горные породы, с которыми , в частности связано тантал-ниобиевое проявление, описанное в рассказе
Трубы Иерихона2 – согласно Библии, стены окруженного израильтянами города Иерихона пали от звуков труб, в которые дули священнослужители.
криолит3 – минерал, алюмофторид натрия. Он действительно, бывает похож на лед, отчего и назван от греческого «криос», т.е. «холодный камень». Огромные скопления его имелись в Ивигтуте (Гренландия), где криолит в 19 веке добывался в качестве алюминиевого сырья   

к гл. 4
камералка1 – на геологическом слэнге – помещение где проводятся работы по разбору полевого каменного материала, иначе говоря, камеральные работы.
Кимберли2 – крупнейшее в мире месторождение алмазов в Южной Африке
амазонитовые пегматиты3 – пегматиты, гиганско-зернистые горные породы, в состав которых входит амазонит – зеленого цвета полевой шпат, или амазонский камень. Амазонитовые породы порой бывают довольно красивыми и их используются для разного рода поделок.

К гл. 5
Сейбл1 – небольшой остров у восточного побережья Канады, образованный песчаной отмелью, издавна служивший лежбищем тысяч моржей. В 17 веке прибывшие в Новый Свет переселенцы построили на острове жиротопни и перебили всех моржей на животный жир. Скелеты тех моржей попадаются в песчаных отложениях острова до сих пор.

К гл.7
центр Азии1 – в Кызыле, на левом берегу Каа-Хема (Енисея), действительно, находится географический Центр Азии.